Электронная библиотека » Ольга Клюкина » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 2 мая 2018, 17:00


Автор книги: Ольга Клюкина


Жанр: Историческая литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Ольга Петровна Клюкина
Весенняя песня Сапфо

Девять лишь муз называя, мы Сапфо наносим обиду.

Разве мы в ней не должны музу десятую чтить?

Платон. «К Сапфо»[1]1
  Перевод О. Румер


[Закрыть]

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010

© ООО «РИЦ Литература», 2010

* * *

Глава первая
Аполлоновы дети

С холма, на котором в тени оливкового дерева сидели три женщины, открывался вид на морской залив.

В лучах закатного солнца море казалось розовым и напоминало необъятную чашу вина, разбавленного водой. От одного такого вида можно было слегка захмелеть.

Сапфо попыталась сквозь приятную вечернюю дремоту вспомнить, кто из поэтов первым назвал море «винно-цветным», но не смогла.

Кажется, все-таки Гомер. Но, может быть, кто-то и до него, еще раньше?

Впрочем, она не очень старалась, потому что в глубине души всегда была убеждена, что лучшие строки, мелодии, скульптуры, вазы на самом деле создавались не людьми, а богами. И потому не так уж важно, кто первым из смертных произносит слова или в чьей руке оказывается резец.

Почти что не важно…

Наверное, именно поэтому Сапфо никогда не возражала тем, кто ее восхвалял, говоря, что у нее есть «дар божий».

Все правильно, ведь не ее же собственный дар, а божий – подаренный щедрыми олимпийскими богами.

Вот только за что? И почему он достался именно ей, обыкновенной женщине, родившейся на острове Лесбос?

Это для Сапфо оставалось непостижимым и покрытым тайной.

Впрочем, всегда находились завистливые люди, не понимавшие, почему Сапфо с такой спокойной улыбкой, слегка склонив голову, молча выслушивала в свой адрес самые горячие похвалы. И они же потом упрекали ее в излишней гордости.

Мол, эта женщина не обладает ни каплей природной скромности и нарочно делает все возможное и невозможное, чтобы молва о ней, подобно искрам на ветру, разносилась далеко по свету. И чуть ли не сама, своими собственными губами, раздувает костер славы, который вот уже много лет подряд разгорается все ярче и ярче.

Ну и пусть – все равно тех, кто ее искренне любит, всегда было и есть гораздо больше.

Таких людей даже не надо далеко искать – достаточно просто сейчас повернуть голову в сторону подруг, сидящих рядом на холме.

– Как же нам повезло, что мы родились на благословенном острове Лесбос, – первой подала голос женщина по имени Дидамия, тоже не отрывавшая взгляда от морского горизонта. Все это время она сосредоточенно думала о чем-то своем.

– Повезло, наверное… – эхом отозвалась Сапфо.

– Да нет же, я говорю совершенно точно, – тут же пояснила Дидамия. – Недавно я купила у одного мореплавателя карту мира – ее составил кто-то из великих мужей. А торговые люди срисовали ее для себя и пользуются, когда отправляются в плавания. Так вот, там ясно видно, что вокруг нас и некоторых лежащих за морем стран на земле ничего больше нет. Совершенно ничего, кроме безводных, кишащих змеями песчаных пустынь, непроходимых болот и холодных морей. Наш Лесбос находится в самом центре мира.

– Представляю, какой там, на краю, мрак и ужас – на краю земли, – тут же передернулась, как от озноба, третья из сидящих на холме подруг по имени Филистина – на редкость чувствительная, белокожая красавица. – Неужели только мы каждый день можем наслаждаться солнцем, морем, цветами? А что, если там, среди пустынь, тоже живут какие-нибудь люди? Несчастные, корявые от холодов или ужасающей жары… Ох!

– Не знаю, – пожала плечами Сапфо. – Наша Сандра уверяет, что на самом краю земли живут не менее счастливые народы. Хотя они даже не подозревают о нашем существовании.

– Она имеет в виду страну гипербореев, откуда иногда на нас дует северный ветер борей?

– Ту самую, куда никто из смертных до сих пор не смог попасть? – деловито уточнила Дидамия.

