Текст книги "Не повернуть время вспять… Дневник мамы особого ребенка"

Глава 5. Ваня

Первое время, когда Анюта находилась в реанимации 4-й городской детской больницы, я приходила домой только ночевать, а потом, когда нас перевели в отделение для недоношенных детей, я вообще почти 2 месяца находилась не дома.

Ваня все это время, пока мы с Анютой были сначала в роддоме, а потом в больнице, жил у бабушки. Я видела его урывками и очень по нему скучала, а когда удавалось приехать домой хоть ненадолго, все время удивлялась, каким большим кажется мне двухлетний старший сын по сравнению с сестрёнкой, весившей менее полутора килограммов. Он и сейчас гораздо больше Анюты и выше на голову. И это хорошо, что у моей дочери есть старший брат. Она за ним тянется. Так было всегда. И надеюсь, что так и будет дальше.

В детстве, когда наши дети были маленькими, а потом подростками, было даже немного смешно иногда. Когда Анюта слышала, что кто-нибудь из нас – я, муж, бабушки или дедушки – хвалит Ваню за что-нибудь – она всегда спрашивала: «А я?» и надо было обязательно похвалить и ее тоже. С возрастом это прошло, но то, что Ваня сыграл огромную роль в развитии Анюты – это несомненно и даже не обсуждается.

Мне сейчас трудно судить, как бы наш ребенок развивался, если бы он был единственным или старшим в семье. Скорее всего, развивалась бы Анюта гораздо хуже. Кроме того, когда в семье всего лишь один ребенок, как правило, он вырастает эгоистом. С нашими детьми такого не было.

***

Год 2017. Наши дни.

Вчера, 17 января 2017 года, приехал из Питера Ваня, наш сын. И встречая его на вокзале, я вдруг поняла, что он сыграл большую роль в том, как росла и развивалась Анюта. Это действительно так, потому что ей было за кем тянуться. И очень хорошо, что у нее был, есть и будет старший брат. Даже сейчас, когда они уже взрослые, Анюта все равно не отстает от брата – раз Ваня играет в КВН в университете в Санкт-Петербурге, то и Анюта тоже будет – в колледже в Ижевске. И это хорошо, потому что я считаю, что чем больше занят ребенок – в любом возрасте, тем лучше. И даже взрослых это тоже касается, если человек болтается без дела, то жизнь его однообразна и скучна. И, наоборот, чем больше занят человек, чем больше у него всяких дел, тем лучше. Тем больше он успевает.

Это же касалось всегда и наших детей. Они все время были заняты. А когда Ваня в 12 лет начал играть в театре «Птица», вслед за ним туда пошла и Анюта, а как могло быть иначе?

Я считаю, что театр сыграл огромную роль в становлении наших детей, Вани, и, в особенности, Анюты. Проходив в театр 2 года, она не блистала актерским талантом, но зато она приобрела необходимые для дальнейшей жизни и развития навыки – коммуникабельность, умение постоять за себя, умение найти общий язык с разными людьми. Даже не все здоровые люди, увы, обладают такими навыками, что уж тут говорить о ребенке-инвалиде? Я заметила, что у Анюты сразу появилось много подруг, да и вообще она стала более уверенной в себе. А это важно. И сразу же и музыкальная школа вдруг перестала быть обузой и начала нравиться, а ведь был такой период, когда дочери вообще не хотелось туда ходить. Там появились подруги, появились они и в общеобразовательной школе, а потом вообще Анюта очень легко начала знакомиться и общаться со сверстниками.

Ваня и Анюта – осень 2003 года

Анюта с Юрой и своими подругами из музыкального колледжа Соней, Аней и Лизой

Глава 6. Люди, встречающиеся на нашем пути, или Про врачей, хороших и не очень и их советы

Всегда удивлялась, еще когда Ваня был новорожденным, как врач и медсестра, придя к нам домой, заставляли будить спящего ребенка и начинали проверять у него шаговый рефлекс. Нас с мужем это всегда сильно изумляло. Как так, взять и разбудить спящего малыша, да еще и заставлять его ходить? Ну что за ерунда? Вот их бы так заставить ходить в полусонном состоянии. А потом ставят всякие диагнозы, говорят, что шаговый рефлекс у ребенка не развит.

