Текст книги "Капитан мародеров"

Ольга Крючкова
Капитан мародеров

© Крючкова О.Е., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

* * *

Часть I. Солдаты удачи

Глава 1

1402 год. Франция. Гасконь.

Замок Кастельмар располагался у самого подножия Пиренеев в верхнем течении реки Гароннье. Но едва ли это сооружение можно было назвать замком. Оно представляло собой одноэтажный дом, пристроенный к башне-донжону, увенчанной машикулями[1]1
  Башня-донжон – вздымающаяся прямо из земли глухая четырёхгранная башня с зубцами наверху – машикулями.


[Закрыть]. Горел и перестраивался замок несколько раз за последние пятьдесят лет. Земли поместья были истощены, и сервы[2]2
  Сервы – крестьяне, прикреплённые к земле.


[Закрыть] вели полуголодное существование.

Виной тому была Столетняя война Англии и Франции, то затихающая на десять – пятнадцать лет, то разгорающаяся с новой безумной силой и жестокостью. Гасконь и Аквитания представляли собой лакомые кусочки как для Англии, так и для Франции. Договариваться короли не желали, а в это время гибли люди, пылали дома и урожай.

В очередную передышку Гасконь немного приходила в себя. Заново отстраивались фермы и поселения, подрастало новое поколение воинов, готовых погибнуть в очередной бессмысленной схватке с англичанами.

Войны начинают, когда хотят, но заканчивают, когда могут.

Владелец замка Кастельмар, pater familias[3]3
  Отец семейства (лат.).


[Закрыть] – барон Бертран де Баатц де Кастельмар, принимал участие во всех сражениях с англичанами за последние двадцать лет. Его тело и лицо украшало множество шрамов, отметин прошлых битв. Он был храбрым воином и достойным вассалом короля Франции Карла Шестого.

Единственное, что омрачало жизнь барона, – отсутствие наследников. Его жена, Франсуаза Монтескью, не могла иметь детей. Это печальное обстоятельство стало очевидным через десять лет супружества. Барон, человек «ferae naturae», крутого и жестокого нрава, всячески унижал свою высокородную жену.

Однажды, не выдержав изощрённых издевательств на супружеском ложе, оскорблённая Франсуаза заявила, что никогда более не позволит мужу дотронуться до неё. С тех пор почтенная чета Баатц жила по-соседски: спальня барона располагалась на первом этаже башни, баронесса же предпочитала подниматься по винтовой лестнице в свои покои этажом выше.

Встречались они за столом в трапезной, если можно так назвать помещение с дубовым столом, шкафом для посуды, шестью стульями и камином. За столом обычно молчали. Последние девять лет Франсуаза перестала реагировать на выпады мужа, с тех пор как отдалилась от него. Factum est factum[4]4
  Что сделано, то сделано (лат.).


[Закрыть].

Барон, по праву мужчины и господина, перепортил почти всех молоденьких крестьянок. Девушки исправно беременели от таких «благородных связей», что неоспоримо подтверждало несостоятельность баронессы иметь детей.

Женщина хочет много от одного, мужчина же – одного от многих.

Последним увлечением сорокадвухлетнего барона стала молодая и очень предприимчивая вдова кузнеца. Женщины живут дольше мужчин, особенно вдовы. Она была молода, двадцати семи лет от роду, в меру упитанная, полногрудая, румяная, черноволосая и крайне распущенная. Детей от кузнеца она родить не успела – спустя три года после свадьбы он умер от горячки. За последующие четыре года своего вдовства Лили, так звали прелестницу и коварную обольстительницу, не обошла вниманием ни одного мало-мальски приличного мужчину в округе. Плачущие вдовы быстро утешаются. Поговаривали, что к ней захаживал даже лекарь, и когда Лили простудилась прошлой зимой, лечил бесплатно, конечно, за соответствующие услуги с её стороны.

После полугодичной связи с бароном Лили успешно понесла ребёнка. Франсуаза знала и об этом, и обо всех других внебрачных детях барона, которых набиралось по скромным подсчётам не меньше десятка. Некоторым побочным дочерям и сыновьям исполнилось уже по пятнадцать лет.

