Текст книги "Хома Брут"

– Запомню,– пообещал Горивит и, поклонившись, пошел прочь.

Глава V
Спасение

Хома уныло брел по пыльному безлюдному шляху. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась степь.

Лишь обломки бричек да всякий мусор, оставленный проходящими, напоминал, что шляхом пользовались люди.

Раскаленное солнце слепило, огромный яркий диск беспощадно иссушал все вокруг. Хлипкая сабля, болтавшаяся на поясе путника и изредка глухо позвякивавшая, ранее казавшаяся ему совсем легкой, сейчас камнем тянула к земле. Ужасные раны на спине начали затягиваться противной зудящей коркой, лопающейся при каждом неловком движении кровавыми брызгами. На раны то и дело садились жирные мухи и оводы, доставляя Хоме жуткое беспокойство, но бурсак был так слаб, что уже не мог их отгонять.

Мучимый жаждой и чудовищной усталостью, он брел медленно, как упрямый вол, в направлении, которое указал ему Горивит. Парень надеялся, что жинка шинкаря и вправду окажется доброй бабой и залечит его раны. На кондицию ему было как раз по пути, но, не зайдя к ней, Хома боялся просто не дойти.

Впереди показалась полоса пожухлых полей, разоренных птицами и иссушенных зноем. Где-то далеко на пашне виднелись крепкие мужики, голые по пояс, ловко орудующие граблями да мотыгами. Приметив их, путник обрадовался, ведь это означало, что хутор совсем близко. Шлях круто завернул, и впереди показалось небольшое аккуратное село. Тотчас послышался лай собак, которые тут же налетели на парня откуда ни возьмись. Прихрамывая в мокрых сапогах, Хома сторонился от своры, ища воспаленными глазами колодец. Свора кружила, сопровождая бурсака грозным лаем и норовя ухватить его за ногу, но не решаясь подступиться. Все вместе они наделали столько шума, сколько, должно быть, не доводилось наделать в этом маленьком селе и заезжим лирникам.

Смущенно оглядевшись, бурсак понял, что привлекает пристальное внимание не только собак. Его расцарапанные плечи и подтеки крови на рубахе до смерти напугали местных. Кто-то тайком выглядывал из-за угла. Многие останавливались с раскрытыми ртами, но, поглядев на недоброе Хомино лицо, опускали глаза и спешили прочь. Завидев истерзанную спину бурсака, детишки принимались плакать, а бабы креститься, поспешно закрывая двери и ставни. Казалось, даже рогатый скот разбегается перед ним.

Наконец собачьей своре надоело преследовать несчастного бурсака, и она постепенно рассеялась. Село стало безлюдно.

Парень наконец радостно приметил впереди деревянный колодец. Слева от колодца, в низинке, стояла старая покосившаяся мазанка, именно такая, какую описывал шинкарь. Спустившись с пригорка, Хома отворил калитку с тремя перевернутыми подковами и ступил на двор.

С крыльца испуганно забрехала древняя больная собака, слабо грозясь подняться и задать гостю трепку, как, должно быть, было в лучшие годы ее жизни, которые безвозвратно канули в Лету. Но, неуверенно глянув на Хому, псина заскулила и, поджав хвост, скрылась за сараем.

Аккуратно перешагнув корыто, валяющееся в траве, Хома взошел на крыльцо. Не успел он поднять слабую руку, чтобы постучать, как дверь перед ним распахнулась. На пороге появилась румяная пузатая баба с косой, перекинутой через плечо, в простой яркой юбке, рубахе и в лаптях. Вытерев со щеки муку, она встревоженно поглядела на незнакомца:

– Чего?

Хома с досадой уставился на ее брюхо, решив, что ошибся хатой. Баба была на вид почти на сносях, седьмой или восьмой месяц.

За ее спиною раздались детские голоса, и сразу четыре маленькие ладошки обхватили ее за талию, выглядывая сбоку, чтобы разглядеть, кто пришел.

– Быстро в хату! – шикнула на них баба, и ладошки разом пропали. Послышался веселый визг и топот удаляющихся ножек.

Баба раздраженно поглядела на Хому, ожидая ответа.

– Я от Горивита,– смущенно и неуверенно произнес бурсак и стянул с головы шапку.