У нее была сильно развита тяга к знаниям в самых различных областях – от медицины до географии и астрономии, и при каждом удобном случае она наполняла свою «шкатулку» новыми сведениями.

– Как жаль, что мы – не богини, – вздохнула Филистина. – Лишь Аполлон Дельфийский видел народ, пребывающий в вечном блаженстве. У них вообще никогда не случается никаких несчастий!

– Нет, – сказала Сапфо. – Сандра рассказывала о людях, живущих в таких далеких краях, где солнце только-только начинает свое ежедневное восхождение на небо. И там у женщин также есть роскошные одеяния, богатые украшения, повозки и многое другое, как и у нас.

– Ты слишком уж веришь тому, что говорит Сандра, – неодобрительно заметила Дидамия. – Конечно, я не спорю, она иногда умеет предсказывать будущее или прочитать прошлое. Но все же она не пифия и не жрица, а лишь одна из твоих учениц. И вовсе не стоит все ее прорицания толковать буквально…

– Ах, иногда, когда Сандра начинает рассказывать свои странные видения или вещие сны, у нее такое лицо… Я просто ее боюсь, – вдруг перебила на полуслове подругу Филистина. – И стараюсь незаметно уйти, чтобы не видеть ее глаз. Они похожи на два факела, зажженных ночью. Мне кажется, что в такие моменты глаза у Сандры и даже все лицо становятся ярко-желтого цвета, цвета необожженной глины. Это так… странно. Вы не замечали?

– Замечала, – улыбнулась Сапфо. – Кстати, Сандра уверяет, что у тех мужчин и женщин на краю света, которых она видела во сне, тоже желтая кожа и такие большие веки, что для взгляда остаются лишь узкие щелки.

– Наверное, они сощуривают глаза из-за близости восходящего солнца, им трудно на него глядеть, – тут же выдвинула научное предположение Дидамия. – И желтый цвет лица по той же причине. Хорошо еще, что солнце не обугливает их кожу и не прожигает насквозь душу, как у некоторых обитателей далекой Ливии. Я слышала, там вообще живут лишь черные как уголь людоеды.

– Погоди, это как – узкие щелки вместо глаз? Так, что ли? – вдруг засмеялась Филистина, оттягивая пальцами края век к вискам.

Дидамия тут же последовала ее примеру и воскликнула:

– Ну, конечно, я так и знала, что Сандра просто любит над нами пошутить! Ха, да ведь через такие узкие щелочки ничего толком и не видно, все сразу же расплывается.

Почему-то Сандра, крайне чувствительная к движениям ветров, перемещениям небесных светил и вообще ко всем переменам в природе и жизни, сегодня с утра была в отвратительном настроении – уединилась от подруг, не желая ни с кем разговаривать (даже с Сапфо!), отказалась от еды и прогулок.

Увы, наверняка Сандра появится теперь в обществе не раньше чем через два или три дня, а все это время будет сидеть взаперти и находиться во власти терзающих ее душу непонятных, тревожных видений.

Сапфо знала, что в такие дни лучше всего оставлять подругу в покое и не досаждать ей.

Но как же Сандра, бедняжка, сама в эти периоды мучилась и изводилась – появлялась потом похудевшей, бледной, со странным, решительным блеском в глазах.

Лишь терпеливое, мудрое время и заботливое внимание подруг постепенно возвращали Сандру к прежней жизни.

Сапфо часто думала про себя: если боги кого-то щедро наградили, то Сандру, похоже, все-таки наказали, заставив улавливать любые, в том числе и самые грозные, предупреждения в грядущем. Впрочем, ведь и счастливые тоже – нет смысла все видеть в чересчур мрачном свете.

– Я же говорю – бедные! Они и живут у самого подножия дома солнца и при этом не могут ясно видеть вокруг себя всего, что на радость людям сотворили вечные боги. Ах, как же это грустно… – снова тихонько вздохнула Филистина.

Сапфо оглянулась на подругу и невольно улыбнулась.

Настроение у Филистины имело удивительное свойство меняться в течение дня и двигалось почти точь-в-точь по ходу движения солнца на небе.

