Текст книги "Очаровательная мстительница"

– Все показания, которые мистер и миссис Бериша дали вам во время вашего прошлого визита, будут опротестованы, – сообщил ему высокий англичанин с постным лицом, широкими бакенбардами и ямочкой на подбородке. – Процедура была проведена с вопиющими нарушениями. Вы не озаботились получить подписанную санкцию прокурора на допрос. На моих клиентов было оказано моральное давление. Таким образом, заявление о пропаже Николаса Бериши будет отозвано и разыскные действия приостановлены. Также довожу до вашего сведения, что, если вы не прекратите досаждать моим клиентам, мы обратимся в суд и добьемся для вас запрета на приближение к членам семьи Бериша.

– Я не понимаю! – вскричал Олег.

Он был в бешенстве. Добыча, которая почти уже попалась в сети, чьи трепыхания он, казалось, уже ощущал всей кожей, уплывала из рук. По непонятной причине! Ведь он действовал верно, он все рассчитал правильно. Что пошло не так? В чем он ошибся?

– Они что, не хотят увидеть сына живым и здоровым? Не понимают, что каждый час на счету? Их единственный отпрыск похищен. Похищен одной из самых опасных преступниц нашего времени. И один бог знает, что она сейчас с ним делает. У меня есть заключение экспертизы. В поместье Котовой обнаружены следы крови Николаса Бериши…

И эта бледная английская мумия ответила. Даже сейчас, почти два года спустя, вспоминая этот момент, Рогов гневно сжимал кулаки.

– Это ошибка, – проблеял адвокат. – Николас Бериша не был похищен. Вы ввели его мать в заблуждение и заставили написать заявление. Но после этого молодой мистер Бериша уже связался с родителями и объяснил, что находится в отпуске вместе со своей любимой женщиной. Как совершеннолетний дееспособный гражданин он не обязан отчитываться о своем местонахождении даже родителям. Что же касается его избранницы – нам ничего не известно о ее преступной деятельности. Если у правосудия Великобритании возникнут к ней вопросы, решать их она будет сама, семья Бериша не имеет к этому никакого отношения.

Любимая женщина… Избранница… Эти слова, которые адвокат промямлил своим постным голосом, словно огрели Рогова по голове. Так, значит, вот что на самом деле произошло? Вот зачем Ольга увезла тупоголового серфера с собой? Да, он знал, что на Миконосе она завела с ним короткий романчик. И прекрасно понимал, что сделала она это – чтобы не выделяться из пестрой, расслабленной, безмятежной толпы отдыхающих. Должно быть, этот известный в компании экстремальной молодежи ловелас пристал к ней, и Котова поняла, что, слишком активно сопротивляясь, привлечет к себе ненужное внимание и подозрения. Николас Бериша был красив, богат, обласкан девушками. Чтобы дать ему решительный отказ, требовались веские причины. Но Олег и на секунду не мог допустить мысли о том, что Ольгу связывает с Николасом нечто большее, чем несколько проведенных вместе ночей, на которые она согласилась ради того, чтобы ничто не помешало ей воплотить планы в жизнь.

Что же произошло между ними в действительности? Ольга что, каким-то невероятным образом прониклась чувствами к ничтожеству, которого собиралась просто использовать? Чушь! Этого не может быть! Олег потратил двадцать лет жизни на то, чтобы убедиться: Ольга Котова – холодная, бесчувственная социопатка. И никакие человеческие эмоции ей не знакомы. Видимо, этот Николас Бериша оказался не так прост. Каким-то образом убедил ее не убивать его и помочь выпутаться из ситуации. Может быть, оказался чем-то полезен… А эту сказку про любовные отношения сочинил адвокат.

Именно это говорил себе Олег в следующие два года, в которые Ольга, очевидно решившая залечь на дно, не появлялась на горизонте. Бизнес ее по-прежнему работал, поставки не прекращались – это он знал хотя бы потому, что в Москве за это время не раз задерживали дилеров с крупной партией наркотических веществ. Но о самой Фараонше слышно не было. И где она находилась, Рогов не мог выяснить даже по своим министерским каналам.