Лицо бабы перекосилось, она замахала на Хому руками:

– Не знаем мы таких! Уходите! Сейчас мой муж вернется с поля!

Парень не сдвинулся с места.

– Я точно вам говорю! – Она нахмурилась и начала прикрывать дверь, увидев, что Хома не спешит уходить. Еще и прикрикнула в узкую щель: – Он натолчет вам бока, если только узнает, что вы здесь были!

Послышался тоненький голосок.

– Мама, пан что, говорит про батька? – выглянула веснушчатая кудрявая девочка и уставилась на Хому ясными карими глазами. Глазами Горивита.– Ой, у пана вся спина в крови,– девочка испугалась и зажмурилась.

Баба вздохнула, растерянно поглядела на дочь, медленно перевела взгляд на Хому и его саблю. Затащив девочку внутрь, она закрыла дверь.

В отчаянии, Хома почувствовал, что крыльцо под ним закачалось. Прислонившись к стене мазанки, он грузно опал, оставив на стене хаты кровавые следы.

Вдруг дверь отворилась, и строгим голосом баба сказала девочке:

– Сиди тут, я скоро приду!

Девочка послушно кивнула и, обняв мать, скрылась за дверью.

Прикрыв за собой дверь, баба взглянула на упавшего бурсака, покачала головою и, подхватив под мышки, кряхтя, поволокла его за хату на задний двор. Там, бережно уложив его на мягкую траву лицом вниз, она осторожно сняла зипун, разорвала рубаху, пальцами осторожно отдирая те куски ткани, что прилипли особенно крепко. Ее движения были легки и бережны, но Хома все равно вскрикивал при каждом прикосновении.

Удалив рубаху, баба принесла ведро воды. И, смочив тряпицу, стала осторожно промывать раны. Тут Хома по-настоящему завыл.

Когда дошла очередь до живота, парень смущенно убрал ее руку, решив, что вымоется сам.

Баба лукаво улыбнулась, послушно присела рядом на траву и, скрестив ноги, стала штопать зипун. Работа спорилась у нее хорошо. И хоть зипун был весь издырявлен, закончила она шитье даже быстрее, чем Хома успел вымыться. Похлопав себя по большому животу и глядя, как парень, Хома, болезненно вздрагивая, стягивает сапоги, она спросила:

– Это чудище вас так?

Бурсак кивнул. Баба с болью закусила губу, не решаясь больше расспрашивать. Пока он умывался, она сбегала в хату.

Крепко перевязав бурсака, она подала ему новую рубаху, значительно больше нужного по размеру, да крепкий дорожный мешок.

Хома принял все с благодарностью, но не спешил одеваться, в надежде, что баба догадается накормить его.

Баба оказалась не только доброй, но и догадливой. Снова тяжело поднявшись, она ушла, покачиваясь из стороны в сторону, как уточка, и вернулась с кувшином сивухи и миской тушеной капусты.

Хома не любил тушеную капусту. Но с голоду набросился на нее, наворачивая за обе щеки. Услышав смешок, Хома заметил, что из узкого окна мазанки за ними наблюдают две конопатые девочки.

Поймав его взгляд, шинкарка сердито замахала руками, и девочки исчезли. Помолчав, она холодно спросила, отвернувшись в сторону:

– Как он там?

– Хто? – набив полный рот так, что стекало по усам, Хома непонимающе поглядел на нее.

Баба с досадой сорвала одуванчик и, отбросив в сторону, замолчала.

– А-а-а, Горивит?! – наконец догадался гость.

Шинкарка поморщилась, словно уже само это имя вызывало у нее слишком неприятные воспоминания.

– Он хорошо,– обтерев рот, успокоил ее Хома. И, отложив миску, многозначительно прибавил: – Собирается заработать грошей да вернуться к семье.

Щеки бабы вспыхнули. Она резво вскочила, выхватив из рук гостя кувшин с сивухой, и поглядела на него так, будто бы он был виноват во всех ее бедах разом.

– Скоро с поля вернется мой муж,– надменно вздернув нос, процедила она.– Тебе пора.

Хома смутился, с трудом натянул сапоги. Медленно поднявшись, отметил про себя, что перевязанная спина болела гораздо меньше. Нацепив рубаху и починенный зипун, он сердечно поблагодарил хозяйку, едва успев выкрикнуть слова благодарности ей в спину,– так быстро она удалилась. И, обогнув мазанку, вышел к калитке.

