Текст книги "Ковчег Могущества"

Именно поэтому о причислении эрпатора Верховным жрецом Элефантины к земному воплощению бога Гора судачил уже – по прошествии суток – весь Инебу-Хедж от мала до велика. И именно поэтому Тутмоса, спускавшегося в окружении свиты по сходням «Баат», встречала на пристани огромная толпа любопытных, жаждущих воочию лицезреть на нем Золотой доспех самого Гора.

Знатные девушки, разодетые в пух и прах, вообще прибыли на пристань в сопровождении компаньонок задолго до прибытия «Маат», лелея в душе надежду, что могущественный наследник обратит на них свое божественное внимание. А почтенные столичные матроны, возмечтавшие пристроить своих дочерей в гарем эрпатора, щедро осыпали его путь лепестками роз вплоть до тех пор, пока он не сел в специально присланный за ним паланкин и не отбыл в окружении свиты и маджаев-телохранителей во дворец.

Польщенный столь многолюдной и доброжелательной встречей соотечественников, Тутмос и предположить не мог, сколь противоположный прием ожидает его в родительском доме…

* * *

Едва эрпатор покинул пересекший дворцовые ворота паланкин, дабы размяться и пройтись пешком, как недавняя его эйфория сменилась чувством безмерного удивления: в главной дворцовой галерее, изобилующей обычно снующими взад-вперед придворными сановниками, царили непривычные тишина и пустота. Прошествовав в главный зал дворца, Тутмос уже насторожился: здесь тоже было пугающе тихо и безлюдно.

– Что случилось?! – громко крикнул он, нарочито демонстративно нарушая давящую тишину. – Если во дворце траур, то кто же тогда, позвольте узнать, ушел в царство Осириса, покинув сей бренный мир? И почему отсутствует на посту Главный дворцовый распорядитель?

Надеясь услышать хоть что-то вразумительное от следовавшего за ним Камоса, эрпатор оглянулся и замер в изумлении: доверенный сегер таинственным образом куда-то исчез. В тот же момент из-за стилизованных под лотосы колонн приемного зала раздались приглушенная возня и слабый вскрик, и четыре подоспевших телохранителя плотно окружили эрпатора, готовясь отразить любое возможное нападение. Не успел Тутмос осознать, что происходит, как в зале появился отряд дворцовой стражи, возглавляемый Джером.

– Наконец-то, Джер! – воскликнул эрпатор с радостью, ибо всегда испытывал к начальнику стражи добрые чувства. – Может быть, хоть ты объяснишь мне, что здесь случилось? Куда все подевались – я не вижу даже прислуги?! И что я должен думать о странном исчезновении Камоса?…

Неожиданно Джер, на лице которого не дрогнул при встрече ни один мускул, холодно и жестко отчеканил:

– Прости, эрпатор, но я должен разоружить тебя. Таков приказ фараона!

– Разоружают преступников! – вскипел Тутмос. – В чем, интересно, обвиняет меня фараон?! Я хочу видеть его немедленно!

Обнажив меч, он решительно шагнул вперед, однако дворцовые маджаи – по знаку начальника – тут же бросились на эрпатора и его свиту и, пользуясь численным превосходством, разоружили их в считанные секунды.

– Я лишь выполняю приказ солнцеподобного правителя, – отвел глаза в сторону Джер. – Следуй за мной, эрпатор!

Тяжело дыша, Тутмос повиновался.

Несмотря на то что мысли в голове нещадно путались, по прошествии нескольких залов и галерей он понял, что Джер направляется к его покоям. Забрезжила слабая надежда: сейчас он увидит Нитоприс и получит от нее хоть какие-то объяснения происходящему кошмару. Однако супруга, вопреки ожиданиям Тутмоса, отнюдь не бросилась к нему с жаркими объятиями – напротив, поспешила укрыться в своих покоях. Суровые дворцовые стражники молча ввели эрпатора в его покои и плотно затворили за ним дверь.

«О, великий Ра! Что все это значит?! – мысленно воскликнул Тутмос в смятении. – Неужели Фарбис оказалась права и козни завистников опередили меня?…»

Слегка отдышавшись, он огляделся: стол был заставлен изысканными яствами, небольшой бассейн – наполнен свежей ароматической водой, туалетная комната сияла чистотой, поперек ложа лежали две чистые туники тончайшего хлопка. Судя по всему, это означало, что ему уготовано провести здесь, в полной изоляции, довольно длительный период времени.