Утром Филистина обычно просыпалась веселой, пела песни, аккомпанируя себе на лире, и щебетала, как птичка. Чаще всего это были только что разученные песни на стихи Сапфо.

После полудня она становилась спокойной и нередко высказывала вслух удивлявшие всех мудрые замечания. Зато вечером на нее неизменно нападала печаль, выражающаяся в непрестанных вздохах. Ночью впечатлительная женщина запросто могла и всплакнуть в подушку, в которую для более крепкого сна были зашиты ароматные листья лаванды.

А так как сейчас был уже вечер, то робкие вздохи Филистины никого слишком не удивляли.

Причем эта тихая голубоглазая женщина с очень светлой кожей, напоминающей паросский мрамор, всеми силами старалась не навязывать своих печальных мыслей окружающим. Но при этом на редкость выразительно вздыхала, терпеливо дожидаясь, когда кто-нибудь из подруг спросит о причинах ее затаенной грусти.

– О чем ты сейчас думаешь? – задала ей привычный вопрос Сапфо, снова переводя взгляд на море, – в него сейчас словно невидимой струйкой кто-то подливал вино, и море на глазах меняло цвет, постепенно становилось алым, приобретая какой-то неуловимый кровавый оттенок.

Может быть, к непогоде, к сильной буре? Или просто потому, что незаметно приближалась осень, перекрашивая в пурпурный цвет листья на деревьях, по-новому расцвечивая траву, небо, море?

Дидамия наверняка бы пояснила, что пурпурная краска для тканей и шерсти обычно изготавливается из одного вида мелких, пурпуроносных улиток, то есть другими словами – берет свой цвет из моря. Из этого можно заключить, что к осени море набирает силу и побеждает все, что существует на земле.

Нет, Сапфо такие логические объяснения не устраивали, и тем более – не сейчас. Нет, не сейчас…

– Пока мы смотрели на море и говорили про другие страны, я вдруг снова вспомнила про нашу маленькую Тимаду, – сказала Филистина, поворачиваясь к Сапфо. – Наверное, тот самый ужасный… ужасный человек, который стал причиной ее гибели, до сих пор спокойно плавает на своем корабле по морям. Он останавливается то на одном, то на другом острове, соблазняя молоденьких девушек. И даже не догадывается о том, что пепел от маленькой Тимады давно развеялся в воздухе и лишь его остатки хранятся на дне погребальной амфоры. Ведь это все – все, что осталось от красоты нашей дорогой подруги…

– Не волнуйся – боги накажут его по заслугам, – сразу же сделалась серьезной Дидамия, которая, кстати говоря, слыла одной из лучших наставниц в школе для девочек. – Как уже наказали и саму Тимаду за ее неразумность и невоздержанность. Разве не так?

Филистина на это ничего не ответила и только посмотрела на подругу с молчаливым упреком. Но даже черные ресницы, обрамляющие очень светлые, ясные глаза Филистины, сразу сделались похожими на колючки – она не могла спокойно выносить, когда кто-нибудь пренебрежительно отзывался о Тимаде.

Ведь добрая память да горстка пепла – все, что теперь осталось от умершей девушки, родившейся, судя по всему, вопреки воле богов и потому слишком рано оставшейся без матери. Всего лишь краткий миг была счастливой, обретя любимых подруг в кругу Сапфо, и потому слишком несправедливо, жестокосердно ругать ее, сидя на цветущем холме…

– Да нет, я просто имела в виду идею справедливого возмездия, – сразу же постаралась смягчить свой приговор Дидамия. – Лично я нисколько не сомневаюсь, что от соблазнителя Тимады давно уже остались лишь кости, начисто обглоданные рыбами. Ты когда-нибудь видела такие кости, похожие на детские игрушки, – их порой после сильной бури выбрасывают волны на берег?

– Да, – еле слышно ответила Филистина.

