Текст книги "Галерея неудачников. и другие рассказы и повести"

– Ч-чего? – у Грядкина отвисла челюсть.

– Лимит уничтожения, посредством модуляции предполагаемого и желаемого действия. Чтобы было понятнее – колдовства, чуда, да как угодно назови этот дар.

– Чего?

– А ты туп, братец, – неожиданно вульгарно продолжала дамочка, криво усмехнувшись. – «Чего-чего» – заладил, как попугай. Колдовство, та сила, которую ты, дебил, мгновенно и бездарно растранжирил. А ведь мог бы людям помогать.

– Что вам от меня надо? – сухо спросил Грядкин, – ему хотелось по скорее завершить этот неприятный разговор.

Красавица расплылась в ослепительной улыбке:

– Как обычно – твою бессмертную душу.

– Чего? – нервно сглотнул Грядкин. – Не имеете права! Я знаю ваши правила – должен быть договор, подпись кровью и всё такое… А я никому ничего не подписывал…

– Будет тебе подпись кровью, – неожиданно зло прошипела дама, глаза её запылали огнем, изо рта высунулся змеиный язык, и она исчезла.

Бухгалтер облегченно вздохнул – «Ну, понятно, это мне всё показалось – коньячок, видимо, на голодный желудок подействовал, вот воображение и разыгралось. Но откуда здесь мой рисунок? Случайно прихватил, видимо. Не осторожно как…»

Грядкин хотел было подняться, но неожиданно у него горлом пошла кровь, заливая рисунок, оставленный дамой, который тут же, как и она, исчез. А Грядкин, в ужасе выпучив глаза, захрипел, булькая кровью, и упал на стол, расколов чашку с не допитым ароматным кофе.

К столику подбежала официантка, а уже через несколько минут орудовали криминалисты, разглядывая рисунки, выпавшие из папки на соседнем стуле – все последние не раскрытые эпизоды преступлений, а так же те, которых даже ещё не было в криминальных сводках, но в списках пропавших нарисованные женщины уже числились. И на каждом рисунке, как подпись убийцы – его неизменно довольное лицо, наблюдающее за адскими мучениями жертвы.

– Леш, смотри! – один из криминалистов показывал другому самый последний рисунок, где было изображено кафе и обезображенное лицо Грядкина, с широко раскрытыми глазами, лежащее на столе с осколком фаянса в виске. Мужчины переводили взгляд с рисунка на умершего Грядкина, понимая, что столкнулись только что с чем-то запредельным. И что лучше будет сдать поскорее дело о кровавом маньяке – художнике в архив. От греха подальше…

Анапа 2009 год

Пираньи
Хоррор

Если в вашей жизни всё хорошо – никогда не произносите это вслух. Даже если вопрос «как жизнь?» застал вас врасплох, ни за что не отвечайте – «Замечательно!» Всё что угодно – вариантов масса: «ничего», «так себе», «как у всех», но только не – «чудесно!», великолепно!», «супер!», и так далее. Как только неосторожное восторженное слово радости за свою расчудесную жизнь будет озвучено – всё, пиши – пропало… Это как о своём ребёнке – только скажете кому-нибудь, что он здоров, как к вечеру уже будете спасать его от очередной болезни. Так и здесь. Словно Некто встрепенётся, услышав, что вам вдруг стало хорошо! А это видимо, не порядок – значит, Некто утратил над вами контроль, и вы перестали преодолевать трудности и тяготы доверенной вам жизни и вдруг, расслабившись, стали счастливы! Будьте уверены – беды не заставят себя ждать…

И всё же встречаются баловни судьбы, которые беззаботно пользуются абсолютно неограниченным даром везения.