С Аней все было очень похоже. Только будить и ходить ее заставляли поначалу не участковые врач-педиатр и медсестра, а невропатолог и педиатр в 4-й городской клинической больнице, где мы лежали с дочкой, пока она набирала вес. И каждый раз вердикт был один и тот же – скорее всего, у ребенка будет ДЦП (детский церебральный паралич), потому что шаговый рефлекс отсутствует. Меня это почему-то не пугало, ко всем нашим диагнозам, поставленным до этого, просто мог добавиться еще один.

По-настоящему я испугалась позже, уже в «Нейроне», где мы лежали в марте 2002 года и вот тогда нам впервые сделали МРТ – снимок головного мозга. И мне стало очень страшно, когда я увидела своими глазами то, что лишь могла предполагать. Я увидела то, что внутри головы у моего ребенка. И это была вода. Вернее, внутричерепная жидкость, ликвор. На снимке это выглядело просто черными дырами. И эти дыры занимали больше половины мозга. Было очень страшно и жутко.

Нейрохирург, которого позвали на консультацию в «Нейрон» специально для нас, еще больше подлил масла в огонь и напугал меня еще сильнее. Он сказал: «Вот, видите, вся эта чернота давит на мозг, в первую очередь все это скажется на зрении, и ваш ребенок может ослепнуть в любой момент, если не сделать сейчас операцию». Именно тогда это жуткое слово «операция» прозвучало впервые.

Как хорошо, что мы порой в жизни заранее не знаем, что нас ждет и не можем подстелить соломку. Если б я узнала откуда-нибудь свыше или могла быть ясновидящей и предположить, сколько этих операций нам предстоит в первый год жизни, что в три года Анюта стукнется головой, самым больным своим местом, и получит гематому, и мы снова попадем в нейрохирургию, только уже с новым для нас диагнозом. Если бы я только могла предположить, сколько всего нас ждет впереди. Где тонко, там и рвется.

А тогда в «Нейроне» я не смогла придумать ничего лучше, чем каждые пять минут подносить какой-нибудь предмет к глазам ребенка, чтобы проверить, видит ли она. Я уверена, что уже тогда моя дочь все понимала и, скорее всего, думала, что мама сошла с ума, раз все время совала что-нибудь ей под нос. Мне действительно тогда казалось, что я сошла с ума. Но в «Нейроне» по сравнению с нейрохирургическим отделением №3, где мы вскоре оказались, был просто рай.

В нейрохирургии тогда совсем не было условий для приема детей, особенно новорожденных. В палатах по 5 человек, разных, и детей, и взрослых, все вместе, в одной палате. Плюс еще днем приходили на дневной стационар дети со своими мамами или взрослые. Так было постоянно.

Поскольку детских кроватей не было, нам с Анютой приходилось ютиться на одной, благо, что она была совсем маленькой, да одна она и замерзла бы, потому что по моим ощущениям, было очень холодно, а может быть, это просто был страх. Страх перед будущим.

Медсестры в нейрохирургии думали, что моя дочь только что родилась и ей от силы месяц от роду. А ей было целых пять месяцев, только вот выглядела она гораздо моложе своего возраста. Она и сейчас, в свои почти 18 лет, выглядит лет на 14 в лучшем случае, так что эта способность молодо выглядеть у нее сохранилась.

А весила Анюта в тот момент чуть более четырех килограммов. И очень много плакала, видимо, из-за сильных головных болей, потому что сразу после операции она стала плакать гораздо меньше, и ее взгляд стал ясным, а не мутным, как было до этого.