Есть не хотелось – аппетит от подобного приема пропал напрочь. Сняв Золотой доспех и скинув несвежую дорожную тунику, Тутмос погрузился в бассейн, и аромат исходящих от воды благовоний постепенно несколько успокоил его. Сосредоточившись, он пришел к выводу, что ему остается только ждать, когда отец пожелает принять его.

С этими мыслями эрпатор вышел из бассейна, завернулся в чистую льняную простыню и, усевшись за стол, осушил с горя целую чашу вина. Затем попытался припомнить события последних дней, начиная с момента «прохождения» через Врата. Обо всех его мыслях и чаяниях знали только Камос с Хафрой и – частично – Нитоприс. Но жены не было рядом ни в Абидосе, ни на Элефантине, ни тем более в Нубии, так что ей вряд ли известно что-либо о ковчеге. Разве что дошли слухи о провозглашении супруга земным воплощением Гора…

Далее эрпатор принялся анализировать поведение Камоса и Хафры. С Камосом он дружил с детства, поэтому поверить в его предательство разум категорически отказывался. Тогда, методом исключения, под подозрением оставался лишь Хафра… А почему бы и нет, собственно? Хафра – единственный, кто был свидетелем путешествия Тутмоса в прошлое и к тому же был прекрасно осведомлен о его Посвящении в храме «Миллионов лет». Возможно, догадался и о том, что Неферхеб вручил там эрпатору жезл-урею…

Тутмос залпом осушил вторую чашу. «Видимо, именно Хафра и подкупил Хранителя драгоценностей, чтобы тот шпионил за мной! – осенило его внезапно. – А я-то, слепец, позволил ему отправиться в Инебу-Хедж заблаговременно! Но ежели за него хлопотал сам Мермос, тогда, выходит, они в сговоре… Однако почему все-таки Хафра решился на предательство? Только лишь из страха перед богами? Или все же преследуя цель, оклеветав меня, снискать себе милости Эйе и фараона?…»

– Хафра не может знать все наверняка – он может только догадываться, – забормотал Тутмос вслух под воздействием ударившего в голову хмеля. – Если бы знать, что конкретно наговорил он обо мне Эйе и отцу?! Можно было бы, конечно, попытаться опровергнуть все его обвинения, но Верховный жрец слишком умен и проницателен – лучше будет ничего от него не утаивать. А поскольку он имеет на отца огромное влияние, значит, и тот вскоре поймет, что мои помыслы чисты… И что земным воплощением Гора меня провозгласили по воле богов…

Неожиданно мысли начали путаться, речь становилась все медленнее и бессвязнее. «Мне подмешали в вино сонное снадобье…» – вяло пронеслось в последнем проблеске уходящего сознания, и Тутмос провалился в темноту, уронив голову прямо на стол.

Почти тотчас в покои эрпатора вошли Эйе и его доверенные жрецы. Бросив беглый взгляд на спящего наследника и мысленно поблагодарив своего лекаря, изготовившего по его просьбе столь действенное снадобье, Верховный жрец неспешно приблизился к лежащему у кромки бассейна Золотому доспеху.

– Неужели это и есть доспех самого Гора, бога Света?! – не удержался он от восклицания, подняв доспех и удивившись его необычайной легкости.

В этот момент к нему подошли два жреца, успевшие заглянуть в каждый уголок покоев, и доложили:

– Ничего подозрительного и необычного не обнаружили, о, досточтимый Эйе!

Верховный жрец досадливо поморщился: в дорожных сундуках эрпатора тоже не нашлось ни одного из тех предметов, коими он рассчитывал завладеть. «Жаль, – подумал он, – это все усложняет… Видимо, эрпатор спрятал жезл и ковчег в другом месте, а без них Золотой доспех – всего лишь красивая игрушка…»

…Очнувшись по истечении довольно продолжительного периода времени от сна, эрпатор тотчас обнаружил пропажу доспеха. Однако поскольку еще почти двое суток пребывал под домашним арестом, предпринять, разумеется, ничего не мог.

На третий день его вынужденного заключения входная дверь наконец распахнулась, и в покои вошел, в сопровождении двух мускулистых маджаев из дворцовой стражи, Мемес, Первый советник фараона и тесть эрпатора.

– Мемес, может, хоть ты соизволишь объяснить мне, почему меня держат взаперти в собственных покоях?

