Текст книги "Хома Брут"

Старик засуетился, рыская по шалашу и собирая самодельный дорожный мешок с сухарями и бутылью какой-то жидкости.

– На вот,– он осторожно протянул его своему гостю.

Хома принял мешок и, поклонившись, поспешил на выход. Откинув полог, он вышел из шалаша, не глядя на старика, но чувствуя, что навсегда запомнит его.

Глава VII
Жуткая находка

Был уже вечер, когда Хома, постукивая дорожной палкой, свернул со шляха на совсем узкую тропу.

Это была даже не тропа, а утрамбованная жижа.

– Здесь можно и вовсе оставить сапоги! – пробормотал путник, ткнув палкой в слякоть.– Дальше уж лучше босиком.

Присев на камень, он снял худую обувку, подвесил ее на палку и забросил на плечо.

Кровавый горизонт подрагивал впереди. Солнце почти скрылось за деревьями, отдав последнее тепло. Воздух становился прохладным и влажным, как перед грозой.

Придерживая полы длинного зипуна, надетого для согрева, он зашлепал босыми ногами по скользкой мягкой жиже, изредка вытаскивая из-за пазухи медальон и зачем-то проверяя, не поменял ли цвет странный камень.

– Нужно поскорее отыскать хутор, пока не сделалось совсем темно,– поежившись от озноба, пробормотал Хома и пошел быстрее. Но сумрак и студеный ветер словно спешили за ним по пятам.– Как же это я так припозднился? – вздыхал он, вспоминая все произошедшее с ним накануне.– Лес давным-давно должен был закончиться! Здесь, глядишь, и волки водятся,– Хома боязливо осмотрел густой ряд деревьев неподалеку. Ему даже показалось, что он заметил там какое-то шевеление. Стараясь не думать об этом, Хома попытался представить, как хорошо ему будет, когда он наконец доберется до хутора и как следует согреется. Ежели, конечно, пан не осерчает за опоздание и не прогонит его.– Как же жрать хочется,– в животе у бурсака заурчало.

Остановившись, Хома снял дорожный мешок, чтобы проверить, может, остались хотя бы крошки от сухарей. Но оказалось, что крошки он давно уже съел. А также выпил странную жидкость, налитую в бутыль характерником, которая неожиданным образом придала ему сил, хотя на вкус была не лучше лошадиной мочи. Благодаря ей бурсак энергично прошагал верст десять в бодром настроении.

К вечеру силы снова иссякли, мешок был предательски пуст и болтался на плече бесполезным кулем. Оглядевшись, Хома увидел все те же деревья да холмы, никаких признаков хутора. По всему казалось, что он заблудился.

– Быстрее бы добраться, а то так ведь и подохнуть можно.– Хома пошарил в карманах, но ничего там не нашел, кроме пера, усыпанного табаком. Набив люльку, Хома закурил, чтобы хоть как-то заглушить голод, и зашагал быстрее.

Когда он взошел на очередной холм, впереди показалась нива с вызревающим житом.

– Значит, хутор близко! – решил семинарист и снова заторопился. Хлюп-хлюп – чавкали по грязи босые ноги. Серебряная сабля, висевшая на поясе, глухо позвякивала, напоминая Хоме о характернике и придавая храбрости.

На землю равномерно укладывались мягкие хлопья тумана, обволакивая все вокруг пеленою. Стало совсем ничего не видно.

Потеряв ориентацию, Хома встревоженно шел наугад туда, где, как ему казалось, должен быть хутор. Вокруг него чернели пугающие деревья с густыми зарослями, которые при ходьбе цеплялись за зипун, словно корявые руки лешего, не давая идти, сбивая с ног. Сучья с колючками больно искололи Хоме ноги, и он пожалел, что снял сапоги, но остановиться, чтобы надеть их, было еще страшнее.

Вдруг Хоме показалось, что он почуял запах дыма. Замерев в тумане, как слепой крот, Хома принюхался и, круто развернувшись, заторопился туда. Запах пропал. Неожиданно дымок появился снова. Он бросился уже в другую сторону. Тяжело дыша, он одолел холм и снова вышел на нивы с житом.