И вот в конце августа, вечером, барон и баронесса Баатц собрались отужинать вместе. Это единственное, что они делали вместе последнее время. Франсуаза завтракала в своей комнате, в зал спускалась только к обеду. Как правило, барон на обеде отсутствовал, предпочитая лежать в объятиях Лили.

К ужину в этот раз барон Бертран явился изрядно пьяным. Он раздражённо зыркнул на свою супругу:

– А-а, достопочтенная Франсуаза, добрый вечер! – покачиваясь, плюхнулся на стул.

Служанка подала жаркое и маседуан[5]5
  Маседуан – тушёные овощи с соусом.


[Закрыть], и барон с остервенением набросится на мясо косули, разбрызгивая овощной соус и при этом злобно поглядывая на жену. Франсуаза, как обычно, не реагировала на его выходки.

Бертран же, настроенный на скандал в почтенном семействе, не унимался:

– Дорогая моя супруга, почему вы не спросите, как я провёл день?

Франсуаза поняла, что конфликта не миновать и, попыталась придать голосу спокойствие:

– И как же вы провели день, сударь?

Ответ на этот вопрос она знала заранее. Барон встрепенулся:

– Сегодняшний день, впрочем, как и все прочие дни этого года, я провёл лёжа на своей любовнице, вдове кузнеца. Лежать на ней, надо признаться, одно удовольствие. В отличие от вашей костлявой натуры, мадам, Лили в теле и очень аппетитна. А когда она разводит свои полные ножки, я тут же готов на неё запрыгнуть и предаться плотским наслаждениям.

Бертран вызывающе взглянул на Франсуазу. Она с равнодушным видом поедала желе. Скандал не получался. Барона такое положение дел явно не устраивало, он хотел окончательно унизить жену и получить максимум удовольствия за день, как физического, так и морального.

– А знаете ли вы, баронесса, что Лили в интересном положении? И, между прочим, от меня, – с гордым видом заявил Бертран.

Он сознательно наступал на больную мозоль, рассчитывая тем самым вывести холодную Франсуазу из терпения.

– Ваша Лили, Бертран, обслуживает не только вас, но и всю округу. Возможно, она в положении от конюха или плотника. По крайней мере, mater semper est certa![6]6
  Мать всегда достоверно известна (лат.).


[Закрыть] – Франсуаза имела способность к латыни и ловко употребляла острые словечки, половину из которых барон просто не понимал, досаждая тем самым любезному супругу.

Остриё попало в цель. Барон закипел, глаза застелила красная пелена:

– Да вы, сударыня, даже от конюха забеременеть не можете! Ваш живот – кладбище для всего живого! В постели вы были холодны как лягушка. Я с вами не получал никакого удовлетворения! Вы не женщина, а монашка!

Франсуаза спокойно расправилась с желе и налила в кубок вина. Бертран совершенно взбесился и заорал:

– Имейте в виду, я признаю ребёнка Лили законным, а с вами claves uxori adimere[7]7
  Развестись, дословно – отнять ключи у жены (лат.).


[Закрыть] и отправлю в монастырь! Вам там самое подходящее место!

Франсуаза прекрасно понимала, что все эти вопли – пустое, а латынь мужа как всегда ужасна и сказана невпопад. Никогда барон с ней не разведётся, а тем более не отправит в монастырь. Она – Монтескью по происхождению, и с этим её отвратительный супруг вынужден считаться. Бертран и сам всё понимал. Но в данный момент его захлестнула животная ненависть к жене:

– Ах так, любезная супруга! Вы даже не желаете ответить?!

Озверевший пьяный барон подскочил к жене, дыша перегаром ей прямо в лицо. Франсуаза не шевельнулась и стояла с гордо поднятым подбородком.

Своим спокойствием она довела супруга до бешенства, он уже не соображал, чего хотел больше – унизить её морально или надругаться физически. Барон выбрал второе. Он схватил жену и, опрокинув на стол лицом, задрал её многочисленные юбки. Франсуаза попыталась вырваться.

