Текст книги "Хома Брут"

Глава III
Плата за жадность

Проснулся бурсак от громкого воя и отвратительного шипения, которое казалось таким громким, будто раздавалось прямо у него в голове. С трудом разлепив хмельные веки, Хома тотчас снова закрыл их, лениво свесил руку с лавки и промямлил спросонья:

– Кто здесь?

Рука коснулась чего-то лохматого, шерстяного и грязного. Решив, что это его любимый пес Бубен прибежал разбудить заспавшегося до полудня хозяина, бурсак улыбнулся, потрепав его по боку.

Бубен почему-то не подставил слюнявую пасть и мягкие уши, а отпрянул, словно чужой.

«Капризничает,– продолжая дремать, Хома рассеянно думал: – Интересно, почему Бубен такой слизкий?! Опять забежал в летнюю хату и опрокинул на себя чарку киселя? Ох, и достанется нам обоим от Варвары…»

Повернувшись, парень едва не свалился с лавки.

И мгновенно вспомнил, что ему больше не шесть лет. Он не в родном хуторе. Нет ни любимого пса, ни летней хаты, ни всегда строгой Варвары, которая присматривала за ним вместо умершей матери. Да и за окном был не полдень. Чернела ночь. Сквозь узкое окно бледный месяц едва ронял блики на стол перед Хомой. Грязный шинок, не освещаемый больше ни одной свечой, казался теперь не таким унылым. Зато гораздо более пугающим.

«Кто же тогда меня разбудил?» – нехотя, через силу Хома сел на лавке.

Ощущение непонятной тревоги одолевало его, заставляя сердце бешено колотиться.

Приглядевшись, в полумраке догорающей свечи он увидел, что возле стола стоит лохматое нечто. То ли человечек, то ли зверь. Его горбатое тело кое-где покрывала шерсть, свисавшая грязными клоками с боков и лица. Или морды? Лицо это было или морда, Хома так и не сумел разобрать. Разрез глаз был кошачьим, кроме того, при повороте головы глаза вдруг ярко вспыхнули в темноте зеленым светом, а затем снова подернулись отвратительным бельмом, как у слепых. Из пухлых щек, покрытых шерстью, вились совершенно кошачьи усы. Но нос и рот были человеческими. Почти человеческими – мешали острые неровные клыки, частоколом торчавшие из-под слабого подобия губ. На скрюченное тело была надета узкая жилетка до пояса. Штанов у существа не было. Стояло оно на задних лапах. Или ногах? Вместо ногтей из волосатых рук или из того, что должно было быть руками, торчали длиннющие страшные когти, достающие аж до пола. Облезлый хвост постоянно двигался, не прекращая ни на секунду.

Существо не обращало на Хому никакого внимания, жадно вылизывая чарку из-под горилки длинным змеевидным языком и причмокивая от удовольствия. Закончив, оно бросило чарку на стол, по-кошачьи взмахнуло лапой и опрокинуло всю посуду на пол. Раздался звон. Разбрасывая хвостом осколки по шинку, существо заметно развеселилось.

Хома замер, боясь даже шелохнуться, потом тихонько отполз к стене, трижды перекрестился и закричал: «Сгинь, нечистый!»

Схватив чарку, что стояла возле него, он запустил ее в чудище.

Существо взвыло, отскочило в угол, прыгая на задних лапах и потрясая передними, на манер обезьяны.

– Чертовщина! – зашептал Хома и повалился с лавки.– Горивит! На помощь! – простонал он и стал ощупью искать хозяина в полумраке. Шинкаря нигде не было. Хома остался в шинке совсем один. Вместе с непонятной тварью. Дрожа, парень схватил со скамейки шапку и пополз к двери. Его рука наткнулась в темноте на что-то острое. Хома вскрикнул и, отбросив разбитое блюдо, резко рванул вперед. Вскочив на ноги, он распахнул дверь шинка. Вдалеке промелькнул стремительно удаляющийся силуэт. Хома с горечью и ужасом осознал, что это был Горивит.

«Значит, шинкарь не придет на помощь. Главное – успеть убежать».

Вдруг за спиной парня раздался угрожающий рык. Медленно обернувшись, Хома увидел, как существо подбирается к нему на мощных корявых лапах, царапая когтями по полу шинка. Горящие глаза чудища смотрели на него с одним только желанием – убить.