– Что за черт! – выругался бурсак.– Я здесь уже был! Бесовщина какая-то! – Хома вгляделся в темноту и туман. Кривые ветви деревьев склоняли над ним свои кроны, словно уродливые великаны. Вокруг стояла пронзительная тишина.– Или теперь я подошел с другой стороны? – стараясь не волноваться, парень поводил руками в воздухе и прошептал: – Эка леший меня путает! Вроде бы верно шел!

Он прислушался к тишине. Где-то далеко, словно через вату тумана, пролаяла собака. Ей ответила другая.

– Хутор совсем близко! – вскрикнув, Хома побежал. Собак он больше не слышал, только чавканье своих ног, шуршание листьев на ветру, хруст ломаемых веток да собственное тяжелое дыхание.

Где-то вдалеке раздался пронзительный женский крик. Он был таким страшным и отчаянным, какого Хома не слыхал никогда. Не зная, что делать, он замер, схватившись за саблю и трудно дыша. Внутри молниеносно разлился противный ледяной страх.

– Что же мне делать? – в отчаянии прошептал Хома.– Может, повернуть обратно? Только в какую сторону?! – он задрожал.

Где-то совсем близко завыли волки. Это стало последней каплей. Подскочив на месте, Хома бросился наутек в противоположную сторону.

Он летел быстро, не разбирая дороги, и ветки остервенело стегали его по лицу, оставляя мелкие кровавые царапины. Закрываясь свободной рукой, он то и дело подбирал намокший зипун, который беспощадно цеплялся за кустарники, и падал, падал, раня ладони и колени. Не думая о сукне, Хома с силой вырывал зипун, мечтая лишь освободиться и выбраться из этого жуткого тумана, который обступил его со всех сторон, которому, казалось, не будет конца.

Сделав очередной рывок, Хома запнулся о корягу. Расшибив палец в кровь, он ударился бровью о камень и рухнул лицом в грязь. Противная ледяная жижа забила ноздри. Палка с сапогами припечатала бурсака по голове и шлепнулась рядом.

Перевернувшись, он попробовал отдышаться. Сердце бешено колотилось о ребра, не давая вздохнуть.

Полежав так и немного успокоившись, парень поглядел наверх. Сквозь хлопья тумана виднелось бескрайнее черное небо, усыпанное яркими звездами, такое красивое, раскинувшееся над ним громадным куполом.

– Там покой,– дрожа, прошептал Хома.– Там не так холодно и мокро. И наверняка там нельзя заблудиться.

Совсем рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, послышался шорох. Хома вздрогнул и вгляделся в туман. К его ужасу, кусты действительно двигались. Принюхиваясь, к нему медленно вышел громадный черный волк с окровавленной пастью.

Оцепенев, Хома начал молиться про себя: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»

Не сводя с него глаз, зверь медленно пошел на одинокого путника. Бока волка тяжело вздымались, словно он только что гнал добычу, уши были прижаты, шерсть на загривке ощетинилась. Амулет на груди бурсака начал печь.

Охнув, Хома глянул зверю в глаза. Они были ярко-оранжевыми с золотой радужкой. Казалось, волк был болен или напуган, так медленно и осторожно он ступал. Возможно, он был ранен, но парень боялся взглянуть, боялся отвести взгляд от его глаз. Сгустки свежей крови капали с пасти зверя на траву.

Волк приблизился к неподвижному человеку и, наступив на грудь тяжелой лапой, обнюхал его. Хома сжался, стараясь не дышать. На кончик его носа капнула кровь, но он даже не подумал ее вытереть. Глаза зверя оказались очень близко. Как и обнаженные скалящиеся клыки. Хома дернулся, чтобы прикрыть горло руками, но вдруг почувствовал, как почернело сознание. Его словно окутала пустота.

Волк неторопливо убрал лапу. Не помня себя, Хома медленно поднялся с земли, оставив в грязи сапоги и мешок. Зверь не сводил с него глаз, словно удерживая своей волей, и медленно пошел в сторону кустов. Как завороженный Хома следовал за ним, не осознавая, как это глупо, ведь волк мог наброситься на него в любую секунду и растерзать. Странным образом Хома чувствовал, что этого не произойдет. Он словно стал с волком заодно и, непонятно почему, он наконец-то ощущал спокойствие.

