Текст книги "Похождения отставного полковника Плохоты. Ироническая повесть"

Глава IV. Орденоносцу, кроме ордена, и надеть нечего…

Как Захар Сергеевич ходил за медалью

Ещё с юности, когда Захар Сергеевич служил младшим лейтенантом, он обожал вафли. Обычные советские вафли – сухие, хрустящие, лёгкие, мелкопористые, изготовленные из жидкого взбитого теста, в шоколадной глазури и обязательно со знаком качества. Он гордился вафлями и страной, которая их выпускает, с каждой зарплаты покупал несколько коробочек. Вечерком не спеша ел за чаем. Он и Риту к ним приучил.

Прошло время, исчез Советский Союз, а с ним – и те самые неповторимые вафли. Захар Сергеевич переживал потерю остро, но, в конце концов, смирился. Дослужил до начальника штаба, уволился, ушёл на заслуженный отдых.

Что делать на пенсии? Решил попробовать себя в творчестве – стал писать стихи, сочинять прозу. Подвизался к военной газете, и его даже стали печатать. Дослужился на писательской ниве до члена Союза писателей-переводчиков, так как знал неплохо польский язык. А поскольку давно осел в Москве, вскоре нашёл уважаемое литературное сообщество и стал активным его членом.

Однажды зашёл в супермаркет и увидел те самые вафли, на которых не было знака качества, но зато на коробке светились пять шикарных медалей – престижные международные награды: вот – бронзовые, полученные на международном профессиональном конкурсе продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW»; вот – золотые, с международного профессионального конкурса продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW», дипломы 1-й, 2-й и 3-й степени, выданные на конкурсе «Лучшее кондитерское изделие» на 5-м Московском международном сахарном форуме. Взял по старой привычке пять коробок. Дома, за чаем, бережно раскрывая их, любуясь упаковкой, водил пальцем по нарисованным медалям.

– А ведь я заслуженный человек и достоин таких медалей. Пишу стихи, прозу, неоднократно печатался в разных литературных альманахах, служу в редакции всеми уважаемого журнала «Московский прибамбас», выступаю на собраниях, помогаю редакции.

Его мысли прервал телефонный звонок, словно там, наверху кто-то прочитал его думы и решил ответить на монолог. Звонил один из членов литературного клуба.

– Захар, привет. Павлинский беспокоит. Слышал новость? Можно получить памятную медаль им. Лермонтова. Ты же у нас член?

– Член, – машинально ответил Захар Сергеевич.

– Так вот, – тараторил голос в трубке, – через неделю будет большое собрание членов Союза писателей. Всем будут вручать памятные медали.

– А что для этого нужно? – засуетился Захар Сергеевич.

– Ничего особенного, – радостно вещал Максим Иванович, – приходишь за полтора часа до начала собрания, регистрируешься, пишешь свои данные в анкету, проходишь в зал, слушаешь выступающих, получаешь медаль.

– Спасибо. Буду, – по-военному чётко ответил Захар Чергеевмч. Лицо его засветилось, глаза заблестели, очки вспотели.

– Рита, – крикнул жене, – меня наградят.

– Посмертно? – отозвалась жена.

– Не смешно, – буркнул Захар Сергеевич.

Спустя неделю Захар Сергеевич, собираясь на мероприятие, инструктировал Риту:

– Купи графин водки, закуску, фрукты, торт. Когда вернусь, чтобы всё стояло на столе. Будем медаль обмывать. Мои звёздочки в юности помнишь? Бросаешь на дно стакана с водкой и залпом выпиваешь. Одна звезда – один стакан, две звезды – два, и так далее.

– Захарчик, – нежно погладила рукой по гладко выбритой щеке супруга Рита, – тебе уже нельзя стакан залпом. Так и окочуриться недолго. Я тебе поставлю большую рюмку. Договорились?

