Текст книги "Пока они спят. Фантастическая повесть"

Знакомое селение

В этом селении меня хорошо знали – я, в прошлую нашу стоянку, помогал местному колдуну изгонять порчу из жены гончара. Колдун шептал над ней заклинания, а я обложил ее капустными листьями и весь день поил капустным рассолом и кормил отрубями. Тогда из нее вышло много белых червей и она поправилась. За что гончар дал колдуну большой горшок с мукой. Тот муку оставил себе, а пустой горшок подарил нашему племени.

Вот и сейчас колдун встретил меня, как родного, поздравил с первой женой и позволил поставить кибитку во дворе своей хижины, чтобы мы не ночевали на дороге.

И всю ночь наша кибитка ходила ходуном от брачного танца. А на рассвете я подумал, что готов умереть за свою Ильчи, только бы она никогда и никуда от меня не уходила.

Утром, уже не одна коза паслась возле нашей кибитки. Рядом с ней, на тонких ножках танцевали два козленка. Разве это не чудо? Ведь я раньше сезона дождей от нее приплода не ждал!

Не успели мы перекусить, когда к нашей кибитке пришла жена гончара и пожаловалась, что колдун совсем стал старым и без меня ни одну порчу, до выхода белых червей, так ни у кого и не извел. А порченых в селении много, только у нее пятеро детей животами маются, да у младшей жены живот большой. А рожать ей рано, она мала еще, гончар ее не трогал, так, по случаю, для хозяйства взял.

Ильчи, как только поняла, что старшая женщина обратилась ко мне по делу – свистнула козу и пошла ее пасти в рощу, за дорогу. Я же стал готовить свои снадобья и инструменты и поджидать, когда проснется мой гостеприимный колдун.

Первой из хижины появилась младшая жена колдуна и швырнула мне под ноги вчерашние черствые лепешки. Странно, в прошлый раз, когда я тут был, она так ласково мне улыбалась…

Перешагнув через лепешки, я пошел с моей Ильчи пасти нашу козу с козлятами. Пусть теперь колдун сам меня дожидается. Ильчи сегодня не доила козу, она наловила в ручье раков, насобирала виноградных улиток, развела костерок, замесила из моих запасов тесто и, раскалив на углях большой горшок, пекла нам лепешки на воде, а в маленьком горшочке весело и ароматно булькала раковая похлебка. Жена, конечно, не старый Крен, но должен же я, хоть с кем-нибудь, посоветоваться.

– Особой странности тут нет – сказала Ильчи – младшая жена колдуна ревнует ко мне тебя, такого молодого и красивого и страшно досадует, что ты женился. А старый колдун вообще никчемный дурак, но пусть об этом будем знать только мы с тобой. Ничего ты в этом селении без него не делай. Слушай его внимательно, не забывай каждый раз благодарить за науку, но поступай по своему, как подскажет тебе твое чутье.

Так вкусно и сытно я не ел ни разу в жизни, хотя моя коза не давала мне повода голодать. Когда колдун разыскал меня, я сытый и довольный жизнью, сидел возле ручья и драл с ивовых прутиков лыко. Ободранные уже прутики лежали в ручье, придавленные камушком, а из тоненьких полосочек лыка Ильчи чего-то искусно сплетала. Колдун понял, что мы не дурака валяем – за извинялся. Но ему очень нужна моя помощь.

Я с радостью согласился помочь великому и могучему колдуну, только пусть моя кибитка стоит не у него во дворе, а здесь, возле ручья, и чтобы за помощь ему он со мной расплачивался не пустыми горшками, а чем-нибудь более съедобным. А то, ведь, я теперь не какой-нибудь голодранец, а женатый человек.

А во дворе колдуна уже стояла толпа народу, и по их желтым белкам глаз, было ясно, что все они живьем кормят белых червей. Старшая жена гончара уже притащила, как я ей велел, целую корзину капустных кочанов и бочку с капустным рассолом. Тут же развели костер, расстелили тростниковые циновки, уложили страждущих, я растолок в своей ступке полынное семя, колдун взял в руки бубен и мы с ним стали изгонять порчу из его соплеменников.