Так шли они какое-то время, Хома не знал, как долго. Туман, царивший снаружи, как будто бы забрался и к нему в голову, лишив его чувств. Он мог только идти за раненым, хромающим волком. Куда угодно. Сколько угодно.

Сквозь туман забрезжил рассвет. Послышался крик петуха. Волк остановился и, вильнув хвостом, нырнул в кусты, оставив немого Хому стоять на пригорке перед виднеющейся впереди тропинкой к хутору.

Когда зверь исчез, Хома почувствовал странную пустоту. Десять минут простоял парень неподвижно, оборотившись на густые заросли, в которых скрылся зверь.

И вдруг, шумно вздохнув, схватился за бока, задрожал. Грудь Хомы окатило морозом. Он снова почувствовал боль израненных ног, холод мокрой одежды. И страх.

Решив, что зверь может вернуться, бурсак попятился. Его нога соскользнула, и он рухнул с пригорка. Путаясь в одежде, он безвольно катился вниз, махая на лету руками, пока не уперся во что-то мягкое.

Перекатившись через то, что его остановило, Хома забарахтался, забился, пытаясь подняться. Вскинув руки, он заметил, что они были густо вымазаны кровью, как и одежда, как и трава вокруг него. Испуганно закричав, Хома стал щупать живот и горло, чтобы понять, откуда течет кровь. Но наконец осознал, что она не его.

– Что же это? – вскрикнул ошалевший бурсак и завертелся волчком.– Чья же это…

Он увидел неподалеку жуткую картину. Светловолосый худой парубок неподвижно лежал в мятой траве, широко раскинув белые руки. Поляна была похожа на бойню: поломанные кусты и взрыхленная земля были щедро залиты кровью.

Охнув, бурсак поднялся и осторожно приблизился к парубку. Глаза мальчика были закрыты. Нагое тело и лицо покрывали царапины, следы от укусов и неглубокие рваные раны.

Упав на колени, Хома заглянул в его бледное личико. Светлые ресницы подрагивали, ноздри шевелились, грудь с тощими ребрами медленно и тяжело вздымалась. Парубок был жив.

Склонившись, бурсак бережно просунул дрожащие руки ему под спину и колени. Мальчик мотнул головою, тихонько замычал, не открывая глаз, и снова затих. Осторожно подняв парубка, который оказался легким как перышко, Хома побежал к виднеющемуся впереди хутору, в надежде, что еще не слишком поздно.

Глава VIII
Странный хутор

Хутор был большой и раскинулся широко. Постепенно разрастаясь, хата за хатой, он все больше заполнялся пришлыми козаками да местными холопами, так что назывался он хутором скорее по привычке, больше походя на маленькое село. Кроме того, обнесен он был таким добротным забором, что Хома подумал: хутор больше был похож на неприступную крепость. По всему периметру были расставлены дозорные вышки с вооруженными козаками внутри. Бережно прижимая к себе истерзанного мальчика, Хома оглядел широкие ворота, гостеприимно распахнутые настежь. В искренности гостеприимства хуторян можно было усомниться, уж больно пристально за воротами следили козаки.

С ближайшей дозорной вышки на бурсака настороженно косился хмурый усталый парень, как бы между прочим сжимающий ружье.

«Война у них, что ли?» – Хома помялся у ворот, но опасаясь за раненого мальчика, который застыл у него на руках, робко вошел.

Хома сразу догадался, что на хуторе произошла беда: уж больно хмуры и задумчивы были дворовые, починяющие рухнувшую стену хаты слева от ворот. Ни смеха, ни веселых разговоров.

Присмотревшись, Хома увидел следы разрушения. Помимо покосившейся хаты, которую словно подрубил великан, посредине, прямо перед воротами, валялась перевернутая телега, разбитая в щепки. Здоровенные бревна внутренней части забора выглядели так, будто их смяли.

«Ураган разве был? – подумал Хома, с тревогой разглядывая хутор.– Или и вправду война?»