Кроме всего прочего, в нейрохирургии в то время шел ремонт, везде очень сильно пахло краской, было грязно, все время был шум и гам. Но мне было все равно. Даже на еду мне было наплевать, еще со времен 4-й городской больницы, где нас, кормящих мамочек, кормили почти одной тушеной капустой, которую, разумеется, никто из нас не ел, чтобы не навредить своему ребенку, который потом будет мучиться от газов после этой капусты. Мяса не было. Ни там, в той больнице, ни здесь, в нейрохирургии.

Сложные были времена, начало 2000 года. Не было даже необходимых медикаментов, ни шприцов, ни бинтов, не говоря уже о более дорогостоящих лекарствах, которые все мы покупали за свой счет.

Хорошо было только одно – в палаты пропускали родных, особенно после операции, кроме того, родственникам разрешалось ухаживать за послеоперационными больными, только вот условий для этого не было никаких. Хорошо, если какая-нибудь кровать из пяти в палате была свободной, тогда можно было лечь на нее. А чаще всего такой возможности не было, тогда родственники приносили стулья из коридора, ставили их по 3—4 в ряд рядом с кроватью больного и спали на стульях. Либо спали в коридоре, на креслах, но тогда можно и не услышать из палаты, вдруг больному что-нибудь понадобится? В общем, условий никаких.

Все это я описала для того, чтобы был более резкий контраст – с персоналом данной больницы. Столько хороших людей, врачей и медсестер под одной крышей бюджетного муниципального учреждения я, пожалуй, не встречала до этого.

Невропатолог Главатских Лариса Вячеславовна, к которой я обращалась потом не раз, и даже не два, и до сих пор отправляю к ней всех, кто ищет хорошего невропатолога, хотя она уже давным-давно работает в республиканской больнице, но связь с ней до сих пор осталась, она не потеряна.

Именно она скажет через несколько лет такие слова: «Молодцы вы, Ивановы. Какая у вас дружная семья. Сначала поставили на ноги дочку, потом ее деда». Это было, когда она взялась лечить Сашиного отца, Сергея Михайловича, после инсульта, сразу сказав, что если мы не будем выполнять все ее указания и покупать те лекарства, которые она скажет, то результата не будет. Об этой истории я уже рассказывала.

Заведующий нейрохирургическим отделением №3, Тройников Владимир Георгиевич. Человек, которого я очень уважаю. С потрясающим чувством юмора. Чего только стоит один тот случай, когда мы пришли к нему с Анютой за советом, решив поступать в музыкальную школу по классу флейты.

– На чем играть будем? – спросил он.

И когда услышал, что на флейте, снова спросил:

– Что ж вам на фортепиано-то не игралось? – И добавил. – Ладно уж, играйте свою забытую мелодию для флейты, будем наблюдать.

Кто знает, если бы он тогда запретил нам играть на флейте, потому что это все же слишком большая нагрузка для головы и мозга, где бы сейчас была Анюта?

В том, что наша дочь окончила музыкальную школу по классу флейты и поступила в музыкальный колледж по специальности «кларнет», безусловно, есть и его заслуга. Ведь если бы она выбрала другой инструмент, не тот, который ей нравился, возможно, она бы и музыкальную школу не закончила, и не сделала бы музыку своей профессией.

Впервые Владимира Георгиевича я увидела, когда он вернулся из отпуска или какой-то поездки по работе. Наша первая операция была сделана в его отсутствие другими нейрохирургами.

Я помню, когда я увидела Тройникова впервые, меня очень поразили его уверенная походка и проницательный взгляд. Прошло 17 лет, а ничего не изменилось, такое ощущение, что растет только наша дочь, а Владимир Георгиевич остается прежним, как будто знает какой-то секрет вечной молодости.

Медсестры. Их было много. Они постоянно менялись. Всех их по именам я, разумеется, не помню, но некоторых запомнила. Тех, которые на протяжении 17 лет, что мы наблюдаемся в этой больнице, тоже не меняются и никуда не уходят.