Эльвира Г. была одной из этих счастливчиков, которые могли хоть каждую секунду вопить, что у неё все прекрасно и Некто с умилением одобрительно кивал, подбрасывая ей всё новые и новые дары жизни. Да, у Эльвиры было всё чудесно! Она была хороша собой. Её кудрявые золотые волосы обрамляли белое холёное личико. Слегка полноватая, но безупречная изящная фигурка выглядела прекрасно в любом наряде, и девушка знала, что выглядит она всегда сногсшибательно, принимая внимание к своей особе как должное. Коэффициент её интеллекта, который исчислялся 160 IQ, позволил стремительно взобраться по карьерной лестнице, без протекций. Счёт в банке приятно ласкал самолюбие девушки и поднимал её значимость в социуме, в своих глазах. А сколько поклонников прошли сквозь её жизнь, она уже и не помнила, предпочитая свободу и независимость.

Когда Эльвире исполнилось тридцать три года, она получила выгодное предложение – возглавить филиал фирмы в Челябинске, на что с радостью согласилась, без сожаления покинув родной Санкт – Петербург, и ринулась в пучину новой неизведанной жизни.

Челябинск встретил новоиспечённого директора приветливо и настороженно. Ей выделили служебную квартиру и Эльвира с воодушевлением приступила к исполнению обязанностей руководителя филиала. Проработав несколько месяцев, возвращаясь по вечерам в казенную квартиру, у Эльвиры чётко созрела мысль о приобретении своего собственного жилья. Недолго думая, девушка связалась с представителем рекомендованной фирмы застройщика, и в течение нескольких дней стала обладателем новой роскошной двухкомнатной квартиры, в только что отстроенном элитном жилом комплексе.

Отчитавшись по видеосвязи перед советом директоров о замечательном ходе работы филиала, и на личный вопрос – как сама, воодушевлённо ответив, что всё просто великолепно, Эльвира отключила Скайп, и в тот же момент… Мир вокруг неё потемнел, и уши заложила, просто разрывающая мозг, тишина. Девушка, оторопев встала с кресла. Нет, у неё не обморок – это вокруг отчего-то день мгновенно превратился в ночь. Руки нащупали стол – он был вполне осязаем, но его не видно… Постепенно зрение адаптировалось к темноте, и Эльвира, напряжённо вглядываясь в пространство, стала различать, как начали проступать очертания мебели кабинета. У дверей она заметила две тени, вернее более чёрных сгустка, чем окружающее пространство. И они явно принадлежали живым существам.

– Нашшшлась, – прошипело одно из них, и леденящий душу звук, буквально парализовал, не на шутку перепуганную девушку, – Нашшша?

– Позжшшше, – прошипело второе существо.

Пытаясь отогнать жуткое наваждение, Эльвира зажмурила от страха глаза, а когда открыла их, мир вернулся на круги своя – снова был день…

Девушка стояла, опершись о стол и, выходя из оцепенения, решила для себя, что от переутомления у неё случилось небольшое помрачение, ну, или что-то подобие обморока. В общем, Эльвира по-быстрому отдала распоряжения своему заму – противной и высокомерной Нателле Альбертовне, и поехала осмотреть свою новую квартиру, стараясь не думать о недавнем неприятном событии.

Охранники элитного жилого комплекса, изучив документы, протянутые Эльвирой, равнодушно пропустили нового жильца во двор. Войдя в шикарный холл, отделанный керамогранитом в приятных пастельных тонах, и поднявшись в зеркальном лифте на десятый этаж, Эльвира подошла к двери теперь уже принадлежавшей ей квартиры, открыла замок, вошла в прихожую и встала как вкопанная… Вокруг неё простирались голые блочные стены без дверей, потолки без светильников, теплые бетонные полы без покрытия. Она лихорадочно начала перебирать листки документов купли продажи, и, о, ужас! Осознала, что не удосужилась прочитать некоторые пункты договора. Ну, кто бы мог подумать, что ей продадут квартиру без отделки. Эльвира даже представить не могла, что такое вообще возможно! Как бы то ни было, она теперь владелица не достроенной квартиры, где ей самой предстоит сделать отделку.

