Текст книги "Капитан мародеров"

Глава 4

Шарль расположился в комнате с ещё двумя новичками, которых он видел в зале для тренировок. Вечером договорились встретиться в харчевне с де Флоком. Шарль уже ориентировался в замке и знакомую харчевню нашёл без труда. Когда же он вошёл внутрь, создалось впечатление, что он ошибся и забрёл не туда. Столы были заняты подвыпившими наёмниками, вино лилось рекой. Между столами разгуливали разряженные вульгарные девицы с полурасстегнутыми лифами, из которых призывно всем на обозрение выглядывали пышные прелести. Время от времени блудницы присаживались на колени мужчин, те похотливо заглядывали им в лиф и договаривались о цене за ночь.

Наконец в этом царстве вина и разврата Шарль заметил де Флока и его друзей. На коленях Ла Гира сидела раскрашенная девица. Выглядела она несколько приличней, чем другие, мимо которых пришлось пройти барону. Шарль догадался, что это, по всей видимости, и есть Аньез, «мозг» намечающегося предприятия. Рядом с де Флоком и Ксентрэем также сидели весёлые девицы.

– Присаживайтесь де Кастельмар, – Ксентрэй слегка подвинулся.

Его подруга, уже в сильно подвыпитом состоянии, перегнулась через Потона:

– Какой красавчик! Это и есть Шарль, молодой барон?.. Идём, я отдамся вам бесплатно, за одни ваши вишнёвые глаза!

– Уймись, Люси, веди себя прилично! – приструнил её Ксентрэй. – Живот уже торчит, а ты всё кому-то отдаться собираешься.

Люси надула губки, изображая обиду и разочарование, и тут же прильнула к своему спутнику. Девица была явно не во вкусе барона. Во-первых, не первой свежести, слишком потасканного вида, во-вторых, лицо серое и невыразительное, волосы бесцветные, неухоженные – крестьянки и то выглядели аккуратней.

Подруга Ла Гира, Аньез, белокурая чаровница с ярко-красными губами, сидя у него на коленях, также оценила внешние данные Шарля и, расстегнув пару пуговиц лифа из коричневого муслина, томно на него взглянула. Шарль натянуто улыбнулся. Как реагировать в подобных ситуациях он ещё не знал. Третья дама, видимо, подруга капитана Робера, выглядела лучше всех. Её каштановые волосы, убранные в конский хвост, были хороши и отливали медью при свете свечей. В серых глазах угадывался ум, кожа на лице, шее и в декольте-каре, гладкая и упругая, была искусно припудрена. Платье из тёмно-фиолетовой тафты, сшитое со вкусом, очевидно, местной портнихой, плотно облегало стройный стан, спадая далее красивыми складками юбки. Ясно было, что де Флок дорожит своей подругой и не потерпит соперников.

– Итак, господа, все в сборе, – сказал Ла Гир, – теперь можно всё обсудить. По сведениям Аньез, трувер Кардинале завёл очередной роман с молодой женой галантерейщика Ивре Жибо. Жибо периодически уезжает за товаром в Невер и Шалон. Завтра утром галантерейщик отбывает в Невер за парижскими чулками. Вечером Кардинале непременно посетит «верную» жену. Мы его можем встретить рано утром, когда пакостник будет спускаться из окна второго этажа, где располагается спальня. Оглушим чем-нибудь тяжёлым, мешок – на голову и задними дворами – к кузине Аньез. Её отец содержит небольшую лавку, торгует тканями. Поэтому со двора у дома есть приличная пристройка, где мы сможем разместиться с добычей. Далее кузина Аньез, Симона, передаст, написанное рукой трувера письмо, предназначенное его экономке, старой ведьме мадам Милож. В письме она найдёт распоряжение хозяина: «Выдать подателю сего тысячу золотых салю» и подпись «Кардинале».

– Нет, помилуйте! Симону втягивать не будем, – запротестовала Аньез. – У неё и так проблем в избытке из-за этого пройдохи. Ещё не хватало, чтобы её обвинили в вымогательстве! Она поможет нам во всём остальном, и хочет за это двести салю, не меньше. Я сама передам письмо мадам Милож, я знаю, как разговаривать с такими скрягами.