– Они всем нам напоминают, что каждый человек – лишь игрушка в руках богини судьбы Тихэ, которая вершит людскими судьбами. И потому не надо ее напрасно гневить, – продолжала Дидамия, следуя своей учительской привычке пояснять другим самые очевидные вещи и все расставлять по своим местам. – Там вот, однажды на берегу я нашла чьи-то начисто отполированные волнами останки и сказала сама себе, что это все, что осталось от мореплавателя, соблазнившего маленькую Тимаду. С тех пор лично я, Филистина, стала совершенно спокойно вспоминать об этой истории и советую тебе тоже последовать моему примеру.

– Нет, не могу, – покачала головой Филистина, и на ее ресницах блеснули слезы. – Я пробовала забыть – нет, не получается. А как заразительно Тимада умела смеяться! Помните, ее было слышно на другом конце леса? Иногда, когда кто-нибудь из наших подруг начинает чересчур громко смеяться, я вздрагиваю и потом долго не могу успокоиться. И хотя прошло уже много лет, с тех пор я никогда и ни у кого не слышала такого смеха. Да, Дидамия, – никогда и ни у кого. Нет, пожалуй, только у Фаона, когда он был малышом…

И, проговорив это, Филистина чуть ли не с вызовом, снизу вверх посмотрела на Дидамию, которая заметно выделялась среди подруг высоким ростом, физической силой и крупным, почти мужским телосложением. Но было кое-что, чего Дидамия точно не могла спокойно переносить, – это укоризненный взгляд и особенно слезы хрупкой Филистины.

– Да ведь и сама Тимада была еще совсем ребенком, – поспешила на выручку подругам Сапфо. – Девочкой, которая родила ребенка, но при этом в душе не успела превратиться в женщину. Оказывается, и такое бывает.

И все три женщины на некоторое время замолчали, вспоминая о той злополучной истории, когда-то наделавшей в школе Сапфо так много шума.

 
Тело Тимады – сей прах.
До свадебных игр Персефона
Свой распахнула пред ней
Сумрачный, брачный чертог…[2]2
  Перевод В. Иванова


[Закрыть]

 

про себя вспомнила Сапфо строки своего давнего стихотворения, которыми она когда-то оплакала Тимаду – последнее, что можно было для нее сделать.

Ведь «маленькая Тимада», как называли эту девушку подруги, до последнего момента скрывала свою беременность и даже пыталась от нее самостоятельно избавиться при помощи специальных отваров из трав и ядовитых, но, к счастью, не смертоносных грибов.

Но потом все же во всем призналась, и первым человеком, который узнал о трудном положении девушки, была ее лучшая подруга – Филистина.

Правда, сначала Тимада без устали твердила о том, будто случайно повстречала в лесу лучезарного бога Аполлона, который ею страстно овладел. И потом также внезапно исчез, наградив девушку поистине наслаждением и богоравным наследником.

И лишь в горячечном бреду, уже во время родов, Тимада все же сказала правду. Оказывается, она случайно встретилась в лесу с каким-то заезжим мореплавателем, и этот догнавший ее незнакомец стал отцом ребенка. Хотя сам он навряд ли когда-нибудь об этом узнает: должно быть, он даже не вспоминает о мимолетной встрече с беспечной девушкой на залитой солнцем поляне.

Но как бы ни были сердиты некоторые женщины на маленькую Тимаду, все же никто не был готов к тому, что это веселое, доброе, неугомонное создание погибнет во время родов. Словно жертвенное животное, девушка буквально истекла кровью, которую ничем невозможно было остановить. Бедняжка угасла прямо на руках у повивальных бабок и Филистины, то смеясь сквозь слезы, то впадая в продолжительное забытье: видимо, ее организм не был готов к такому нелегкому испытанию, как материнство.

Впрочем, юная мать все же успела своей лучшей подруге Филистине, державшей Тимаду за тонкую, смуглую и невозвратимо слабеющую руку, рассказать и про моряка, и даже дать имя новорожденному мальчику – она попросила непременно назвать его Фаоном.

Филистина так и не успела уточнить, почему подруга выбрала именно это имя. Быть может, так звали того злополучного моряка, о котором Тимада, даже стоя на пороге подземного царства, не проронила ни одного дурного слова? Или же просто маленькой Тимаде нравилось это звучное мужское имя?