– Не смейте прикасаться ко мне, грубое животное! Я вас ненавижу! Отпустите! Я вам не крестьянка!..

– Неужели?! – с пьяным злорадством захохотал тот. – Лучше бы вы были крестьянкой! Я – ваш законный муж, а вы – моя венчанная жена и обязаны мне подчиняться! Вы отказываете мне в том, на что я имею полное право! Nupta virum timeat![8]8
  Да убоится жена мужа своего (лат.).


[Закрыть]

Он спустил панталоны и реализовал законное право супруга. Прислуга слышала крики и ругань благородной четы, но на них давно уже никто не реагировал. Разгорячённый вином, Бертран исполнял супружеский долг достаточно продолжительное время, стараясь при этом причинить женщине физическую боль. Франсуаза перестала кричать, задыхаясь от слёз, боли и унижения. Она думала только об одном: «Не дай бог, войдёт служанка и увидит меня в такой скотской позе!»

Сделав своё дело, Бертран неспеша оделся и отступил в сторону, поглядывая на жену. Он добился того, чего хотел – Франсуаза была унижена и растоптана. Наконец-то он показал ей, кто в доме хозяин. Барон презрительно обозрел задний экстерьер жены и, решив окончательно уничтожить её, процедил:

– Да, мадам, ваш зад ни на что не годится! Ваши тощие ягодицы, in cauda venerum[9]9
  Яд в хвосте (лат.).


[Закрыть], ободрали мне все гениталии.

Франсуаза с трудом разогнулась, одёрнула марлот[10]10
  Марлот – распашное платье от шеи, не имеющее талии.


[Закрыть] и, еле-еле переставляя ноги, молча побрела к себе в спальню. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого кошмара. Между ног всё болело, она почти на четвереньках вскарабкалась по винтовой лестнице, вползла в комнату и рухнула на постель.

Когда пришла служанка приготовить баронессу ко сну, то с удивлением застала её спящей прямо в одежде. Измученная Франсуаза заснула поверх покрывала. Всю ночь её мучили кошмары. Снился пьяный барон, насилующий её снова и снова в совершенно не допустимых для благородной дамы позах.

Франсуаза очнулась на рассвете, её трясло от приснившегося ужаса и вчерашнего унижения. С удивлением она обнаружила, что одета, а кровать не разобрана. «Будь проклят тот день, когда нас обвенчали с Бертраном в местной церкви! Будь проклята эта война, вконец разорившая Кастельмар!» – пронеслось в голове.

Она заплакала от собственного бессилия, понимая, что барон будет теперь постоянно домогаться её и издеваться всяческими способами. Замужняя женщина – это женщина, у которой прекрасное будущее позади. «Что же делать?.. Может, пойти и утопиться в Гаронне? Тогда Бертран получит долгожданную свободу и будет творить, что пожелает!.. Ну нет, я не доставлю ему такого удовольствия и найду выход, не будь я Монтескью!» – решила Франсуаза.

Неожиданно она вспомнила о ведьме Итриде, живущей неподалёку в горах. Местные девушки хаживали к ней погадать, а то и поворожить на приглянувшегося молодца. Много Итрида не брала, довольствовалась тем, кто что принесёт. Но дары были щедрые, ибо «сколько отдашь ведьме, столько и получишь».

Франсуаза освежила лицо водой из чаши для умывания, кое-как расчесала спутанные волосы, собрала их в пучок на затылке, отстегнула фрезу[11]11
  Фреза – пышный волнистый воротник, по типу испанского.


[Закрыть] от марлота – воротник впивался в горло и мешал дышать. Переодеваться не стала, лишь накинула на плечи шерстяной плащ. Потихоньку выскользнула из комнаты и, превозмогая боль, спустилась вниз. Прошла мимо спальни мужа, откуда доносился его раскатистый храп. «Грязное похотливое животное!»

Мужчины умеют ненавидеть, женщины – испытывать отвращение. Последнее гораздо страшнее.