Все согласились с доводами Аньез. Дело обсудили и решили хорошенько отметить. Подруга Робера, Аделина, исчезла ненадолго и вернулась с молоденькой девушкой. Она была явно из крестьянок – выдавали здоровый румянец и отсутствие косметики. Её одежда также напоминала больше крестьянскую, нежели наряд горожанки: чёрный лиф на шнуровке и полосатая домотканая юбка. Девушка стеснялась, чувствовала себя скованно, видимо, ещё не в полной мере освоив ремесло шлюхи.

– Познакомьтесь, это Эмилия, моя новая подруга. Она новенькая, так что не обижайте её. Шарль, я думаю вам надо познакомиться поближе, – сказала Аделина игривым тоном.

Шарль взглянул на девушку и вспомнил свои бесконечные похождения в Кастельмаре. Ему стало жаль бедняжку. Если он продаёт за деньги свою физическую силу и навыки воина, то она своё тело. Барон подсел к девушке поближе, обнял за талию и спросил:

– Откуда ты и почему здесь?

– Рядом горы Юра, сударь, – тихо заговорила Эмилия. – Так вот я из селения горцев. Мать умерла давно, я была ещё малышкой. Отец был со мной жесток, постоянно напивался и избивал. Последний раз, пьяный, пытался меня изнасиловать! Хорошо, что мама не дожила до этого дня. Я ударила его по голове глиняным кувшином и убежала. Идти было некуда, я без денег. Из всего имущества только то, что на мне… Так я и пришла в Безансон. Аделина нашла меня умирающей с голоду, подобрала, накормила, приютила. Теперь я здесь, не будет же она кормить меня вечно. Но лучше здесь, чем в горах…

Эмилия понравилась барону. Аделина, искушённая в амурных делах, быстро смекнула, какая девушка может привлечь Шарля.

– Есть одна проблема, – смущённо сказал Шарль.

– Какая? – удивилась Эмилия. – Неужели, у вас, сударь, могут быть проблемы?

– Могут. Отсутствие денег.

– Эта проблема здесь у всех. Давно не было войны, и наёмники на мели. Разве это проблема!

– Ну, если ты так считаешь, то мы можем хорошо провести время вместе. Ты понимаешь, о чём я говорю? – вкрадчиво поинтересовался Шарль, стараясь не испугать «дебютантку», но девушка лишь согласно кивнула.

Шарль и Эмилия поднялись, собираясь уходить.

– Друг мой, вы там особо не увлекайтесь. Завтра вечером отправляемся в Бовэзи. До него часа три пути, – напомнил Ксентрэй.

Люси совершенно опьянела и как плеть висела на нём. Похоже, Поль смирился с этим обстоятельством.

Ранним утром Шарль проснулся в комнатушке новой подруги, голова болела, от выпитого вина мутило. Что происходило ночью, он припоминал с трудом. «Какую дешёвую бурду здесь пьют? Нет, лучше война, чем такая головная боль», – вяло подумал Шарль. Он посмотрел на лежащую рядом Эмилию. В постели она была скована и совершенно неопытна. Крестьянки Кастельмара гораздо темпераментнее и интересней.

Барон с трудом оделся и вышел. Добрёл до своей каморки и тут же рухнул на кровать. Хорошо, что соседи по комнате спали непробудным сном. По установленным в гарнизоне правилам с десяти утра проходили военные тренировки, так что поспать Шарлю удалось немного. Соседи уже проснулись и слонялись по комнате, не слишком заботясь о тишине. «Надо вставать, – решил Шарль. – Эти медведи всё равно не угомонятся».

День прошёл, как обычно в Безансоне: утренняя тренировка после лёгкого завтрака, обед, приведение в порядок арсенала, далее – сплошное безделье. Наёмники начинали роптать, некоторые вступали на небезопасный путь утопленного в реке де Пюи. Гарнизон Безансона порядком надоел сюзерену, но разогнать его он не решался: в военных стычках наёмникам не было равных. За обещанную добычу они штурмом возьмут что угодно. Население Бургундии завалило жалобами герцога, и у него созрел план передать своих наёмников князю Туринскому, который вёл продолжительную войну с герцогом Миланским за Гаттинару и её окрестности. Конечно, сделать это герцог собирался, что называется, lucro est[22]22
  Выгодно (лат.).


[Закрыть], для себя. Бургундия обретёт покой хоть ненадолго, мародёрство закончится, наёмники получат возможность убивать и грабить, а в Безансоне разместятся регулярные его войска.