Ох, и трудный был день. Особенно надорвался бедняга колдун, правда, его жены усердно ему подпевали и приплясывали, но до исхода червей он не дожил, замертво упав возле опустевшей бочки капустного рассола. И, как только он испустил дух, из людей стали выползать черви. Мы с Ильчи с трудом успевали цеплять их на палки и бросать в огонь. Уже солнце запалило макушку орешника, когда все закончилось. Ко мне подошел гончар и другие мужчины селения.

– Колдун покинул нас, а где ты видел племя без своего колдуна? Осталась его хижина, его хозяйство и его жены. Детей он так и не прижил ни с одной из них. Нельзя, чтобы хижина стояла без мужчины. Нельзя и племени без колдуна. Оставайся, бери его хижину и его жен, ты нам всем нужен.

Другой бы, наверное, с радостью на такое согласился, но я им сказал, что мне нужно очиститься после тяжелой работы и подумать. Так я сказал этим почтенным мужчинам, поклонился и отправился в свою кибитку, где уже ждала меня моя Ильчи.

– Жена моя единственная, что ты мне скажешь?

– Скажу тебе я две правды: Одна правда в том, что я не видела твоей заветной пещеры и не знаю, как там возможно пережить сезон дождей, а здесь тебе предложили сухую хижину со всем добром и почетное место колдуна, которое будет кормить тебя до последнего зуба. А другая правда в том, что со всем этим ты становишься мужем еще трем женщинам, а сердце мое не сможет терпеть, если ты будешь с ними добрым и ласковым, это значит, что мира в этой хижине не жди. Я же не для того за тобой бежала по пустынным дорогам, берегла себя, прячась в канавах от встречных путников и рискуя быть съеденной придорожным зверьем, чтобы уступить первым встречным вдовам. Вот и решай, как нам быть.

И я решил. Утром пришли к нашей кибитке мужи племени, а я им и говорю:

– Добрые люди, судите сами: И трех дней не прошло, как я женился на своей первой жене. Я еще не успел насладиться ей, и она не насладилась мной. Все свободное время мы только тем и заняты, что раскачиваем нашу кибитку в брачном танце. А жены колдуна в, честь траура, должны быть утешены. Смогу ли я быть сосредоточенным, как положено колдуну? Сумею ли сохранить свою колдовскую силу в такой семье? Ищите в эту хижину другого хозяина. Три дня траура я еще побуду возле вас, а потом уйду, чтобы поспеть в надежное укрытие до сезона дождей. Пусть за эти три дня приходят к нашей кибитке все болящие, я готов каждого лечить за горсть муки, двенадцать орехов и плошку масла. Так и вы сезон дождей, авось, без колдуна перетерпите, и я сохраню свою колдовскую силу, чтобы и дальше жить своим ремеслом. После моих слов мужи ушли думать.

Дом

Думали они не долго. Я еще не успел разложить свои инструменты, для приема больных, как они уже вернулись.

– Уважаемый Шу, покажи нам место, где мы поставим тебе твою хижину.

– Пусть моя хижина будет стоять там, где стоит сейчас моя кибитка. Негоже колдуну жить посреди селения. Сколько людей, боясь пересудов, терпят боль и не идут лечиться, только бы соседи не узнали, что они больны. Здесь всегда есть чистая вода и за ручьем растет много трав, которые нужны мне для колдовства.

– О великий Шу! Разум твой светел не по годам! Не иначе, как духи наших предков привели тебя к нам. Отныне ты будешь не только лечить наших людей, но и учить наших детей, чтобы они выросли такими же мудрыми и справедливыми. А за это ты будешь получать от нас столько муки, зерен и орехов, сколько тебе понадобится, все охотники нашего селения будут делиться с тобой своей добычей.