Зато посмотреть на таинственного Николаса Беришу ему удалось. Он специально прилетел в Лондон еще раз, в день, когда должно было проходить судебное заседание, в результате которого присутствие Николаса Бериши на видеозаписи с камеры наблюдения на вилле убитого Белова было обжаловано. Дело о пропавшем гражданине Евросоюза Николасе Бериши тоже по итогам его появления было закрыто, а это означало, что и к Ольге у западных коллег больше не будет никаких вопросов. Оставалось только надеяться, что они с этого момента будут держать ее на заметке как человека, на которого уже поступало заявление.

Разумеется, сам никаких вопросов Николасу он задать не мог. Но на заседании поприсутствовал – из чистого любопытства. Интересно было, что же там за изворотливый тип такой, что сумел саму Фараоншу заставить действовать в своих интересах? То, что он увидел на заседании, никакой ясности не внесло. Николас показался Олегу ничем не примечательным смазливым малым. Довольно обаятельным, надо признать, но и только. Пустышка! Представить себе, что у него могут быть какие-то дела с Котовой, было немыслимо. И Рогов решил отнести эту странность в раздел загадок, которым пока объяснения нет, но рано или поздно оно обязательно найдется.

Что ж, теперь оставалось только ждать, когда Ольга снова объявится на горизонте. А в том, что она объявится, Олег не сомневался. Терпения ему было не занимать, за двадцать лет накопился огромный запас. А интуиция подсказывала, что снова Ольга выйдет из тени в Турции, когда там улягутся политические беспорядки. За те годы, что она обреталась там, Олег сумел завести себе местного информатора, пойманного на поставке наркоты в клубы Стамбула. И в этот раз велел ему тут же выйти на связь, как только появятся какие-то новости о Котовой. Парень молчал почти два года и вот сегодня прислал эти фотографии.

Олег снова пододвинул к себе ноутбук и, хрипло кашлянув, открыл папку с фотографиями. Снимки были сделаны издалека, и на большинстве из них можно было различить только силуэты. Но несколько фотографий с более крупным планом не оставляли сомнений: это Котова. Котова, выходящая из машины, Котова с ребенком на руках. Олег всмотрелся в снимок – девочка, возраст около года. Представить себе, чтобы Фараонша стала нянчиться с чужим младенцем, было невозможно. Значит, вот куда она пропадала? Родила? Это настолько не вязалось со сформировавшимся у него в голове образом, что Олег еще некоторое время искал иные объяснения, пока не вынужден был признать: это ее дочь, ничего другого быть не может.

У самого Рогова детей не было. Он пытался было однажды поиграть в семью, женился на высокой блондинке, чем-то отдаленно смахивающей на Олю Котову. И в минуты исполнения супружеского долга любил воображать, что это несгибаемая Фараонша стонет и охает, когда он накручивает на руку ее бледно-золотые шелковистые волосы. Однако супруге его предпочтения не нравились, она вечно винила его за грубость, жаловалась на остававшиеся после секса синяки. И однажды Олег, перебрав после очередной провальной попытки сцапать Котову, сорвался и жестоко избил жену. И каждый раз, занося кулак, видел перед собой надменное лицо Ольги, ее презрительно сощуренные глаза и кривящиеся в усмешке губы. Супруга после этого случая сбежала от него к родителям и подала на развод, и Олег даже вздохнул с облегчением, когда все бумаги были подписаны. Ему нравилось думать, что это у них с Фараоншей общее: они не созданы для семьи, в каком-то смысле они друг для друга – самая постоянная, самая преданная связь.

Теперь же выходило, что и в этом он чудовищно ошибался.

Но если с наличием у Фараонши ребенка Олег еще мог как-то смириться (нужно же кому-то завещать все нажитые преступным путем богатства), то присутствие Бериша рядом с Котовой на большинстве снимков просто не укладывалось в голове. Бериша подавал ей руку на выходе из машины, ему она передавала дочь, и тот сажал ребенка на плечи, Бериша держал ее за руку! Олег специально увеличил этот фрагмент на фотографии и несколько минут таращился на их переплетенные пальцы.