Хома сделал отчаянный рывок. Но вдруг почувствовал, как силы покидают его. Руки и ноги обмякли, в глазах потемнело.

Распахнув глаза, он увидел, что вокруг светло. А сам он словно плывет в сером тумане бесконечного нечто. Его тело, руки и ноги полны сил. Внутри клокочет яростная злоба, жаждущая крови и чьей-то смерти.

Поток сильного ветра начал трепать Хомины одежды. Задрав голову, он увидел, что над ним кто-то возвышается точно так же, как возвышалась неизвестная тварь. Только это существо было совсем не страшным. Сходство с котом исчезло. Перед лежавшим на животе Хомой стоял уставший сгорбленный человек, в жилетке и штанах. Некрасивый, грустный, смотрящий на него удивленно и напуганно, словно не понимая, как он мог повстречать Хому посреди этой бесконечности.

Хома улыбнулся и помахал человеку рукой. Лицо человека перекосилось от ненависти, из его глаз и рта выскочили зеленые языки пламени. Издав страшный вопль, человек проворно прыгнул Хоме на плечи и, вскочив на спину, вонзил ногти в мягкую плоть. От боли у бурсака перехватило дыхание. Он начал проваливаться куда-то в пустоту, не чувствуя под собою никакой опоры. Вся сила вмиг исчезла. Он попытался крикнуть, но только открывал и закрывал рот, не издавая ни звука.

Моргнув, Хома снова очутился в старом шинке, на полу. Тело просто разрывало от боли. Ужасное котообразное существо выплясывало на нем, вонзая когти все глубже в плоть. Парню показалось, что захрустела даже грудная клетка, готовая лопнуть под тяжестью чудища. Он бешено глотал воздух, махая руками и ногами, силясь сбросить нечисть. И истошно орал.

Надавив сильнее, чудище завыло, стало яростно кромсать ткань зипуна, отрывая ее вместе с клочками кожи, словно стремясь добраться до сердца.

Завизжав от чудовищной смертельной боли, Хома извернулся и перекатился на бок. Внезапно ему удалось скинуть существо. Откатившись, страшилище заскакало вокруг него, махая лапами, звеня когтями, целясь в горло, в живот.

Приготовившись, оно прыгнуло. От страха Хома выбросил вперед слабые руки, неожиданно для самого себя схватив чудище за усы. Существо округлило глаза, забилось, стараясь вырваться, но парень только крепче сжимал усы. Из распахнутого рта, щелкающего громадными кривыми зубищами, на Хому капала густая зловонная слюна. Существо замолотило лапами и вонзило когти Хоме в плечи, стремясь вырваться.

Почувствовав, что задыхается, бурсак собрал последние силы. Ударив существо сапогом в подбородок так, что затрещали кривые тонкие зубы, он откатился ближе к двери. Медленно встал на четвереньки и выполз из шинка.

С воем упав на пол, чудище затрясло головою. Воспользовавшись паузой, Хома кое-как поднялся на дрожащих ногах и побежал.

Через несколько шагов он запнулся и упал. Растерзанная спина горела от боли. Смоченная кровью одежда прилипала к телу. Кровь была даже в сапогах.

«Бежать. Не сдаваться,– пульсировало в Хоминой голове.– Сейчас оно меня нагонит».

Каждое мгновение ожидая нового удара, новой боли, парень обернулся и увидел беснующееся чудище на пороге шинка. Не выходя наружу, существо яростно шипело и рвало когтищами дверь.

Догадавшись, что преследовать его не будут, Хома повалился лицом в землю и тяжело задышал.

Неизвестно, сколько он так пролежал, не двигаясь и не подавая признаков жизни.

Вдруг в темноте рядом с ним послышался шорох. Парень испуганно вскинулся. Из кустов орешника выглянул встревоженный шинкарь. Увидев, что бурсак жив, он заискивающе поинтересовался:

– Как ты, Хома?

– Как я?! – злобно булькнул Хома, сплевывая пыль и кровь.

Из шинка послышался протяжный вой. Существо, стоя на пороге, приметило шинкаря, на поясе у которого самым неожиданным образом болталась Хомина сабля.

– Я тебе… сейчас… покажу, как… я,– парень попробовал встать, но не смог.

Горивит медленно попятился назад:

– Ты чего?!

– Стой… собака! – с трудом поднявшись на руки, Хома быстро задышал, стараясь превозмочь страшную боль в спине.