Рассвет едва забрезжил. Было свежо и прохладно. Выйдя из замка, Франсуаза направилась в сторону гор вдоль Гаронны. Лошадь взять не решилась, после пережитого надругательства она всё равно не смогла бы ехать верхом. До хижины ведьмы добиралась часа два. Обычно крестьянские девушки проделывали этот путь за час. Но Франсуаза медленно, мелкими шажками двигалась по дороге, не в состоянии даже присесть отдохнуть, потому что вставать было нестерпимо больно.

Наконец несчастная постучала в дверь хижины и потеряла сознание. Когда очнулась, увидела, что лежит на плетёной кровати. Франсуаза никогда не видела Итриду, только слышала о ней рассказы крестьянок.

Итрида, как и положено ведьме, была сморщенной, совершенно седой старухой с крючковатым носом. Трудно было определить её возраст: может, сто лет, а может, семьдесят. Одета она была в тёмно-серый балахон из домотканого холста, на шее болталось множество амулетов из зубов, мелких косточек животных и перьев птиц.

Итрида подала Франсуазе глиняную чашу с горячим настоем каких-то трав:

– Пейте, сиятельная госпожа, этот напиток придаст вам сил. Он стар, как мир, его использовали ещё друиды[12]12
  Друиды – языческие жрецы.


[Закрыть], – проскрипела она.

Франсуаза беспрекословно взяла чашу и выпила единым духом.

– Вот и хорошо, – продолжала ведьма. – Не говорите ничего. Я знаю, зачем вы пришли. Вам сейчас плохо…

– Откуда ты знаешь? – удивилась Франсуаза. «Прислуга ничего не видела, но даже если и догадывалась, то как могла ведьма так быстро об этом узнать?»

Итрида, словно читая мысли баронессы, пояснила:

– Ваша прислуга тут ни при чём. Я долго живу на свете, чтобы отличить счастливую женщину от несчастной и от той, над которой надругался мужчина. Простите меня за прямоту, сиятельная госпожа.

Франсуаза заплакала, ничего не ответив.

– Я помогу вам, – продолжала ведьма. – Не бойтесь меня, я много чего повидала, и не с таким приходилось сталкиваться. Раздвиньте ноги, я осмотрю вас и смажу мазью. От неё всё заживёт в течение нескольких дней.

Как ни стыдно было Франсуазе, но она подчинилась. Итрида аккуратно и бережно наложила мазь, и Франсуаза почти сразу почувствовала, как по телу пошёл приятный холодок, стало легче.

– Спасибо, мне уже лучше, – прошептала она.

– Разрывы небольшие, но надо будет обработать ещё раз, – проскрипела ведьма. – Я дам вам мазь с собой. Смазывайте утром и вечером дней пять-шесть. И всё пройдёт. Поверьте мне, сиятельная госпожа. – Итрида вымыла руки в глиняной чаше, обтёрла их о холщовую тряпицу. – Через месяц скажете мужу, что вы в тяжести. А с сегодняшнего дня подсыпайте ему этот порошок в вино. Он безвреден, действует успокаивающе и отбивает у мужчин охоту к любви… Приходите ко мне в середине ноября.

– Но я бесплодна. Рано или поздно мой обман откроется, – возразила Франсуаза.

– Не откроется, сиятельная госпожа, если будете меня слушать во всём. И ребёнок у вас будет, мальчик – наследник. Ваш муж успокоится, и тринадцать лет вы проживёте в мире и согласии.

– А почему тринадцать лет? Ты уверена?

– Да. В назначенный срок барон умрёт, – подтвердила ведьма.

Франсуаза вернулась в замок. Предсказания Итриды не давали ей покоя: «В конце концов тринадцать лет нормальной семейной жизни после продолжительного кошмара – подарок судьбы. Fata viam invenient[13]13
  От судьбы не уйдёшь (лат.).


[Закрыть]».

Не изменив своим привычкам, барон отсутствовал за обедом. У Франсуазы было время добавить порошок в бочку с вином. С этого дня она решила пить только морс.

Вечером за ужином Бертран с развязным видом нагло взирал на супругу. Он явно ждал, когда она потребует объяснений по поводу вчерашнего поведения. Однако баронесса не спешила устраивать семейные разборки. Она спокойно поглощала ужин, явно наслаждаясь этим процессом.