Татьяна Владимировна, бывшая старшая медсестра реанимационного отделения, это сразу чувствуется и по внушительной фигуре, сразу вызывающей уважение, и по голосу, не крикливому, не громкому, но властному и строгому. Поначалу я даже ее немного боялась, до поры до времени. А в душе она очень добрая. Когда Анюте делали операцию в три года, удаляли гематому, я помню, как она меня успокаивала и отпаивала валерьянкой. Помогло.

Медсестра Наташа, абсолютно не меняющаяся на протяжении вот уже многих лет. Очень добрая медсестра Галя, которая сразу располагает к себе одним своим взглядом. Медсестра Таня, с которой мы часто встречались просто где-нибудь на улицах города, абсолютно случайно, и запросто болтали о жизни.

Глава 7. Я

Весна 1997 года. Мы с мужем ждем своего первенца, я очень счастлива, чувствую себя просто замечательно.

И вдруг, неожиданно для меня:

– Оля, Вам надо взять академический отпуск, потому что Вы не сможете учиться с ребенком, это очень сложно, Вы не будете успевать. – Моя преподавательница по проектированию и шрифтоведению, Первина Любовь Ивановна, решила все за меня.

– Как так, Любовь Ивановна? Почему? Зачем мне брать академ? – Я совершенно искренне недоумевала.

К слову сказать, Любовь Ивановна была первой из преподавателей университета, с кем я познакомилась в Ижевске, не считая подготовительных курсов и вступительных экзаменов. Получилось это почти случайно.

Моя одногруппница в училище, Лиля, была единственной, кто еще, кроме меня, поступил в Удмуртский Государственный Университет, правда, не на дизайн, как я, а на художественно-графический факультет.

После окончания художественно-графического училища в Перми мы выбрали самый ближайший к нам город, где было высшее образование по специальности «Дизайн» и поехали покорять Удмуртский Государственный Университет своими знаниями. Нас было четверо, кто поступал на дизайн. А еще с нами поехала Лиля, которая считала, что быть дизайнером – это слишком большая ответственность: «Спроектируешь что-нибудь, а оно потом сломается, а отвечать тебе – ты ведь придумала». Поэтому Лиля решила поступать на худграф – художественно-графический факультет, где готовили учителей рисования и черчения.

И вот, таким образом получилось, что поступили из всей нашей компании только я – на дизайн, как и хотела, и Лиля – на худграф.

Когда мы с Лилей приехали в августе 1993 года заселяться в общежитие, то оказалось, что мест в общежитии нет. Не то, чтобы их совсем не было, но комнаты еще не освободились, хотя до начала учебы оставалась всего пара дней. Где нам ночевать – двум девушкам, приехавшим за 300 км, у которых нет в этом городе никаких родственников – об этом никто, разумеется, не думал.

Сотовых телефонов тогда, разумеется, и в помине не было. У Лили оказался номер городского телефона их соседки по даче. Это была та самая Любовь Ивановна, которая и отправила меня в академический отпуск в 1997 году. Я уже не помню, дозвонились мы или нет, но адрес у нас тоже был, и мы поехали в гости к Любови Ивановне.

Она была дома, нам повезло, накормила нас борщом и разрешила остаться ночевать, хотя сама ютилась с мужем и ребенком в крохотной двухкомнатной хрущевке, самостоятельно переделанной в трехкомнатную – так многие тогда делали, хоть маленькие комнатки, но зато отдельные. В квартире моих родителей в моем детстве было точно так же – в одной комнате жил дедушка, а в другой – мы с братом.

Кстати, Любовь Ивановна была как раз в тот момент беременна второй дочкой, которая впоследствии тоже закончила факультет дизайна с красным дипломом.

Вот так началась моя студенческая жизнь в другом городе, совсем не так радужно, как я думала. Комнату нам с Лилей на следующий день дали, конечно же. Но какую. До этого там жили мальчишки, и нам пришлось отмывать и отдраивать все углы, а потом еще мы и ремонт там сделали – покрасили окна и двери и поклеили обои. Да, совсем не так я представляла себе жизнь в общежитии.