Но шинкарь продолжал отходить в сторону. Вскрикнув, бурсак схватился за ветвь орешника и встал на ноги. Стиснув зубы, он неловко направился к шинкарю.

Тогда Горивит развернулся и стал удирать каким-то очень странным способом. Вместо того чтобы бежать от хромого, израненного и едва передвигающего ноги Хомы, шинкарь петлял из стороны в сторону, все время оглядываясь назад.

– Эка путает меня, нечистый! – продолжая идти, Хома вытер рукавом взмокший лоб.– Словно не сбежать хочет, а под землю схорониться. Врешь, собака!

Парень прибавил скорости, в несколько шагов настигнув Горивита, который двигался так заторможенно и странно, словно увязал в липком желе.

Вытянув руку, Хома схватил его за рубаху. Ойкнув, Горивит вырвался, проворно выскочив из нее, и рванул было вперед, но вдруг словно ударился о невидимую стену, неуклюже упав на землю. Схватившись за лицо, шинкарь застонал.

– Ничего не понял,– стоя с рубахой в руках, Хома озадаченно уставился на него.

– Молю, только не бей! – заканючил шинкарь.– Я не желаю тебе зла!

– Не желаешь мне зла?! – отбросив рубаху, бурсак замахнулся сапогом.– Так ты, значит, гостей встречаешь? Поишь, кормишь, а потом тварь свою выпускаешь?!

– Нет, все не так! – жалостливо закричал Горивит.– Пощади! Я сам страдаю!

– Ты меня не путай! – перебил его Хома.– Ясно же, что водишься с нечистыми! – он не удержался и пнул шинкаря.

– Пощади! – закрывая лицо грязными руками, Горивит захныкал, как баба.

Склонившись, Хома придавил его за горло:

– Говори, что за чудище в шинке?

– Это… это злыдень! – дрожащими губами прошептал шинкарь.

Со стороны шинка раздался протяжный злой вой. Затем человеческий смех. Существа не было видно с такого расстояния, но Хома готов был поклясться, что оно все еще там.

– Что еще за злыдень? – Он замахнулся кулаком.– Ты водишься с нечистью?!

– Да нет же! – прохрипел Горивит.– Эта тварь досталась мне вместе с шинком, я не виноват! Отпусти, я все равно не могу убежать.

Рассудив, что это правда, хоть и не понятно почему, Хома убрал руку с горла шинкаря. Со стоном усевшись на землю, он устало обтер лицо шапкой:

– Рассказывай.

Отдышавшись, Горивит осторожно подполз к нему.

– Да чего рассказывать-то? – заискивающе глядя в глаза, начал он.

– Все по порядку,– парень с отвращением отвернулся от него.– Узнаю, что соврал, придушу.

– Ага, ага,– живо закивал шинкарь.– Плохой год был у нас с жинкой, значит,– заунывно начал он. – Все сукно, что мы закупили на рубахи, пожрала моль, урожай где засох, где повытоптали. Дети голодные, мы сами раздетые, начали мы много браниться. Ясное дело, когда нищета грозит, все бранятся. Решил я тогда супротив ее воли продать всех поросей…

– Так, давай ближе к делу,– не выдержал Хома, которому не давала покоя боль в израненной спине.

– Так я и веду к делу! – засуетился Горивит.– Во всем моя жадность виновата, понимаешь? Говорила мне жинка, что дело нечисто, когда я покупал эту хибару! Больно дешево запросил бывший хозяин. Да еще и радовался, ну чисто как ребенок, когда продал ее мне. А у меня, у дурака, глазищи-то и разгорелись! Всю жизнь мечтал иметь собственный шинок! – запричитал Горивит.– А тут такая удача!

– А пакость эта откуда появилась? – Сплюнув, парень стал оттирать рукавом кровь и пот с лица.

– Она всегда тут была.– Мужик вытащил из кармана шаровар мятый лоскут тряпки и услужливо предложил Хоме: – Давай спину посмотрю?

Бурсак нехотя повернулся.

– Пресвятая Богородица! – Шинкарь перекрестился.– Вот ведь чертяга проклятая! Я в жизнь не подумал бы, что он так на тебя набросится!

– Правда? – угрюмо ухмыльнулся парень, отодвинувшись от шинкаря.– А саблю мою случайно прихватил?!

– Ах, это,– Горивит смутился и, отвязав саблю, передал ее Хоме.– На, возьми. Я и пользоваться-то ею не умею.