Возле сарая, проснувшись, снова забрехала старая собака. Обернувшись, Хома увидел, как пузатая зареванная баба обнимает на крыльце чудесных кудрявых девочек и с грустью и тревогой глядит ему вслед.

Долго ли, коротко ли он шел, но снова стало смеркаться, а до места назначения путь был еще неблизкий.

Перевязанная спина, покрытая соленым потом, снова начала жечь, да так, что хотелось сорвать повязки и ногтями чесаться до самой крови. Удивленный, что раны так долго его беспокоят, Хома терпеливо шел, но зуд становился все сильнее, пока ему не начало казаться, что вся его спина полыхает огнем. Хома тяжело дышал, медленно переставляя ноги, стараясь уберечь свои натертые пятки.

Широкий шлях давно закончился, превратившись в узкую тропу, по бокам заросшую камышами.

Впереди показалось небольшое озерцо. Скинув дорожный мешок (сивухи уже совсем не осталось, а к вяленому мясу, заботливо собранному в дорогу шинкаркой, бурсак так и не прикоснулся, решив оставить на потом, а потом почувствовал себя худо. Упав на колени возле озерца, он зачерпывал воду ладошками и долго жадно пил. Умыв уставшее с дороги лицо, он развернул мешок, намереваясь наконец испробовать мяса.

Вдруг раздался пронзительный птичий крик, и на соседний камень присел ястреб. Изредка поглядывая на Хому, ястреб принялся чистить серо-бурое оперение коротким загнутым клювом.

Отложив мешок в сторону, парень залюбовался неожиданным гостем. Наклоняя голову, гордая грациозная птица наблюдала за ним желто-оранжевыми глазами. И вдруг, взмахнув мощными крыльями, с криками улетела в сумрак.

Поглядев ей вслед, бурсак сбросил одежду и неуклюже полез в озерцо, путаясь в камышах и поскальзываясь на глине.

Тотчас размокшую от воды повязку он снял, намотав на руку. Когда раны наконец перестали печь от прохладной воды, парень сел на мелководье, осматривая свои истертые ноги и слушая ночное пение цикад да лягушек.

В какой-то момент пение смолкло. Просидев несколько минут в полной удивительной тишине, которую не нарушал даже ветер, он похлопал ладошками по воде. Вдруг в отражении ему привиделось, что за ним кто-то стоит. Обернувшись, он никого не заметил. Тогда парень снова залюбовался озером, краем глаза поглядывая на то, что происходит за его спиной.

На мгновение в воде снова отразилась улыбающаяся прекрасная дева. Вскочив, Хома стыдливо прикрыл наготу. Никого. Решив, что он просто устал, бурсак пробормотал, удивленно оборотившись к озеру и разглядывая его спокойную гладь:

– Откуда ж ей взяться-то здесь?

Покачав головою, Хома потянулся за одеждой и тут же завопил:

– Что за черт? Только что была здесь!

На песке лежала сабля, сапоги да шаровары. Мешка, зипуна и рубахи не было.

Схватившись за голову, парень нервно прошел по бережку туда-сюда.

– Видать, дьявол меня путает! Что же делать?!

Неподалеку в камышах послышался всплеск воды. Оборотившись, Хома увидел бредущую деву в одной исподней. На ее голове был венок из свежих цветов, вода едва доставала ей до тонких щиколоток, на тело налипли камыши. Черные волосы были слегка взъерошены и распущены, густыми волнами спадали они по белой спине до самой воды, бархатистая кожа светилась в лунном сиянии. Сквозь намокшую ткань выпирали упругие груди. Тонкими ручками она прижимала к животу сверток с Хоминой одеждой.

– Звыняйте,– осторожно позвал Хома, стыдясь наготы и боясь напугать девицу.

Обернувшись величественно, как настоящая царица, она молчаливо нахмурила черные блестящие брови: мол, чего тебе, хлопче?

– Одежа моя… – зачарованный ее красотою и статью, проблеял Хома, чувствуя себя неотесанным бараном.

Дивчина перевела взгляд туда, куда глазами указывал бурсак. Вздрогнула, словно удивившись: «Откуда эти лохмотья в моей руке?»