Друзья пока не знали о решении герцога Бургундского одолжить их Туринскому княжеству, поэтому, как и планировали, вечером выехали из Безансона в Бовэзи впятером: де Флок, Ла Гир, Ксентрэй, де Кастельмар и Аньез. Через три часа они добрались до города и постучали в дверь Симоны с заднего двора. Она ждала их и тут же впустила всю компанию. Разместились в подсобном помещении, на складе. Симона быстро организовала ужин, он же – ранний завтрак. Немного отдохнув, мужчины отправились в засаду к дому галантерейщика.

Затаились за сараем, как раз напротив лестницы, приставленной к окну спальни. Ждать пришлось недолго. Окно распахнулось, показалась нога, затем другая, и вот уже Карденале торопливо спускался по лестнице. Ла Гир приготовил камень и ловко ударил трувера по голове. Тот упал без чувств. Шарль и Робер быстро засунули ему в рот кляп, натянули на голову мешок, связали и поволокли. Путь к дому Симоны был не близкий, поэт хоть пребывал без сознания и не брыкался, был весьма увесистым – сказывалась сытая и разгульная жизнь повесы. Ксентрэй и Ла Гир на всякий случай обеспечивали прикрытие. Наконец добрались до склада. Симона и Аньез, ожидая, стояли в дверях.

– Наконец-то! Мы так волновались! Заносите его, – скомандовала Симона.

Неудачливого любовника затащили в помещение и бросили на тюк с тканями. Робер вытер пот со лба:

– Упитанный трувер, ничего не скажешь! Откормили любовницы.

Карденале стал приходить в себя и задрыгал ногами. Ксентрэй надел специально приготовленную маску, дабы не быть узнанным впоследствии, снял мешок с головы трувера и произнёс:

– Досточтимый Пейре Карденале, вы обвиняетесь в совращении девиц и отказе жениться на них. Наш орден «Зашиты женской чести» приговаривает вас к смерти. Мы зашьём вас в мешок и утопим в реке.

Фиглярство Ксентрэя вызвало всеобщее веселье. Он же серьёзным голосом продолжал:

– Есть только один выход. Вы заплатите компенсацию в тысячу салю, которую мы разделим между обманутыми девушками.

Карденале с глазами полными ужаса закивал в знак согласия. Симона подала Ксентрэю перо и бумагу.

– Пишите: «Мадам Милож, приказываю, выдать подателю письма тысячу золотых салю, которые хранятся…» Кстати, где они хранятся? Я сейчас выну кляп, но если будете кричать, отрублю голову.

Карденале отрицательно замотал головой, обещая, что кричать не собирается. Ксентрэй вынул кляп.

– О, сударь, молю вас о пощаде! Я всё скажу. Золотые в кожаном мешочке, закрыты в верхнем ящике стола, в кабинете. Ключ у меня на шее. Вот, снимите. Только прошу вас, не причиняйте мне вреда! Я больше не буду менять женщин! Я женюсь, честное слово. Не убивайте меня!

– Не волнуйтесь, любезный трувер! Мы не будем лишать вас жизни, только немного укоротим ваше мужское достоинство, – сказал Ксентрэй голосом трагического актёра.

– Не-е-т, только не это! Умоляю!!! – взмолился трувер.

– Будете кричать, отрублю голову, – напомнил Ксентрэй.

Карденале рыдал, скрючившись на тюке с тканями. Робер, Шарль, Ла Гир и женщины давились от смеха, стоя за деревянной перегородкой. Симона, крайне довольная, беззвучно хлопала в ладоши. Аньез отвела её в сторону и тихо сказала:

– После того как мы получим деньги, навести его, как ни в чём не бывало, и потребуй жениться. Вот посмотришь, согласится сразу!

– Я, право, в сомнении. А нужен ли он мне?

– Опомнись, тебе-то не нужен?! О ребёнке подумай: будет незаконнорожденным. Карденале, хоть и мерзавец, зато талантливый. Деньги умеет делать из ничего, – убеждала кузину Аньез.

Симона задумалась.

Ксентрэй тем временем разрезал верёвки кинжалом, освободив трувера. Тот дрожащей рукой, currente calano[23]23
  Наспех (лат.).


[Закрыть], начал писать эпистолию для мадам Милож. После того как письмо было готово, Ксентрэй вновь связал поэта и вставил кляп.