Младенца, которого сама мать так никогда и не увидела, сразу же передали пожилой молочнице по имени Алфидия. Эта добрая женщина круглый год жила за городом в небольшом добротном доме на краю буковой рощи и держала молочных коз. После смерти подруги женщины решили, что до своего совершеннолетия мальчик-сирота останется на их общем попечении и вполне может жить в доме Алфидии, а потом его отправят учиться в Афины.

С первых дней бездетная молочница называла Фаона «своим ненаглядным сынком», которого ей на старости лет в утешение послали всемогущие боги. Так что появление на свет Фаона почти не помешало привычной жизни в школе Сапфо, и обычно они видели малыша только летом, когда перебирались за город, в эти тихие, благодатные места на берегу Эгейского моря.

Сапфо вдруг задумалась: а правильно ли она поступила, когда в порыве печали написала в прощальном стихотворении о Тимаде такие слова:

 
Сверстницы, юные кудри отсекши острым железом,
Пышный рассыпали дар над девственной урной[3]3
  Перевод В. Иванова


[Закрыть]
.
 

Имела ли право она назвать погребальную урну – девственной, если Тимада не только зачала, но и родила ребенка?

С точки зрения очевидного и разумного это совершенно неправильно. Но тем не менее было правдой! Ведь маленькая Тимада, увы, не успела испытать ни волнений замужества, ни радостей материнства, ни даже по-настоящему глубоких, сладких мук любви… И потому ее душа навсегда осталась девственной, как душа маленькой девочки.

И подруги тогда поняли, что хотела сказать Сапфо, скорбным хором подхватив странные слова. Эти смелые слова были правдивей настоящей правды, и никто из женщин не захотел изменить из погребальной песни ни слова.

Их маленькая Тимада и жила по-детски – так, словно все время куда-то торопилась. Она не ходила, а бегала, очень быстро ела, пила разбавленное холодной водой вино большими, жадными глотками и даже смеялась взахлеб, как будто наперед знала, что ей отпущено совсем мало времени. Или девушку заранее оповестил об этом кто-то из добрых богинь?

– Нет, я была не права: от Тимады остался не только пепел, – вдруг светло улыбнулась Филистина. – У Фаона даже глаза точь-в-точь такие же, как у матери. Они так похожи на воробьиные ягоды – две спелые черешни. Вот только волосы другие: светлые, словно в них с детства застыла морская соль…

Но она тут же пожалела о том, что вспомнила вслух имя мальчика.

– А ведь я как раз собиралась поговорить с Фаоном по поводу его отъезда в Афины, – задумчиво, как бы между делом проговорила Сапфо. – Хорошо, что ты мне об этом напомнила, Филистина. Пожалуй, нужно с ним встретиться завтра утром.

– Ах, как же… – сразу же обмерла Филистина. – Но… почему – Афины? Зачем – Афины? Ведь тогда мы не будем видеть нашего Фаона. Эти Афины от нас так далеко – почти на краю света!

– Ты преувеличиваешь, Филистина, – улыбнулась Сапфо. – И потом ты, наверное, забыла, что маленькая Тимада сама прибыла на наш остров из Афин – это ее родной город. А значит отчасти является родиной и Фаона. В Афинах до сих пор живет и процветает отец Тимады. Пришла пора ему взглянуть на своего внука.

– Ах, я вижу, это ты обо всем позабыла, Сапфо, – с упреком посмотрела на подругу Филистина. – Но я-то прекрасно помню, какой это ужасный человек – отец маленькой Тимады. Он поддался на уговоры мачехи и отправил дочь на Лесбос, к каким-то своим дальним родственникам, и потом не интересовался ее дальнейшей судьбой. Хорошо, что девушка попала в твою школу, она ведь была одной из первых… И даже когда Тимада умерла, он не ответил на письмо, не захотел признавать Фаона. Все это время он даже ни разу не пытался узнать, как живет его родной внук и жив ли он вообще… И потом, Сапфо, я поняла, что ты передумала куда-либо отправлять Фаона. Мы все, все так считали.

– Почему я должна передумать? Просто я ждала писем из Афин. И вчера наконец-то их получила.