– Нет, стакан, – заартачился Захар Сергеевич, застёгивая клетчатое пальто и натягивая на голову кепку в духе Шерлока Холмса. – Гуд бай, Ритуся, – поспешил захлопнуть дверь.

В зале гостиницы, где проводился съезд писателей, царили шум и гам. Вокруг несчастных взмыленных секретарей, которые сидели за отдельными столиками, столпилось неимоверное количество мужчин и женщин. Все хватали анкеты, быстро заполняли их, проходили в зал. Захар Сергеевич тоже выхватил листок, нервно заполнил его и поспешил сесть поближе к сцене. Началось собрание. Говорили много – о путях истории, о том, как нужно и не нужно писать, как объединить начинающих писателей и классиков. Захар Сергеевич даже зааплодировал председателю собрания за слова:

– Писатели не должны замыкаться в себе. Только в общении, читая произведения друг друга, литераторы набираются мастерства, становятся опытнее.

Правильно подумал он про себя: «Главное – подвешенный язык, ибо язык – оружие литератора, всё равно что пистолет. Чем крепче язык – тем сильнее воин». Хотя, конечно же, он ждал вручения медалей.

Наконец торжественная часть закончилась. Председатель встал, громко сообщил о вручении памятных медалей всем участникам съезда. Захар Сергеевич выпятил грудь, приготовился. Дырочку на пиджаке он ещё вечером просверлил. После тридцать пятой медали слегка размяк, потому что устал ждать. После шестьдесят седьмой его охватило лёгкое беспокойство: не забыли ли про него? После восемьдесят второй побагровел, ибо медалей и присутствующих оставалось всё меньше. Каждый участник съезда, получив свою награду, быстро уходил из зала праздновать. Когда достали последнюю медаль, в зале оставались три человека – Захар Сергеевич, уборщица и охранник. Председатель улыбнулся, посмотрел в глаза Захара Сергеевича:

– Благодарю вас за терпение. Вы один досидели до самого конца заседания.

– А где же моя медаль? – максимально спокойно постарался спросить несостоявшийся медалист. – Я же заполнил анкету.

– М-м… – протянул председатель, копаясь в бумагах, – как ваша фамилия?

– Плохота! Плохота моя фамилия. Я, между прочим, тут вам не нос моржовый, а подполковник нашей доблестной армии, хоть и в отставке.

– Не волнуйтесь. Сейчас разберёмся, – мягко ответил председатель, доставая анкету. – Та-а-к, – протянул он, – Плохота Захар Сергеевич. Вам не положена медаль.

– Как это – не заслужил? – вмиг сделался заикой, возмущённый Захар Сергеевич.

– Просто вы не член Союза писателей, – поднял на него глаза председатель, потирая рукой лысину.

– Я не член? Я не член? – сжал кулаки Захар Сергеевич, собираясь объяснить председателю в ближнем бою, кто тут член, а кто нет.

– Вы, – продолжил председатель, – член Союза писателей-переводчиков, а это совсем другая организация.

– А-а… – взвыл диким вепрем Захар Сергеевич и бросился из зала вон.

Рита сидела за накрытым столом одна вот уже четыре часа – муж всё не появлялся.

«Наверное, с друзьями-писателями пошёл отмечать свою медальку», – думала она.

Неожиданно дверь распахнулась, на пороге возник муж. Красный, как редкая разновидность бойцовой рыбки с бурыми пятнами по лицу. Пьяный в щи, изрыгающий нечленораздельные звуки.

– Где медаль? – съязвила Рита, глядя на мычащего мужа. – Проглотил, али не досталось?

– Да я их раком! Я их… Володи Дубинины, подгузники на подтяжках, козепопцы, кони педальные, чтоб им всю жизнь ежей рожать!

– Ну, хватит, – не выдержала Рита, – прекрати истерику!

– Ты ещё! – не мог остановиться Захар Сергеевич.

Шагнул в кухню, схватил графин с водкой и, встав в позу горниста из пионерского лагеря «Артек», осушил его одним махом.