Продолжая нерешительно стоять, бурсак мог наблюдать за трудившимися людьми, незамеченный никем, кроме смотровых, которые не двигались со своих мест.

– Недобрый знак,– прошептал он и задумался о том страшном женском крике, что услышал накануне.

Парубок на руках у бурсака застонал, нахмурив золотистые брови. Казалось, мальчик крепко спит, а проснувшись, засмеется, вскочит и побежит. Только кровавые раны на боках подсказывали Хоме, что это не так. Склонившись к мальчику, он постарался отогнать от себя дурные мысли и прошел в глубь хутора.

Неприветливо поглядев на него, два козака, старый и молодой, поблескивая саблями на поясе, подошли ближе. Разглядев лицо мальчика, они побелели от ужаса и замерли, преградив Хоме путь.

Растрепанная некрасивая баба с сальными волосами, которая остервенело терла угол хаты, тотчас подбежала к ним и прикрыла рот руками.

– Это ж паныч! – она попятилась от Хомы.– Фитиль, что с ним? – баба приблизилась к старому коза-ку, лицо которого было таким морщинистым и суровым, что походило на обветренный столетний камень.

Козак ничего не ответил, вперившись горящими ненавистью глазами в незнакомца. Глянув на старшего товарища, молодой румяный козак тоже неодобрительно поглядел на Хому.

– Шо ж вы стоите?! – Баба схватила их за рукава.– Пан… пан Авдотий! Он… он шо, мертв?!

– Я думаю, жив,– испуганно пробормотал Хома, глядя на несчастного парубка. Новость о том, что это панский сын, здорово напугала его.– Помогите скорее,– попросил он.

Баба заголосила на весь хутор и тотчас со всех сторон налетели дворовые девки и козачки. Осторожно принимая из Хоминых рук израненного нагого парубка, они, охая и причитая, понесли его прочь.

– К Вере его! – удаляясь, шептали они друг другу.– Только она поможет! Скорее, к Вере!

Когда они скрылись за хатами, козаки подступили к парню.

– Что произошло? – положив морщинистую руку на рукоять сабли, Фитиль недобро взглянул на Хому.– Кто таков?

Парень так растерялся от волнения, что стал разом отвечать на оба вопроса:

– Та ничего! Я… я бурсак из семинарии. Прибыл на кондицию, обучать сыновей вашего пана.

– Ты должен был прибыть вчера,– Фитиль недоверчиво прищурился.

– Немного припозднился,– Хома слегка попятился.– Путь был тяжелый…

– А что случилось с панычом Авдотием? – вмешался молодой козак.– Это ты его так?

Фитиль остановил его, взмахнув обветренной рукою, и с презрением поглядел на Хому:

– Как ты сумел выкрасть мальчика?!

– Да что вы! – парень замотал головою.– Господь с вами! Не крал я никого! Заплутал я, понимаете? – сняв шапку, бурсак сделал жалостливую мину.– Да еще и прихворнул. Еле отыскал ваш хутор. Когда подходил, смотрю, мальчик лежит на поляне. И вокруг все в крови. Ну, я его подхватил и скорее сюда.

– Далеко ли эта поляна? – Молодой козак с тревогой поглядел за ворота.

– Да вот здесь, за холмом,– Хома обернулся. – Пойдемте покажу!

– Не мог паныч один выйти из хутора,– Фитиль стал угрожающе поглаживать рукоять сабли.– Никак не мог!

Поглядев на саблю, парень начал креститься.

– Вот те крест! Я не знаю, как он там оказался! – Хома заискивающе зашептал: – Паныча, видать, изранили дикие звери! Я даже думаю, что это были волки… Вы видели отметины от зубов у него на боках?!

Козаки неуверенно хмыкнули.

– Человек так не может, понимаете? – в запале не унимался Хома.– Не понятно даже, как паныч остался жив,– сделав страшные глаза, пробормотал он.– Я видел одного волка неподалеку,– он замолчал, решив не рассказывать, что именно зверь привел его к хутору.

Козаки задумчиво переглянулись.

– Учитель, значит,– наконец кивнул старый козак и убрал руку с сабли.– Тебе к приказчику. Он у нас учителями занимается, да, Богданка,– хитро прищурившись, он подмигнул молодому.