***

И поэтому была приятно удивлена, когда в августе 2015 года мы заселяли в общежитие нашего сына Ивана в Санкт-Петербурге. На удивление, это общежитие было больше похоже на недорогую гостиницу, чем на общагу. Блочная система, чистота и порядок, душ, выложенный плиткой (я до сих пор помню наш ужасный душ в подвале, общий для мужчин и женщин, где ничего не закрывалось, поэтому в душ мы ходили по нескольку человек – как минимум, вдвоем надо было идти – один моется, второй стоит возле двери, чтобы никто не зашел). Особых условий для приготовления пищи и стирки тоже не было, да и сейчас, говорят, в этом общежитии ничего особо не изменилось, хотя прошло уже больше двадцати лет.

***

В комнате нас жило четверо – я и три девочки с художественно-графического факультета – Лиля, Аля и Ирина с фамилией Иванова – моей будущей фамилией, после того, как я вышла замуж, я стала Ирининой однофамилицей.

Нам пришлось поставить 2-ярусную кровать, потому что, если поставить в комнате просто четыре кровати – будет очень тесно. Я спала на втором этаже.

Художникам задавали достаточно мало, и они вовремя ложились спать. Я же засиживалась за полночь – у нас, дизайнеров, на первом курсе было очень много пропедевтики – то есть таких практических заданий, которые надо выполнять руками, а не на компьютере. Да и компьютеров тогда, в 1993 году, практически не было.

***

В университете в 1999 году преподаватели долго не понимали, что я беременна, хотя я этого ни от кого не скрывала, но все почему-то поняли это только осенью.

В сентябре у нас была преддипломная практика. Я выбрала тему дипломной работы, у меня был преподаватель – руководитель по дипломной работе, Оксана Геннадьевна. Мы с ней обсудили все, я ей сказала, что я беременна. Она очень удивилась, потому что по моей фигуре этого совсем не видно было, и сказала, что максимум работы по диплому мне нужно сделать сейчас, до того, как я рожу. По нашим с ней подсчетам это должно было случиться в конце декабря – начале января, и у нас была еще целая куча времени – четыре месяца, с сентября по декабрь. Но случилось это гораздо раньше, жизнь распорядилась по-своему.

В конце сентября я вместе со своими планшетами по преддипломной практике – в тот день у меня был просмотр по ней – сходила на УЗИ и оказалось, что со сроками врачи мне что-то напутали, и срок у меня уже гораздо больше, и по сути, мне уже вот-вот рожать.

В роддоме – если приглядеться, видна даже табличка с именем, фамилией, весом и ростом, датой рождения

Как я делала дипломную работу в палате нейрохирургии

Отдельного внимания, пожалуй, заслуживает тот факт, что я, не уйдя все-таки в академический отпуск, который, по правде говоря, наверное, следовало бы взять, защитила свою дипломную работу на «отлично».

Все началось с того, что я, придя в деканат, заявила нашему декану, Ермакову Александру Михайловичу, о том, что не намерена брать академ и буду защищать диплом в этом году.

– Ну что ж, – усмехнулся он. – Разве тебе кто запрещает?

– Да нет, – ответила я. – Никто не запрещает, просто я осталась без руководителя диплома, пока рожала, никто меня уже к себе не берет.

– Ну, это-то как раз дело поправимое, – сказал Ермаков. – Есть у меня для тебя руководитель, который всех берет и ни от кого еще ни разу не отказался. Пойдем. И привел меня к Морозову Михаилу Павловичу.

Здесь надо сделать лирическое отступление от сюжета, что в моей жизни было три преподавателя Морозова, на данный момент, конечно, жизнь-то длинная, возможно, встретятся и еще такие же замечательные люди с этой зимней фамилией.

С первым Морозовым, Валерием Ивановичем, я познакомилась сразу же, на первом курсе, он вел у нас цветоведение и отлично преподавал свой предмет. Мне нравилось составлять цветовые круги и делать выкраски, смешивать разные цвета друг с другом и смотреть, какие оттенки получаются.

Второй Морозов, Михаил Павлович, вел у нас основы дизайна среды на третьем курсе, я его немного знала.