Всю ночь перед его глазами стояло плачущее лицо жены. Вокруг её головы летали бронзовые и золотые медали с вафельной коробки.

Он проспал до обеда. Вечером Рита, обмотав голову мужа смоченным холодной водой полотенцем, посадила его ужинать за стол.

– Завтра заедешь в свою редакцию, получишь медаль.

– Как так? – не понял Захар Чергеевич.

– Я обо всем договорилась. Впрочем, – вздохнула Рита, – как и всю жизнь договариваюсь. Кушай – никого не слушай. Завтра будем обмывать твою медаль. Да и вафли к чаю я купила.

Глава V. Литературные перипетии

Литературное общество, куда попал Захар Сергеевич, кишело всякими необыкновенными личностями. В миру они были обычными учителями словесности, переводчиками с разных языков, банкирами, адвокатами, военными, музыкантами, бардами, слесарями и монтерами, пенсионерами и чёрт знает кем ещё.

Здесь, в литературном клубе, они были поэтами, прозаиками, драматургами, очеркистами. Руководил всеми главный редактор литературного журнала «Московский прибамбас» Вадим Юрьевич Лисянский. Он был строг, но справедлив, всю жизнь работал на литературном поприще. Довольно скоро в силу своей кипучей натуры Захар Сергеевич дорос до помощника главреда, техреда и стал его незаменимой правой рукой.

Танец Талии

Одним из заданий на новом поприще был обзвон нужных редактору людей. В данном случае нужно было позвонить исполнительнице бардовских песен Елене, лихо писавшей рассказики в свободное от работы время.

Захар Сергеевич набрал номер телефона. С того конца трубки донесся писклявый голос:

– Алло, слушаю вас.

– Узнала? – набатом ударил он в ухо бардессы.

– Вас, трудно не узнать, – явно расплылась в улыбке Елена Шамаханская.

– Слушай внимательно, – приказал он. – Я сейчас нахожусь в редакции, тебе срочно нужно переслать один рассказ в печатном виде. Ну, тот, про полкового дирижёра и лошадь.

– А-а-а, – припомнила Елена, – «Дирижёр-хоровик и лошадь»! Так он есть у редактора.

– Да, есть, но редактор дал ему другое название – «Танцы Италии» и просит внести правки. А чтобы не печатать заново текст, привези его на диске в набранном виде.

– При чём тут Италия? – оторопела Елена. – Рассказ – о том, как ребятишки с руководителем хора встречали Новый год в хоровой студии, и лошадь Талию.

– Какие талии? – возмутился Захар Сергеевич, удивляясь женской бестолковости. – У тебя рассказ про бабу в Италии?

– Про бабу на лошади, – возмутилась Елена.

Слушая диалог своих птенцов, Вадим Юрьевич не сдержался:

– Захар, ты не понял, слушай внимательно: «Танец Талии» – понимаешь? Лошадь звали Талия.

– А-а-а, – протянул Захар Сергеевич, – так бы и сказали, что про эскадрон. У тебя про полковую лошадь, что ли? – забубнил он в трубку.

– Эскадрон твоих мыслей шальных, – запела в трубку Елена, – в жёлтом доме излечат от них, – и добавила: – Сейчас подвезу. Что бы мы без вас делали, дорогой Захар Сергеевич! Без вас было бы страшно скучно.

День рождения Лисянского

– Как сказал Шекспир в девятнадцатом сонете: «Гуляй, рванина!» – пробурчал себе под нос Захар Сергеевич, собираясь в редакцию на юбилей главреда Лисянского.

– Рита-а… – где мой красный галстук? Сегодня я должен быть при параде.

– Знаю я твои парады, – откликнулась Рита. – После каждой «круглой» даты, все – круглые и «датые». Праздничный портрет не забудь! Я его в пакетик под вешалкой сложила.