Бурсак принял саблю, на всякий случай отодвинув ее подальше от Горивита. Шинкарь тем временем совсем повесил нос. Всхлипнув, он еще раз поглядел на Хомину спину и попросил:

– Прости, что так получилось. Я просто хотел сбежать. Думал, ты станешь новым хозяином, а я смогу уйти,– Горивит еле сдерживался, чтобы не зарыдать. – Видать, не получится так. Проклятый злыдень все чувствует! Он привязан к шинку,– пояснил шинкарь. – Он не может из него выйти, как ты сам, наверное, уже понял.

Бурсак кивнул.

– Почему не сбежал, когда проведал об этом? – спросил Хома. Он почувствовал дурноту и улегся на живот.

– А я не могу,– признался шинкарь.– Мне нельзя отойти от шинка дальше чем на триста шагов.

– Вот оно что,– слушая его, Хома устало закрыл глаза.– А извести тварь не пробовал?

– Да ты что?! – испугался хозяин.– Все знают, что злыдня не извести ни огнем, ни мечом! Чем больше сопротивляешься, тем скорее он сгубит тебя.

Бурсак недоверчиво взглянул на Горивита.

– Вот те крест! – шинкарь перекрестился.– Мне еще моя бабка рассказывала, когда припоминала несчастья, которые в ее времена творила нечисть.

– Тьфу ты! – Хома сплюнул.– И этот про какую-то нечисть!

– А что же это, по-твоему? – с обидой спросил Горивит.

Вспомнив чудище и то, как он вместе с ним перенесся в странное место, Хома задумчиво замолчал.

А вот шинкарь, начав жаловаться, уже не мог остановиться:

– То-то же! – замахал он указательным пальцем, приняв Хомино молчание за согласие.– У меня уже и половины моего здоровья нету! Все, как говорила мне бабка! Тварь эта редкая всю душу мне выпила! – Горивит приложил руку к голой груди, явно собираясь разрыдаться.

– А где же твоя жинка? – удивился Хома.– Ты же говорил, у тебя есть семья?

Горивит горько улыбнулся.

– Узнав про злыдня, жинка забрала детей да и ушла. Их тварь не держала. Оставили они меня одного,– шинкарь повесил голову, из глаз по щекам покатились крупные слезы, оставляя на грязном лице борозды.– Я ее не виню,– вытирая нос, признался шинкарь.– Кому хочется помирать…

– Да уж,– парень взглянул на шинкаря с сочувствием.– Худо твое дело.

Горивит всхлипнул.

– Да какое дело? Остается только умереть,– шинкарь отвернулся и наконец громко заревел.

– Погоди умирать,– взяв саблю, Хома оперся шинкарю на плечо и тяжело поднялся. Стараясь привыкнуть к невыносимой боли, которая сопровождала каждое его движение, он медленно поплелся в сторону шинка.

– Что ты собрался делать?! – испуганно вскрикнул Горивит.

– Покончить с этим,– повернувшись, решительно ответил бурсак.

– Стой! – мужик бросился за ним, вмиг догнал, но побоялся остановить или прикоснуться к израненному телу.– Не губи себя! Ты еще совсем молодой! Подлечишь спину свою, и все забудется!

– Угу,– Хома угрюмо обогнул его.

– Да что ты задумал?! – взвизгнул Горивит, обегая его вокруг и опасливо косясь на шинок.– Злыдня не извести ни огнем, ни мечом. Погубишь и меня и себя! Твоя сабля тут не поможет! – набравшись храбрости, тощий шинкарь встал перед Хомой, заслоняя путь.

– Уйди,– бурсак пригрозил ему саблей.– За тобой теперь должок.

У Хомы было такое разгневанное лицо, что шинкарь испуганно отступил.

Подойдя к самому шинку, парень вынул из кармана кремень, кресало и с полминуты задумчиво глядел на них.

В дверях показалось существо. Оно молча следило за ним своими больными глазами, не шевелясь и не издавая ни звука.

Завидев злыдня, Горивит вскрикнул и испуганно отошел на несколько шагов.

Хома чиркнул кремень и, глядя чудищу прямо в глаза, протянул руку к соломенной крыше шинка. Принимая огонь, солома затлела, сгибаясь. Затем ярко вспыхнула, озарив кровавое лицо парня ярким светом.

Обходя шинок по кругу, Хома поджигал крышу со всех сторон.