Утром Аньез привела себя в порядок и отправилась в дом Карденале. Дверь открыла сама мадам Милож. Аньез увидела, кого и ожидала: даму в возрасте, седую, сухопарую, в тёмно-коричневом платье и накрахмаленном белом чепце.

– Доброе утро, мадам, – Аньез старалась быть предельно вежливой. – Вам письмо от господина Карденале.

Мадам Милож взяла эпистолию, прочитала и подозрительно уставилась на девицу. Аньез выдержала взгляд, мило улыбаясь.

– Следуйте за мной, – сухо пригласила старуха.

Вошли в кабинет. Экономка ещё раз смерила взглядом Аньез.

– Вот ящик в столе, но он закрыт. Надеюсь, ключи у вас есть.

– С вашего позволения, мадам, – продолжая мило улыбаться, ответила девушка и сняла с шеи ключ.

Мадам Милож фыркнула и удалилась. Аньез взяла увесистый мешочек, положила в напоясный вместительный кошель и вышла из кабинета. Мадам Милож стояла под дверью:

– Надеюсь, вы не взяли ничего лишнего.

– Не волнуйтесь, мадам, я ограничилась только золотыми.

Ла Гир ждал Аньез за углом дома. Она хлопнула по полному кошелю рукой, давая понять, что все прошло удачно.

Деньги разделили немедленно. Симоне отдали обещанные двести салю. Она осталась довольна. Ла Гир и Аньез получили двести пятьдесят салю на двоих. Ксентрэй, де Флок и де Кастельмар – по сто восемьдесят три. Оставшийся золотой решили дружно прогулять. Поздно вечером того же дня Карденале вывезли за город на дорогу, развязали, сняли с головы мешок, вынули кляп и отпустили, предупредив, что вернутся. Несчастный трувер моментально задал стрекача в сторону города.

В Безансон компания прибыла на рассвете. Утром посетили банкира-итальянца Джулиано Половичинни, восемь лет как обосновавшегося в крепости. Он давал денег в заём под грабительские проценты и принимал в рост на хранение под более скромные.

Дела банкира шли вяло: военных действий не велось давно, деньги в рост не приносили, просили только взаймы. По процентам отдавали плохо и нерегулярно. Хорошо, что была надёжная поддержка в лице коменданта гарнизона графа Луи де Монферая, который сам не брезговал услугами Половичинни на особых условиях.

Глава 5

В конце июля Луи де Монферай получил приказ от его светлости герцога Бургундского о выступлении в поход бригандов-наёмников. Бриганды должны были присоединиться к войскам виконта Марка Понтремоли в Туринском княжестве в Гаттинаре.

Наёмники ликовали. Наконец-то война! Можно будет пополнить тощие кошельки. Ни для какого другого дела мужчины не объединяются так быстро, как для убийства других мужчин. После выступления наёмников из Безансона его сразу же займут регулярные войска герцога, и в округе воцарится долгожданное спокойствие.

В крепости царило оживление, все готовились к походу. Маркитантки закупали припасы, вино, обувь, одежду и загружали в повозки. Аделина, Аньез и Люси на полученные деньги подготовили свою повозку богаче всех. Де Флок осмотрел свой бриганд. Вид, конечно, у солдат потрёпанный, но ничего, в Гаттинаре разживутся.

В Туринское княжество вступали из Лангедока. За три дня перехода по Туринской территории наёмники достигли окрестностей Гаттинары и влились в армию виконта Понтремоли.

Его войска безуспешно вели осаду уже месяц. Периодически палили из фальконетов и передвижных бомбард[24]24
  Фальконет – пушка малого калибра, стреляющая свинцовыми ядрами. Бомбарда – осадная передвижная пушка.


[Закрыть] по стенам города, но стены были сложены надёжные, и маломощная артиллерия не причиняла существенного вреда. Выход оставался один – брать Гаттинару штурмом. Но княжеские войска, состоявшие в основном из германских наёмников, энтузиазма не проявляли.

Луи де Монферай поставил Понтремоли условие:

– Виконт! Предлагаю достичь consensu[25]25
  Согласие (лат.).


[Закрыть]! Мои люди возьмут город штурмом. Потери будут большие. Но оставшимся в живых вы должны отдать город на полное разграбление. Иначе бургунды будут стоять под стенами так же, как и ваши германцы. Обещайте!

– Хорошо, – уныло кивнул тот. – Выхода у меня нет. Даю вам слово чести!