Рита подошла к вешалке. Достала портрет. Они с Захаром два часа сидели у соседа, пока он на компьютере присобачивал голову Лисянского к генеральскому мундиру. Картина удалась на славу. На Риту смотрел взъерошенный Лисянский. Его творческое лицо, никак не вязалось с мундиром. Вздохнула засовывая портрет в пакет, глубже.

– Захар! Не перебирай с коньяком. С Богом. Каждый твой выход из дома – приключение.

В редакции толпился народ. Ванька Каинов откупоривал шампанское для Шамаханской. Альберт Никанорович Ягухин стоя перед Лисянским с рюмкой водки, громко вещал:

– А у меня тоже был смешной случай на поэтическом вечере. Читал я как-то лекцию китайским студентам, изучающим русский язык, и знаете, как меня представили… Альберт Ебухин!

– Правильно! – Брякнул Захар Сергеевич. – Это был урок мужества. Знаешь, что такое урок мужества? Это когда тебя склоняют по всем параграфам. Пролетела муха, когда вещал Ебухин. Экспромт.

Лицо Ягухина вытянулось, пошло пятнами.

– Захар! Ты больной или подлюка?

– Какая подлюка? – задорно блеснул очами Захар Сергеевич. – Шуток не понимаешь? А-а… понял. Они тебя ранят. Мало ты работал с редакторами.

– Неправда, – насупил густые чёрные брови Ягухин. – Я и с одним редактором работал, и с другим, и никогда…

– Да ты проститутка. – Закончил за него Захар Сергеевич, доставая из пакета портрет шефа. – Смотрите все сюда! Вадим Юрьевич! Его надо повесить на самое видное место. Рядом с портретом Толстого.

Захар Сергеевич представил обществу портрет Лисянского. Рот Шамаханской открылся, шампанское из её бокала полилось на пол. Ванька Каинов охнул, прикрыв ладошкой рот. Ягухин вытаращил и без того выпуклые лягушачьи глаза. Насупленные брови Лисянского над генеральским мундиром внушали каждому: «Товарищи литераторы! Вы под бдительным оком!»

Первым не выдержал Ванька Каинов.

– Это кто же такое сотворил? Всю ночь теперь буду биться челом о сруб светлицы возхохотамши под лавкою! Не иначе Захар Плохота.

– Ты чего сказал-то? – не понял Захар Сергеевич.

– Ванька сейчас изучает старославянский, чтобы обогатить свой словарный запас, – откликнулась Шамаханская. – Эка завернул «взохохотамши».

– А в лоб? – Откровенно спросил Захар Сергеевич.

– Прекратить пустые разговоры, – прервал коллег Лисянский. Отбирая портрет, засовывая его на полку между книгами. Кстати, насчёт классиков. Расскажу анекдот из жизни. Все вы знаете нашего поэта и прозаика Василия Петровича Кукухина. Задумал он выпустить книжку о классиках. Даже обложку сам к ней нарисовал. На самом верху его портрет в садовой шляпе, справа портрет Пушкина, слева Баратынского. Внизу чуть мельче портреты остальных классиков. В самом низу, где стоит год издания, притаился старик Державин.

– Хотите, я его застрелю в вашу честь! – отозвался Захар Сергеевич. – У меня дома есть табельное оружие. Ритка его ершиком для бутылок из-под ряженки чистит. Ба-бах… – вскинул указательный палец к груди Ваньки, -чтобы не совал свою рожу к классикам.