Выходит, это все правда? Не выдумка ушлого крючкотвора, не смехотворная попытка выгородить Беришу? Он действительно живет с Фараоншей. У них отношения, вот уже два года. У них общий ребенок, в конце концов!

Искушение сбросить ноутбук с проклятыми снимками на пол и растоптать было так велико, что Олег снова вскочил из-за стола, опрокинул еще полстакана водки и, прислонившись лбом к оконному стеклу, сделал несколько глубоких вдохов.

Ладно… Пускай. Сопляк еще не знает, во что он вляпался. А когда узнает, будет поздно. Олег дал себе слово, что непременно упрячет Котову за решетку, чего бы это ему ни стоило. Что ж, значит богатенький сынок Николас Бериша пойдет за ней паровозом. И никакие адвокаты его не спасут.

У Олега оставался еще один, последний козырь. Совсем недавно появился, нашелся, так сказать, благодаря коллегам из отдела Интерпола. Почти полгода он придерживал его, надеясь, что сможет прищучить Ольгу через Бериша. Но теперь ждать больше не было смысла.

Если и есть у Фараонши болевая точка, так это ее родители. Только информация об их убийцах заставит ее изменить своей привычной расчетливости и осторожности. Вот она – ее единственная пламенная страсть. А вовсе не серфер с греческими корнями. Двоих удалось уничтожить, но остался третий. Тот, о котором за эти годы она так и не смогла ничего узнать. Но Олег-то знает, где его искать, потому что госорганы знают все.

Интересно, если подкинуть Фараонше приманку в виде ее последнего врага, как быстро она забудет о том, что решила поиграть в респектабельную мадам? Забросит любовника и дочь и, будто волк, почуявший запах крови, ринется хватать добычу?

А вот мы и посмотрим, вот и посмотрим.

Олег Рогов потер сухие ладони, осторожно придвинул к себе ноутбук, стараясь не глядеть на снимки, свернул их и открыл другую папку – с информацией, за которую Фараонша готова была бы продать душу. Если, конечно, предположить, что эта душа у нее в принципе есть.

Глава 3

– Я твой паспорт в кабинет отнесла. Кадровичка попозже придет, оформит тебя. У нас зарплата белая, мы закон не нарушаем.

– Ладно.

Ирка, старшая смены, поправила узорчатую скатерть на низком столе, взбила валявшиеся на диванчике подушки с восточным узором. Кивнула Оле:

– Пыль протри вон там.

И пока Оля пушистой щеткой смахивала невидимые соринки со свешивавшихся с потолка разноцветных плафонов, просочилась между столиками к большому, во всю стену, окну, нырнула под тяжелую вышитую занавеску и прилипла носом к стеклу. Оля, приподнявшись на цыпочки, орудовала щеткой, чутко прислушиваясь к происходящему за стенами «Чайханы».

Ресторан находился в центре Москвы, и даже в такой ранний час в зале, несмотря на толстые стены, стоял приглушенный гул трафика. Но вот стало слышно, как из общей массы звуков выделился рокот мотора приближавшегося автомобиля. Это значит, на парковку ресторана въезжала машина. Ирка тем временем пискнула, выскочила из-за занавески и припустила к выходу из обеденного зала.

– Ты куда? – окликнула ее Оля.

– Порох приехал, – ответила та, обернувшись на бегу. – Он отдельный кабинет на утро заказывал.

– Мм… А кто это такой? Какая-то важная птица? – спросила Оля.

Ирка остановилась, досадуя на неосведомленность новой официантки, из-за которой теперь вынуждена была задержаться.

– Ну, Порох, – нетерпеливо объяснила она. – Прохоров… Вячеслав, кажется. Авторитет, сечешь? Бабок немерено. И не жадный, чаевые всегда дает – офигеешь. Побегу быстрее обслужить, а то Элька перехватит.

– Стой! – негромко бросила ей вслед Оля, но Ирка уже выскочила в коридор.