Вскоре была предпринята первая попытка штурма после предварительной артподготовки. Атака захлебнулась почти сразу же. Бургунды поняли: Гаттинара – крепкий орешек, простым наскоком её не возьмёшь. Перевязав раны и похоронив погибших, через несколько дней попытку повторили. На этот раз бургунды проявили большее упорство. Осаждённые метко отстреливались из луков, аркебуз, бландербасов[26]26
  Аркебуза – мелкокалиберное стрелковое оружие. Бландербас – крупнокалиберное ружьё.


[Закрыть] и метательных машин, атакующие сыпались со штурмовых лестниц как горох.

Потери были значительны. Бриганда отважного капитана Ла Гитэна погибла полностью вместе с командиром. Ряды наёмников существенно поредели. Среди бургундов зрело недовольство. Де Монферай прекрасно понимал: ещё два-три подобных штурма и воевать будет некому. Виконт Понтремоли берёг своих людей, предоставив бургундам свободу действий. Для него главное – взять Гаттинару. На войне всё просто, но самое простое всегда в высшей степени трудно.

После недели пребывания бургундов под Гаттинарой прибыл сам князь с личной свитой. Он возмущался положением дел, сетовал на то, что зря платит наёмникам, поскольку от них нет никакого толка. Понтремоли пытался возразить:

– Ваше сиятельство! Стены города непреступны, наши фальконеты и бомбарды бессильны перед их толщиной. И так погибла едва не половина бургундов.

– Я не желаю ничего слышать, виконт! – раздраженно отвечал де Монферрай. – Если вы не овладеете Гаттинарой через неделю, то я конфискую всё ваше имущество и земли. И поверьте, вы никогда не получите от меня ни одной инвеституры[27]27
  Инвеститура – право собственности на землю, полученная от сеньора или сюзерена.


[Закрыть].

Понтремоли был в отчаянии. Выход он видел только один – пойти на приступ вместе с наёмниками и погибнуть, чтобы избежать позора.

Капитан де Флок пребывал в удручённом состоянии: он потерял половину людей. Хорошо хоть Ла Гир, Ксентрэй и Кастельмар остались живы.

– Если так пойдёт и дальше, мы все здесь передохнем. Будь прокляты стены Гаттинары, сколько людей полегло! – возмущался де Флок. При втором штурме стрела попала ему в правый наплечник, распорола кожу плеча. Аделина меняла повязку каждый день, и рана постепенно затягивалась.

– Чтоб они рухнули, чёрт бы их побрал! – поддержал его Ла Гир. Люси протянула ему чашу вина. Он жадно припал к ней, постоянно чертыхаясь.

– Да, точно. Рухнули… А это мысль! Надо, чтобы стены рухнули… – задумался Шарль.

– Ха-ха! Тогда нам придётся ждать землетрясения, – засмеялась Аньез.

– Нет, не придётся. Я придумал! В бочку заложим порох. К ней привяжем длинный шнур. Когда бочку подкатим к воротам, шнур запалим, человек успеет убежать, и ворота взорвутся, – изложил Шарль свою идею.

Все посмотрели на него с нескрываемым изумлением.

– Задумка прекрасная! Только пока вы будете бежать к воротам, дорогой барон, вас расстреляют со стен лучники и арбалетчики. Поверьте мне на слово, вы превратитесь в мёртвого ежа, – высказался Ксентрэй.

– Слова ваши вполне благоразумны, капитан. Можно проделать это ночью, когда военные действия прекращаются. Я надену нагрудник и сервильер[28]28
  Сервильер – невысокий шлем конической формы.


[Закрыть]. В городе опомниться не успеют, как ворота разлетятся на части. В случае чего прикроете меня, отвлечёте дозорных на башнях, – Шарль говорил столь убедительно, что его план был принят безоговорочно.

Ночью, когда осаждённый город погрузился в сон, Аньез и Аделина разделись догола и в отблесках луны появились на безопасном расстоянии от дозорных лучников крепости.

Они обливали себя вином и кричали:

– Гаттинары, идите к нам! Мы бедные женщины, бургунды нам не платят, мы истосковались по сильным состоятельным мужчинам. Выпейте с нами вина!..

Дозорные чуть с башен не попадали от такого зрелища. Вдобавок к своей наготе Аделина и Аньез устроили танцы, напевая и призывно виляя бёдрами. Пока женщины развлекали осаждённых, Шарль, облачившись в латы, подкатил бочку с порохом к воротам, запалил масляный фитиль и тут же рванул в сторону. Почти сразу же раздался сильный взрыв, обломки воротин разлетелись в разные стороны, а надвратная башня рухнула. Путь в Гаттинару был свободен.