Злыдень спокойно наблюдал за ним, тараща порченные бельмом глазища.

Бурсак снял с крыши солому и осторожно всунул ее в щель в стене шинка, рядом со злыднем.

Чудище издало горловой рык и обиженно скрылось из виду. Яркая вспышка озарила ночь. Соломенная крыша мгновенно загорелась. Огонь перекинулся на деревянные стены. Вначале неуверенно и осторожно тронул их, но вскоре начал пожирать их жадно, ненасытно. Шинок заскрипел, застонал и провис. Хлипкие стены раскалились и покраснели, превращаясь в обугленные головешки.

– Что ты наделал?! – запоздало вскрикнул шинкарь и схватился за грязные волосы.– Как же это?! – причитал он и отворачивался, чтобы не видеть, как горит его шинок.– Что же ты натворил? – не веря, шептал он.– Что же ты…

Глядя, как пылает унылая, мрачная хибара, Хома почувствовал ликование. Широко распахнув глаза, наблюдал он, как пламя поглощает шинок. Слышал, как что-то лопается внутри, с легкой грустью понимая, что это наверняка была бочка горилки. Еще одна. И еще. Огонь разгорался сильнее, оплавляя хлипкие стены. Вот обуглилась дверь, и расплавленный засов упал на землю. Правое крыло хибары издало тяжелый вздох и просело.

Хома слышал только гудение огня, очень красивого на фоне едва зарождающейся зари. И думал о том, что, даже если очень постараться, шинок все равно уже не потушить. Упиваясь восхитительной, завораживающей картиной, парень медленно обернулся на горюющего хозяина. Горивит больше не причитал. Он глядел на пламя, трясущийся, бледный и жалкий.

Вдруг, схватившись за горло, шинкарь начал задыхаться, закатил глаза и рухнул на землю.

Глава IV
Амулет

Долго тряс Хома Горивита за плечо, но шинкарь так и лежал, широко разбросав худые руки, не шевелясь и не подавая признаков жизни.

Вдалеке на безоблачном небе разгорался рассвет. Порхая с ветки на ветку, щебетали птицы, увлеченные своими заботами, в траве деловито ползали муравьи и жуки. Промозглый ветер притих. По всему казалось, что погода будет чудесная.

Но радости от наступления нового дня у Хомы не было. Далекое слабое солнце не согревало бурсака, который сидел недалеко от тлеющего пепелища в мокрой от крови и пота рубахе. Да и сырые ноги не давали ему согреться, а снять сапоги парень не нашел нужным. Глядя в одну точку, Хома долго сидел на земле возле шинкаря и весь дрожал. Дрожал не только от холода, чудовищной боли в спине и навязчивого голода. Он дрожал от бескрайнего отчаяния, охватившего его.

– Он просто заснул, просто… заснул,– Хома изредка заглядывал в лицо шинкаря, как бы вдруг вспоминая, что он все еще здесь, и ритмично покачивался туда-сюда, обхватив руками плечи. При каждом движении спина бурсака отдавала жуткой болью, но он словно не чувствовал ее, пребывая в оцепенении. – Ну, испереживался. С кем не бывает?! – бормотал он.– Сейчас очнется и дальше побежит опрокидывать чарки! – Хома болезненно хохотнул и с ужасом снова поглядел на шинкаря.

На застывшем лице Горивита играла почти детская улыбка. Казалось, он был наконец-то счастлив.

– Не о таком, не о таком счастье он мечтал! – Хома до боли закусил губу.– Это я… это я во всем виноват! Ну, ничего, ничего,– словно в забвении шептал бурсак.– Сейчас полежит, отдохнет… – он похлопал шинкаря по щеке. Она была еще теплая, покрытая причудливыми узорами от высохших слез.

Хома не знал, сколько времени прошло. Может, полчаса, а может, и час. Но яркое солнце высоко поднялось на небосводе, осушив росу, тронув веки Горивита с его длинными слипшимися ресницами и заставляя парня почувствовать жажду в пересохшем горле.

В ушах его до сих пор звучали шум пожара и плаксивые мольбы Горивита. Он с отвращением припомнил свое непонятное ликование, которое охватило его, когда он поджигал шинок. Теперь на его месте поднимались лишь струйки жирного едкого дыма, а рядом лежал неподвижный хозяин.

Хома устало сидел возле тела и чего-то ждал. Ожидание казалось ему бесконечным.