Козаки расхохотались, как от удачной шутки и, отвернувшись от Хомы, побрели обратно к воротам.

«К приказчику – так к приказчику»,– Хома выдохнул облегченно и, заулыбавшись, окликнул их: – А почему учителями? У вас что, много учителей?

– Не, немного,– разрумянившись от смеха еще больше, хихикнул молодой козак.– Ты пока только пятый! – ударив себя по бокам, Богдан так и покатился.

«Как это пятый?» – удивленно подумал Хома, но уточнять стало не у кого. Козаки ушли.

– Да и ладно,– стоя посреди хутора и не зная, что делать дальше, успокоил себя бурсак.– После всего того, что со мною было в пути, мне уже ничего не страшно! И где этот приказчик? – парень зашагал по двору и подошел к двум симпатичным дивчинам, сосредоточенно отмывающим угол хаты от чего-то темно-красного, похожего на пролитое варенье из рябины.

– Как поживаете, красавицы? – окликнул он их, и дивчины разом обернулись с одинаково раздраженными лицами, но тут же вернулись к работе. Приблизившись, Хома встревоженно спросил: – Скажите, что у вас такое происходит на хуторе?

– Вы, видать, паныч, приезжий? – одна из дивчин, совсем юная и тощая, заинтересованно поглядела на парня.– Издалече?

Девка постарше, крупной масти зыркнула на нее исподлобья.

– Мой давай, нечего прохлаждаться. Еще полно работы,– поклонившись путнику, она язвительно улыбнулась: – Шли бы вы, паныч, по своим делам!

– Да что, я мешаю, что ли,– смутился Хома.– Может, вы скажете мне, кто этой ночью так пронзительно кричал? Я слышал женский голос на подходе к хутору…

Тощая дивчина от удивления обронила тряпицу и даже рот открыла. Старшая лишь покачала головою, не желая разговаривать, и быстрее заводила тряпкой туда-сюда.

С любопытством рассматривая Хому, особенно висевшую на поясе саблю с серебряной рукоятью, тонкая заговорила, краснея щеками:

– Может, померещилось вам с дороги? Кто ж по ночам кричать будет? Местные спят крепким сном.

Хома почувствовал симпатию к дивчине. Она робко набрала воздуха в грудь, оглядела Хомины волосы, скулы, нос и продолжала кокетливо:

– Давно на нашем хуторе никто не появлялся.

– Да как же это? – улыбнувшись, удивился Хома.– Козаки сказали мне, что здесь, акромя меня, аж четыре учителя!

Дивчина мотнула головою, словно что-то припоминая и наконец промолвила с досадой:

– Не понравился им наш хутор. Ушли они.

Хома насторожился:

– Это почему ж не понравился?

Дивчина потупилась, размышляя, что ответить. Придумав, она открыла было рот, но тут за их спинами раздался скрипучий голос.

– А ты больше слушай бабскую брехню! Они тебе еще не такого языками начешут! – ехидно улыбаясь, на них глядел казак с пропитым лицом. Длинный и худой, как оглобля, он подошел ближе и выпустил из люльки кольцо дыма.– Совсем распустились, тетешки! – он с досадой цыкнул на тощую бабу: – Управы на вас нет!

– Шел бы ты спать, Сивуха,– сердито обернулась дородная дивчина и тяжело поглядела на козака.– Все настроение смущаешь!

– Это вы нашего гостя смущаете,– прищурившись, Сивуха указал на бурсака люлькой.– Брешете всякое,– козак пригрозил девкам кулаком и развернулся к Хоме.– А вы, паныч, кто будете? Чай, новый учитель? – ласково проговорил он.

– Философ, Хома Брут,– представился Хома.– Прибыл из Братского монастыря по приглашению пана вашего обучать его сыновей грамматике и слову Божию.

– Хорошее дело! – Сивуха знатно затянулся и, прихватив парня за локоть, оттащил в сторону, забормотал: – Вы, как человек образованный, понимаете, что нечего слушать этих баб! Они языком мелют, что галушки лепят! Ведьмы, одним словом.