– Увы, я не уполномочен отвечать на твои вопросы, эрпатор, – холодно ответил тот. – Следуй за мной, и вскоре сам все узнаешь…

Глава 3

Мемес сопроводил эрпатора в один из отдаленных залов дворца, где величественно восседал уже на золотом кресле солнцеподобный потомок великого Ра Аменхотеп III, «вооруженный царскими регалиями – уреей и плетью. Справа от трона возвышалось изваяние богини Маат, выполненное из алебастра, слева – статуя бога Тота, высеченная из нубийского диорита. Чуть поодаль от фараона в важных позах застыли Эйе, Мемес и Хану.

Тутмос с удивлением отметил отсутствие среди прочих Носителя царского опахала, Хранителя царской печати и доверенного писца фараона: вместо последнего за небольшим круглым столиком сидел незнакомый жрец. «Вероятно, один из доверенных жрецов Эйе», – заключил эрпатор мысленно.

Высокие советники, равно как и сам фараон, встретили Тутмоса холодными и настороженными взглядами. Приблизившись к трону отца на почтительное расстояние, эрпатор выжидающе преклонил колена.

Выдержав для нагнетания соответствующего случаю настроения солидную паузу, Аменхотеп наконец громко и отчетливо отчеканил:

– Сегодня, в последний день месяца фаменота 1831[94]94
  1359 год до н. э.


[Закрыть] года от правления Гора, я, Небмаатра Менес Аменхотеп III Гехеммут, объявляю своего сына и наследника Тутмоса изменником и обвиняю его в стремлении захватить власть незаконным путем! – Каждое слово прозвучало в полупустом зале подобно удару свинцового набалдашника плети.

Тутмос неимоверным усилием воли взял себя в руки, дабы ничем не выдать охватившего его страха и отчаяния.

– Позволь узнать, солнцеподобный, на каком основании ты предъявляешь мне столь серьезное обвинение? – обратился он к отцу, постаравшись придать голосу как можно больше твердости.

В ответ Аменхотеп разразился гневной тирадой:

– И ты еще смеешь задавать мне подобный вопрос?! Ты, самовольно провозгласивший себя живым воплощением Гора! В моем царстве лишь я имею право называться Солнечным Гором! И пока я жив, двум Горам в государстве не будет места!

– Но в том нет моей вины – так сложились обстоятельства… – предпринял попытку возразить Тутмос.

В очередной раз гневно сверкнув на сына глазами, фараон повернулся в сторону Эйе и взмахом плети подал ему условный знак. Тот, почтительно поклонившись, немедленно принялся зачитывать вслух послание наместника Нубии и, по мере приближения к концу свитка, голос его приобретал все более грозные интонации. Дочитав и снова скатав папирус в трубочку, Верховный жрец вкрадчиво осведомился:

– Ну и что ты скажешь на это, эрпатор?

– Все, о чем написал вам Мермос, – плод его больного воображения! – отрезал Тутмос. – Я никогда не желал смерти отцу!

– Возможно… Но почему тогда ты позволил себе присвоить божественный Золотой доспех? Не для того ли, чтобы вселить в сердца окружающих трепет и заставить их почитать себя, как истинное воплощение бога Света? – не унимался Эйе.

– Это и есть измена! – прогремел голос фараона. – И наказанием за столь тяжкое преступление может служить только смерть!

Тутмос вздрогнул: он и предположить не мог, что отец окажется настроен по отношению к нему столь враждебно.

– Раз уж меня обвиняют в государственной измене, тогда я вынужден требовать, чтобы меня судил Верховный судья Тхуту! – решительно произнес он.

– Ты – мой сын, и потому только я могу судить тебя! – взвился фараон. – Я – твой Верховный судья!

– Пусть будет так, о, Верховный судья, – умерил пыл эрпатор. – Однако по закону, если ты помнишь, любой обвиняемый имеет право на защиту.

Фараон переглянулся с Верховным жрецом, и Эйе снисходительно кивнул:

– Что ж, мы готовы выслушать тебя, эрпатор. Но для начала ответь: разве все слова наместника Нубии являются ложью?

Тутмос невольно смутился: к сожалению, в послании Мермоса имелись и крупицы правды.

– Наместник не солгал лишь насчет Золотого доспеха, – коротко ответил он.