Страшное чувство вины мучило его, жгло огнем изнутри. Эта боль была даже сильнее, чем боль от ран. Глядя на шинкаря, такого слабого и беззащитного, Хома никак не мог поверить, что он убил человека. Не нарочно, но убил.

«Конечно, смерть случается,– рассуждал Хома.– Когда мои родители умерли, я был еще мал и даже не видел их тел. Мне просто сообщили об их гибели. А потом появилась Варвара»,– парень припомнил серое, сухое, всегда серьезное лицо, лишенное любых эмоций, кроме раздражения и гнева. Странным образом он начал забывать ее черты, даже не мог припомнить, сколько ей лет. Хотя тогда ему казалось, что очень много. Но дети часто так думают про всех, кто хоть мало-мальски старше их.

– Я всегда был несносным ребенком,– погруженный в свои воспоминания, с горечью бормотал Хома.– Нельзя осуждать Варвару, что она в конце концов не выдержала, прогнала Бубна да сдала меня в приют, – бурсак поежился.– Потом семинария… – Хома ворошил в голове далекие воспоминания, нагрянувшие так внезапно. Ему казалось крайне важным припомнить, видел ли он когда-либо смерть собственными глазами.

На ум пришла одна особенно снежная, долгая и промозглая зима, когда плесневелые стены бурсы почти не протапливались. Бурсаки тогда умирали без счету. Каждое утро кто-то не просыпался. Не сильно утруждаясь, парней отпевали всех вместе. И, завернув в одеяла, старшие уносили их тела, но куда, Хома не знал.

– Смерть случается,– упрямо повторял парень. – Она всегда неприятна и горька. Но одно дело – смерть от голода или болезни. Другое дело – убийство. Невольное убийство. А ведь Горивит предупреждал меня… – глотая навернувшиеся слезы, шептал Хома.– А я, дурак, не послушал. Решил поступить по-своему. Да лучше б меня зверь разодрал…

Утерев нос, Хома с трудом встал, морщась от боли. – Нужно похоронить его,– с болью оглядев Горивита, решил он.– Похоронить по всем правилам, чего бы мне это ни стоило.

Крякнув, бурсак согнулся пополам и взял его за грязные сапоги, намереваясь оттащить в сторону. Едва начавшие затягиваться раны на спине брызнули, отдавая огненной болью.

Горивит был совсем нетяжелым, но Хомины руки после страшной бессонной ночи дрожали. Голова кружилась.

Не обращая внимания, парень упрямо волочил по земле тело, обмякшее, как тряпичная кукла, бессильное и теперь уже на все согласное. Голова шинкаря безвольно болталась, тощие ребра блестели на солнце.

Слезы градом катились по Хоминым щекам, но он их словно не замечал и только шептал:

– Лучше б меня зверь задрал… лучше…

Путем неимоверных усилий он оттащил тело шинкаря на несколько шагов, постоянно останавливаясь, чтобы отдохнуть, и вновь принимаясь за работу.

Налетел ветер. Пепел с золою заплясали по пепелищу, таинственным образом складываясь в смутный силуэт. Силуэт уплотнялся, принимая очертания человека. Постепенно из него соткался уставший сгорбленный мужчина, босой, в жилетке и штанах, с огромными бездонными глазами и длинными аккуратными пальцами. Тот самый, которого видел Хома посреди серого нечто. Тот самый, который затем вновь обратился в злыдня.

Лицо мужчины больше не было грустным. Весело рассмеявшись, он огляделся вокруг и помахал парню рукой.

Расслышав смех, бурсак едва не проглотил язык, от страха и неожиданности выронив ноги Горивита.

– Подойди,– не открывая рта, сказал мужчина. Не решаясь ослушаться, Хома робко ступил на пепелище, безотрывно глядя ему в глаза, не кошачьи, как были у злыдня, но все же неестественно огромные.

Взмахнув ресницами, мужчина удивленно спросил:

– Куда ты тащишь этого человека?

Хома захлопал ртом как рыба, не произнося ни звука. Тогда мужчина повторил свой вопрос медленнее, решив, что парень не разобрал его слов.

– Я… я хочу похоронить его,– испуганно прошептал Хома, переминаясь с ноги на ногу.– Как положено.

– Вот как? – удивился мужчина одними глазами. Его рот по-прежнему был закрыт, словно зашит невидимыми нитками.– Знаешь ли ты, что этот человек желал твоей смерти? – без тени улыбки спросил он.