Оля проработала тут всего два дня, еще даже оформиться в штат не успела. Собственно, в те времена с этим не спешили – работай пока, а документы как-нибудь потом донесешь. Но Ирка, тоже официантка, успела ей чем-то приглянуться. То ли живостью характера, незлобивостью и способностью никогда не унывать, то ли тем, что копной курчавых каштановых волос и быстрыми темными глазами напоминала Машку. Бедную Машку, которой не было в живых уже полтора года.

И сейчас Оля, повинуясь порыву, вылетела из зала вслед за ней, нагнала Ирку в коридоре и ухватила за руку.

– Стой!

– Ты что? – обернулась та. – Дура, говорят тебе, чаевые!..

Оля, не слушая, толкнула ее в сторону, поволокла к кухне. У входа уже зашумели. Раздался веселый, такой знакомый ей голос:

– А что это нас не встречает никто?

Ирка попыталась вывернуться, и Оля, сделав ногой подсечку, повалила ее на пол и сама рухнула сверху.

И в ту же секунду со стороны входа в ресторан прогремел взрыв. Грохнуло так, что в ушах сначала зазвенело, а затем повисла ватная тишина, сквозь которую, как сквозь толщу воды, слабо доносились приглушенные звуки. Дрогнули, будто подпрыгнули, толстые каменные стены, задребезжали выбитые волной оконные стекла. С потолка посыпалась штукатурка, тяжело упал прямо рядом с распростертыми на полу Олей и Иркой обломок деревянного карниза. Все вокруг заволокло серой бетонной пылью. И только слышно было, как будто вдалеке визжат работники кухни и другие официантки.

Оля, оглушенная взрывом, откатилась в сторону. Ирка, приподнявшись с пола, обалдело таращилась на нее и беззвучно шевелила губами. «Наверно, спрашивает что-то, а я не слышу», – сообразила Оля. «Что это?» – прочитала она по губам. И, не различая собственного голоса, ответила:

– Взорвали твоего Пороха.

– А ты? Откуда ты знала?.. – прорвался сквозь вату в ушах тонкий Иркин голос. И Оля, усмехнувшись, бросила:

– Интуиция. Кликуха его мне не понравилась – опасная.

Она перекатилась на живот. Сначала поднялась на четвереньки, осторожно помотала головой. Нужно было спешить. Еще пара минут, и на улице раздастся вой сирен. Работники очухаются, начнут звонить ментам, разбираться…

Оля, держась за стену, нетвердо поднялась. Замусоренный пол уходил из-под ног, вздымался волнами. Оставив позади хватающую ртом воздух Ирку, она устремилась туда, где прогремел взрыв. В самый его эпицентр, в помещение у входа в ресторан, где некогда располагался гардероб и откуда сейчас валили клубы дыма и поднятой пыли.

В чаду и копоти невозможно было почти ничего разглядеть. Оля сорвала с головы форменную тюбетейку, прикрыла ею рот и нос. Кашляя, отплевываясь от мелкого мусора, пригнулась, снова опустилась на четвереньки. Вот оно – развороченное тело «дяди Славы». Вывернутая под неестественным углом нога, окровавленный осколок кости, торчащий из продранного рукава пиджака, то, что осталось от узкого носатого лица с глубокими складками возле рта. «Это тебе за Машку, урод! И за меня… За любимую доченьку твоего дорогого друга Фараона, которую ты решил ограбить и кинуть».

Чуть ближе к коридору, ведущему в обеденный зал, – его новый телохранитель и шофер. Гора мышц, увенчанная бритой головой. «Прости, ничего личного! Но ты знал, на что идешь, когда нанимался на работу к Пороху». Впрочем, этого, кажется, зацепило меньше, возможно, он был еще жив, просто контужен.

Оля шарила руками по полу, пытаясь в обломках разлетевшейся мебели, в осколках выбитого стекла и мусоре отыскать то, что ей было нужно. Счет шел на минуты. Еще мгновение – и нагрянет милиция.

Наконец ее пальцы наткнулись на гладкую прохладную поверхность. Оля нащупала маленькую ручку, рванула на себя. Тело Пороха дернулось, навалилось на нее. И Оля, отплевываясь от тошнотворного запаха крови и обожженной плоти, выдернула из-под него аккуратный черный дипломат.