– Знавал я одного военного, – отозвался Каинов. – Мой сосед по лестничной клетке. Шкаф два на два. Один кулак с мою голову. У него указательный палец не пролазил в спусковую скобу пистолета. Он служил в ВДВ и в 68-м году участвовал в «Пражской весне». Я видел его армейские фотки. Я стал понимать, почему пражское восстание провалилось…

– Ни в кого не надо стрелять! – перебил Лисянский. – Слова – лучшее оружие. Острое слово может убить, лучше всякого нагана. Скажите, коллеги, долго будем писать для себя? Недавно вышел новый поэтический сборник «Новые имена». Три тысячи экземпляров и ровно три тысячи новых имён. Куда катится литература? Сегодня пишут все, кому не лень. Слава богу, большинству лень. Или вот наш новый член коллектива, художник из Калмыкии Пюрведжалов. Делает иллюстрации к книгам, присылает нам, и каждый раз пририсовывает в углу черепашку. Сколько не прошу убрать её, доказывает, что она нужна. Достучался до его руководителя аж в самой Калмыкии, спросил зачем он эту гадость рисует на каждой странице? Оказывается, пояснил Барабеджанов, это у него хитрость такая: «Не было бы черепашки, не к чему было бы придраться.» Он и ему в журнал такие иллюстрации носит.

– А давайте выпьем! – достал коньяк Захар Сергеевич. – Подставляйте рюмки. Шамаханская? Ты сидишь на шампанском или с нами?

– Я сижу на стуле, – огрызнулась та, продолжая потягивать искристый напиток.

– Посиди-ка со мной, моя хорошая. Крепко взял её за локоток Захар Сергеевич.

Шамаханская осознала: «Старый вояка взял её в плен. Нужно успокоиться и продумать план прорыва из окружения.»

Захар Сергеевич усадил её на стул, второй – приставил рядом, сев напротив собеседницы. Теперь она не уйдёт. Только через его труп.

– Поговори со мной…

– Гитара семиструнная-я-я… – вполголоса запела Елена, о чём тут же пожалела.

Захар Сергеевич восхищённо расплылся в широченной улыбке. Хотел было подхватить песню, но вовремя спохватился. Лисянский рядом.

– Я тебе про цыган расскажу.

– Про кого? – не поверила своим ушам Елена.

– Театр «Ромэн» знаешь? – взобрался на пенёк Захар Сергеевич.

– Кто же его не знает! – тряхнула светлой гривой Шамаханская.

– Эх… – хлопнул рюмаху Захар Серггевич. – Был бы я цыганом, украл бы я тебя.

– Я на лошадь похожа? – удивилась Елена.

– Да нет. Это к слову. Я недавно получил подарок от цыган.

– Вас обокрали?

– Цыгане мне подарили две бутылки коньяка.

– За песни? – охнула Елена.

– За мою книгу стихов! Мы сидели с Ритой в ресторане. Обмывали мой новый сборник. Много пили. А за соседним столиком веселились шумные цыгане. Дай, думаю, почитаю им. Ты же знаешь мой левитановский голос. К тому же моя Ритка на них смахивает. Она помесь русской бабы с азербайджанцем. Я им, чтобы они не сомневались, сразу сказал, что она в молодости тоже работала в театре «Ромэн».

– Правда? – вытаращила голубые глаза Елена. – Пела или танцевала?

– Ни то, ни другое. Она им это… – руки Захара Сергеевича завертелись над головой, совершая непонятные манипуляции.

– Мозги крутила! – вставила пять копеек Елена.

– Да нет… – отмахнулся Захар Сергеевич. – Волосы крутила.

– А-а-а… парикмахершей работала, – догадалась Елена.

– Ну да. Она у меня ух… ух… – заухал филином Захар Сергеевич, не услышав незаметно подкравшегося Лисянского.

– Захар! Отпусти Шамаханскую, будь человеком. Позвони издателю насчёт тиража. Его так и не привезли.

– Есть! – подскочил со стула Захар Сергеевич, доставая мобильный телефон. – А как же день рождения?

– Ты реши вопрос с тиражом, а потом вернешься к нам.

Через минуту по коридору разнесся бравый голос отставника: «Наиль! Твою мать! Где тираж? Зачем он мне? Шамаханская приехала! Ждёт тебя не дождётся. Лисянский? Тоже ждёт. Завтра? А что мне ему сказать? Кто надоел? Я тебе не хрен моржовый. Я техред! По совместительству с помощником главреда, чтобы ты знал! Куда идти…»

– Конец нашему журналу, если бы у него не было органа, коим я являюсь, – думал Захар Сергеевич, трясясь в автобусе. – Всё на военных держится: тиражи, переговоры, продовольствие и чёртовы дни рождения.