А с третьим Морозовым, Василием Николаевичем, я познакомилась спустя много лет после окончания университета, в 2013 году, когда волею случая пришла учиться к нему в иконописную школу, благодаря моей подруге Ольге. Все три Морозова отличались поразительным чувством юмора, как и почти все художники и дизайнеры.

Тот же декан факультета дизайна Александр Михайлович Ермаков всегда нам преподавал свой предмет – историю дизайна – с большим юмором, и, кстати говоря, так информация гораздо легче нами запоминалась. Когда мы готовились к экзаменам, мы невольно вспоминали все запоминающиеся истории, которые он рассказывал, и благодаря этому, вспоминали и сами экзаменационные вопросы, и ответы на них.

Но вернемся к моему диплому. Итак, как вы уже, наверное, догадались, моим дипломным руководителем стал Морозов Михаил Павлович. Он сразу спросил, устроит ли меня удовлетворительная оценка, и услышав от меня твёрдое: «Нет, мне надо как минимум «хорошо», сказал: «Значит, сделаем на «хорошо».

Мне очень нравилось приходить к Михаилу Павловичу на консультации. Он абсолютно не критиковал меня. Когда я приносила свои эскизы, он всегда говорил, что все замечательно, поначалу меня это удивляло, а потом я привыкла.

Очень помогли мне с дипломом наши свидетели на свадьбе – моя подруга Ольга и друг мужа Саша. Тогда еще были времена отсутствия гаджетов, это сейчас у каждого члена семьи по смартфону и планшету, а компьютер в доме даже уже и не котируется, как минимум есть ноутбук. Пройдет какое-то время, я думаю, и их уже не станет, а будет что-то другое, даже хорошо, что жизнь не стоит на месте, постоянно меняется и развивается.

А тогда, в 2000 году, счастьем было, что друг мужа Саша где-то раздобыл для меня огромного размера монитор, который даже на стол толком не помещался, и системный блок к нему.

А моя подруга Ольга очень помогла мне с идеей для дипломной работы.

Как обычно, хорошая идея родилась буквально на пустом месте, так часто бывает.

Ване тогда было два года, и он, как и все дети в столь юном возрасте, очень любил рисовать. А если еще учесть, что мама его была уже на тот момент со средним специальным художественным образованием и почти заканчивала высшее, то не удивительно, что сын у такой мамы был маленьким художником.

Впрочем, мои детям действительно передались по наследству мои творческие способности, и сын увлекся театром, а дочка – музыкой. Но в детстве, как и все дети, Ваня не столько рисовал, сколько просто калякал на листе бумаги.

И тут, как раз в тот момент, когда друг мужа Саша Соколов принес компьютер, а моя подруга Ольга пришла к нам в гости, пазл сложился, и родилась моя дипломная работа, вернее, ее идея.

– Стойте, стойте! – воскликнула Оля, увидев, как папа с сыном что-то увлеченно калякают на листе бумаги. – Ведь это же готовая дипломная работа твоя, Ольга!

На листе бумаги, на который так завороженно смотрела моя подруга, я, честно говоря, сначала ничего не увидела и не поняла, от чего она пришла в такой дикий восторг по поводу рисунка моих мужа и сына. А потом до меня дошло!

Дело в том, что всю преддипломную практику я занималась тем, что собирала разрозненную информацию по фирменному стилю существующего тогда в Ижевске торгового предприятия по продаже канцтоваров – «Спорткультторга».

Мягко говоря, особого стиля там и не было… Был фирменный знак и отдельные элементы графики, не стыкующиеся между собой ни по цвету, ни по теме, ни по стилю.

И тут меня осенило! Я поняла, что имела в виду Ольга, моя более опытная, чем я, подруга-дизайнер. Она увидела на этом листочке, в этих Ваниных и Сашиных почеркушках то, что часто бывает в магазинах канцтоваров, особенно осенью, во время школьных базаров, когда все массово покупают канцтовары к школе.