Наконец барон не выдержал:

– Дражайшая супруга, как ваше самочувствие?

– Благодарю, барон. Вполне нормально, – коротко ответила Франсуаза.

Супружество требует самой изощрённой неискренности, какая только возможна между людьми.

– И вас ничего не тревожит? – не унимался недоумевающий барон.

– Абсолютно ничего, сударь, благодарю за заботу.

«Какая досада! Ну что за женщина, ничем её не проймёшь. Может, и сегодня повторить начатое вчера? Вот только пропущу пару-тройку стаканчиков и устрою ей “нормальное самочувствие”», – размышлял барон, отрезая кусок рыбы. После второго бокала его тело охватила сладостная истома. Затем он почувствовал лёгкость во всех членах. После третьего бокала барон вдруг понял, что устал за день и хочет спать. Он встал и неуверенной походкой отправился к себе. Через десять минут из спальни раздался оглушительный храп. Франсуаза тем временем спокойно отужинала, наслаждаясь тишиной и одиночеством.

В течение месяца барон исправно засыпал вечером после ужина. Иногда он просыпался только к обеду, выходил заспанным и взлохмаченным и прямо в таком виде садился за стол. После обеда шёл на конюшню или в овчарню и проводил там время вплоть до ужина. Каждый день повторялось одно и то же. Франсуаза была довольна: хоть какая-то передышка от унижений. Разговаривали супруги мало, есть предпочитали молча. Барон ходил унылый и невесёлый, про беременную вдову забыл совсем. Видимо, его стали посещать мысли о мужской неспособности.

Наступил подходящий момент, и Франсуаза объявила мужу за обедом с торжественным видом:

– Бертран, я хочу сообщить вам потрясающую новость.

Барон напрягся: по имени баронесса не называла его уже много лет.

– Что за происшествие, мадам, слуги что-нибудь украли?

– Отнюдь, сударь! Никто ничего не украл. Всё гораздо проще, я – в тяжести. У нас будет ребёнок.

– Что-о-о?! Откуда ему взяться?

– Бертран, я же сказала достаточно ясно. Повторяю, я беременна примерно месяц, – Франсуаза с довольным видом посмотрела на мужа. Тот сидел, открыв рот, держа ложку с бульоном около рта и не понимая, что происходит. Наконец он оправился от шока:

– Мадам, если я правильно понял, то вы не могли стать матерью в течение почти восемнадцати лет нашего супружества, а теперь что, можете?

– Да, сударь, вы правильно поняли. Теперь я могу родить вам наследника, законного де Баатц де Кастельмар, – подтвердила Франсуаза и добавила непринуждённо: – Copi a ciborum subtilitas animi impeditur[14]14
  Избыток пищи мешает тонкости ума (лат.).


[Закрыть].

Ложка выпала из рук барона и шлёпнулась в тарелку, разбрызгав бульон. Барон не решался спросить самого главного. Он отпил вина из бокала и едва не опрокинул, пытаясь дрожащей рукой поставить его на стол. Наконец бокал обрёл место, и барон поинтересовался:

– Могу ли я, сударыня, узнать имя отца вашего будущего ребёнка?

Франсуаза ожидала подобного вопроса и спокойно, не моргнув глазом, солгала:

– Вы что, любезный супруг, ослышались? Я сказала, что подарю вам законного де Баатц де Кастельмар. Божьи жернова мелют медленно, но дают превосходную муку.

Бертран опять не понял, что именно хотела сказать жена, и намеревался повторить свой вопрос. Однако Франсуаза опередила его:

– Ребёнок от вас, обожаемый супруг. Если вы помните, то месяц назад именно вы овладели мной на этом самом столе, да ещё в грубой, жестокой и извращённой форме!

Барон окончательно растерялся, не зная, что сказать и как оправдаться.

– Сударыня, я был пьян. Вы вывели меня из терпения своим высокомерием. Я не хотел, клянусь вам!

Франсуаза ликовала. Мало того, что барон поверил в беременность, он ещё и чувствует себя виноватым. Такое положение дел её очень устраивало. Ай да Итрида, ай да ведьма!