Хома потупился в землю:

– Знаю.

– И ты все равно считаешь, что он заслуживает того, чтобы его похоронили? – спросил мужчина.

– Я считаю, что он заслуживал того, чтобы никогда не встречаться со мною,– теребя веревку на поясе, прошептал Хома.– Чтобы жить,– с горечью прибавил он.

Мужчина задумчиво поглядел на него, ничего не сказав. Хома первый прервал молчание, осмелившись заговорить:

– Кто ты? Ты… тот самый злыдень?

Мужчина поморщился:

– Я был им поневоле. Но ты освободил меня от страшного проклятия. Дал мне возможность не жить больше как поганый паразит.

– Ах, вот как,– опечалился бурсак и с болью обернулся на тело Горивита.

– Ты освободил нас обоих,– прибавил мужчина. Но парень только горько усмехнулся.

Мужчина с презрением и одновременно с нескрываемым ликованием осмотрел пепелище.

– Долгие годы провел я в этом шинке, в надежде, что кто-то освободит меня. Но его хозяева были слишком тупы и жадны, чтобы желать этого. С каждым новым годом они только злили меня все сильнее. Спасибо тебе,– мужчина низко поклонился Хоме.

Бурсак стоял, разинув рот.

– Ты – необычный человек,– загадочно прибавил мужчина, разглядывая его.– Впрочем, ты еще ничего о себе не знаешь.

Насупившись, Хома молчал.

– Ты ненавидишь смерть,– слова мужчины эхом звучали в его ушах.– Но она повсюду тянется за тобою, находит тебя.

– Нет, нет,– сняв шапку, парень уткнулся в нее, подавив рыдания и замотав головою.

Мужчина сочувственно посмотрел на него.

– Хочешь ты того или нет, но впереди тебя ждет еще много смертей,– он помолчал.– Тебе придется быть сильным, беспощадным.

Уронив шапку в пепел, Хома стоял, обессиленно опустив руки и повесив голову. Ему не хотелось слушать мужчину, не хотелось верить его словам.

Шевельнувшись, мужчина сделал медленный шаг, ступая по руинам босыми ногами. Когда ему попадались угли и стекла, мужчина даже не морщился, никак не показывая, что чувствует боль. Его ноги при этом оставались чистыми, как будто он вовсе не шел по золе.

Выйдя на лужайку, он улыбнулся солнцу, пошевелил пальцами ног, воображая, что трава щекочет ему пятки.

– Какие приятные, должно быть, ощущения,– он взглянул на Хому, который не сдвинулся с места.

– Я хочу помочь тебе, поэтому подарю тебе амулет,– промолвил мужчина и поднял с земли камешек. Зажмурившись, он дунул на него.

Камень вспыхнул в его ладонях ярким зеленым светом. Сорвав с жилетки нитку, мужчина что-то прошептал, и она стала кожаным ремешком. Нацепив камешек на ремешок, мужчина медленно и грациозно подошел к Хоме: «На, возьми».

Хома хотел отпрянуть, но потом неуверенно протянул руку. Камень оказался неожиданно тяжелым и холодным. Взяв его, парень ощутил странные покалывания по всему телу. Словно сотни маленьких пузырьков разом лопнули у него внутри. Он испуганно ощупал гладкие края амулета. Камень переливался на солнце, иногда неожиданно становясь сине-голубым.

Мужчина обернулся на тело Горивита.

– Считаешь, этот человек достоин того, чтобы никогда тебя не встречать? – задумчиво повторил он Хомины слова.

Сжимая амулет, бурсак угрюмо кивнул.

– Но ведь тогда он не почувствует благодарности,– удивился мужчина.– И твой смелый поступок останется незамеченным.

Хома молча глядел на мужчину, не понимая, о каком смелом поступке тот говорит.

– Хорошо,– мужчина кивнул и поглядел в синее небо.– Всегда носи амулет на шее и не снимай,– прибавил он.– Со временем ты станешь не таким чувствительным и ранимым,– он улыбнулся.– Амулет защитит тебя от зла.

Бурсак с удивлением уставился на камень, не решаясь надеть его на шею. Мужчина казался ему добрым, но парень отлично помнил, как тот издевался над Горивитом и разодрал ему самому спину, едва не растерзав насмерть. Не зная, можно ли доверять мужчине и не понимая его слов, Хома глубоко погрузился в свои мысли.