На ее личике промелькнуло хитрое выражение, будто бы она только что узнала какую-то тайну, которую Хоме в жизни не разгадать. Внезапно подбросив одежду вверх, дивчина расхохоталась дивным голоском.

Дорожный мешок плюхнулся в воду. Мягко опадая, рубаха и зипун растянулись по воде. Парень с досадой поглядел на девицу.

Закинув голову, та рассмеялась, выставляя напоказ длинную шею и поблескивая жемчужными зубами.

– Издеваешься, что ли, надо мною?! – осерчал Хома и сделал шаг в сторону девицы.

Чаровница, хохоча, побежала прочь, высоко задрав исподнюю, так что стал виден бледный округлый зад.

Охнув, парень ухмыльнулся и бросился за нею. Заливаясь смехом, они бежали по воде, отражаясь в лунном свете, вспарывая озерную гладь голыми ногами. Мягкие девичьи прелести были так близко от Хомы, что он, казалось, мог разглядеть каждую капельку на ее безупречном молодом теле.

Восторженный и возбужденный, он бежал все быстрее, а дивчина все медленнее. Забежав по пояс в воду, она замерла, стоя спиной к бурсаку.

Нагнав чаровницу, Хома жарко дыхнул ей в затылок и страстно схватил за тонкое запястье. Рука оказалась скользкой и холодной. Враз окаменев, чаровница застыла.

Хома в ужасе отпрянул: на месте, которого он коснулся, остался уродливый след. Запястье дивчины стало быстро покрываться кошмарными язвами и вонючими струпьями, которые расползались по всему телу.

Парень испуганно попятился назад.

Чаровница затряслась и медленно обернула к нему лохматую голову. Вместо прекрасного лица он увидал страшный череп, обтянутый зеленоватой гнилой кожей. В пустых глазницах резвились опарыши. Кошмарная пасть перекосилась, из нее пахнуло зловонием. Шея стала такой тонкой и хрупкой, что голова закачалась на ней в разные стороны.

Девица протянула к Хоме костлявые руки и, схватив за горло, стала душить со страшной силою. Бурсак захрипел и стал оседать, чувствуя, что не в силах противиться, не в силах даже пошевелиться.

Она сжимала горло сильнее, сильнее, наклоняя Хому к воде. Чтобы не видеть ее лица, бурсак зажмурился.

Вдруг из-за деревьев вынырнул ястреб и, вскрикнув, бросился на девицу. Усевшись на гнилой череп, он принялся долбить мощным клювом, попадая в червивые глазницы. Девица отпустила Хому, замахала костьми и, издав страшный вопль, ударилась об воду, рассыпавшись на кусочки.

Вода забурлила, и она исчезла в озере без следа. Птица недолго покружила, приглядываясь к пузырям, да и улетела восвояси.

Хома глубоко вдохнул. Виски пульсировали, голова кружилась. Он почувствовал приступ тошноты. Сделав неверный шаг, бурсак покачнулся и, потеряв сознание, погрузился под воду.

Глава VI
Старик

Очнулся Хома в тепле. Его тело пребывало в приятной неге, будто бы плыло по небу, обволакиваемое нежными облаками.

Не открывая глаз, бурсак попытался припомнить, где он, но никак не мог. По ощущениям, так хорошо ему могло быть только в утробе у матери. Или в раю. Но разве и то и другое можно припомнить?

Чувства были ни с чем не сравнимы. Его переполняли радость и блаженство, никакие тревоги не могли коснуться сознания. Совершенное счастье. Эйфория.

Широко улыбнувшись, Хома замычал от восторга и вздрогнул от звука собственного голоса. Приятная нега спала. Чудовищные воспоминания разом обрушились на него: истерзанная злыднем спина, горящий шинок, тающий скелет в лунном свете на озере… Парень инстинктивно схватился за горло и распахнул глаза.

Место было ему незнакомо и походило на душный тесный шалаш, сделанный наспех из подручных средств. В воздухе витали пряные ароматы вперемешку со зловониями, раздражающими нос. На потолке и стенах – всюду – висело оружие, много оружия: над входом в шалаш тускло блестели две добротные крепкие сабли с отделанной серебром изящной рукоятью, наверняка выполненные искуснейшим кузнецом, рядом, на горе какого-то хлама из тряпок, стояло длинное резное копье, вокруг него змеею извивалась мощная цепь, изготовленная, казалось, из необычного сплава, которого раньше Хома никогда не встречал. Также из своего угла бурсак сумел разглядеть на стене мудрено устроенную пищаль, тяжеленный меч и даже шипастый кистень (хотя Хома не был до конца уверен, что это грозное оружие называлось именно так).