– Каких писем? – как-то сразу поникла Филистина и еще больше стала похожа на цветок, который к вечеру сжимает нежные, трепетные лепестки, прячась от чужих глаз.

– Во-первых, от отца Тимады, старого Анафокла. За эти годы он успел потерять на войне двоих сыновей и сделался гораздо мудрее. Теперь он живет мечтой увидеть Фаона, обещает осыпать внука чистым золотом, сделать знатнейшим человеком в Афинах и оставить, как единственному теперь мужчине в их семье, все свое наследство.

– Можно ли верить глупой старческой болтовне? – вступила в разговор и Дидамия. – Какое золото можно ожидать от человека, который за все эти годы не подарил своему родному внуку даже глиняной свистульки? Можно сказать, он бросил Фаона на произвол судьбы! И если бы не твоя доброта, Сапфо, этот ребенок вырос бы необразованным пастухом и разбирался только в козах…

– Ты права, Дидамия, я тоже не слишком верю словам Анафокла, разумом которого, похоже, заправляет его вторая, а может быть, уже третья или пятая жена. И я вовсе не собираюсь отправлять нашего Фаона в неизвестность, – пояснила Сапфо. – Поэтому я написала также своим влиятельным друзьям в Афинах. В случае чего они обещали радушно принять у себя мальчика, найти ему лучших учителей, а если понадобится – на какое-то время взять на себя все расходы о сыне одной из учениц нашей прославленной школы.

– Но почему, Сапфо, ты думаешь, что они это сделают лучше нас? – спросила Филистина дрожащим от обиды голосом. – Я почти уверена, что дед Фаона давно выжил из ума. И зовет внука из-за корысти, потому что теперь сам нуждается в поддержке. И будет вполне справедливо отомстить ему за дочь тем…

– Лишь боги знают, что движет человеческими поступками, – прервала подругу Сапфо. – Мальчик не может всю жизнь жить среди женщин. Это, Филистина, не пойдет ему на пользу. Ведь Фаон не случайно родился мужчиной и потому должен сам испытать свою судьбу. Мужчины живут по своим законам. И пришло время, чтобы Фаон о них узнал. На днях, получив от меня рекомендательные письма, он покинет Лесбос на корабле.

– В какой-то степени я даже завидую Фаону, – призналась Дидамия. – Как бы мне хотелось быть на его месте… при условии, конечно, если бы я тоже родилась мужчиной. Афины не по дням, а по часам становятся настоящим центром всех наук и искусств – недаром этому городу покровительствует богиня мудрости. А ты, Сапфо, наверное, первым делом поднялась бы в Афинах на холм Мусейдон. Говорят, там незримо живут музы. А представьте, если Фаон на самом деле получит громадное наследство? О, какие же перед ним откроются возможности!

Сапфо только молча кивнула, а про себя подумала, что сама она навряд ли хотела бы жить в прославленном городе, названном в честь мудрой, совоокой богини. Говорят, однажды, по преданию, Афина в гневе бросила на землю флейту только потому, что при игре на этом инструменте у нее некрасиво искажалось лицо.

И почему-то в одном этом жесте Сапфо видела что-то чуждое и даже слегка враждебное для поэтов. Разве важно, как ты выглядишь, когда из груди льется песня?

Нет, Дидамия все же права: Лесбос – лучшее место в мире.

– …А политика? – все больше расходилась Дидамия. – Мужчины не умеют жить без политики, и наш Фаон тоже может прославиться как оратор или известный полководец. Может быть, ему даже придется воевать с иноземцами, с варварами…

– Ах нет, пожалуйста, только не это, – побледнела еще больше Филистина.

– Не волнуйся, скоро наш мальчик в любом случае станет эфебом, – успокоила подругу Дидамия. – Когда Фаону исполнится восемнадцать лет, его, как и всех его сверстников, внесут в гражданские списки, и два года он будет служить в военном отряде, находясь на полном государственном обеспечении. А после первого года службы принесет клятву на верность Афинам, как и подобает настоящему мужчине.

– И потом – все это время он будет в Афинах не один, мои друзья о Фаоне прекрасно позаботятся, – прибавила Сапфо.