Время до середины ноября пролетело незаметно. Барон притих, на сторону не бегал, проявлял всяческое внимание к жене. Бочка вина, в которую Франсуаза подсыпала порошок, подходила к концу. Пришла пора навестить ведьму.

Как и в прошлый раз Франсуаза проснулась рано утром, оделась, взяла перстень, доставшийся от матери по наследству, и украдкой покинула замок. Утро было сырым, холодным и мрачным. Баронесса вывела лошадь из конюшни и отправилась к Итриде. Через полчаса она была около хижины. Из отверстия в камышовой крыше вился еле различимый дымок.

Франсуаза спешилась и привязала лошадь к плетёной изгороди. Дверь хижины открылась, показалась Итрида, одетая в салоп из шкуры горного козла, посеревший от времени:

– Я знала, сиятельная госпожа, что вы придёте, и ждала. Заходите, холодно сегодня.

Франсуаза вошла. В хижине было тепло, пахло дымом и травами, которые свешивались большими лохматыми пучками с деревянных стропил крыши.

– Не побрезгуйте, садитесь, госпожа. – Ведьма указала Франсуазе на деревянный табурет, больше похожий на пенёк.

– Я сделала всё, как ты сказала, Итрида. Порошок подсыпала в бочку с вином. Муж стал спокойным и уравновешенным. Замок почти не покидает. В беременность мою поверил и даже выразил сожаление о своём жестоком поступке, – отчиталась Франсуаза.

– Хорошо, всё идёт по плану. Вино в бочке кончается, не так ли? – Итрида протянула баронессе кожаный мешочек. – Вот вам ещё волшебное зелье. Здесь хватит на две бочки.

– Благодарю. – Баронесса взяла мешочек с порошком и вместо него вложила в руку ведьмы перстень. – Возьми. Это – знак признательности. В прошлый раз, к сожалению, мне нечего было тебе дать, извини.

– Не извиняйтесь, ни к чему это знатной даме. Красивый перстень. От матери, наверное, по наследству достался. – Итрида внимательно рассматривала подарок. – Мать родами умерла, у вас должен быть младший брат. Отца своего не вините в неудачном замужестве, он как лучше хотел.

У Франсуазы перехватило дыхание. Об этом не знал никто, кроме Бертрана, а он уж точно сюда не ходок. Перстень действительно был роскошный – серебряный со вставкой из редкого, терракотового граната в виде цветка.

– Заболталась я, старая, не серчайте на меня, сиятельная госпожа. Это ваш перстень мне всё поведал. – Итрида старалась говорить как можно мягче, насколько позволял скрипучий голос. – Пришлите за мной, как сроки подойдут. Барон возражать не будет.

Франсуаза попрощалась, села на лошадь и направилась вдоль реки к замку, прикидывая в уме, когда должны подойти эти самые сроки. По всему получалось, что в конце апреля.

Ноябрь быстро закончился. Франсуаза исправно подкладывала маленькую подушечку на живот, всячески подчёркивая его выпуклость широким марлотом. Она ссылалась на головокружения и тошноту, как и положено порядочной женщине в её положении. Бертран был очень озабочен здоровьем жены и, более того, – здоровьем будущего наследника. В его голове крепко засело, что должен родиться мальчик, он и мысли не допускал, что жена может разродиться девочкой.

В очередной раз, когда Франсуаза жаловалась на мнимое недомогание, барон предложил послать за лекарем. Баронесса взвилась:

– Вы хотите, сударь, пригласить ко мне этого нечестивого человека, который мнит себя лекарем?! Ему место в постели грязной девки Лили! И он будет хватать меня своими руками, которыми сами знаете что делал?! Мой стыд не позволяет мне открыто сказать, что именно! Я не приму от него ни одного лекарства!

– Франсуаза, вам нельзя так волноваться. Не ровен час, скажется на ребёнке. Прошу вас, успокойтесь. Дорогая, если вы против лекаря, больше я о нём не заикнусь, обещаю. – Барон был согласен на всё, лишь бы угодить жене.