Лагерь бургундов был готов к штурму. Храбрые бриганды де Флока ворвались первыми, круша всё живое на своём пути. Храбрость – это желание жить, нередко превращается в готовность умереть. Шарль никогда не убивал людей, это сражение было для него первым. Но запах крови и близость добычи подстегнули его. Барон орудовал одновременно мечом и фальшионом[29]29
  Фальшион – специальный тесак, разрубавший кольчуги.


[Закрыть], рубя направо и налево, не отставая от де Флока, Ла Гира и Ксентрэя.

Так они оказались на центральной площади города, совершенно озверев от крови и смерти, царивших вокруг. Гаттинары были застигнуты врасплох, сопротивление их быстро ослабело. Горожане пытались спастись бегством, но гибли едва переступив порог дома. Впрочем, и родные стены не могли их защитить от грабителей, врывающихся в дома несчастных.

Де Флок сражался рядом с Шарлем, как вдруг раздался выстрел. Робер упал, опираясь на меч, попытался встать из последних сил. Пуля пробила нагрудник. Он истекал кровью.

Барон увидел бландербас, торчащий из окна второго этажа дома, и тут же бросился туда с сильным желанием изрубить стрелявшего солдата на куски. Когда он вбежал на второй этаж, то никого не обнаружил в богатой гостиной. Зато «улов» был солидный. Сдёрнув расшитую серебром скатерть со стола, собрал всё, что попалось под руку: серебряную посуду, столовые приборы, изящные часы с камина, подсвечники. Шарль обошёл все комнаты, набив полный узел красивой дорогой одеждой.

Украшения женщины обычно хранили в спальне, и барон вошёл в комнату с твёрдым намерением поживиться. Портьера на окне слегка шевельнулась. Де Кастельмар, не раздумывая, рубанул мечом. Из-за портьеры на него рухнула молоденькая девушка с рассечённой головой. Шарлю стало не по себе от вида дергающегося в агонии тела, однако он быстро оправился, вспомнив истекающего кровью де Флока, которого достал меткий выстрел умирающей. Он сгрёб украшения с туалетного столика, схватил резной ларец и с полными узлами покинул дом.

Очутившись на площади, де Кастельмар увидел страшную картину: всё пространство было усеяно трупами гаттинар – солдат и горожан, – многие из них были в ночных рубашках, красных от крови. Наёмники насиловали женщин прямо на площади. Предприимчивый подросток, явно сын какой-то маркитантки, бегал среди трупов и снимал всё ценное. Пока наёмники удовлетворяли свою похоть, он ловко вырывал серьги из ушей их жертв.

Некоторые деревянные постройки горели. Шарль поискал глазами друзей. Он заметил их в ближайшем переулке. Аделина уже перевязала Робера, и повязка на его груди набухла от крови. Он с трудом поднялся.

– Как вы, капитан? – с тревогой спросил Шарль.

– Ничего… Надо идти, а то всю добычу без нас растащат. Я смотрю, вы уже прихватили кое-что?

– Да, есть немного… В вас стреляла девчонка!

– Что вы с ней сделали? Надеюсь, использовали как положено? – попытался пошутить де Флок, но тут же закашлялся.

– Увы, не успел. Я её убил…

Капитан ничуть не удивился: убивать на войне женщин, так же как и солдат, было обычным делом.

– Это ваша первая кампания, барон, а вы проявили себя, можно сказать, как умудрённый опытом полководец. Если бы не вы, гнить нам под стенами города ещё долго, да и неизвестно, чем бы всё закончилось. – Де Флок с трудом положил руку на плечо Шарля. – Выкарабкаюсь, на мне раны как на собаке заживают.

Вскоре появились Ла Гир и Ксентрэй, тоже нагруженные добычей и в сопровождении своих довольных подруг. Люси была увешана ожерельями и цепочками. Аньез помогала Ла Гиру нести мешки с награбленным добром.

– Отличный урожай! Держите, здесь ваша доля, – Ла Гир протянул Аделине увесистый мешок. Он хлопнул Шарля по плечу. – Не зря, капитан, вы взяли барона к себе в бриганд. Он сегодня герой!