И в ту же секунду из клубов дыма и пыли возникла физиономия Витька.

– Нашла?

– Да, – коротко отозвалась она, сунула ему дипломат и скомандовала: – Вали, быстро.

– А ты? – сдвинув русые брови, спросил тот.

И она бы рванула вместе с ним, если бы не чертов паспорт. Кто бы там смог в деталях описать официантку, проработавшую всего два дня? Но сегодня с утра Ирка прицепилась – давай документы, нужно отдать на оформление. И Оля, зная, что с минуты на минуту все начнется, не решилась возражать и тем самым привлекать к себе излишнее внимание. Теперь паспорт лежал где-то там, в отделе кадров, будто специально в подарок ментам, которые будут расследовать дело.

– Я следом. Не ждите, встретимся на хате.

Витек исчез, а сама Оля сбежать не успела. Пока забегала в отдел кадров, пока рылась на заваленном бумагами столе, пока прятала найденный паспорт во внутренний карман, в поврежденное взрывом здание «Чайханы» нагрянула милиция. Выход перекрыли, помещение у входа, где сработало взрывное устройство, заняли оперативники. Оля слышала, как один из них, вертя в обтянутых резиновыми перчатками пальцах осколки взрывчатки, протянул:

– Профессионал работал.

И усмехнулась про себя: «Ты даже не представляешь какой».

В обеденном зале разместились следователи, вызывали всех членов персонала по одному и допрашивали. И Оля все отчетливее понимала – ей не уйти. Она новенькая, устроилась всего два дня назад. К тому же мгновенно всплывет ее судимость и то, что ее выпустили по УДО. Ее сразу же возьмут в разработку. Тем более как только выяснится, что прошлое дело, по которому она проходила, тоже было связано с Порохом.

В памяти всплыла постная рожа того психа. Как там его звали? Олег Рогов? Он еще утверждал, будто она должна помнить его по сборной. Вот только Оля его совершенно не помнила, мало ли их было, не обезображенных интеллектом тестостероновых кретинов, пытавшихся подкатить к девчонке. И что им от нее было надо? Его же, однако, крепко зацепило, раз он чуть ли не жизненной целью выбрал поквитаться с ней. Оля искренне не могла понять, чего он так к ней прицепился. Подумаешь, врезала пару раз, что здесь такого? Почему же он не может ее забыть? И только недавно ей вдруг пришла в голову странная мысль: а что, если я красивая? По-настоящему красивая, такая, что западет в душу, и нет спасения. Собственное отражение в зеркале, впрочем, эту мысль отметало. Оля, как все дети, выросшие в нелюбви, не могла объективно оценить свою внешность и считала себя совершенно обычной, ничем не примечательной простушкой.

Как бы там ни было, Олеженька Рогов за эти полтора года, что она отдыхала в колонии для несовершеннолетних, наверняка не бил баклуши. По нему сразу видно, что мальчик старательный до маниакальности. Уже, наверное, до следователя дослужился. Не дай бог прознает про ее дело, вцепится, как пиявка. И уж он-то все выкопает, он еще и застреленного на охоте Рябого на нее повесит.

Оля свернула в закуток за кухней, сунулась в подсобку. Ведра, швабры, бутылки с чистящим средством… Может, тут пересидеть? Нет, не выйдет, найдут… И в этот момент кто-то тихонько окликнул ее сзади:

– Эй!

Обернувшись, она увидела Ирку. Та выглядывала из-за соседней неприметной двери и делала Оле какие-то замысловатые знаки. Оглядевшись по сторонам, Оля шмыгнула за ней.

– Что тебе?

– Здесь проход. И дверь есть на задний двор, к мусорным бакам. Если выскочишь незаметно, можно дворами уйти.

– Что ж до сих пор никто не выскочил? – с подозрением спросила Оля.