«Что за странное место? – встревоженно подумал он.– Немудрено, что мне снились здесь такие дурные сны…»

В центре тесного шалаша горел костер. Над ним на распорках висел здоровенный чан с какой-то бурлящей жидкостью. Подумав, Хома решил, что такие странные ароматы разносились именно из этого чана.

У костра сидел тощий седой старик. Глаза он закатил так, что виднелись одни белки. И что-то шептал, водя руками в самой сердцевине огня.

Хома тихонько приподнялся на локтях, чтобы взглянуть, почему огонь не жалит руки старца, не принимается за его ветхие лохмотья и длинную бороду.

Вздрогнув от шороха, старик опустил руки, немного помяв их, словно остужая, и медленно положил на колени. Как будто задумавшись, он уставился на парня черными глазами с оранжевой радужкой. И вдруг тряхнул головою, рассмеялся.

– Очнулся, пан бурсак! – Резво поднявшись, он схватил глиняную миску, стоявшую подле него, и зачерпнул из чана зеленоватую жижу. Миска задымилась, старик поспешил к Хоме:

– На вот, выпей!

При близком рассмотрении, старик показался ему добрым, хоть и пах скверно, как и весь шалаш. Хома недоверчиво заглянул в дымящуюся миску. Противный резкий запах ударил в нос, он отвернулся.

– Ну же, пей,– стоя перед ним, приветливо сказал старик.– Из тебя еще не вся вода вышла.

Хома решительно отвернулся, давая понять, что не намерен этого делать.

Старец запустил длинные пальцы себе в бороду и задумчиво сощурил глаза. Буркнув что-то вроде «извини», он сделал вид, что отходит в сторону, а сам резко схватил полулежащего бурсака за подбородок, насильно открыл ему рот и, повалив на землю, стал вливать мерзкий, обжигающий губы отвар.

Задыхаясь от кипятка и возмущения, Хома замахал руками, но старик не обращал на это никакого внимания, легко удерживая его на месте. Для своих лет он оказался удивительно сильным. Или это Хома все еще был настолько слаб? Голова у него закружилась. Он почувствовал, что от смрада и мерзкого вкуса жижи его вот-вот стошнит. Отпустив его, старик ловко отскочил в сторону. В ту же секунду Хому смачно вырвало на пол шалаша тем, что он выпил, вперемешку с озерною водою.

– Вот. Теперь, кажется, все,– старик довольно ухмыльнулся и сел обратно к костру.

Был он невероятно худ и костляв, сухие коленки обтягивала тонкая кожа, ногти на руках и ногах были черны. Но по тому, как пружинисто он двигался, было видно, что он все еще силен, и, возможно, в чем-то даже даст фору прохворавшему Хоме.

Закончив изливаться, парень слабо прошептал:

– Откуда…

– Откуда я знаю, что из тебя еще не вся вода вышла? – покачиваясь у огня, продолжил старик.– Видишь ли, я кое-что понимаю в человеческом организме. Могу излечить даже смертельные болезни. А это так, глупости,– старик расхохотался и, схватив стоявшую возле огня корзину, начал перебирать сушеные травы, раскладывая их по маленьким баночкам.

На мгновение парню показалось, что старик совершенно безумен. Снова срыгнув, Хома замотал головою.

– Бр-р-р, откуда… – вяло начал он, но не сумел закончить.

– Ну что еще? – не желая отвлекаться, с досадой крякнул старик.– Откуда я знаю, что ты бурсак? Тем более философ? – не дожидаясь ответа, он продолжил: – Да чтобы это узнать, мудрости не надобно. К тому же, ты так голосил во сне, что, боюсь, я знаю даже больше, чем мне бы хотелось.

Смутившись, Хома вытер усы и оглядел стены шалаша.