– Как повеселился, Захар? – спросила удивлённая Рита, стоявшего у порога мужа. Захар Сергеевич держал в руках две огромные пачки журналов. Трезвый как стёклышко. – Выгнали? Портрет не понравился? А я говорила! Рискуешь.

– Все-таки Шамаханская ведьма, – буркнул Захар Сергеевич, опуская пачки на пол. – Тираж привёз в редакцию, а там никого нет. Лисянский с Шамаханской и Каиновым в ресторан ушли, а кабинет заперли. Пришлось домой везти. Доставай чекушку. Будем отмечать юбилей Лисянского здесь.

Глава VI. Песню в кулак не зажмёшь

Цыганское проклятие Захара Сергеевича

Ехали цыгане – фиг догонишь,

Пели они песни – фиг поймёшь.

Была у них гитара – фиг настроишь,

И, в общем, ни фига не разберешь.

Как и обычно, осенью в литературном обществе, где Захар Сергеевич был почётным членом и уважаемым поэтом, должен был состояться вечер памяти Сергея Есенина. Отставной полковник готовился к нему заранее.

«Стихи Есенина – это хорошо, – думал он, – а спеть песню – ещё лучше». Вопрос – какую? «Не жалею, не зову, ни плачу» подойдёт как нельзя лучше. Её все знают, помнят, многие поют, собираясь за общим столом. К тому же, он её не однократно исполнял, будучи на службе в армии. Командование его хвалило и уважало. Да что там командование – он её исполнял на казахском телевидении. Да его любой казах узнает! Голос у него громкий, схожий по тембру с самим Левитаном. Решено: он выступит перед руководством. Его запомнят. Его будут вечно помнить. Они будут плакать, когда он запоёт. Он их построит стройными рядами, как в армии.

Пока размышлял о своём звёздном часе, позвонил главный редактор.

– Захар, о вечере слышал?

– Да.

– Подготовь пару стихотворений о Есенине. Прочитаешь.

– Я не только прочитаю, – усмехнулся Захар Сергеевич, – я спою.

– Не надо, – отозвался редактор, – петь будет наша Елена. Ты просто почитай.

– Я спою такую песню, от которой у всех мурашки по коже пойдут. «Не жалею, не зову, ни плачу» называется.

– Я бы не советовал, – отозвался шеф и повесил трубку.

– Сходи за хлебом, – раздался волевой голос жены Риты.

– Всё равно спою, – твёрдо решил Захар Сергеевич и отправился в магазин за хлебом.

Пошёл, да не дошёл – по дороге ему встретилась цыганка. Молодая, красивая, вьющиеся чёрные волосы по пояс, крупные зелёные глаза, цветастая юбка, красивая расписная шаль на плечах. Он хотел было прошмыгнуть мимо, но цыганка ловко поймала его за руку.

– Стой, мой золотой. Дай погадаю, всю правду скажу. Горе у тебя вижу. У тебя большая беда через пение. Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты – а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское – что камень: один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай. Вижу, человек ты творческий, хоть и военный. Стихи из тебя льются, как песни поются. Вижу: собираешься в большое собрание. Ещё раз предупреждаю: не пой, серебряный. А не послушаешься – болеть будешь, плохо тебе будет, видеть будешь плохо, голова будет болеть, ходить с трудом будешь. Денег не надо. Иди своей дорогой.

Потрясенный Захар Сергеевич не сразу опомнился, так и стоял с открытым ртом.

Цыганка даже денег не попросила. Она уже поймала другого мужчину. До Захара Сергеевича долетали слова:

– Вай, вай, вижу, милый мой, что ты очень одинокий человек!