В подтверждение его слов, Аньез повесила на шею Шарля толстенную серебряную цепь.

– Барон, вам подарок от отцов Гаттинары, – шутливо сказала она. – Победителю достаётся самое лучшее!

Неожиданно на площади появились люди виконта. Они кричали:

– Да здравствует победа! Слава бургундам! Давайте, выпьем вместе!

Наёмников долго уговаривать не пришлось. Туринцы не унимались:

– Виконт Понтремоли угощает всех! Отличное туринское вино! Присоединяйтесь!

– Нам тоже не мешает выпить, как вы считаете, капитан? – спросил Ксентрэй.

– Да, мы заслужили хорошую выпивку, – подтвердил де Флок.

– Странно всё это. Я бы не пошёл с людьми Понтремоли, – задумчиво произнёс Шарль. – Не нравится мне их внимание.

– Вы просто устали. Не так ли, барон? Слишком много впечатлений на первый раз, – ободрил его Ла Гир.

– Идём, повеселимся!

Вся компания потянулась за бесплатной выпивкой. Наёмники были довольны, они тащили поживу – кто мешками, а кто узлами. Вереница бургундов стекалась к городской ратуше. Никто и не заметил, как миновали ворота ратуши и оказались во внутреннем дворе. Наёмники были сосредоточены только на веселье и бесплатной выпивке. Но бесплатный сыр, как известно, бывает лишь в мышеловке. И мышеловка захлопнулась. В первый момент никто ничего понял, пока на балконе ратуши не появился Понтремоли.

– Я – хозяин своего слова: захотел – дал, захотел – взял обратно. Я приказываю вам сложить оружие и всю добычу. В противном случае вы будете уничтожены!

Для пущей убедительности лучники на стенах ратуши натянули тетивы, а германцы навели на бургундов аркебузы. Наёмники обомлели от такого предательства и вероломства. Взять город их руками и выкинуть потом ни с чем!

– Где граф Монферрай? Подать его сюда! – раздались крики обманутых.

– Монферрай вас предал! – с явным удовольствием сообщил Понтремоли. – Он получил от меня щедрые отступные и благополучно отбыл в свою Бургундию!

Такого наёмники не ожидали, их захлестнула волна возмущения. Де Кастельмар сразу понял, что Понтремоли не шутит и, если понадобится, откроет огонь. Словом, asta est fabula[30]30
  Представление окончено (лат.).


[Закрыть].

Кому нужны наёмники, кроме них самих? Кто будет их спасать? Вряд ли светлейший герцог Бургундский будет разбираться в случившемся, он получил немало золотых пистолей за то, что предоставил опытных воинов. Но остальное – воля Божья. Да, нужно поистине ангельское терпение, чтобы быть отцом христиан!..

Наёмники в отчаянии схватились за оружие. Понтремоли отдал приказ стрелять, и толпа перед ратушей резко поредела. Де Флока и его людей спасло лишь то, что они стояли почти у ворот, а германцы стреляли в середину толпы. Люси стало плохо, она схватилась за живот. Видимо, от испуга начались схватки.

– Мои люди откроют ворота с одним условием, – как ни в чём не бывало заявил виконт: – При выходе вы сложите оружие и добычу.

Де Флок, опершись на Кастельмара, Ла Гир и Ксентрэй, поддерживающие Люси с двух сторон, Аделина и Аньез вышли из ворот одними из первых. Их тщательно обыскали, сорвали все цепи и ожерелья, отобрали добычу и оружие, не оставив ничего, отпустили. И повозки, и лошадей также конфисковали. Люси становилось всё хуже, де Флок слабел на глазах, его лихорадило. В довершение кошмара начался проливной дождь. Было впечатление, что всё против них, и новый день не начнётся никогда. Недалеко от города возле дороги стоял разрушенный храм. Компания укрылась в его развалинах.

У Люси начались преждевременные роды. Она лежала мокрая на голой земле, нечего было даже подстелить. Аделина дала ей найденную в развалинах палочку и велела стиснуть зубами.

– Тужься, ну, давай, ещё!.. – командовала Аделина.

Люси рычала как раненый зверь. Наконец совсем ослабла.

– Тужься, я вижу головку ребёнка!

Люси из последних сил сделала то, что просила Аделина. Подруга приняла ребёнка. Это оказался мальчик, но он был мёртв.

– Почему я не слышу детский крик? Что с моим ребёнком? – прошептала Люси.