– Нет, я не буду учить всех ваших детей. Пусть дети охотников и землепашцев остаются охотниками и землепашцами. Приведите мне самых слабых детей, которых вы приготовили для задабривания Голодной Пумы в сезон дождей, я буду готовить из них настоящих колдунов, а Голодную Пуму выследите и убейте, пока она не сожрала мою козу, а то без козьего молока я потеряю колдовскую силу. Это мое последнее слово.

Когда мужи ушли, Ильчи сказала:

– Я всегда видела в тебе своего царя, а теперь я вижу, что ты способен стать царем народа. Значит, я не зря бежала из дома отца, отказавшись от теплого очага, сытой жизни и прочной крыши над головой. Ну и отдал бы он меня седьмой женой первому стражнику уездного князя, и сидела бы я взаперти и старилась. С тобой же мы покорим целое царство. Только ты и впредь советуйся во всем со мной, даже когда я постарею, а у тебя будет много молодых и красивых жен и наложниц.

Очень скоро возле нашей с Ильчи кибитки закипела работа. Люди местного племени прикатили большие камни-валуны, развели под ними огонь и, когда камни раскалились, вылили на них огромный котел студеной воды. Самые большие треснувшие пополам камни, положили плоской стороной на четыре угла, на землю, с которой удалили предварительно весь дерн. Из остальных камней сложили очаг, обмазав его снаружи и внутри глиной с песком. Они свалили в ближайшей роще большое дерево, содрали кору и распилили его. Одного этого дерева хватило на прочный каркас моего будущего дома.

Дети

Женщины привели детей, которых племя уже приготовило для жертвы Голодной Пумы. Это были семь мальчиков, и пять девочек. Из них трое мальчиков и одна девочка были слепы, у одного мальчика оказались сросшиеся пальцы на обеих ладонях, одна девочка-горбунья, один мальчик-карлик, а остальные просто хромоножки. Вся эта ребятня была очень грязная, совершенно голая, не обученная человеческой речи, явно недокормлена и совершенно ослаблена. Ильчи их накормила, и весь день обтирала полынным соком, чистила от блох, обучая детей основным правилам здоровой жизни. Лучше всего приспособились ловить на себе и товарищах насекомых слепые дети. Я уже тогда понял, что самые способные колдуны выйдут именно из слепых детей.

Малыши быстро к нам привязались. Они были усердны и старательны, слова наши схватывали на лету и начали говорить уже на пятый день. Возраста они были одного, потому что именно после пятого сезона дождей мужчине разрешено смотреть на свое потомство. Именно в это время и происходит выбраковка, поскольку сами женщины не способны критически оценивать детей.

С нашими подопечными нам удалось успеть собрать и засушить много соломы из которой Ильчи сплела столько циновок, что их менять можно было бы каждый день на протяжении всего сезона дождей.

Дом получился сухой и теплый. Даже у старого колдуна пол был земляной, а у нас настелены струганные бревна, как в родовом святилище. И это не удивительно. Если племя уступило мне сезонную жертву Голодной Пумы, значит, они теперь верят в меня и мою силу более, чем в жадных духов сезона дождей и их коварное воплощение, Голодную Пуму. А наши приемыши более всего молились на мою козу и на двух ее неугомонных козлят. И не просто молились – они дали ей имя! И теперь коза не просто коза, а Сладкая Сиська. А козлят прозвали Прыгунья и Брыкун.

Голодную Пуму охотники выследили и убили еще за три дня до сезона дождей. Я дал им густого отвару синих грибов, в нем они вымочили наконечники своих стрел и копий. Этим отваром они еще натерли ствол дерева, об которое Пума любила точить когти. Теперь шкура Голодной Пумы лежит на моем полу и на ней играют дети.

Два слепых мальчика и девочка прозрели. Достаточно было несколько дней промывать их глаза травяным отваром, как они прояснились и заблестели. И только один мальчик остался безнадежно слепым. Но его руки видели больше, чем очи зрячих. Я дал ему имя Снег, потому, что он необычно белый, как снег с вершины горы Дзеб, и даже волосы его были невероятной белизны. Снег быстро научился определять травы. Его чутье настолько сильное, что он безошибочно мог указать, где какая трава растет. Задолго до прихода гостя, Снег мог сказать, кто к нам собирается и зачем. От него бесполезно было что-либо прятать, а хворь он узнавал, проведя рукою по человеку. Снимать боль Снег умел от рождения. И такое сокровище племя собиралось отдать на съедение зверю.

А девочку-горбунью мы назвали Куколка. Она не отходила от Ильчи ни на шаг, стараясь помогать ей во всем. С утра до вечера суетилась по хозяйству, да так проворно… Ее ручками была сшита и аккуратно починена вся одежда нашей семьи. Если другие четыре девочки все больше играли, то Куколка, просто боялась лишний раз присесть.

Не все хромоножки остались хромать. И к концу сезона дождей я вернул племени здоровых детей, оставив себе Снега, Куколку и Уткорука – так я назвал мальчишку со сросшимися пальцами, потому, что пальцы не просто были сросшимися, а их соединяли перепонки, как на лапках утки или лягушки. Я бы смог попытаться вырезать эти перепонки, но зачем? Ребенку будет больно, руки же его и так достаточно проворны. Кто знает, для чего он таким родился? А карлик перестал быть карликом и обогнал в росте всех своих сверстников. Двух же косолапых мальчишек у меня взял к себе в обучение гончар. Он сам когда-то был хорошим и быстрым охотником, но вепрь покалечил ему ногу и не дожидаясь изгнания, покалеченный охотник освоил более сподручное ремесло. За время сезона дождей мы подружились с гончаром. В сырую погоду старая рана болела, и он часто заходил в нашу хижину снять боль и полюбоваться на большого белогрудого орла, которого со сломанным крылом ребятишки подобрали за деревней, в поле. Конечно, это была их добыча, и они имели полное право свернуть птице шею, общипать и зажарить на костре. Так поступают все нормальные дети, но эти дети поступили иначе – они его вылечили и собирались отпустить в первый же солнечный день. Ильчи только смеялась:

– Эти дети все в отца своего, а отец их ты!

И кончился сезон дождей, и воссияло солнце. И вывел я всю семью свою в поле, и выпустили мы на волю белогрудого орла. Высоко взлетела большая и гордая птица. Долго кружил орел в небе, пока не упал камнем в заросли тростника, а потом вернулся, неся в когтях жирную водяную крысу, и бросил ее к моим ногам. Он еще и еще летал, принося кроликов, гусей и уток. Вернулись мы в хижину, к закату, с большой добычей. Орел же свил гнездо на макушке ивы, что склонилась над ручьем возле нашего дома, и стал там жить, зорко охраняя наше жилище от гиен, проказливых мартышек и змей.

Роды

Ильчи стала задумчивой. Я уж было решил, что она загрустила по родному дому, но Снег сказал мне:

– У нашей доброй мамы теперь стучат два сердца. Ее и той, кто придет на восьмое новолуние от сегодняшнего дня. Это будет девочка. Я сын не из вашего рода, значит, я смогу взять ее в жены, когда она подрастет.

– Эй, мальчик мой, а не рано ли ты заговорил о свадьбе? Девочка еще не пришла, да и тебе до взрослого мужа расти и расти.

– Когда к тебе, с другого конца нашего селения, собирается прийти младшая жена охотника Скорая Пятка, чтобы ты избавил ее от ночного зубного скрежета, от которого она сама плохо спит, и не дает спать никому в доме – ты же не возражаешь, что я рано об этом заговорил.

А Ильчи сказала:

– Не спорь с мальчиком. Пока наша дочь родится и вырастет, много воды утечет. Лучше подумай, как встретить и чем угостить эту несчастную женщину, младшую жену охотника Скорая Пятка.

– А что ж тут думать? Она скучает без своего единственного сына Уткорука. До зубовного скрежета по ночам скучает. А ее строптивый муж не позволяет забрать ребенка обратно, хоть я и говорил ему, что Уткорук здоров и проворен, и чем раньше он начнет приучать его к охоте, тем больше пользы для всей его семьи.

– Бедняжка жаловалась мне, что Скорая Пятка не хочет плясать на ней по ночам – боится, что она опять родит какого-нибудь Уткорука.

– Ладно, вы со Снегом тут примите ее без меня, а я схожу к Скорой Пятке и поговорю с ним по-мужски.

– А зачем с самодовольным дураком зря разговоры вести? Дай лучше женщине отвар из болотных цветочков. Плеснет она разок ему это зелье в вечернюю кашу, он до следующего новолуния сам к тебе прибежит. А вы со Снегом «поколдуете» над ним чуток и скажете, мол духи его хижины злятся на него, что он младшую свою жену больше не радует, и ее сына обратно в дом взять не хочет. Дурака убеждать – воздух даром сотрясать. Дурака только дурить и надо.

С тех пор, как мы с Ильчи встретились на дороге, и я стал ее мужем, сновидения оставили меня. И только в ночь восьмого новолуния, от того дня, как Снег предупредил, что жена моя в тяжести, я увидел сон:

Будто снова я бреду по дороге, таща за собой раздолбанную кибитку и снова встречается мне Хал, сын племени Чар с долины подножья горы Дзеб. Только теперь он не дряхлый старик, а прекрасный юноша и он сказал мне:

– Жена твоя родит, а дорога подсохнет. Коза принесет еще трех козлят. Пора чинить кибитку и отправляться дальше.

– Куда? – спросил я – Разве не прочно стоит моя хижина? Разве голодает моя семья? Разве не уважает меня это племя и я у них не в почете?

– Племя уже молится на тебя, а это значит, что обязательно есть в этом племени человек, который завидует тебе так, что жаждет твоей смерти. Оставь это племя на утренней заре, как и пришел.

Больше ничего я не успел ответить этому достовучему дервишу. Снег разбудил меня, у Ильчи начались роды. Я собрался было кликнуть повитуху, но Снег остановил меня.

– Отец, повитухе заплатили кожей и печенью гиппопотама, чтобы она навела порчу на Ильчи и того, кто родиться. Вся деревня не спит. Они ждут, когда родит Ильчи. Они очень надеются, что тогда ты уже точно останешься с ними навсегда. Но есть среди племени человек, который готов свою жизнь отдать за твою погибель, и начало твоей погибели он видит в смерти Ильчи и ее приплода. Давай сами примем роды, и пусть никто не узнает, что в эту ночь Ильчи родила.

– Снег! Сын мой названный! И ты знаешь кто это?

– Это тот, кто родную мать мою посадил на дороге, чтобы она за лепешки и соленую рыбу торговала собой. Это тот, кто сам выдал племени придорожного ребенка и убедил всех в моем уродстве, чтобы племя сочло возможным скормить меня Голодной Пуме, а теперь завидует, что я стал твоим сыном. Это страшный колдун. Он стал колдуном от злости потому, что на охоте зеленая мартышка ему прокусила яйца. С такой раной он не пошел к колдуну, а прижег рану сам, чтобы никто не узнал, что ему нельзя жениться.

– Тогда ты прав, мой мальчик, это страшный колдун! Жена моя единственная и любимая, дозволь нам, без чужих людей, помочь нашей девочке появиться на свет.

Когда Ильчи родила, в своей клети громко заблеяла коза. Я вышел помыть руки в ручье и увидел, что коза наша в клети не одна, рядом с ней стоят прекрасных три козленка. И я понял, что дервиш из сна ни в чем меня не обманул.

Неудавшееся покушение

Утром пришли ко мне женщины племени, и с ними была повитуха. – Слышали мы в эту ночь, будто младенец кричал в доме твоем. – Ошиблись вы, женщины – это кричала коза моя. Трех козлят она принесла этой ночью. – Тогда мы сядем на пороге, и будем ждать. Скоро должна родить твоя жена, и мы хотим ей помочь. – Моя жена не должна принимать помощь от той, которая отведала еще вчера печень гиппопотама. – Никто из нас не ел печень гиппопотама уже давно. Сказали и даже не смутились, только повитуха опустила глаза. Очень я боялся, что скоро проснется моя дочь и ее услышат. Но белогрудый орел подлетел и выпустил из когтей удушенную черную змею. Женщины отпрянули. Это была самая ядовитая змея, из всех змей, что водятся в округе. – Очень плохой знак – сказал я – вам теперь надо бы срочно идти по домам и до вечерней зари плести ловушки для змей. Этот орел, дух моего дома, он предупредил меня. Завтра змеи нападут на наши жилища. – Да, да – высунулся из-за моей спины Снег – этот орел еще ни разу никого не обманывал. Не то, что наша почтенная повитуха. Загляните в ее хижину, там вы найдете шкуру гиппопотама, а в котле плов из гиппопотамовой печени с диким луком. От этих слов повитуха закрыла лицо и убежала прочь. Мне эти женщины могли бы и не очень-то поверить, но слепой мальчик уже давно стал непререкаемым авторитетом среди односельчан. Когда они ушли, я сказал Снегу: – Пора чинить кибитку и собираться в дорогу. Вы, Уткорук и Куколка пойдете с нами. Жаль, конечно, такой хороший дом оставлять, но лучше жить на дороге, чем в змеином логове, где вроде бы все безобидные ужики, да только одна из них точно гадюка. До сезона дождей еще далеко и мы успеем устроиться где-нибудь в другом месте. А пока пошли собирать пожитки и придумывать нашей малышке имя. – Я уже придумал имя – ответил Снег – мою будущую жену будут звать Снежана. – Какая же она Снежана? – возразил я – она же вся черная, как я и ее мать! – Вот и хорошо – засмеялся Снег – значит, никто не сможет догадаться, как ее зовут, и наслать на девочку порчу!

Бегство

Благодаря подкинутой орлом черной змее, в селении целый день было не до нас. Но к вечернюю трапезе у костра заглянул гончар. Положение Ильчи не позволяло посторонним мужчинам входить теперь в нашу хижину. Он справился о здоровье моей первой и единственной жены, и очень удивился, что мы, вместо того, чтобы готовить ловушки для змей, чиним и снаряжаем кибитку.

– Разве так страшно это нашествие змей, что лучше всего от него бежать?

– Нет, ответил я, завтра, на утренней заре, я обману духа черных змей. Пусть он думает, что я готов принести ему в жертву свою козу и ее козлят. Только в это время никто не должен выходить из своей хижины. Мы с моей семьей дойдем до подножия хребта Дракона и на круглом плато совершим этот страшный обряд. Вы же до первой звезды сидите тихо, а потом приходите к этому ручью и принесите в жертву белогрудому орлу печень гиппопотама, которую дал повитухе звонкоголосый охотник Тар.

– А почем ты знаешь, что Тар дал печень гиппопотама повитухе? Уж не хочешь ли ты сказать, что одна из жен Тара, наконец-то, собралась рожать?

– Вот об этом ты подробненько повыспрашивай у Тара, а твои жены пусть поинтересуются у его жен и повитухи. И скажите им, что если они и впредь будут пытаться так колдовать, то их дома я поражу небесным огнем, когда они будут крепко спать, и не смогут выйти и спастись.

Гончар ушел озабоченный, а мы продолжили сборы в дальнюю дорогу.

Хорошо и просто странствовать одному, но лучше с козой. А со всем своим племенем еще лучше. Правда, если ты в этом племени не главный и на твоих руках нет жены с новорожденным младенцем, и рядом с тобою не топают еще не окрепшие, и не привычные к дороге дети из которых один слепой, другая горбатая девочка и только Уткорук ладно сбитый и крепкий парнишка. Козу нынче в кибитку не запрячь – она при козлятах. И жену, только родившую, рядом не поставить. Ее место теперь в кибитке. Да и Куколка своей походочкой вперевалочку далеко не уйдет, значит и ей в кибитке нужно место оборудовать. Вот и быть мне коренным, а Снегу и Уткоруку пристяжными. Но они дети и их помощь не велика. А съестных запасов брать придется много…

– Жена моя единственная, жена моя верная, все ли я так делаю?

– Все так, мой Шу. Если начнем голодать – будем резать козлят, но я думаю, что нам и этого не придется делать.

– Лучше бы не пришлось, потому что, если быть честным до конца, я так за свою жизнь ни разу, никого и не зарезал. Я знаю, что это неправильно, что мужчина не способный никого зарезать, не имеет право называться мужчиной…

– Ты мой мужчина, и мне другого не надо. Ты не можешь убивать, потому, что сильнее других чувствуешь чужую боль. Поэтому-то ты и хороший колдун.

Как только солнце запалило макушку ивы, что свесила свою серебристо-зеленую гриву над ручьем, я впрягся в кибитку и мы тронулись в путь. Сначала в кибитке сидела только Ильчи со Снежаной, а наша приемная ребятня шла рядом, погоняя перед собой маленькое козье стадо. Мы договорились, что впрягаться они будут только, когда придется тащиться в гору.

Вскоре за нами увязался и наш белогрудый орел. Мы ему закинули на верх кибитки корзину, вместо гнезда, которое осталось на иве и он занялся попутной охотой. Уже к полуденному зною эта корзина была полна добычи. Сердце мое радовалось – козлята останутся жить.

На полуденном привале огня не разводили, перекусили и забрались под кибитку переждать жару. Все крепко уснули, только белогрудый орел кружил в небе, зорко охраняя наш покой.

И мне опять приснился Хал, сын племени Чар с долины подножья горы Дзеб. Он сел рядом со мной на корточки и развернул шкуру убитой по моему приказу Голодной Пумы пушистым мехом к земле:

– Здесь начертан путь, по которому тебе идти дальше. Сверни с этой дороги на тропу диких буйволов и ступай, следуя начертанному, не сомневаясь.

Я проснулся. Ильчи, как раз выбралась из кибитки и вытряхивала шкуру. Я вывернул эту шкуру на изнанку и увидел на ней тот же рисунок, на который указывал мне во сне Хал, сын племени Чар. Дальше я повернул оглобли с дороги, и мы пустились в путь по тропе диких буйволов. Даже если бы я и не увидел такого сна, с дороги все равно когда-то нужно было сворачивать, хотя бы для того, чтобы не попасть в селение, в котором проживали сородичи покинутого племени, которые не должны были нас видеть.

К сумеркам добрались до маленького озера, обозначенного на шкуре еле заметной дыркой. Поставили кибитку и развели вокруг нее семь костров, чтобы отпугивать гиен и красных волков.

Уткорук, увидев озеро, аж задрожал от радости. Проворно скинув с себя одежонку, он бросился в воду. Когда он нырнул – я забеспокоился, ведь мальчик вырос там, где никто никогда не плавал, да там и негде было бы так нырять. Но он вынырнул и очень быстро выбрался на берег, вытащив за собой большую черепаху.

– Смотри, отец, какой я ловкий охотник!

– Молодец, сынок! Только мы еще не съели всех крыс и сусликов, которых нам натаскал белогрудый орел. Пусть эта черепаха пока поживет.

– Ладно, пусть поживет, я ее завтра поймаю. Там, на дне озера, светятся камни. Надо бы их собрать.

Когда Уткорук снова вынырнул, то в руках у него была наша корзина полная камней.

– Обыкновенные черные камни. Почему ты решил, что они светятся?

– Там, на дне озера они светили!

– Мальчик мой, оставь свои детские фантазии и выбрось эти камни. Нам не нужен лишний груз в дороге.

– Я сам их понесу, они легкие.

– Ты кибитку со мной потянешь, куда еще и камни таскать!

Но наступила ночь и камни из озера озарили все вокруг.