– А-а-а,– догадался старик.– Тебя наверняка интересует, откуда у меня столько оружия? – Он пожевал губу, украдкой вглядываясь в Хомино лицо и словно размышляя, стоит ли делиться с ним секретом.– Ну, это не твое дело, братец,– видимо решив, что не стоит, хохотнул старик.– Одно только скажу: то оружие, что ты видишь здесь, больше не найти нигде. Его ковали для меня лучшие кузнецы или утратили в бою лучшие воины.

Похваставшись, старик с гордостью расправил плечи и оглядел стены шалаша. Хома сердито отвернулся от него.

Вдруг старик расхохотался:

– Ты считаешь, что я старый баран?!

Парень удивленно оглянулся. Старик схватился за живот:

– Думаешь, что давно бы продал это барахло и жил безбедно?

Старик зашелся таким лающим смехом, что Хоме показалось, будто он вот-вот задохнется. Наконец утерев слезы, старик шутливо пригрозил ему пальцем:

– А ты шутник! Считаешь, что умнее меня только потому, что я сижу в шалаше и вожусь с травами?!

Хома изумленно выпучил глаза:

– Кто ты?

Старик враз посерьезнел и снова уткнулся в корзину:

– Ясное дело, характерник.

– Да ну! – испугался Хома.

Пристально разглядывая сушеный цветок, старик ухмыльнулся:

– Не веришь? А ты разве не почувствовал это на себе?

Не понимая, о чем говорит старик, Хома ничего не ответил.

Забраковав очередной цветок, старик отбросил его в сторону и загадочно продолжил:

– Понравился ли тебе сон, пан бурсак? Разумеется, до тех самых пор, пока в него не вмешались твои неприятные воспоминания?

Разволновавшись, Хома откинулся на постели и стал припоминать, что слышал о характерниках. «Ведуны, владеющие магией исцеления, гипнозом… Да чего только о них ни брехали! Мол, один такой ведун мог даже менять погоду, как ему вздумается! Но это же все враки! – рассуждал он.– Так же как россказни про нечисть…»

Но, припомнив злыдня и девицу на озере, парень засомневался в том, что понимал хоть что-то в этом мире.

– Как твоя спина? – прервав его мысли, поинтересовался старик.

Хома так и подпрыгнул на постели: «И правда! Куда подевалась жгучая боль?!»

Задрав рубаху – «Откуда рубаха?» – он изумленно ощупал спину. От рваных ран остались лишь грубые борозды шрамов. Ни капельки крови. Никакой боли.

– Да как же это? – Хома изумленно открыл рот. – Вы что… и вправду?

Характерник крякнул и отложил корзину с цветами:

– Ты лучше скажи мне, как давно к тебе являются чаровницы, вроде той, на озере?

«И это знает,– решив, что сходит с ума, испугался Хома.– Неужели я и об этом во сне проболтался?!»

– Да я ж ведь тогда утонул! – в ужасе хватившись за голову, воскликнул бурсак.

– Утонул,– старик кивнул.– А ты бы предпочел, чтобы она тебя задушила?

– Нет, конечно! – не зная, что и думать, пробормотал Хома.– Но откуда ты все знаешь?! На озере никого не было! Я… я думал, это мои фантазии! – смущенно пролепетал бурсак.– Она… она же потом рассыпалась?

Старик принялся перебирать связку чего-то странного, похожего с виду на засушенные крысиные хвосты.

– Одно могу сказать, хорошенькие девчата ины действуют на тебя скверно. Надо ж, даже не удивился, что она одна посреди ночи в лесу! Что, впрочем, немудрено в твоем возрасте,– задумчиво прибавил он. – Если бы я вчера не вытащил тебя со дна озера, ты уже был бы мертв.

Слушая старика, Хома с трудом сглотнул:

– Проклятая девка, нечистая!

– Не ругайся,– характерник поморщился.– Признаться, не она, так зараженные раны на спине прикончили бы тебя. Сначала тебя бы парализовало, – спокойно вел дальше старик, словно рассуждал о погоде.– Потом ты, скорее всего, сошел бы с ума. А в конце умер бы мучительной смертью еще до того, как голод или дикие звери настигли бы тебя.

Хома с ужасом взглянул на характерника:

– Спасибо, что спасли мне жизнь!

Старик кивнул и с любопытством поинтересовался:

– Кто мог оставить тебе эти раны? Давно я такого не встречал.