– А разве то, что ты вынудил Верховного жреца Элефантины совершить святотатство, – выдумки наместника?! – вновь возопил Аменхотеп.

– Совершенно верно, о, Верховный судья, это – чистейшей воды клевета! Я никоим образом не принуждал Верховного жреца Элефантины предоставлять в мое распоряжение доспех великого Гора…

Не дав эрпатору возможности договорить, Эйе трижды звонко хлопнул в ладоши, и из-за колоннады тотчас появился жрец с Золотым нагрудником в руках.

– Этот доспех украшал статую Гора в храме Элефантины с незапамятных времен! – прорычал Эйе. – Как посмел ты посягнуть на свщенную реликвию и присвоить ее?!

Тутмоса так и подмывало сообщить присутствующим, что нагрудник, украшавший на протяжении веков статую Гора, был всего лишь искусной подделкой (равно как и тот, что держал сейчас в руках жрец), но усилием воли он заставил себя сдержаться. Возможно, потому, что дал в храме «Миллионов лет» клятву хранить тайны богов, а возможно, потому, что впервые вдруг усомнился сегодня в бескорыстии Верховного жреца Инебу-Хеджа…

В этот момент вновь раздался требовательный возглас Аменхотепа:

– Я хочу знать главное: где сейчас находятся урея и ковчег?!

Тутмос гордо вскинул голову:

– Боги вверили свои тайны только мне, значит, мне и быть Хранителем божественных реликвий! И никому другому не суждено прикоснуться к ним!

Гнев буквально ослепил фараона.

– Я лишаю тебя титула наследника! – задыхаясь от ярости, вскричал он. – И носить славное имя Тутмоса[95]95
  В данном случае Тутмос – означает сын (на древнеегипетском – мосс) Тота. Имя Мосс было широко распространено у простых египтян.


[Закрыть] ты тоже более не достоин! Станешь отныне просто Моссом, обычным простолюдином! И отправишься на самые грязные и тяжелые работы![96]96
  В Древнем Египте широко использовались общественно-исправительные работы (каменоломни, строительство, чистка каналов и даже отхожих мест).


[Закрыть]

– Самые тяжелые работы сейчас – в Аварисе, – услужливо подсказал Эйе. – Насколько мне известно, ты, Мосс, будучи еще эрпатором, приказал однажды отправить людей племени иврим в каменоломни? Вот теперь и тебе среди них местечко найдется… – Он победоносно взглянул на униженного и растоптанного, лишенного всех прежних регалий и даже имени бывшего эрпатора, в мгновение ока превратившегося из наследника фараона в простолюдина Мосса. «Неужели даже теперь он не признается в местонахождении ковчега?» – сверлила голову жреца не дающая ему покоя мысль.

Накануне сегодняшнего «судилища» Эйе долго общался с Хафрой, и тот поделился с ним предположением, что нубийская наложница Тутмоса по имени Фарбис могла отправиться с ковчегом именно в Аварис. Верховный жрец тотчас приказал придворному художнику написать со слов Хафры портрет женщины, после чего отправил верных людей в Аварис с наказом разыскать беглянку и завладеть хранящимися у нее священными реликвиями. На случай же, если женщина успела надежно затаиться, Эйе разработал запасной план: убедить фараона в виновности старшего сына, но уговорить сохранить тому жизнь, дабы использовать его в дальнейшем в качестве своеобразной приманки. «Рано или поздно, – резонно рассудил Эйе, – наложница непременно пожелает встретиться со своим бывшим повелителем».

Меж тем из-за несправедливости обвинений и нежелания отца выслушать его Тутмосу начало казаться, будто мозаичный пол уходит у него из-под ног. Он держался из последних сил, не желая выказывать перед присутствующими охватившей его вдруг слабости.

Неожиданно от одной из колонн отделилась фигура, облаченная в богато расшитый золотом хитон и, приблизившись к нему почти вплотную, злорадно прошипела на ухо:

– Поскольку отныне ты – преступник, лишенный имени и всех привилегий, значит, уже не достоин носить регалии власти!

Почувствовав, что кто-то грубо пытается сорвать с его руки подаренный некогда дедом браслет в виде витой уреи, Тутмос вернулся к реальности: перед ним стоял его младший брат Эхнотеп, о существовании которого он, чего уж греха таить, порой напрочь забывал. Эхнотеп между тем буквально сиял от счастья – настало его время! – и продолжал стягивать с руки старшего брата дедовский браслет, служивший предметом многолетней его зависти. Не в силах снести подобной дерзости, Тутмос крепко пережал пальцами запястье наглеца, и Эхнотеп, взвившись от боли, разразился проклятиями:

– Ты – гнусный изменник! Твое место в каменоломнях! И пусть поглотит там твою душу Апофис, а чрево – сожрут гиены!..