– Ах да, да… – в который раз вздохнула за сегодняшний вечер Филистина, но теперь она закрыла лицо руками и не смогла сдержать подступивших к горлу рыданий.

Ведь Филистина почти совершенно успокоилась насчет дальнейшей судьбы Фаона, считая, что Сапфо мысленно переменила свое давнишнее решение. И потому оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Все знали, что к тому моменту, когда Фаону исполнилось ровно шестнадцать лет, его «матушка» – добрейшая молочница Алфидия – серьезно и, как выяснилось, неизлечимо заболела. Женщины посчитали неразумной жестокостью лишать Алфидию в такой тяжелый момент поддержки самого любимого на свете человека, которым стал для старушки Фаон. Разумеется, отъезд юноши в Афины пришлось отсрочить.

Когда же спустя примерно полгода Алфидия скончалась, Сапфо больше не заговаривала о Фаоне. Вот Филистина и решила, что сына маленькой Тимады просто-напросто негласно решили оставить на острове.

В самом деле, ну кому может помешать этот красивый, веселый мальчик, своей улыбкой, порывистыми жестами и стремительной походкой так похожий на Тимаду?

Но, оказывается, Сапфо ничего не забыла, а просто ждала каких-то писем.

И вот они пришли. И, оказывается, должны мигом переменить судьбу Фаона.

Сейчас Филистина буквально кляла себя в душе за то, что первой затеяла на холме весь этот разговор про Тимаду, «того самого ужасного человека» и Фаона.

А следовательно, сама же во всем виновата.

Она простодушно думала, что, если бы не ее болтливость, может быть, все как-нибудь бы и обошлось. Сапфо могла забыть о письме, потом в судьбу Фаона вмешались бы какие-нибудь добрые божества, а дальше она сама бы что-нибудь придумала…

Когда-то Филистина своей рукой вложила в затвердевшие губы Тимады обол – монетку, чтобы подружка могла уплатить Харону за перевозку в страну мертвых.

А теперь вот и Фаон тоже должен навсегда от нее уплыть. Пусть и не в подземную страну, откуда никто не возвращается, но тоже очень, очень далеко. И, вполне возможно, Филистина больше никогда не увидит сына маленькой Тимады. А вдруг Фаон действительно ввяжется в борьбу против тирании или отправится на войну в далекие страны?

Филистина почувствовала, что кто-то гладит ее по волосам, и с надеждой подняла голову.

Нет, это была не Сапфо. Сейчас ее пыталась утешить сильная, теплая рука Дидамии, на которой в лучах закатного солнца поблескивали серебряные кольца и браслеты. А та, от кого зависела судьба мальчика, наоборот, сидела отвернувшись и пристально смотрела на море, слегка сдвинув брови.

Филистина знала, что Сапфо не любила менять своих решений, и черточка между бровей не предвещала ничего хорошего.

– Я пойду пройдусь, – резко встала Сапфо и быстро не оглядываясь пошла вниз по склону, по направлению к буковой роще.

Подруги и не подумали двинуться за ней следом. Слова «пойду пройдусь» для них привычно означали, что сейчас Сапфо необходимо побыть одной.

Все знали, что свои стихи Сапфо обычно сочиняла во время пеших прогулок, – она сама рассказывала, что тогда нужные слова сами собой откуда-то появляются в такт шагам.

Да и ритм знаменитых стихов Сапфо был такой, словно она поднималась в гору, а потом неожиданно выходила на ровное место и переводила дыхание.

Тот, кто не знал образа жизни Сапфо с ее ежедневными пешими прогулками, удивлялся необычайной естественности ее поэзии. Говорили: стихотворения Сапфо легкие – как само дыхание. Или – они похожи на стук влюбленного сердца, которое то бьется ровно, то словно падает в глубокую сладкую бездну.

Сапфо, как всегда, с улыбкой выслушивала все эти речи, а про себя думала: нет, ее стихи скорее похожи на быстрые шаги… Они – как топот загорелых ног, обутых в легкие сандалии, что без устали топают по холмам и рощам, вышагивая слово за словом.