Эльвира вздохнула пошла вглубь квартиры. В остальном застройщики её не обманули – квартира была такая же, как и в буклете. В большом квадратном холле зияли несколько проёмов без дверей – в кухню, ванную комнату, туалет, зал, спальню, бытовую комнату. Эльвира вошла в зал. Как гласил договор – здесь сорок квадратов со встроенным камином. Шикарное витражное окно во всю стену открывало вид на бескрайний лес. Зайдя в спальню, Эльвира поморщилась – рабочие забыли убрать мусор – в углу валялись целлофановые упаковки от стройматериалов и даже замызганная, рваная фуфайка с вылезающей ватой. Эльвира кинула взгляд на стены – на блочной поверхности одной из внутренних стен явно проступал силуэт пираньи.

Девушка хмыкнула – надо же, как причудливо, анатомически выверено, легли линии на пупырчатом блоке. Однако уже начинало темнеть, и надо было уходить из квартиры.

Эльвира подошла к двери и толкнула их. Девушка сначала не поняла, что же происходит. Дверь не открывалась. Ключи… Эльвира осознала, что ключи она оставила в дверях, в замочной скважине с той стороны, но двери она не закрывала… должно быть, сквозняком захлопнуло. Надо позвонить охраннику, что бы её выпустили. Где же мобильник? Чёрт! Эльвира вспомнила, что отбросила его на сидение машины, когда искала документы на квартиру. Что делать? Придётся стучать в дверь, вдруг соседи услышат? Какие соседи?! Дом же ещё не заселён! Тогда надежда на охрану – должна же она спохватиться, ведь машина Эльвиры на стоянке в подземном гараже… А вдруг они подумают, что я оставила машину и… Чёрт, чёрт… Что делать?!

В груди Эльвиры что-то больно сжалось, отчего она задохнулась так, словно её организм забыл, как надо дышать. Похрипев, еле вдавив воздух в лёгкие, девушка наконец отдышалась, и тут внутри начала расти паника. Девушка побежала к стеклянной стене зала, в надежде открыть створку окна и прокричать наружу «Спасите!». Но окна оказались из толстых стеклопакетов, в которых не предусматривались форточки.

Эльвира стремительно бросилась в спальню. Да, там, в стеклянной стене есть двери на лоджию! Но… о, ужас! Лоджию замыкали те же непроницаемые витражные окна. И на кухне оказалась та же стеклянная стена…

Внезапно роскошные апартаменты стали западнёй для, вконец запаниковавшей, девушки. Её тело мелко трясло в ознобе, а мозг лихорадочно выискивал выход из абсурдного положения.

Сколько Эльвира носилась по квартире, она не помнила. Оставив попытки докричаться хоть до кого-нибудь в замочную скважину, она, одолевая брезгливость, в изнеможении опустилась на кучу сухого мусора в спальне.

Постепенно сердце перестало бешено колотиться, мозг, временно прекратив искать выход, чётко фиксировал ситуацию. Да, она в западне, но рано или поздно, её хватятся и вызволят из ловушки. Но сколько пройдёт времени?..

И тут блуждающий взгляд измученной девушки упёрся в противоположную стену, откуда на неё, хищно оскалив зубы, пристально глядела пиранья. Именно глядела – прямо-таки буравила Эльвиру своими серыми цементными глазками, казавшимися живыми.

– Ну, и что уставилась? – Зло спросила Эльвира. – Да, я влипла по дурости. Но когда выйду отсюда – закрашу тебя на фиг. Да ещё сверху картину повешу. Или зеркало. Нет, поставлю шкаф. Вот тогда и посмотрим, кто кому зубы будет показывать.

Постепенно, в сиянии выплывшей из-за рамы витража луны, на освещённой мертвенным лунным светом рыхлой блочной стене, чётко проступила вторая пиранья, третья… И вот уже вся стена, сложенная из блоков одной партии, заполнилась скалящимися на оторопевшую девушку, пираньями.

– У, целый выводок собрался. Что, уроды, смотрите?! Ха, вы всё равно не настоящие – так сказать, ассоциативные образы! А я реальная, вот! Из кожи и костей. Что, слюнки текут, твари?! Я вам не по зубам… Я, между прочим, тоже есть хочу…

Внезапно слова застряли в горле, а в груди нехорошо похолодело – у пираний, у многочисленных рельефных созданий на стене загорелись красные глазки. И тут девушка увидела в тёмном дверном проёме тот же чёрный силуэт из кабинета, который вновь жутким шёпотом, вызывающим гомерический ужас Эльвиры, повторил уже услышанное прежде:

– Наш-ш-ш-шлась… Наш-ш-ша….

– Приш-ш-шло время, – прошипел, возникнув рядом, второй силуэт.

И в этот момент, пираньи на стене, неожиданно абсолютно реально материализовавшись, отделились от стены и по прямой траектории, стремглав полетели в сторону завывшей от ужаса девушки, облепив её, вонзаясь в холёное тело своими острыми как бритва зубами, заливая кровью ветошь…

***

В дверях кабинета, прижавшись к косяку, стояла заместитель директора, Нателла Альбертовна и хладнокровно наблюдала за тем, как возле стола, на сером паркете врач безуспешно пытался сначала всеми возможными средствами современной медицины, а затем и последним аргументом – электрошоком завести сердце начальницы.

– Записывайте – время смерти… – тяжело выдохнул, вспотевший врач, отключив аппаратуру. Тучная медсестра деловито достала планшет и принялась делать записи на листке, под диктовку врача…

– Какое время смерти… Какой смерти? – не поняла Нателла Альбертовна, глядя на белое, холёное лицо начальницы, на её широко раскрытые глаза. – Вы о чём? Она же вот только что с Петербургом говорила. Нет, она не может умереть – молодая же… Отчёты не сданы…

Врач обернулся к Нателле Альбертовне:

– От инфаркта умирают в любом возрасте. М-да… Такое редко бывает, что без предварительных симптомов – и вот так сразу… Помимо обширного инфаркта, похоже ещё и кровоизлияние в мозг… Не повезло вашему директору… не повезло…

Анапа 2011 год

Экзаменатор
Мистическая быль

– Да пошёл ты, придурок! – презрительно – раздражённо вопила Матюшкину кассир гипермаркета, швыряя в него сдачу мелкими монетами, отчего мужчине стало неловко и нестерпимо жалко невоспитанную даму, только что подписавшую себе… а он и не знал – что из нескольких вариантов наказаний последует вслед за её хамским поступком. А наказание происходило непременно и всегда. Так и на этот раз. Вот, уже за спиной раздался вопль, вперемежку с отборной бранью – Матюшкин обернулся – возле кассы лежала та самая хамка кассир, неловко подвернув под себя изломанную руку, кость которой вылезла сквозь рукав красной униформы. Рядом застыли от неожиданности посетители гипермаркета, оторопело перешёптываясь о том, как неудачно кассирша вышла из-за кассы.

Матюшкин вздохнул – а ведь такого могло и не быть. Ну, попросил он сдать сдачу несколько копеек, так что, сразу орать надо? Глупая женщина – она ведь так и не поймёт, за что её травма… Хорошо, что хоть легко отделалась – видимо не так сильно дала волю гневу. Бывало, что обидчики и за гораздо меньшее страдали гораздо сильнее, вплоть до…

История жизни Матюшкина началась очень грустно. Когда-то давно, его выкопал из снега станционный смотритель Дед Филька – такое редко, но бывало, что из транзитных поездов, следующих почти без остановки, выпадали люди – чаще пьяницы или дебоширы, иногда – трупы. Но вот чтобы так, крошечных детей… это был единственный случай на памяти жителей района. В честь Деда Фильки – спасителя и назвали младенца – счастливчика – Филимоном Матюшкиным, и определили в интернат.

С самого раннего детства Матюшкин заметил, что любое его общение с людьми имеет далеко идущие последствия. Плохие ли, хорошие, но непременно последствия. Если кто-либо обижал добродушного Матюшкина словами ли, действиями ли, с обидчиком неминуемо что-то случалось, причём сразу же, прямо-таки незамедлительно, Матюшкин даже отвернуться или отойти не успевал. И наоборот – доброжелательное отношение к Матюшкину тут же вознаграждалось неожиданными подарками судьбы.

Отчего однажды, Татьяна Ивановна – воспитательница школы-интерната, с испугом и в глубокой задумчивости, назвала его Экзаменатором. Так и сказала:

– Ты, Филимон, прямо Экзаменатор наших поступков. Вот, наблюдаю за тобой уже много лет и вижу, как ты становишься причиной или неприятностей, или блага для окружающих. Кто бы сказал – не поверила… Страшный ты человечек, Матюшкин. Страшный…

– Я не виноват, Татьяна Ивановна, – вжал голову в плечи и без того сутулый мальчик, привыкший к постоянному прессингу судьбы.

– Да знаю, знаю. Оттого и жалко тебя. Тяжело тебе в жизни придётся… Постой-ка, а давай-ка, я тебя на всякий случай к знахарке сведу? Может, поможет чем?

Тогда были советские времена. Совмещённый детский дом и школа-интернат, в котором с самого рождения жил Матюшкин, находился в маленьком сибирском городке, где знахарям доверяли больше, чем мифической медицине – до ближайшего фельдшера – сто километров. А медсестричка, работающая в интернате, имела образование весьма скудное…

Знахарка жила на втором этаже восьми квартирного деревянного дома – такого ветхого, что казалось – тот вот-вот рухнет. Но дом каким-то чудом удерживался в почти вертикальном положении, давая кров нескольким семьям.

Татьяна Ивановна завела Филимона в покосившуюся прихожую, с фанерными стенами без обоев, кое-где исцарапанную когтями, видимо собаки, где их встретила сухонькая женщина неопределённого возраста.

– Проходите, люди добрые. Чего у вас?

Филимон неожиданно насупился, явственно ощутив, что что-то не так:

– Дяденька, а почему вы тётенька?

– Ты что? – от неожиданности Татьяна Ивановна не нашла больше слов.

Знахарка, шедшая впереди, встала как вкопанная, и затем, повернув к мальчику каменное лицо, спросила предательски осипшим голосом:

– Откуда ты узнал, маленький паршивец? Кто сказал?

– Никто. Я знаю.

И тут, по лицу знахарки промелькнула тень, и она, видимо, чтобы что-то проверить, протянула руку и взяла в свои костлявые пальцы ладошку мальчика… Вздрогнула… И неожиданно заискивающе заглянула в его глаза… Затем в замешательстве отпрянула и… бухнулась перед ним на колени:

– Мальчик, ведь я же тебе ничего плохого не сделала?

Филимон помотал головой, и знахарка со вздохом облегчения вытерла подолом юбки испарину со лба, открыв миру волосатые жилистые ноги.

– Ничего, да, ничего… – бормотала знахарка, поднимаясь с колен, – ведь я же хорошая. Никому плохого не делаю. Наоборот – лечу вот, исцеляю… Это ведь мне зачтётся? – с последними словами умоляюще посмотрела на мальчика.

Филимону стало грустно. Отчего-то он уже знал, как закончит своё земное существование это двуполое существо:

– Дяденька, конечно, зачтётся всё, вы же сами знаете. Вот только денежек меньше берите. Да и не берите вовсе. Люди ведь вам последнее несут. А ваш дар – не ваш.

– Да, да, конечно… Так я и сама как-то не хотела… и не брала раньше… продуктами только – жить то как-то надо… Да вот, Бес попутал. Да ремонт ведь надо делать.

– Не надо, дяденька.

– Ты думаешь?

– Знаю.

– Я то надеялась, что минует…

Знахарка застонала и снова схватила руку Фили:

– Сколько, сколько по твоему-то?

– Дяденька, помогайте людям – вы для этого здесь – знаете же. Пока помогаете – не уйдёте.

– Ага, ага… – теребила подол платья знахарка, сосредоточенно впитывая только что сказанное… – да, да, так и есть…

И тут подала голос Татьяна Ивановна, до этого молча наблюдавшая за странным диалогом, не поняв из него ни слова:

– Александра Никитична, – я тут про мальчика спросить хотела – что с ним?

Знахарка метнула на женщину испуганный взгляд:

– Так он… этот… ой, мамочки мои… Берегите его… а главное – не обижайте…

Татьяна Ивановна задумчиво посмотрела на Филимона, безучастно сидевшего на стуле:

– Я знаю, о чём вы. Я называю его Экзаменатором.

Знахарка встрепенулась:

– Он, точно… и так можно сказать. – И зашептала на ухо воспитателю, – он никогда случайно не приходит – раз пришёл – значит либо пропал, либо… повезёт крупно… Перст провидения!… Вот оно как… Судья, значит, в теле ребёнка невинного – «И приговоров его невозможно избегнуть ни умом ни хитростью»…

Немного помолившись на икону, а затем помолчав, Знахарка умоляюще простонала:

– Вы, может, уже пойдёте? – и с надеждой посмотрела на Татьяну Ивановну, – мальчик устал, небось… О, господи, что я говорю…

Филимон Матюшкин окончил художественное училище в Красноярске, и, имея достаточно не плохой талант живописца, устроился реставратором в одном из музеев краевого центра. Шли годы. Он теперь жил в ветхом общежитии рабочей молодёжи и имел шикарные, в пять квадратов, апартаменты на одного, куда прекрасно поместилась железная кровать с панцирной сеткой, крошечный столик и табурет, принесённые из художественной мастерской.

В один дождливый вечер Филимон, сев на тот самый табурет, замер в ожидании чего-то, уставившись на дверь, в которую, не заставив себя ждать, постучали.

– Войдите, открыто, – как-то даже устало произнёс Филимон, с грустью уже зная, что произойдёт в следующие минуты.

Вошли двое. Сухощавые, невысокие. Чёрные кожаные куртки – одеты, как и все мужчины в девяностые. Ничего не выражающие лица… Видно, что это не «братки», а люди с интеллектом, отчего Матюшкин вздохнул ещё грустнее.

– Филимон Матюшкин. – Скорее не вопросительно, а утвердительно произнёс один из них, – пройдёмте с нами.

– Не могу, – печально произнёс Филимон.

– Это почему? – опешил парень, совсем не ожидая подобного поворота?

– А вас сейчас убьют.

– Кто? – лицо парня вытянулось.

– Да вот он, – Матюшкин кивнул на второго, отчего второй встрепенулся и потянул за рукав напарника:

– Не слушай его! Нам же приказали не слушать объект, не вступать с ним в полемику и рот ему заткнуть, чтобы ни слова не произнёс… – и выхватил из-за пазухи настоящий пистолет с глушителем…

В крошечной комнате было слишком тесно. Первый повернулся к спутнику, чтобы что-то сказать, но второй непроизвольно нажал на спусковой крючок и… через несколько секунд первый, с остекленевшими глазами неловко скрючившись, завалился между стеной и железной кроватью.

– Урод, ты что сделал! – заорал на Филимона второй.

– Это не я, а вы.

– Сука, ты ж лейтенанта завалил!

– Не я, а вы…

– Чо, урод заладил, как попугай! Предупреждали же нас… что я теперь в «конторе» скажу?

– Ничего не скажете. Не волнуйтесь так. Если сейчас уйдёте, а ещё лучше – вообще сбежите, то вас «контора» не найдёт и ещё долго проживёте… даже внуки будут… злые… вас в богадельню потом сдадут. А если меня из общежития силой поведёте… Вас сейчас не станет. Извините…

– Заткнись, сука!!! – Задохнувшись, прошипел незваный гость и с непонятной самому жестокостью начал избивать ни в чём не повинного реставратора, вложив в процесс избиения всю свою ненависть к своей поганой жизни, которая шла так коряво, что лейтенанта просто тошнило от собственного существования. Бил долго, изливая на Матюшкина злобу. Затем, скрутив за спиной окровавленного и сипло дышащего Матюшкина, руки, накинул на него старый серый плащ и начал выталкивать из общежития. Центральный вход был перекрыт – неожиданно, начали подготовку к косметическому ремонту, которого ветхие, замызганные стены вестибюля уже слишком давно требовали. Лейтенант ругнулся, понимая, что теперь, чтобы добраться до машины, придётся тащить еле двигающегося реставратора через двор на улицу. Но он зря переживал, предвкушая тяжёлый переход. Едва лейтенант вышел на крыльцо и со злобной силой жахнул старинную тяжёлую дверь, как раздался скрежет, и мир для него померк. Экзаменатор, отлетев и упав вдоль стены дома, застонал, приподнялся на локтях и сквозь клубы пыли увидел рухнувший и расколовшийся массивный бетонный козырёк, ранее нависавший над входом в подъезд, из-под которого торчали ноги человека, только что зверски избившего его. Матюшкин еле поднялся и, держась за стенки домов, побрёл подальше от страшного места.