Тутмос бросил умоляющий взгляд на тестя, но Мемес поспешно опустил глаза. На самом деле хранивший на протяжении всего суда молчание советник неоднократно порывался вступиться за своего зятя, однако из-за заключенной с Эйе сделки всякий раз был вынужден сдерживаться.

Камос тоже побывал на «допросе» у Верховного жреца и даже поведал ему все, что знал о Золотом доспехе, однако Эйе благосклонно счел его непричастным к государственной измене.

* * *

По окончании «суда» Тутмоса – вернее, теперь уже Мосса, – препроводили в темницу. Новое его обиталище выглядело до крайности убого: соломенный тюфяк на полу в углу, колченогий табурет подле крошечного оконца да глиняная бадья для отправления естественных нужд. При виде столь угнетающей обстановки бывшему эрпатору едва не стало дурно. Поэтому когда стражники гулко захлопнули за ним массивную дверь и мрак принял его в свои объятия, он упал на тюфяк как подкошенный, еле сдержав крик отчаяния. Мысли отказывались повиноваться. Узнику казалось, что все произошедшее с ним – всего лишь дурной сон, и что стоит ему проснуться, как он вновь окажется в обществе Нитоприс, Фарбис и верного Камоса…

К удивлению придворных, Нитоприс восприняла заключение бывшего супруга под стражу на редкость спокойно. Лишь однажды в разговоре с отцом она нехотя обмолвилась, что давно предупреждала Тутмоса, сколь опасно проникать в запретные тайные знания. А вскоре женщина и вовсе изъявила желание отправиться в Уасет якобы с целью посещения храмов Ипет-Сут и Ипет-Рес, где хочет-де помолиться о благополучии своих детей, на самом же деле рассчитывая там и остаться.

По наущению Эйе[97]97
  Доподлинно известно, что Эйе считался непревзойденным царедворцем и искусным интриганом. После смерти Аменхотепа III и его младшего сына Эхнотепа (Эхнатона) он завладел троном, устранив физически слабого Тутанхамона. Узаконив свою власть, Эйе уже в зрелом возрасте (ему было почти под шестьдесят) женился на одной из юных дочерей Эхнатона. Он правил Египтом недолго, всего несколько лет. А затем передал власть своему зятю, Хоренхебу, который находился у власти почти тридцать лет.


[Закрыть] фараон не торопился пока отправлять опального сына в каменоломни Авариса, ибо Верховный жрец с нетерпением ожидал известий от гонцов, посланных им в Аварис, Абидос и на Элефантину.

По счастью, осторожная от природы Фарбис предусмотрительно изменила свою внешность, перекрасив волосы из медного в черный и переодевшись под жрицу Хатхор. Божественные реликвии она успела спрятать в одной из заброшенных каменоломен, расположенных за чертой города, и теперь верные ее слуги-стражи денно и нощно их охраняли. Время от времени Фарбис приобретала у псилов[98]98
  Псилы – укротители и торговцы змеями.


[Закрыть] небольших змеек, которых и скармливала своим кобрам. Впрочем, ее питомицы в состоянии были позаботиться о себе и сами[99]99
  Египетские кобры очень неприхотливы. Они могут питаться мелкими змеями и грызунами, длительно переваривая пищу.


[Закрыть], так что навещала она их – все из тех же соображений предосторожности – нечасто. Возможно, именно по этим причинам поиски женщины людьми Верховного жреца оказались тщетными.

Известия из Абидоса тоже крайне разочаровали Эйе: Неферхеб, Верховный жрец храма «Миллионов лет», при виде его «посланников» успел скрыться, воспользовавшись тайной дверью, искусно закамуфлированной позади алтаря.

Аналогичная неудача ожидала гонцов Эйе и на Элефантине: скорее всего Верховный жрец храма Гора, предупрежденный Неферхебом, просто-напросто укрылся в одном из бесчисленных подземных лабиринтов острова.