– А ключи только у меня есть, – хвастливо заявила Ирка. – Никто ж не хотел брать на себя почетную обязанность мусор выносить. А я знала, что мне эта помоечная повинность однажды пригодится, – она рассмеялась и добавила серьезно: – К тому же остальным-то бояться нечего.

– А мне есть чего? – подняла бровь Оля.

– А у тебя, – Ирка подмигнула ей, – интуиция.

Она прошла вперед по коридору, осторожно, чтобы не шуметь, провернула ключ в замочной скважине, и дверь на задний двор, тихонько скрипнув, приоткрылась.

– Давай беги, – кивнула на образовавшуюся щель Ирка. – И спасибо!

Должно быть, воображение у девушки было богатое, и она хорошо представила себе, как лежала бы сейчас, бездыханная, с оторванными конечностями и раздробленным черепом рядом с Порохом, если бы Оля, поддавшись порыву, не остановила ее в коридоре и не отволокла от места, где через несколько секунд сработало взрывное устройство.

Оля толкнула дверь и уже на пороге обернулась.

– Если тебя спросят, где новенькая официантка, что ты ответишь?

Ирка состроила невинную улыбочку и сладким голосом отозвалась:

– Правду, чистую правду! Скажу, что эта ленивая сучка два дня отработала, а на третий не вышла – не понравилось ей у нас. И как же ее звали… – Она наморщила круглый лоб и картинно возвела глаза к потолку. – Надя, кажется? Комарова? Да, точно!

Ольга негромко рассмеялась и отозвалась:

– Феноменальная память!

Та самая интуиция, над которой иронизировала ее коллега, подсказывала ей, что, если на это дело действительно каким-то образом выйдет Рогов, он «разглядит» ее приметы, даже если Ирка наделит мифическую Надю Комарову низким ростом, тридцатью килограммами лишнего веса и волосами цвета воронова крыла, а остальной персонал «Чайханы» это подтвердит. Ну да, можно и подстраховаться, вдруг сработает.

Дверь черного хода, тихо чавкнув, закрылась за ней, в замке провернулся ключ, и Оля, пригнувшись, перебежала узкий открытый участок двора, присела за вонючим мусорным баком, огляделась. Через двор, тряся объемистым пузом, бежал по направлению к зданию ресторана милиционер. В последний раз затянулся сигаретой, стрельнул бычком в направлении мусорки, едва не попав в Олю, и, не заметив ее, потрусил в обход здания, к дверям.

Оля, переведя дыхание, высунулась из-за бака и юрко скользнула прочь. Перемахнула через низкую символическую ограду, отделявшую ресторанный дворик от улицы, и бросилась в переулок. На ходу содрала с себя узорчатую этническую рубаху – ресторанную униформу, под которую нарочно надела черную водолазку. Шаровары, правда, пришлось оставить, ну да ладно, сделаем вид, что так модно.

В подворотне две бабки – одна с матерчатой сумкой на колесиках, другая в шляпке, с напомаженными губами, – охая, обсуждали прогремевший по соседству взрыв.

– Наверно, духовка взорвалась, – твердила одна. – Эти богачи сами деньги гребут, а на всем экономят. Откупились от пожарной инспекции – и ладно.

– Не говорите глупостей, милочка, – возражала та, что в шляпке. – Это наверняка теракт. Чеченцы!

На Олю обе они даже не обернулись, и та, пройдя дворами, как и сказала Ирка, вышла к входу в метро.

* * *

Витек, друг детства, соседский мальчишка, у которого Оля пряталась, когда обстановка дома становилась совсем уж невыносимой, снова неожиданно появился в ее жизни. Оля тогда еще находилась в колонии для несовершеннолетних, куда попала после ареста и суда. Срок ей назначили небольшой – за незаконное хранение оружия. И потому, несмотря на то что Оле в заключении уже исполнилось восемнадцать, во взрослую тюрьму ее не переводили. Досидеть оставалось всего полгода.