– Это что, по линиям видно?! – с ужасом вопрошал солидный гражданин в серой шляпе.

– Нет, золотой, по мозолям.

Захар Сергеевич бросился в сторону минимаркета.

Ночью ему приснился кошмар: он шёл по лесу, один-одинешенек. Вокруг него мелькали какие-то чёрные тени, раздавались ухающие звуки, его задевали ветви ёлок и царапали по лицу. Он закричал и не услышал своего голоса. Неожиданно в чаще заблестели два зелёных огня.

– Волки! – закричал Захар Сергеевич и кинулся бежать.

Не помнит, сколько времени бежал, оглядывался, зелёные огни всё приближались. Выбившись из сил, упал, а когда вскочил, перед ним стояла та самая цыганка. Волосы её развевались, глаза жгли огнём. Она схватила его ладонь. Некоторое время смотрела на неё, потом громко крикнула:

– Страшной смертью помрешь! Зарежут тебя, сдерут шкуру, четвертуют, зажарят и съедят!

Захар Сергеевич снял перчатку с руки (почему он был в перчатках – не знал):

– А теперь?

– Теперь – другое дело, – сказала цыганка, показав рукой в чащу, – смотри туда, яхонтовый.

Захар Сергеевич робко поднял голову и посмотрел в указанном направлении.

На него, не мигая, смотрела своими серыми глазами Елена. Он даже не сразу признал в ней соклубницу по литературным делам. Её светлые волосы тоже развевались. В одной руке она держала остов от гитары, другой рукой грозила ему пальчиком.

Захар Сергеевич взвизгнул и проснулся, почувствовав на челе оплеуху, отпущенную тяжелой рукой Риты.

– Чего орёшь? – злилась жена. – Не на плацу. Спать не даёшь. Иди, выпей валерьянки.

– Что я тебе, кот, что ли? – обиделся Захар Сергеевич. – Мне кошмар приснился.

– Завтра расскажешь, – повернулась на другой бок Рита.

Захар Сергеевич так и не сомкнул глаз. Утром встал и набрал номер редактора:

– Алло, алло! Вадим Юрьевич! Я подготовил стихи. Пусть Елена поёт за всех.

– Ну и молодец, – одобрил его решение редактор.

Елена тоже сильно волновалась по поводу песнопений Захара Сергеевича.

– Три песни, всего три, – уговаривала она себя, – выдержать – и нормально, – и отправилась на литературный вечер «Памяти Сергея Есенина» в литературный институт.

Поехала раньше на полчаса, так как ей предстояла встреча с народным певцом Плохотой. Всю дорогу ей мерещился его голос:

– Не жалею-у-у, – тук-тук-тук, – стучали колёса поезда в метро, – не зову-у-у, не плачу-у-у…

– У-у-у, – дул в открытое окошко в вагоне ветер.

«Упс, – думала она, – сейчас отрепетируем. Сейчас споём. Мало не покажется. Слава богу, рядом нет магазинов и куриных яиц».

Встреча состоялась сразу же, как только она прошла проходную. Народный певец сидел со своей супругой на лавочке, не торопясь проходить в зал, а может, поджидая её.

– Здравствуйте, – расплылась в улыбке прекрасная Елена, – пошли репетировать?

– А я не буду петь, – голосом диктора Левитана ответил он.

– Что так?

– Я тебе из зала подпою.

Елена мысленно зааплодировала главреду. Он таки спас её честь и совесть – видимо, Плохота радостно ему сообщил о своём выходе с цыганочкой. Вопрос отпал сам собой. С души свалился кирпич.

– Тогда я пошла, – подмигнула и отправилась в зал.

В зале уже шло представление. Коренастый дядечка в очках и бархатном костюме пел под минусы свои песни. Увидев Елену с гитарой, запел ещё громче и азартнее. Народу собралось много.