– Ну и ну! – услышав его, дородная дивчина всплеснула руками.– Мы значит, брешем?! Поглядим мы, чья правда, когда очередной учитель от вас, вояк, побежит! – она грубо захохотала и ее потные красные щеки затряслись.

Тощая засмущалась и сердито бросилась тереть стену.

– Не слушайте вы,– сквозь зубы прошипела она. – Хутор у нас хороший! Природа красивая! – она кокетливо подмигнула Хоме.– Учителя те все пьяницы были! Вы же не такой!

– Спасибо,– бурсак так и порозовел от похвалы.

– Ой-ой! – скривился Сивуха, все стараясь утащить его прочь от баб.– Только на хуторе появился петух, а вы, курицы, сразу налетели!

От этих слов тощая дивчина зарделась и охнула.

– Ах ты, какой! – дородная девица уперла руки в бока и разразилась бранью.– Врун и пьяница! Это кто ж еще налетел?!

– Цыц, курицы! – замахнулся на них козак тощим кулаком.– Ишь раскудахтались! Я не посмотрю, что вы бабы, всыплю каждой! – с этими словами он стал угрожающе вытаскивать косую саблю.

Не дожидаясь, бабы первые накинулись на него, ловко замахав грязными тряпками и приходуя Сивуху по щекам и голой спине. Козак заохал, уворачиваясь от хлестких ударов и, хохоча, стал легонько бить баб саблей по задам. Разозлившись, бабы дружно повалили козака в грязь. Началась свалка. И тут позади них прогремело грозное:

– А ну тихо!

Козак с бабами тотчас притихли. Хома от неожиданности подпрыгнул на месте.

Перед ними возник высокий и статный приказчик в богатой свитке, широких шароварах из роскошного сукна и кожаных сапогах. Строгое лицо приказчика пересекал глубокий багровый рубец, идущий от левого уха через нос до самой шеи. Густые черные брови были негодующе нахмурены.

«Как будто бы кто-то пытался разрубить его голову пополам,– подумалось Хоме,– вот только ему сил не хватило или времени…»

– Ишь раскричались тут! – тряся кулаками, громыхал приказчик.– Сивуха, я тебе устрою недельный дозор! А вы почему не работаете?!

Похватав тряпки, дивчины мгновенно возвратились к заляпанной стене.

– Сегодня ночью тебе на посту стоять! – приказчик зыркнул на Сивуху, который весь сжался, стараясь сделаться незаметным.– А ты по хутору шляешься! Иди проспись!

– Как прикажешь,– козак обиженно пожевал губу и круто развернулся. Дошагав до ближайшего сеновала, он толкнул дверь, демонстративно сбросил сапоги и завалился на сено.

– Пойдем, пан философ! – поглядев на Хому, приказчик смягчился.– Что же ты так долго? Мы заждались!

– Заплутал я по дороге,– извиняясь и робея перед грозным приказчиком, пробормотал философ.

– Плохо,– приказчик недовольно прищурился. – Ладно. Главное, что добрался. Следуй за мною.

Развернувшись, рослый приказчик зашагал широкими шагами. Придерживая полы зипуна, Хома засеменил за ним.

– Пан сотник нездоров,– не сбавляя шага, пояснил приказчик.– Встретиться покуда не может. Просил только как можно скорее приступить к занятиям.

Хома замер, удивленно открыв рот:

– Да как же это? Разве молодой паныч Авдотий нынче сможет?

Приказчик резко остановился, недовольно и задумчиво глянув на Хому:

– Что, бабы разболтали? Или Сивуха?

– О том, что случилось с панычом Авдотием? – уточнил бурсак. Приказчик хмуро кивнул.

– Нет-нет,– поспешил пояснить Хома.– Это я паныча нашел возле хутора.

На суровом, бесстрастном лице приказчика на мгновение мелькнуло выражение удивления. Сжав губы, он снова зашагал, свернул между хатами в обход центра хутора.

– Когда позовут, тогда и начнете занятия,– после недолгого молчания рассудил приказчик.– Раз пан Гаврило говорит, значит, так и надобно сделать.

Учитель поспешно кивнул. Приказчик не обратил на это никакого внимания, словно это было само собой разумеющимся.