Поскольку все ниточки, за которые рассчитывал ухватиться Эйе, ловко от него ускользнули, ему не осталось ничего другого, как прибегнуть к «запасному варианту»: использовать опального эрпатора в качестве приманки. Для воплощения своего коварного замысла в жизнь Верховный жрец отправил в Аварис глашатаев, дабы те довели до сведения горожан волю фараона: эрпатор Тутмос замыслил-де заговор с целью захвата власти, в связи с чем осужден, лишен всех титулов и благородного имени и будет вскоре препровожден в местные каменоломни для искупления своих грехов тяжким трудом во благо царства. Жителям Авариса, надлежало добавить глашатаям в заключение, строжайше запрещено проявлять к преступнику сострадание, равно как и оказывать ему ту или иную помощь.

* * *

Сменившая наряд почтенной матроны на полупрозрачные одежды жрицы Хатхор и выкрасившая волосы в иссиня-черный цвет Фарбис незаметно смешалась с толпой горожан на одной из рыночных площадей Авариса. Толстый самодовольный глашатай с непомерным чувством важности и собственного превосходства громогласно зачитывал волю фараона относительно бывшего его наследника.

Буквально после первых же слов оратора Фарбис охватило отчаяние. «Великие боги, простите меня! – взмолилась она мысленно. – Это я, я не уберегла его!.. Несомненно, Верховный жрец Инебу-Хеджа возжелал заполучить священные реликвии, а Тутмос говорил, что он имеет огромное влияние на фараона… Что же теперь будет?!» Вскоре, наравне с другими горожанами, Фарбис узнала, что Тутмос лишен не только титула эрпатора, но даже своего имени – отныне его велено называть не иначе как Моссом, то есть именем обычного простолюдина. Узнала она и о том, что бывший возлюбленный уже отправлен в каменоломни Пер-Атума – добывать камень для строительства Авариса наравне с чернорабочими.

Догадываясь, что люди Верховного жреца рыщут в ее поисках по всему городу и предместьям, Фарбис исподволь с опаской огляделась по сторонам и поспешила к снимаемому на окраине города жилищу. Добравшись до места, она быстро собрала все, что могло пригодиться в дороге. Пожиток, по счастью, у нее было немного, ибо все более-менее ценные вещи женщина давно продала, предпочитая вырученные за них дебены носить всегда при себе: вдруг придется скоропалительно бежать из города и у нее не окажется времени заглянуть в свое временное пристанище?!

Покинув так и не ставший родным город, Фарбис торопливо зашагала в сторону Пер-Атума. Хепри вкатил солнечный диск на самую вершину неба, землю окутала нещадная жара, и ей вскоре пришлось накинуть на голову белое льняне покрывало, дабы хоть как-то защититься от палящего зноя. Женщина еще и сама не знала, зачем направляется в Пер-Атум. Может быть, чтобы увидеть Тутмоса хотя бы издали?… Приближаться к нему, конечно же, нельзя: тем самым она сразу выдаст себя. Кишащие всюду соглядатаи Верховного жреца тотчас схватят ее и передадут ему в руки, а уж он-то сумеет вытянуть из мнимой жрицы Хатхор ответы на интересующие его вопросы! И прежде всего, разумеется, о месте хранения уреи, доспеха и ковчега…

Размышляя на ходу подобным образом, Фарбис неожиданно почувствовала сильное головокружение и лишилась чувств…

* * *

Дряхлая Сараим, заслышав донесшийся с улицы странный звук, выглянула из своей убогой хижины и увидела распластавшуюся прямо на дороге молодую женщину. Рядом с несчастной валялась плетеная корзина. С трудом передвигая ноги, старуха доковыляла до бедняги и запричитала:

– Великие боги! Что с тобой, дитя мое?! Ох, эта жара способна доконать кого угодно!.. – Попытка приподнять лежащую на земле без чувств женщину потерпела неудачу, и Сараим беззлобно посетовала: – Эх, совсем я стара стала и немощна… – Оглядевшись и не заметиив на дороге, ведущей в Пер-Атум, ни одного путника, она горестно вздохнула: – Ну подожди тогда, дитя мое… Я скоро…

Вернувшись в хижину, Сараим зачерпнула в глиняную чашу воды из бадьи и, ковыляя пуще прежнего, засеменила обратно. Кряхтя и постанывая, она нагнулась над несчастной и смочила ей веки и губы водой. Та медленно открыла глаза.