Припоминая события прошедших дней, Хома заговорил, и его словно прорвало. Вскакивая от возбуждения, он рассказал старику, как в старом шинке на него напало нечто, что до этого было всего лишь уродливым горбатым котом. Как шинкарь хотел подставить его и передать ему злыдня, как Хома чудом спасся и поджег шинок, освободив Горивита и это странное чудище. Как вдруг Горивит упал замертво, а злыдень больше не пытался убить Хому и, приняв человеческую форму, заговорил с ним на понятном языке. И как в благодарность он передал бурсаку какой-то амулет.

Характерник внимательно слушал Хому, не перебивая. Местами его темные глаза с оранжевой радужкой вспыхивали то удивлением, то яростью. Когда парень закончил свой рассказ, старик задумчиво сказал:

– Сегодня утром огонь подсказал мне, что я повстречал необычного гостя. Но чтобы настолько…

– О чем ты говоришь? – возмутился Хома.– Я просто нищий бурсак! Добираюсь на кондицию, да еще и не по своей воле!

– Не слыхал я за всю свою жизнь, а пожил я немало,– характерник задумчиво потрепал бороду, как-то по-новому приглядываясь к Хоме,– чтобы злыдни людям амулеты раздаривали.

– Вот те крест, не брешу! – парень трижды перекрестился.

– Полно те,– старик добродушно кивнул.– Покажешь амулет?

– Конечно! – Хома шлепнул себя по бокам, ощупывая карманы, и только тут понял, что лежит совершенно голый, не считая покрывавшей его простыни. Застыдившись, он с горечью припомнил, что часть его одежды и сабля остались на берегу озера, а часть утопила в реке жуткая дивчина-скелет.

Старик, который всего лишь мгновение назад сидел у костра, внезапно волшебным образом возник прямо перед ним:

– Это все, что я нашел.

Изумленно разинув рот, Хома принял из его рук сверток. В нем были аккуратно сложенные шаровары, начищенные сапоги и сабля.

Не было смысла спрашивать, куда подевалась остальная одежда. Бурсак догадался, что она покоится на дне озера.

Характерник молча вышел из шалаша и вернулся с новым свертком. В нем оказались сухая и вкусно пахнущая травами Хомина рубаха и зипун.

– А мешка там не было?..– начал было он, но характерник, не дослушав, отрицательно покачал головой.

– Спасибо,– натянув рубаху, Хома пошарил в карманах шаровар и наконец нащупал холодный как лед камень. Испытав облегчение, он аккуратно подцепил его за ремешок и вытащил наружу:

– Вот он!

Покачиваясь на веревочке, зеленый камень неожиданно вспыхнул голубым светом, озарив весь шалаш.

Отпрянув в сторону, характерник прикрыл глаза. Спрятавшись в углу шалаша, старик уставился на Хому так, словно увидал у себя в палатке самого черта.

– Что такое?! – испугался парень и в ужасе отбросил амулет. Упав на землю, камень потускнел, перестав светиться.

Прокашлявшись, старик осторожно вышел из своего угла и медленно подошел к амулету. Тот снова вспыхнул голубым, но уже не так ярко.

– Интересная вещица,– взяв дорожную палку, стоящую у стены, и подцепив ею амулет, характерник протянул его Хоме.– Знаешь, ты его так не бросай. И никому не показывай. Береги его,– посоветовал старик.– Это не простой камень. Лучше надень его на шею и не снимай.

Хома с сомнением поглядел на болтающийся на палке амулет, сияющий ровным голубым светом:

– Носить его на шее? Это еще зачем?

Старик нетерпеливо потряс палкой, и бурсак снял амулет. В его ладони камень снова стал зеленым. Потерев его в пальцах, Хома спрятал амулет обратно в карман.

– Для профилактики обмороков,– хохотнул старик и, попятившись к выходу, распахнул полог шалаша.– Жди здесь. Лучше не вставай, а то поранишься еще чем-нибудь,– с усмешкой прибавил он.

Через двадцать минут, которые показались Хоме вечностью, характерник вернулся с двумя зажаренными ароматными кроликами и протянул Хоме того, что покрупнее:

– На, ешь.

– Спасибо,– поблагодарил Хома и, взяв обжигающую тушку, осторожно поднялся на слабых ногах, присев к костру подле старика.

– Куда ты направляешься? – глядя, как голодный бурсак разделывается с кроликом, поинтересовался старец.