Начальница колонии, суровая тетка, отличавшаяся, несмотря на жесткий характер и брутальную внешность, странной бабьей душевностью, считала, что ее подопечные обязательно должны быть постоянно чем-нибудь заняты, чтобы не оставалось времени на дурацкие идеи. И потому на территории колонии работало множество кружков: рукоделие, любительский театр, хор, спортивная секция. К родительским дням, которые объявлялись в колонии каждые три месяца, готовились самодеятельные концерты на добровольно-принудительной основе. Оля, как могла, пыталась избегать участия в этих мероприятиях, но полностью саботировать подготовку к торжеству не удавалось. И потому, не желая кривляться на сцене перед залом, в котором все равно не будет никого, приехавшего к ней, Оля брала на себя функции режиссера. Руководила репетициями, следила за оформлением помещения.

Когда наступал родительский день, ее товарки обычно еще с утра приклеивались к окнам, всматривались в проходившие на территорию фигуры, пытаясь распознать в смутных далеких силуэтах родных и близких. Оля же этот ритуал игнорировала. К ней никто не приезжал. Да она и не ждала. Тетка Людмила скупо дала показания в суде, все еще со страхом поглядывая на Олю, и больше в ее жизни не появлялась. Тренер по сборной показал, что знал Олю целеустремленной и сильной, что ее ждала прекрасная спортивная карьера, но, увы, не сложилось. Такое сильное в столь юном возрасте разочарование могло подействовать разрушительно на психику. Это стоило бы принять во внимание и признать фактором, смягчающим вину. «Оленька просто запуталась, не смогла найти свою дорогу», – говорил он. Однако навестить ее после суда так ни разу и не приехал. Должно быть, решил, что свой долг по отношению к недавней подопечной выполнил. Единственный человек, которого она хотела бы видеть, Машка, ближайшая подруга, почти сестра, навсегда осталась там, на заплеванном асфальте, с застывшими глазами, в которых отражалось весеннее небо. А кроме нее, у Оли никого не было.

Порой, склонившись над дребезжащей машинкой в цеху, где малолетние преступницы шили рабочие телогрейки, чтобы скорее встать на путь исправления, Оля задумывалась о том, почему ее жизнь сложилась именно так. Что стало отправной точкой? Ранение, лишившее ее надежды на так блестяще складывавшуюся спортивную карьеру? Приход в больницу «дяди Славы» Пороха с его завиральными речами? Или тот золотой солнечный день, самый счастливый в ее недолгой детской жизни, обернувшийся самым страшным, самым черным кошмаром?

Могло ли все быть иначе? Может быть, нужно было в какой-то момент остановиться, свернуть не налево, а направо? И Машка, любимая Машка осталась бы жива?

А что, если еще не поздно все исправить? Да, Машку не вернуть, но ведь можно попытаться устроить свое будущее так, чтобы из-за нее никто больше не погиб… Но как? Что ей делать после выхода из колонии? Она ведь умеет только легко сносить чудовищные физические перегрузки и стрелять без промаха. Она знает только то, как устроен преступный бизнес, каким неписаным законам он подчиняется, каким схемам следует. И единственный капитал, который у нее есть, – это сведения о темных делишках множества крупных фигур, как криминальных элементов, так и государственных чиновников (насмотрелась и наслушалась во время работы на Пороха). С таким багажом не очень-то далеко уйдешь по честной дорожке.

Немного денег у нее есть, должны лежать в ячейке камеры хранения. После освобождения надо будет разузнать, живы ли еще Машкины мать и бабка, помочь им. А на оставшееся, может быть, пройти какие-то курсы, хоть маникюра. Получить профессию, попробовать начать все сначала.

Но всякий раз, когда Оля задумывалась о будущем, перед глазами всплывали лица тех выродков, что лишили ее родителей. С одним она поквиталась, но ведь их осталось еще двое. И что, позволить им кайфовать где-то там, простить хрипящую на полу маму, простить прошитое пулями тело отца? И собственную загубленную жизнь? Это вообще возможно?

Неделю назад Оле исполнилось восемнадцать. Утром на построении начальница колонии скупо поздравила ее, девчонки вяло поаплодировали, и больше о дате никто не вспоминал. И Оля не могла отделаться от мысли: а как совершеннолетие проходит у нормальных людей? Наверное, в кругу любящей семьи, среди друзей. С поздравлениями, подарками, тортом со свечами. Наверное, у кого-то это один из самых главных праздников в жизни. А у нее – вот так. Спасибо, что на взрослую зону решили не переводить.