– Где я?… – едва слышно спросила бедняга и, увидев над собой сморщенное старушечье лицо, вздрогнула: – Я умерла?… Ты – злой демон?

Сараим коротко хохотнула:

– Кем только меня в жизни ни называли – и повитухой, и колдуньей, и старой мошенницей, – но вот злым демоном еще ни разу!

– Значит, я жива, – облегченно вздохнула Фарбис и, чуть приподняв голову, попробовала оглядеться. – А это твоя хижина?…

Давно заметив на поясе девушки увесистый кошелек, Сараим согласно кивнула и услужливо предложила:

– Идем, тебе нужно хоть ненадолго укрыться от солнца. А если пожелаешь, могу даже погадать тебе на картах Тота[100]100
  Карты Тота были предшественниками карт Таро и широко использовались в Древнем Египте.


[Закрыть]…

Фарбис осторожно поднялась: голова все еще слегка кружилась.

– Спасибо тебе, добрая женщина…

Старуха вновь разразилась коротким рассыпчатым смешком:

– А вот доброй женщиной меня не называли уже почитай лет сорок!

Подобрав с земли корзину, Фарбис вошла в дом старухи и с порога поразилась бедности обстановки.

– Неужели никто не спешит к вам узнать свою судьбу? – не удержалась она от вопроса.

Сараим хмыкнула.

– Отчего же… Картам Тота люди по-прежнему доверяют, только вот по этой дороге мало теперь кто путешествует. Всех зажиточных ивримов, пасших раньше стада на соседних пастбищах, согнали в каменоломни. Даже женщин – они занимаются там обжигом кирпичей и не вправе покидать селения, раскинувшегося близ места работы…

– Почему же? – искренне удивилась Фарбис.

Старуха скорбно поджала губы.

– Селение ивримов зорко охраняется стражниками номарха. Тамошние девушки и женщины давно перестали приходить ко мне, снабжая в обмен на гадание молоком, сыром, хлебом… Признаться, я и сегодня-то почти ничего не ела…

Сердце Фарбис сжалось от сострадания. Не раздумывая, она откинула крышку корзинки и извлекла из нее прихваченные в дорогу еду и питье.

– Вот, подкрепись…

– Я погадаю тебе бесплатно, доброе дитя, – пообещала Сараим, жадно набрасываясь на кусок запеченного мяса, хлеб с кунжутом и бурдюк с вином.

Насытившись, она обтерла руки о замусоленную домашнюю тунику и заковыляла к стоящему в углу сундуку. Достав из него колоду карт Тота, вернулась к столу и с необычайной для скрюченных старческих пальцев ловкостью разложила ее перед собою.

– Мда-а… – протянула она вскоре и пристально воззрилась на сидящую напротив гостью.

– Что ты увидела? – поинтересовалась та, невольно съежившись под цепким старушечьим взглядом и затрепетав от волнения и страха.

– Давай условимся, дитя мое, – проговорила важно хозяйка, – что я буду рассказывать, а ты – слушать. А уж соглашаться с моими словами или нет – дело твое.

Фарбис молча кивнула и замерла, сосредоточившись. Старая Сараим еще раз пробежалась испытующим взглядом по изрядно потертым от времени и частого использования картам, после чего неспешно приступила к толкованию:

– Пришла ты издалека… И вынуждена от кого-то прятаться… Человек, за которого ты переживаешь, попал в беду… Но ты сможешь помочь ему, если сдержишь обещание… А дальше… Дальше я вижу вас вместе… Однако как-то странно… Вот эта карта, – ткнула она в одну из карт узловатым пальцем, – означает фараона… И отчего-то ты – рядом с ним… Неужто станешь возлюбленной самого фараона? – с сомнением покачала головой старуха. И вдруг, пронзенная страшной догадкой, вперила в гостью многозначительный, проникающий в самую душу взгляд: – Или…

Фарбис похолодела: ей совсем не хотелось причинять зла старой гадалке, но если та вздумает передать ее в руки стражников…

– Не волнуйся, я не выдам тебя, дитя мое, – усмехнулась Сараим, словно прочитав мысли молодой женщины. – Ты была добра ко мне, и я отплачу тебе тем же. Тот, кого ты ищешь, находится сейчас в Пер-Атуме. Точнее, в Питуме…

– Я должна увидеть его! – с жаром воскликнула Фарбис.

– Увидишь, непременно увидишь. Но чуть позже… Сначала надо все хорошо обдумать…