– Поселитесь пока неподалеку. Вера вас накормит и все расскажет.

При упоминании о еде Хома очень обрадовался и глупо хохотнул в усы:

– А что, симпатичная хоть эта Вера?

Приказчик вдруг оборотился так резко, что парень налетел на него, ткнувшись лицом в грудь. Замахнувшись, тот яростно сжал кулак перед носом бурсака:

– Тронешь ее хоть пальцем – не сносить тебе головы.

Глядя на здоровенный кулак, Хома испуганно закивал. Приказчик зашагал быстрее. Парню ничего не оставалось, как покорно следовать за ним, попутно оглядываясь по сторонам.

Это был самый странный хутор из всех, что Хома когда-либо видел. Жители его были необычайно собранны и дисциплинированны. Все, кто мог держать инструменты в руках, латали крыши или укрепляли стены.

От удивления Хома не удержался и боязливо спросил, выкрикнув в широкую спину приказчика:

– А что, беспокойно здесь? Поляки набегают?

– Угу,– приказчик угрюмо кивнул, поймав испуганный Хомин взгляд.– Всякое бывает,– он смягчился и поглядел на парня с симпатией.– Да ты не тревожься! Защитим мы тебя. Твое дело малое, выполняй его, и все будет хорошо. А вот бездельников у нас не любят,– многозначительно прибавил приказчик.

Хома кивнул, понимая, что приказчик не шутит. Вглядевшись в его растерянное лицо, тот расхохотался, хлопнув по плечу:

– Ну-ну! Ты небось голодный?

Парень облизнул сухие губы.

– Сейчас,– приказчик сдержанно улыбнулся. – Сейчас будет тебе и еда, и горилка! Повезло тебе! Вера – лучшая стряпуха на хуторе! А какая у нее горилка! – приказчик мечтательно закатил глаза.– Ты такой сроду не пил!

Дойдя до окраины хутора, он остановился у небольшой мазанки с симпатичным аккуратным садиком вокруг. Окна мазанки были необычно мощными, с плотными ставнями, а двери дополнительно укреплены досками снаружи.

Неподалеку учитель приметил богатый курень сотника. Выглядел он странновато. Окна и двери, совсем не нарядные, были плотно прикрыты, возможно, даже заколочены. Курень был дополнительно укреплен, но все же было ясно, что с ним случилась беда.

Широкое крыльцо куреня треснуло пополам. Закинув поломанные доски на плечи, крепкие парубки молча выносили их, сваливая возле мощных деревьев, растущих вокруг. Другие уже чинили крыльцо.

Наблюдая эту картину, Хома нахмурился.

– Ну, пойдем,– почти ласково позвал приказчик и похлопал его по плечу. Распахнув двери мазанки, он наклонился и вошел в дверь. Не мешкая, Хома последовал за ним в темные душные сени.

Сени были сплошь уставлены бутылями, бочками и мелкими склянками из-под горилки. Аккуратно перешагивая их, они вошли в горницу.

Внутреннее убранство было не очень богатым: печь, стол, деревянные лавки. Зато в красном углу висело множество икон. На полу стояли причудливые бутыли разных форм и размеров. Витали резкие ароматы лекарств.

Приметив удивленное лицо Хомы, приказчик пояснил:

– Вера лекарка. Лучшая на хуторе.

Дверь скрипнула, вошла румяная баба с крынкой сметаны. Охнув от неожиданности, она бездонными как озера, пронзительно-голубыми глазами взглянула на молодого гостя и на приказчика и вдруг зарделась от смущения.

Бурсак мгновенно почувствовал жар, так хороша была хозяйка мазанки.

Даже на лице приказчика мелькнуло нежное выражение. Пошатнувшись, он неуклюже отошел в сторону.

– Здорова ли ты? Не притомилась? – с заботой спросил он.

Вера ласково улыбнулась приказчику, глянув из-под густых ресниц.

– Ну что ты, Ясногор. Когда нужна моя помощь, мне это в радость,– подойдя к столу, она принялась расставлять посуду.