Наконец он решился спросить:

– Но от чего меня может защитить этот камень? Про какое зло вы говорите?

Не дождавшись ответа, бурсак поднял глаза. Мужчины перед ним не было, только сухой воздух слегка подрагивал впереди.

– Свят, свят, свят! – Хома три раза перекрестился.

– Хто здесь? – вдруг застонал шинкарь и, схватившись за голову, медленно сел. Спрятав амулет в карман, Хома подбежал к Горивиту.

– Что произошло? – ошалело моргая, спросил шинкарь.

Парень замялся, не зная, что ответить. И наконец произнес:

– Шинок загорелся.

– Это как же?! – начал было Горивит, но, осекшись, захлопнул рот.– А где же?..– Шинкарь в ужасе обернулся, испуганно ожидая нападения злыдня.

– Ты чего? – простодушно улыбнулся Хома.– Радуйся, ты свободен.

– Чему ж радоваться-то? – Горивит в отчаянии оглядел пепелище, оставшееся от его шинка, и застонал: – Все мои деньги!

Вскочив, он оббежал пепелище по кругу, проверяя, не уцелело ли чего. Но вокруг были только угли, пепел и зола. Замерев, шинкарь спросил:

– Слушай, а это случайно не ты его поджег? Ты вообще кто?

Хома смущенно потупился:

– Нет, не я.– И, отвернувшись, собрался уходить прочь.

Заметив истерзанную спину парня, шинкарь завопил:

– Пресвятая Богородица! Это что ж с твоею спиною, хлопец?!

– Поранился, пока вытаскивал тебя,– не оборачиваясь, буркнул Хома и, отыскав шапку среди золы, нахлобучил ее на голову.

Шинкарь бросился к нему и недоверчиво заглянул в глаза:

– Так это что получается? Ты что, меня спас?!

– Да,– Хома угрюмо кивнул.

– Так это за мной теперь должок? – не унимался шинкарь, пытаясь хоть что-то припомнить, и вдруг рассеянно похлопал себя по голому пузу: – А где, интересно, моя рубаха?

Хома ткнул пальцем в ту сторону, где лежала грязная рубаха Горивита. Шинкарь благодарно кивнул и помчался за нею.

Набросив ее, он радостно хохотнул.

– Ни черта не помню! А знаешь что?! – Шинкарь подпрыгивал, чтобы поравняться с Хомой.– С твоей спиной совсем худо.

Продолжая идти, бурсак ничего не отвечал.

– Мне тебе помочь нечем, но примерно в десяти верстах ходьбы отседова есть хутор,– продолжал Горивит.– В старой мазанке, слева от колодца, живет одна баба. У нее на калитке висят три перевернутые подковы. Добрая она, Дунькой зовут,– с теплой улыбкой прибавил шинкарь.– Не вздумай обидеть, слышишь?! – глядя на Хому, Горивит смягчился.– Вижу я, хлопец ты добрый. Он схватил бурсака за рукав, замедлив его ход.– Слушай сюда! У бабы этой двое детишек еще. Скажешь, Горивит просил помочь, все для тебя сделает!

– А как же ты сам? – удивился Хома, догадавшись, что шинкарь говорит о своей семье, которая хоть и сбежала от него, видимо, присылала вести, иногда проведывая.– Не пойдешь со мной?

– Нет,– отмахнулся Горивит, еще раз оглядев пепелище.– Я в таком виде к жинке не вернусь. Вот когда грошей заработаю,– шинкарь мечтательно заулыбался.– Тогда и вернусь паном. Ты только не говори, что шинок сгорел! То-то она будет рада, когда я ворочусь! – Горивит заулыбался как ребенок.– Дочерей обниму…

– Ну, дело твое,– глядя на его радостное лицо, парень тоже улыбнулся.– Только как же ты их заработаешь?

– Да как угодно! – фыркнул шинкарь.– Сила есть, здоровье есть! Возьмусь за самую грязную работу, али рук у меня нету?! Но без гостинцев никак не вернусь! – отрезал шинкарь и отпустил Хомин рукав. – Ну, бывай, добрый человек! Что ли, поцелуемся? – Хома наклонился, подставляя щеки.

Утерев усы, Горивит бодро развернулся, направляясь на шлях.

– Скажи только, как зовут тебя? За кого в церкви свечу ставить?

– Я – Хома Брут,– улыбнулся бурсак.– А свечу ставь за доброго человека с большими глазами. Запомнишь?