Да и сейчас в магазинах, торгующих ручками и прочими пишущими предметами, непременно есть такие клочки бумаги, обычно возле кассы, служащие для того, чтобы на них покупатели проверяли, пишет ли ручка, которую они хотят купить.

Наверняка вы встречали такие листочки возле касс в магазинах канцтоваров, правда?

– Ты видишь то же, что вижу я? – спросила я у Ольги. – Ты хочешь сказать, что эти почеркушки можно как-то использовать для моего диплома?

– Еще как! – радостно ответила подруга. – Мы этот листочек отсканируем и на основе этого будем делать фирменный стиль школьного базара.

Идея понравилась и моему преподавателю. Все, пазл сложился. Теперь надо было развивать эту идею, додумывать элементы фирменного стиля и делать планшеты.

Текущие просмотры по этапам дипломного проекта были очень часто. Когда могла, я их посещала, но чаще не получалось, потому что очень много времени в течение первого года жизни мы с Анюткой проводили в больницах и других лечебных учреждениях. Когда была возможность меня подменить в больнице, я ездила на консультации к Морозову.

В остальное время я продолжала делать дипломную работу, в том числе и в палате нейрохирургии 7-й городской клинической больницы. Как сейчас помню – маленький черно-белый телевизор (в то время и это была роскошь для больницы), Саша откуда-то мне в палату его принес, чтобы не скучно было), начало мая, Евровидение и Алсу, занявшая тогда 2 место.

Я уже не помню толком, был ли телевизор в сестринской у медсестер или они просто приходили меня навестить и проверить, чем я занимаюсь, но приходили они часто и по очереди, то одна заглянет, то другая, то ли Евровидение посмотреть, то ли на меня.

– Что это ты такое делаешь, Оля? – заглядывая в дверь, спрашивала медсестра Наташа. – Рисуешь?

– Ну да, рисую. Дипломную работу делаю.

В пятиместной палате нейрохирургии, кроме нас с Анютой, не было никого, всех либо выписали, либо отпустили домой на майские праздники.

Мы были одни, это было очень удобно, можно было вечером не выключать электричество и смотреть спокойно телевизор, потому что мы никому не мешали, и я могла спокойно рисовать, а Анюте просто чем-нибудь завешивала кровать, чтобы свет не попадал ей в глаза.

И вот, я смотрела Евровидение, радовалась и переживала за нашу певицу Алсу, а между делом, параллельно, как я люблю, потихоньку делала свою дипломную работу.

Но, как обычно студентам во время сессии и сдачи экзаменов и проектов, не хватает одной ночи. Тут уже подключились все, кто мог мне помочь. Приехали из Перми родители, они вместе с мужем помогали клеить на планшеты большого размера распечатанные на цветном принтере элементы моей дипломной работы в то время, как я писала пояснительную записку, которая еще не была готова.

На защите диплома я с гордостью говорила о том, что мне помогала вся семья, а идея моего дипломного проекта принадлежит моим мужу и сыну. Декан факультета дизайна Ермаков даже сказал пару слов обо мне комиссии, что вот мол, дипломница с двумя маленькими детьми заканчивает университет.

Комиссия была мной довольна и поставила «отлично» вместо «хорошо» – отметки, на которую я рассчитывала.

Удивительно, но многим моим сокурсникам поставили оценки «хорошо», хотя, как мне казалось, их проекты были более досконально проработаны, чем мой.

Наверное, все-таки, комиссия оценила мою идею, и наличие двух детей, я думаю, тоже сыграло положительную роль в этой истории.

***

После получения диплома дизайнера потянулись достаточно унылые, скучные, серые будни. Ничего запоминающегося за этот период времени выделить не могу. Анюта росла и развивалась, мы радовались этому, периодически лечились в нейрохирургии и в «Нейроне», в стационаре.

Видимо, прав мой муж, что сидя дома с ребенком, тупеешь. И неважно в данном случае, что ты готовишь, прибираешься, занимаешься с ребёнком дома (а мы занимались с Анютой много, в том числе и по системе Глена Домана, где надо было изготавливать много наглядных пособий), гуляешь. Все равно все считают, что ты ничего не делаешь.