В ближайшую к дню рождения субботу был назначен родительский день. Оля, как обычно, никого не ожидая, утром по-быстрому провела репетицию праздничного концерта и собиралась уже улечься на свою койку и воспользоваться редким случаем полежать в тишине, пока остальные будут общаться с родней, когда явившаяся служащая в синей форме гаркнула:

– Котова! Чего развалилась, не на пляже! Поднимайся, к тебе приехали.

Приехали? К ней? Но кто?

Первый радостный порыв тут же сменился подозрением. Очередной «дядя Слава» явился, чтобы использовать ее в своих махинациях? Что ж, теперь она стреляная, развести ее во второй раз будет не так просто.

Но чего Оля не ожидала совершенно, так это того, что увидит во дворе перед входом в барак молодого парня, высокого, стройного, со смешно топорщившимся русым ежиком волос на голове, с лукавым взглядом чуть прищуренных глаз. Он стоял, спрятав левую руку под куртку, любопытным взглядом оглядывался по сторонам, а Олю, появившуюся на крыльце, не замечал. Потом дернул плечами и ладонью стряхнул с волос сыпавшийся с неба мелкий снег – притом сделал это таким знакомым движением, что Оля, не сдержавшись, охнула:

– Витька?

И вот тогда он взглянул на нее, широко улыбнулся и, распахнув куртку, достал из-под нее букет разноцветных тюльпанов. Таких сочных и ярких на фоне окружающей серости, что, глядя на них, хотелось зажмуриться.

– С днем рождения, Олька, – смущаясь, буркнул Витек и сунул букет ей в руки.

Оля уткнулась в тюльпаны лицом. От них пахло не обычным цветочным запахом – сладким и приторным, – а свежей зеленью, талой водой, весной и свободой. Это были первые в ее жизни цветы.

– Как ты нашел меня? – спросила она после, когда они сидели, забившись в пустынный уголок общего корпуса. Остальные поперлись на концерт, который как раз шел в актовом зале, а Оля решила, что все, что от нее требовалось, она уже сделала и может провести это время с единственным гостем, впервые приехавшим к ней за время заключения.

– Пф, – фыркнул Витька. – Да ведь ты легенда. О тебе вся Москва говорит.

– Чего? – недоверчиво протянула Оля.

– Ну не вся, конечно, – смутился Витька. – Но… ты понимаешь… в определенных кругах. Все знают, что Порох слил девчонку, которая ходила у него в телохранителях.

Вот, значит, как. Что ж, она почти и не сомневалась, что тот глупый арест был делом рук Пороха. Сука… Это на его совести Машкина смерть…

– В каких кругах? – через силу усмехнулась она, сглотнув набежавшую горечь. – Я думала, ты, Витька, уже доктор.

– Не, из учаги я вылетел, – отмахнулся Витек. – Но, кстати, заштопать, если надо, уколоть, в чувство привести могу, если требуется. А это, сама понимаешь, ценное качество. Не всегда же в больничку можно обратиться.

Значит, и Витька свернул не туда. Это ведь было ожидаемо – еще когда он пацаном сбывал краденую технику на Горбушке. Но почему-то хотелось думать, что хотя бы у него все сложится нормально, мирно.

А впрочем, какая разница. Главное, он приехал. Приехал к ней. Единственный человек в мире, который вспомнил о ней, разыскал, поздравил с днем рождения.

Оля чувствовала, как внутри поднимается несвойственная ей сентиментальность. И даже, чем черт не шутит, какая-то горькая нежность к этому парню, который знал ее еще девчонкой. В те годы, когда все еще было впереди. Когда она могла стать выдающейся биатлонисткой, звездой отечественного спорта. Когда все еще были живы. Нет, не все, родителей уже не было. Но ее руки еще не были замараны кровью, и Машка еще не лежала на асфальте, глядя остановившимися глазами в холодное небо.