Елена открывала вечер. Её первая песня «Березка» была светла и печальна. Вторая – громче и веселее. Третья – «Не жалею, не зову, ни плачу», и она предложила спеть вместе с залом. Зал с удовольствием откликнулся, многие начали подпевать, даже редактор.

Сергей Захарович пел старательно, но не перекрикивая остальных, стараясь, чтобы его голос не выделялся из толпы, а потом и вовсе затих, ибо, глядя на Елену, вспоминал свой кошмар. Ему казалось, что она вот-вот ступит в зал и поднимет над головой свою гитару.

Не знал Захар Сергеевич только одного: цыганку к нему подослала Елена, услышав от главного редактора о помощнике.

Оторвался он на трибуне чуть позже. Прочитал своё стихотворение посвященное поэту, загнул про него же анекдот, доведя зал до колик. Суть анекдота состояла в том, что однажды Сергей Есенин читал в одном из кабаков стихи, да так проникновенно, что женщина, стоящая в первом ряду, заплакала. Растроганный Есенин подошёл к ней и спросил:

– Вам так понравились мои стихи?

– У меня украли деньги, пока я вас слушала, – ответила она.

Задав задорный тон, развесёлый и лихой, он отправился на своё место. Сменила его другая поэтесса, которая решила переплюнуть Плохоту и рассказала историю про Айседору Дункан. Американская танцовщица любила во время своего выступления спускаться в зал и подходить к понравившемуся мужчине, после чего впивалась долгим поцелуем в его губы. Однажды ей попался не кто иной, как муж Зинаиды Райх, бывшей жены Есенина, Всеволод Эмильевич Мейерхольд, и она со всей страстью впиявилась в его губы. Он оторопел и только успел спросить:

– Где мы будем воспитывать наших детей? Здесь или в Америке?

– В Америке, – ответила Дункан.

С тех пор Мейерхольд, лишь заслышав о присутствии Дункан, входил в зал через окно.

Вечер получился живым и веселым.

Потом выступал ректор литературного института, сравнивший Есенина с русским Иисусом, выступили поэты, выпускники литературных курсов.

Захар Сергеевич внимал и благоговел.

Под шумок главред представил новую молодую поэтессу годков этак семидесяти пяти, увещевая:

– Поэт всегда молод, независимо от возраста.

– Вот! – зашептал Сергей Захарович жене. – Старости нет. Как ты относишься к жизни – так жизнь относится к тебе.

Тем временем Вадим Юрьевич припомнил, как его наградили в молодости за стихи, посвященные Есенину.

– Мне подарили чугунный бюст Фёдора Достоевского. Я не смог оторвать его от пола, хуже того, после этого знаменательного события я несколько лет не писал стихов. Вот как Фёдор Михайлович повлиял на творчество!

Всех поразил своей внешность и пристрастиями колоритный чтец – отец Андрей, написавший две книги о творчестве поэта.

– Есенин и Маяковский – мои пастыри, – хорошо поставленным ровным голосом сказал он. – Вы спросите, чем меня привлек поэт Сергей Есенин? Отвечу: своими двумя началами. Он был в одном лице ангелом и бесом. И я желаю разобраться, какое из этих начал было сильнее.

Захар Сергеевич встрепенулся, когда перешли к обсуждению Гитлера и Левитана, он не знал, что за выдающийся голос Левитана Гитлер собирался повесить того на первом суку.

Захар Сергеевич хотел было снова залезть на трибуну —ведь именно у него был такой голос, ему давно говорили друзья: «Второй Левитан», – но удержался.

В заключение вечера в зал вышел и дал небольшой концерт певец, лауреат международных конкурсов в бархатном «пинжаке». Он не исполнял песен Есенина, все его песни были на английском языке. Захара Сергеевича впечатлила песня «Yesterday», он не выдержал и стал громко подпевать:

– Естердей-й-й, юз туби-и-и…

Его попросили выйти вон из зала, и он, обидевшись, уехал на такси домой.