Домашняя работа женщины – она не видна, но зато хорошо заметно ее отсутствие. Наверное, мне было скучно от того, что у меня не было определенной деятельности, которой бы я занималась. Если бы в тот период такая деятельность, возникла, скучать мне было бы некогда.

Тем не менее, когда Анюте было примерно полтора года, мне удалось устроиться на работу, по своей профессии, дизайнером, правда не по графике, а по мебели. И я даже договорилась о том, чтобы работать всего по полдня, так всех устраивало – и меня, и работодателя, и бабушку, Сашину маму, которая находилась с Анютой, пока я работала.

Я как раз училась тогда на курсах графического дизайна, от службы занятости, где состояла на учёте, но эти знания мне практически не пригодились.

Оказывается, всему можно научиться с нуля, достаточно лишь иметь базовое образование дизайнера, да и оно не так важно. Если даже у тебя нет художественного высшего или среднего образования, но есть большое желание, вкус, понятие о том, как и какие цвета сочетаются между собой, то всему остальному ты вполне можешь научиться самостоятельно или под руководством опытного наставника.

И здесь мне снова повезло! Вообще, читая эту книгу вы, дорогие читатели, наверное, думаете – ну и что, что у нее в семье родился ребенок-инвалид, если ей так в жизни везет? На хороших людей вокруг, на счастливое стечение обстоятельств, на врачей, на медсестёр. Так на самом деле может показаться, исходя из того, что я пишу.

На самом деле все немного не так. Тогда я этого не знала, а сейчас просто убеждена в этом – мы сами формируем свое окружение и свое везение. Все зависит только от нас. Как ты относишься к людям, так и люди к тебе. По-другому просто не может быть.

Но вернемся к моему первому месту работы в качестве дизайнера.

Главный дизайнер фирмы «Реминт», известной тогда, в 2001 году, на весь Ижевск и занимающейся изготовлением мебели на заказ и ремонтами, Нелюбина Алюся Индусовна, посмотрев мой диплом дизайнера, сказала:

– Хорошо, Оля, давайте Вы сделаете пробную работу – нарисуйте детскую комнату на двух детей, ваш вариант.

Я понятия не имела, как это сделать, но утвердительно качнула головой.

Этот момент определил мою дальнейшую судьбу – я стала дизайнером по мебели, а впоследствии – по интерьерам и торговому оборудованию.

Я тогда с горем пополам нарисовала этот проект детской комнаты на двух детей, сейчас, глядя на него, мне становится смешно – как меня могли взять на работу дизайнером с таким проектом?

Это было 13 апреля 2001 года. День, когда я устроилась на свою первую работу дизайнером, я как сейчас помню – снег тает, бегут ручьи, кругом лужи. Анютке было в то время полтора года, а я стояла на учёте в службе занятости, параллельно училась на компьютерных курсах, которые очень много мне дали, и еще и устроилась на работу на полдня в «Реминт».

Сначала у меня шла кругом голова от всех этих ПВХ, кромок и прочего-прочего… Ничего не понимала в мебели, абсолютно ничего… Но Алюся Индусовна почему-то поверила в меня, что я смогу работать у них дизайнером – и в итоге я действительно всему научилась и смогла.

А потом, в 2003 году, я попала в фирму «Сайн».

Звали меня туда три раза, и на третий раз я решила согласиться – а вдруг меня больше не позовут?

На этот раз причин для отказа не было – с Анюткой в тот период всё было в порядке – я как раз отдала её в детский сад с осени, и вот – 11 ноября 2003 года, как сейчас помню, я пришла первый раз в фирму, где задержалась на целых 7 с лишним лет.

Елена Михална, с которой до этого мы работали в «Реминте», сразу же договорилась с директором о моём испытательном сроке всего в 2 недели. Собеседования со мной практически не было – видимо, в те времена директор целиком и полностью доверял Михалне.