***

Очнулся Матюшкин в обшарпанном коридоре больницы. На все вопросы отвечал «не знаю» и старательно изображал амнезию, понимая, что если выдаст себя, то за ним снова придут бойцы из «конторы». А новых жертв, по своей вине, ему очень не хотелось.

Прошло время. Филимон Матюшкин, поскитавшись по больницам, а затем по психушкам, в нужное время «вспомнил своё имя». И получив паспорт на имя Николая Иванова, на время затаился в местном монастыре, расписывая своды реставрируемой часовни. Затем, паломником прошёл через всю Россию-матушку, посещая храмовые комплексы монастырей – ведь давней его мечтой было посетить все старорусские музеи и вот теперь, мечта реставратора осуществилась.

Минуло почти лет тридцать с тех пор, как он покинул родные пенаты и долетевшие до него слухи поведали, что интернат, как и весь городок, выгорел после очередного заказного «лесного пожара», а на пепелище уже вырос роскошный особняк с закрытым обширным гольф клубом. Что стало с персоналом интерната, и в частности, с Татьяной Ивановной, заменившей ему мать, он даже не интересовался, давно всё зная.

***

Тяжёлое бремя ответственности за чужие поступки наложило на него отпечаток нелюдимости и замкнутости. Сам он жил аскетично в келье гостиницы при храмовом комплексе монастыря и старался руководствоваться девизом – меньше знаешь, лучше спишь. Женщин у него никогда не было, так как сам он боялся противоположного пола, как огня – они казались ему воплощением разврата и алчности. Дамы же, в свою очередь, тоже абсолютно игнорировали высокого, сухощавого, смешно сутулящегося реставратора, который если и заговаривал с женщинами, то его лицо тут же вытягивалось в гримасе испуганного ступора.

Экзаменатору было безумно жалко людей. Одно время, он даже решил полностью уйти в монастырь в глухой провинции. Но игумен, к которому он обратился, внимательно выслушав Филимона-Николая, изрёк:

– Сын мой, на тебе великая ответственность. Нельзя запирать твой дар в келье. Ибо, что дано во благо Всевышним, то и не нам судить – зачем и по какой причине.

– Меня прозвали Экзаменатором! А может, нет никакого дара и меня просто Бесы одолели? – Чуть не плакал реставратор.

– Может быть, сын мой, может быть! Но ты говоришь, что сделавшие хорошее – получают награду?

– Да, вот только что дежурный на автовокзале подсказал, как дойти до вашего монастыря, ему тут же позвонили и сказали, что жена вышла из комы.

– Вот видишь, сын мой. Ты и вправду – Экзаменатор. Твоими руками господь творит чудеса. А чтобы Бесы не одолевали – ходи чаще в храм. Но от людей не отдаляйся. Ибо нужен ты в миру, коли дар у тебя такой.

Надо ли говорить, что через день во всей прессе смаковали удивительное событие – некто, старый эмигрант из Бразилии, отойдя в мир иной, пожертвовал тому самому храму, энную сумму на реставрацию и расширение храмового комплекса, землю под который, неведомый миллиардер тоже подарил.

Мысленно порадовавшись за игумена, Экзаменатор уткнулся в ветхую дощечку – икону XIII века, старательно, точечными мазками восстанавливая почти утраченную поверхность…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вот, что я хочу сказать: аккуратно и бережно относитесь к окружающим людям, ведь вы абсолютно не знаете, когда с вами заговорит Экзаменатор.

Анапа 2012 год