– Я же сказал, спешу на кондицию,– чавкая, парень вытер рукавом жир, стекающий с губ.– Зажиточный пан хочет обучать двоих сыновей. Обещал знатную награду.

– Слыхал я про того пана и про тот хутор,– характерник жевал неторопливо и старательно.– Как досталось тебе это учительство?

– Дык ректор меня направил,– быстренько съев все мясо, Хома жадно взглянул на кролика в руках старика и принялся обсасывать кости.

– Врешь,– подивился старец.– Это ректор Юстиниан? На вот,– он протянул Хоме остатки своего кролика.– Почему ректор выбрал именно тебя? Ты прилежный ученик?

Хома благодарно принял угощение и зачавкал:

– Ну, честно говоря, не особливо. Я там делов натворил, ректор был на меня шибко злой… – бурсак хихикнул.– Еще вопросы странные задавал. Не понимаю, почему он вдруг меня пожалел…

– Какие вопросы? – характерник заинтересованно склонился к нему.

Хома отмахнулся.

– Да ничего интересного! Мол, владею ли я саблей,– бурсак хохотнул с полным ртом.– И всучил мне эту ржавую оглоблю…

– Да уж,– ухмыльнулся характерник.– Этим оружием разве что в носу ковырять. И то дела не будет.

– Полно,– насупился Хома и завистливо оглядел стены шалаша.– Знамо, что не как у тебя, но все же оружие. Если что, пригодится.

Характерник сделал удивленную мину:

– Пригодится, говоришь?! А что ж ты не вынул саблю там, на озере?

Хома смущенно покраснел.

– Или не разрубил злыдня пополам?! – расхохотавшись, старик двинул локтем ему под ребра.

Хома охнул, покраснел и, отбросив кости в костер, сердито отвернулся от старика.

– Ладно, не сердись,– характерник заговорил серьезно.– Все равно не помогла бы тебе твоя сабля. Против нечисти она бессильна,– пояснил старик. – Радуйся, что остался жив.

Расслабившись, Хома стал со смаком облизывать пальцы:

– Откуда она только берется, нечисть эта?

– А она всегда была,– характерник встал и направился к стене шалаша.– Просто вам раньше было не по пути.

– Это что же значит?! – парень вскочил на ноги. – Нам и нонче не по пути! Я в Святую Троицу верую!

– Это хорошо,– перебирая оружие, старик ухмыльнулся в седую бороду.

– Ты что же, смеешься надо мною?! – вспыхнул бурсак и сжал кулаки.

Старик равнодушно пожал плечами и, развернувшись, протянул Хоме изогнутую саблю, одну из двух, висевших на стене.

– На вот, возьми. А свою оглоблю оставь у меня. Хома разом остыл и так и замер с открытым ртом.

– Я не могу,– пролепетал бурсак.– Она слишком дорогая.

– Дорогая,– подтвердил характерник.– Но тебе без нее теперь никак. Главное, не забывай ею пользоваться. И, может, потренируйся.

– Не забуду,– парень благодарно принял оружие. Сабля оказалась удивительно легкой и очень острой, серебряная рукоять удобно укладывалась в руку, на ней были высечены сражающиеся ястреб и волк.

– Она что, вся серебряная?! – ахнул Хома, приглядевшись к мерцанию.

– Конечно, не вся! – усмехнулся характерник. – Немного только. Так надо против нечисти. Она боится серебра.

Хома восторженно глядел на саблю. Никогда он не обладал ничем настолько дорогим. Даже его жизнь, казалось бурсаку, стоила меньше, чем это великолепное оружие.

– Спасибо,– приложив саблю к груди, Хома низко поклонился характернику.

– Тебе пора идти,– кивнул старик.– Не то будет поздно.

– И то правда,– Хома снова поклонился.– Спасибо за все.

– Будь здрав,– характерник широко улыбнулся и обнял бурсака.– Знай, с этого момента,– серьезно прибавил старик, помахивая перед парнем грязным пальцем,– если хочешь жить, будь предельно осторожен. Амулет и саблю всегда держи подле себя.

Хома кивнул и, вынув из кармана амулет, послушно повесил его на шею. Камень вспыхнул голубым. Характерник осторожно отошел подальше. Ухмыльнувшись, Хома спрятал его под рубаху.