Он даже называл жену не «мадам» или «сударыня», как все последние годы, а по имени, чем доставлял ей немалое удовольствие. Франсуаза не злоупотребляла вновь вспыхнувшими чувствами мужа, не требовала повышенного внимания, но иногда было приятно его помучить. Холодная месть приятней всего на вкус.

Через месяц баронесса привязала подушку побольше. Но возникала одна проблема – служанка, которая обычно помогала ей раздеваться, готовила ко сну и к вечернему омовению в ванной. А вдруг она заметит и проболтается? На каждый роток не накинешь платок. Однако Франсуаза вышла из положения, заказав портнихе широкие марлоты с застёжкой спереди. Причём обмерить себя портнихе категорически запретила.

И когда появились новые платья, Франсуаза вполне стала справляться сама, без служанки. Её поведение все истолковали как прихоть беременной женщины.

Наступил апрель, приближались положенные сроки. Баронесса всячески жаловалась на недомогание, боль в ногах, вызванную вынашиванием наследника. Единственное, что она позволяла служанке, так это готовить травяные ванночки для ног, снимающие боль и усталость. Всё остальное по-прежнему упорно делала сама.

Примерно за неделю до предполагаемых родов Франсуаза, лёжа на кровати, призвала мужа. Он не замедлил явиться, крайне взволнованный:

– Франсуаза, дорогая, вам плохо?

Барон, как человек многое повидавший за свою бурную жизнь, отлично понимал, что лёгкие роды бывают лишь у крестьянок, но только не у знатных женщин. Он прекрасно помнил свою мать, которая родила мёртвую девочку и металась неделю в горячке после этого. Думали, не выживет.

– О, Бертран! Не могу сказать, что хорошо. Впрочем, чем ближе к родам, тем тяжелее. Я прошу вас, Бертран, дать мне обещание.

– Конечно, Франсуаза, всё что угодно! – Желание барона иметь наследника было столь велико, что он готов был пообещать жене и невозможное, вплоть до того, что не будет изменять никогда. В библейские времена мужчина мог иметь столько жён, сколько в состоянии содержать, и барона до сего времени такое положение дел устраивало. Но всё течёт, всё меняется.

– Тогда обещайте, что пошлёте за Итридой – ведьмой, которая живёт в горах, в верховьях Гаронны. Говорят, она хорошая повитуха. У меня слишком поздние роды, я могу не разродиться. Тогда и я, и ваш наследник уйдём в мир иной вместе, оставив вас одного.

– Обещаю! Если вы считаете её хорошей повитухой, я просто не смею возражать.

Барон сдержал обещание. Как только баронесса «почувствовала» малейшие схватки, он сразу же отправил за ведьмой телегу. Через два часа появилась Итрида, несколько располневшая со времени последней встречи с баронессой. Одета она была в серый широкий шерстяной балахон и неизменно увешана амулетами на все случаи жизни. Итрида с трудом слезла с телеги и вразвалочку вошла в замок. Служанки при её появлении испуганно шарахнулись кто куда.

Итриду встретил сам барон:

– Если поможешь баронессе, я щедро тебя награжу.

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я принимала поздние роды. Всё будет в порядке. Только прошу в спальню к баронессе не входить, мне не мешать. Если что понадобится, позову служанок.

Она с важным видом, тяжело дыша, начала подниматься по винтовой лестнице. Вошла в спальню, плотно закрыв за собой дверь.

– Итрида! Наконец-то ты здесь, – разволновалась баронесса.

– Всё хорошо, сиятельная госпожа, всё идёт по плану. Смотрите, какой подарок я вам принесла.

Ведьма распахнула свой широченный балахон, и сразу стало ясно, для чего он понадобился. Под животом у неё, словно в люльке, висел привязанный тёплой шерстяной шалью спящий младенец. Итрида развязала шаль и положила его рядом с Франсуазой на кровать. Мальчик был крохотный, ещё сморщенный, видимо, рожденный на днях.

– Вот ваш сын, сиятельная госпожа. Наследник замка Кастельмар. Красавчик, правда?

Франсуаза, погладив малыша по крохотной головке, разрыдалась. С этими слезами вытекли все скопившиеся за долгие годы обиды и напряжение.