– Он родился мёртвым, Люси. Извини, но я ничего не могла сделать. Такой холод и сырость убьют кого угодно.

Аньез оторвала кусок нижней юбки и завернула младенца. Люси, потеряв много крови, совершенно обессилила. Она не могла даже рыдать, по её лицу вперемешку с дождём текли слёзы.

– Потон, ведь ты не бросишь его? – наконец вымолвила Люси.

– Мы его похороним, как положено.

Могилу для младенца вызвался вырыть Шарль. Он достал кинжал из голенища сапога. Проверить сапоги германцы не догадались. Выбрав место посредине развалин, он вонзил кинжал в землю. Сняв верхний слой земли с травой, Шарль начал рыть небольшую ямку – много ли надо младенцу? Вдруг кинжал наткнулся на что-то твёрдое. Шарль решил, что это камень и вонзил лезвие чуть левее. Опять то же самое. Тогда Шарль немного отступил и вновь вонзил кинжал в землю. Кинжал постоянно попадал в нечто, и это был явно не камень.

Рядом стояла Аньез, держа младенца.

– Ла Гир, помоги барону, – позвала она.

– Что случилось, Кастельмар? – поинтересовался тот.

– Граф! Здесь что-то есть, возможно, даже интересное, – откликнулся Шарль. – Прошу вас, помогите мне снять верхний слой земли.

Ла Гир начал руками отгребать землю, которую барон ловко поддевал кинжалом. Через некоторое время показалась надгробная плита. Ла Гир и Кастельмар переглянулись, действуя всё быстрее. Наконец они очистили её полностью.

Появилось надгробие.

– «Здесь похоронен доблестный рыцарь Танкред, защитник Иерусалимского королевства. В лето 6612 года»[31]31
  Летоисчисление от божественного сотворения мира, что соответствует 1112 году от Рождества Христова. На летоисчисление от Рождества Христова перешли в 1449 году на Лозаннском Соборе.


[Закрыть], – прочитал Шарль еле различимую надпись на камне.

– Простите моё невежество, барон, но кто такой Танкред? – поинтересовался Ла Гир.

– Если мне не изменяет память, он – племянник Боэмунда Тарентского, короля Иерусалима, героя Первого крестового похода. Танкреда называли идеальным рыцарем! Он один с оруженосцем противостоял семидесяти сарацинам и остался жив. Я что-то читал по этому поводу ещё в родовом замке. От отца осталось много книг, особенно о крестовых походах. Танкред хотел умереть на родине в Нормандии, но, видимо, судьба распорядилась по-своему.

– Барон, возможно, вы хорошо помните историю крестовых походов, но, может быть, в ней сказано, какой нам прок от этой плиты? – разочарованно поинтересовался Ла Гир.

Шарль задумался.

– Полагаю, граф, прок будет. Ла Гир, сделайте одолжение, помогите мне сдвинуть плиту. Танкред был очень богат, возможно, мы найдём что-нибудь ценное. Знаете, как бывает, gutta fortunae adjuvat[32]32
  Капля везения значит больше, чем бочка ума (лат.).


[Закрыть].

Шарль разрыхлил кинжалом землю по периметру плиты и попытался её сдвинуть, Ла Гир тоже налёг. Плита поддалась, открылась чёрная пустота, Шарля и Ла Гира обдало застоявшимся запахом плесени. Они окончательно сдвинули плиту в сторону. В этот момент дождь закончился, проглянуло солнце, его лучи проникли в развалины и осветили захоронение.

Наёмники с удивлением увидели останки, облачённые в рыцарские доспехи, пострадавшие от времени.

– Дьявол, как я и предполагал, одно гнильё! – разочарованно чертыхнулся Ла Гир.

– Подождите, граф, рано отчаиваться, надо осмотреть могилу повнимательней. – Шарль спрыгнул в склеп и исчез в полумраке. Послышался металлический лязг. Аньез заволновалась. Она всё так же стояла, держа мёртвого ребёнка. Ей показалось, что барона не было вечность.

Наконец из провала появилась рука Шарля. Она сжимала нечто, похожее на длинный кожаный футляр. Через несколько мгновений барон подтянулся и вылез из склепа целым и невредимым.

– Ну, что там? – почти одновременно спросили Аньез и Ла Гир.

Шарль достал из кармана старинный хорошо сохранившийся перстень с тёмно-синим сапфиром и надел на палец.