Приглядевшись, Хома понял, что Вера, наверное, гораздо старше его и, возможно, даже старше приказчика. Но она была так мила и привлекательна, что ему было все равно. Сердце парня трепетало при каждом взгляде на нее. А в животе вязался непонятный узел, какого не бывало даже от голода. Мягким и бархатным голоском Вера попросила их:

– Присаживайтесь, милые гости. Все готово.

Хома смущенно оглядел свой пыльный зипун и обтер грязные руки о шаровары.

Враз все смекнув, Вера указала гостю на умывальник в сенях.

Ясногор тем временем не сводил с нее глаз.

– И когда ты только все успеваешь? – подивился он, разглядывая, как Вера по одному выставляет угощения на стол.

– Обычная женская работа,– Вера улыбнулась уголками губ.– Ты слишком добр ко мне.

– Ну, а как же иначе? – присаживаясь на лавку, приказчик расцвел.

Хома смущенно постоял на пороге горницы, пока Вера не пригласила его к столу. Через несколько мгновений они с приказчиком уплетали обжигающие губы сочные вареники с картошкой, которые и вправду оказались невероятно вкусными, заедая их квашеной капустой и запивая превосходной горилкой.

От усталости бурсак быстро и крепко захмелел, начал широко улыбаться, поглядывая то на суетящуюся по хозяйству Веру, то на глазеющего на нее приказчика.

– Пришел ли в себя паныч? – спросил Хома, нарушив неловкую тишину.

– Пану уже гораздо лучше,– Вера радостно кивнула.– Они с братом сейчас отдыхают.

– Оба спят? – не понял ее Хома.

Хозяйка кивнула.

– Неужто со вторым братом тоже случилась беда? – не рассчитав силу, парень брякнул чаркой о стол, пролив немного горилки.– Или… или он спит посреди дня, потому что совсем еще мал?

– Парубкам девять и десять годков,– приказчик почему-то сердито скрипнул зубами, его шрам блеснул в свете от окна.

Хома непонимающе улыбнулся.

– Ты, учитель, прислан сюда не вопросы задавать, а обучать грамматике и слову Божию! – приказчик вдруг снова стал хмурым и серьезным. Он медленно встал и, взяв кувшин с горилкой со стола, передал его подскочившей Вере. Баба послушно приняла кувшин, убрала подальше в угол и, слегка поклонившись, принялась ловко прибирать со стола. Поджав губы, приказчик наблюдал за нею и Хомой.

– Полноте, Ясногор,– с доброю улыбкою сказала Вера захмелевшему приказчику.– Учитель попался неравнодушный. Это же хорошо. Нам нужно отблагодарить его за то, что он не оставил молодого пана в беде.

Ясногор сердито замотал головой, сгоняя хмель.

– Не тревожьтесь,– Вера с теплом заглянула Хоме в глаза. Сердце парня забилось как сумасшедшее. – Просто панычи никогда не расстаются. Вот второй, Петро, и намаялся один. Они славные дети,– как-то неожиданно горько прибавила она.– Вам они понравятся.

Приказчик до хруста сжал пальцы.

– Славные,– сдавленно прошептал он.– Как и их батько.

Вера глянула на него сердито.

– Да, они трудные,– кивнула она.– Сироты, остались без матери. А пан сотник – самый мудрый и терпеливый отец,– она говорила с таким жаром и любовью, что Хома на мгновение почувствовал ревность.

– Э-эх, добрая ты! – любуясь Верой, приказчик тяжело поднялся и, подойдя к сеням, тихо прибавил: – Своих тебе пора нянчить, а не чужих!

Вера обиженно поджала губы.

– Прости, сама ты все знаешь,– Ясногор смутился.– Спасибо за угощение. Отдыхайте, пан философ! – прибавил он как-то неприветливо.—Устали с дороги.

Толкнув дверь, приказчик вышел из хаты. Молча убрав со стола, Вера мышкой поспешила прочь из горницы, тихонько зашуршав, забренчав чем-то в сенях.

Хоме очень хотелось, чтобы скромная хозяйка осталась и поговорила с ним, но он был так сыт и пьян, так утомлен с дороги, что повалился на лавку и, не расстегнув даже зипуна, мгновенно заснул.