– Да, малыш необыкновенно хорош. Я назову его Шарль, в честь своего отца, – произнесла баронесса, всё ещё всхлипывая. – Итрида, а почему он спит так крепко?

– Не волнуйтесь, госпожа, так надо. Я дала ему несколько капель сонного отвара. Ребёнок проспит ещё часа четыре. Мы же с вами за это время должны родить, – ведьма хрипло хихикнула. – Вы готовы?

– Да! Что я должна делать? – Баронесса согласна была даже стоять на голове, если Итрида велит это сделать.

– Стоните как можно громче, потом кричите. Пусть все слышат как вам тяжело и больно.

Баронесса вошла в роль. И стонала с удовольствием, представляя, будто рожает на самом деле. Барона пот прошиб от криков жены, но больше всего он волновался за наследника: «Господи, пусть Франсуаза умрёт, но только не ребёнок!»

Минуло четыре часа. Ребёнок открыл глаза, посопел и сделал движение языком, ища сосок груди, он был явно голоден. Итрида специально его заранее не покормила, чтобы при пробуждении младенец кричал погромче, а все обитатели замка таким образом услышали бы «первый крик» новорожденного.

– Кричите, госпожа! Кричите изо всех сил, – приказала ведьма.

Франсуаза послушно издала чудовищный вопль. В этот момент ребёнок окончательно проснулся от криков «матери» и, пронзительно завопив, настойчиво потребовал пищи. Ведьма взяла малыша и облила его головку кровью кролика, которую предусмотрительно принесла с собой в кожаном бурдюке. Затем перепачкала кровью простыни и рубашку Франсуазы и выставила на видное место чашу с «детским местом», извлечённым из глубокого кармана балахона. В качестве «детского места» она использовала разорванный бычий пузырь, который тоже обильно смазала кровью, то же самое она проделала и со своими руками. Для пущей убедительности испачкала свой балахон и спрятала бурдюк в его бездонном кармане.

Положив младенца на живот баронессы, Итрида открыла дверь и громогласно приказала:

– Тёплой воды и пелёнки, быстро!

Тут же появилась служанка со всем необходимым, тёплую воду постоянно меняли и держали наготове. Одна из служанок помогала Итриде обмыть «новорожденного», другая меняла бельё баронессе. В такой суете и радости служанка, меняющая рубашку баронессе, не заметила, что живот её гладкий и упругий, каким не может быть у только что родившей женщины.

Девушка, обмывавшая мальчика, приговаривала:

– Какой крепыш, истинный барон Кастельмар! А что это на предплечье мальчика? Смотрите!

– Что там может быть, – «удивилась» ведьма.

– Какое-то странное родимое пятно в форме восьмиконечной звезды.

– Да, звезда! Этот знак даётся свыше и означает, что мальчик отмечен богатством и удачей. Он ещё покажет себя в жизни, вот увидите, – важно предрекла ведьма, делая вид, что рассматривает родимое пятно.

Ребёнка обмыли и завернули в пелёнки. Он не унимался, требовал молока.

– Нужна кормилица, – обратилась Итрида к одной из служанок. – У баронессы нет в груди даже молозива. Значит, молока не будет. Ничего не поделать: возраст! Да, и приготовьте бутылочку тёплого коровьего молока с соской. Вот возьмите, – ведьма вручила девушке самодельную соску из тонкой кишки кролика. – Как следует промойте её в тёплой воде.

В дверях появился счастливый pater familias. Итрида поднесла к нему ребёнка:

– Мальчик, ваше сиятельство. Как я и обещала, всё закончилось удачно.

Барон посмотрел на сына, потом на жену и прослезился. Он погладил мальчика по головке, покрытой тёмными волосиками, поцеловал его в крошечный носик и подошёл к жене:

– Благодарю вас, Франсуаза, за сына! Я слышал ваши стоны, нелегко он достался.

Барон сдержал слово и щедро одарил Итриду. Она получила пять золотых монет и осталась очень довольна.

В поместье был объявлен праздник в честь счастливого рождения наследника и выпито огромное количество вина.