Строфы, которые повсеместно стали называть «сапфическими», состояли из трех одиннадцатисложных стихов и короткого заключительного стиха. Словно неутомимая Сапфо вдруг случайно спотыкалась на своем пути, но потом опять переводила дыхание и продолжала двигаться дальше.

Вот и сейчас, спускаясь с холма в долину, заросшую виноградником, она почти моментально забыла разговор про маленькую Тимаду и ее подросшего Фаона и даже про все свои дневные заботы.

Сначала Сапфо слышала только звук своего сердца, сильно и по-прежнему молодо бившегося в груди, но потом начали незаметно появляться слова:

 
Я негу люблю, Юность люблю, Радость люблю…[4]4
  Перевод В. Иванова.


[Закрыть]

 

стучало в груди у Сапфо, вышагивающей сейчас по своей любимой дорожке вдоль виноградников. Эта тропинка то плавно поднималась вверх, так что становился виден край моря, то снова спускалась в долину.

Вечно юный, лучезарный бог солнца – Гелиос – уже возвращался домой на своей колеснице, продолжая попутно рисовать на небе неповторимые, пронизанные розовым светом картины.

Да, Гелиос, как и все великие боги, был настоящим творцом, показывая людям пример неутомимости и щедрости. Каждый день он продолжал трудиться до поздней ночи, не желая уступать темноте, цепляясь за каждый последний миг…

 
…Радость люблю
И солнце…[5]5
  Перевод В. Иванова.


[Закрыть]

 

прибавилось к стихотворению еще одно слово.

«А можно ли, например, быть влюбленной в Гелиоса так же, как в человека?» – вдруг задумалась Сапфо. Она чувствовала, что при виде золотистых верхушек деревьев и сияющих над головой облаков ее переполняет не только признательность к богу солнца, но и настоящее, эротическое чувство. Да-да, глубокое наслаждение от созерцания величественной красоты природы.

И тут же ответила себе: конечно же можно, если не обманывать себя и спокойно признать свой жребий – любить безответно и беззаветно, не ожидая за это никакой награды.

 
Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюбленной…[6]6
  Перевод В. Иванова.


[Закрыть]

 

целиком сложилось в голове у Сапфо новое четверостишие.

Но Сапфо тут же испугалась своих чересчур смелых мыслей.

Что это ей сегодня приходит в голову: тягаться с богами в творчестве, влюбляться в самих богов?

Это ли не гордое безрассудство? Она ведь прекрасно помнила, что стало с фракийским поэтом Фамиридом, когда он захотел вступить в состязание с музами в пении и игре на кифаре. И даже самонадеянно объявил, что в случае победы возьмет одну из муз себе в жены.

Тоже, наверное, захотел совершенного искусства, вечной любви… А что из этого вышло?

Фамирид был не только побежден и ослеплен музами, чтобы навеки забыть о любых сравнениях, но они в наказание лишили поэта самого главного – дара пения и игры на кифаре.

Нет, все что угодно – но только не это!

Где-то совсем близко послышался шум ручья, и Сапфо захотелось немного перевести дух и умыться.

Она чувствовала, как от быстрой ходьбы разгорелись ее щеки и даже ступни ног, которые так приятно было бы сейчас подержать в прохладной воде.

Но, подойдя к ручью, Сапфо вздрогнула от неожиданности: буквально в нескольких шагах от нее, повернувшись спиной, стоял незнакомый мужчина.

Он был стройным и очень загорелым, и оттого тело незнакомца казалось вырезанным из темного дерева, причем с величайшей искусностью. Оно красиво блестело на солнце как отполированное.

Мужчина повернулся к Сапфо, и только теперь она узнала в профиль Фаона.

Но, великие боги, как же он изменился и вырос за это лето!

Фаон сосредоточенно смотрел в воду, держа в руках небольшой трезубец, – он охотился на рыб и не обратил внимание на шорох в кустах. С этим трезубцем юноша очень походил на родного сына морского бога – Посейдона, который на время покинул морские глубины, подыскав себе развлечение в ручье.

Филистина оказалась права – у Фаона были светлые волнистые волосы, похожие на морскую пену в штормовую погоду.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации