Текст книги "Ковчег Могущества"

– Гимн пою в честь Ра на закате дня, когда он заходит, подобно живому существу, за гору Ману. Великий Бог, живущий в своем Диске, поднимается в обличье двух Глаз, и все Ху загробного царства могут лицезреть его на горизонте Аменти. Они славят Хармахиса, когда он принимает обличье Атума, и они поют гимны радости в честь Ра, когда он появляется перед ними в начале своего прекрасного пути по царству Аменти[51]51
  Гимн заходящему солнцу из «Книги Мертвых». Ману – гора восхода солнца. Обличье двух Глаз – то есть Луны и Солнца. Ху – душа духа. Хармахис – местный бог нома, где располагался Инебу-Хедж (у каждого нома были свои боги), покровитель неба. Аменти называли также царство Осириса, куда спускался Ра (в обличии Атума) на ночь.


[Закрыть].

Эрпатор решил не прерывать гимна Заходящему солнцу и не лишать Верховного жреца возможности произнести его в последний раз. Но вот наконец Ранеб завершил молитву, и жрецы опустили кадильницы…

– Ранеб! – окликнул эрпатор Верховного жреца, и голос его в наступившей тишине прозвучал столь громко, что тот от неожиданности вздрогнул.

Однако мгновением позже обернулся – а вслед за ним и остальные жрецы – с самым невозмутимым и безмятежным выражением лица.

– О, эрпатор, – произнес он так, словно ничего удивительного в столь позднем визите старшего сына фараона в свой храм не увидел, – к сожалению, ты опоздал: я только что завершил молитву…

– Я это понял, жрец! – отрезал Тутмос, и в его тоне Ранеб расслышал нотки скрытой угрозы.

– Однако почему ты вторгаешься в священный храм с нубийцами?! – решив перейти в наступление, строго спросил Ранеб, тыча перстом в маджаи.

– Маджаи – дворцовые стражники, и одна из их задач – охранять царственных особ, к коим принадлежу и я. Или ты забыл? – наигранно удивился Тутмос.

В это время Джер и Хану молча приблизились к Верховному жрецу и начали теснить его от алтаря к стене.

– Что это значит?! – возопил тот. – Что вы себе позволяете?! Я немедленно прикажу вышвырнуть вас из храма!..

В ответ на его последние слова маджаи выдвинули свой «аргумент» – обнажив мечи, двинулись в сторону жрецов. Те, в ужасе побросав кадильницы, бросились врассыпную, торопясь поскорее покинуть стены храмового зала.

– Ты пойдешь с нами, Ранеб! И предстанешь перед священным судом! – Голос Тутмоса прозвучал как приговор, обжалованию не подлежащий.

– Мальчишка! Юнец! – вскипел жрец. – Ты не вправе говорить со мной в таком тоне! Я – Верховный жрец Инебу-Хеджа! Меня слушают сами боги! Я доношу до людей их волю!..

– Мне известно об этом. Волю богини Исиды ты, например, уже донес до кого следует, – язвительно усмехнулся эрпатор.

Ранеб побледнел, но сдаваться явно не собирался.

– Это заговор, устроенный против меня хитрецом Эйе! Сначала он породнился с фараоном, выдав за Эхнотепа свою Нефертити, а теперь пытается занять мое место – место Верховного жреца Инебу-Хеджа!..

– Следуй за мной, Ранеб, – устало, но твердо произнес Тутмос. – Иначе я прикажу применить силу, что вряд ли, думаю, тебе понравится. А если вздумаешь сопротивляться, маджаи убьют тебя прямо на месте, не дожидаясь священного суда. Как изменника…

К эрпатору приблизился Джер и шепнул:

– Считаю, нам не следует покидать храм через центральные ворота. Предлагаю вернуться во дворец теми же тайными ходами.

Тутмос согласно кивнул. В словах Джера имелся определенный резон: не стоит лишний раз порождать досужие и преждевременные разговоры и сплетни…

* * *

Ранеб и Хаба предстали перед фараоном. Правитель Та-Кемет был еще слаб и бледен, но все же нашел в себе силы приподняться на ложе. Тея и Пент поспешили обложить его высокими подушками.

Главная жрица попыталась вырваться из рук маджаи и приблизиться к ложу фараона, дабы пасть ниц молить о пощаде.

– Не смей, нечестивая! – одернул ее Джер. – Ты свое черное дело уже сделала.

Женщина разрыдалась в голос, поняв, что ей уготован страшный конец. Вероятнее всего, ее принесут в жертву Себеку – страшному чудовищу-крокодилу, повелителю Нила…

Ранеб из последних сил пытался сохранить спокойствие.

– В чем меня обвиняют? – высокомерно вздернув подбородок, спросил он.

– Ты пытался убить меня… – слабым голосом ответил Аменхотеп. – Я остался жив лишь благодаря преданности Джера и талантам Пента…

– Твои обвинения шиты белыми нитками! Они выдуманы исключительно лишь ради того, чтобы уничтожить меня! И я даже знаю, кому именно принадлежит эта идея! Тому, кому выгодно занять мое место! – Ранеб бросил ненавидящий взгляд на Эйе, стоявшего рядом с эрпатором. – Что, решил таким образом получить пост Верховного жреца Инебу-Хеджа?!

– Эйе достоин этого высокого звания более, чем кто-либо из жрецов, – спокойно парировал Тутмос, и жрец Осириса взглянул на него с благодарностью.

– Твоя вина доказана, и отпираться нет смысла, Ранеб, – поддержал эрпатора чати Хану. – Доверенную тебе Тутмосом IV власть Верховного жреца ты использовал не во благо земли Та-Кемет, а исключительно для извлечения из нее личных выгод.

– Не тебе говорить о благе Та-Кемет! – взвился Верховный жрец. – Я тридцать лет служу Атуму! Или ты забыл, кто в свое время указал Тутмосу IV, где спрятана храмовая сокровищница?!

– О, да, ты действительно служил моему отцу, – улыбнулся Аменхотеп. – Только не ради Та-Кемет, а ради расширения собственного влияния и накопления таких же богатств, как у твоего предшественника… Впрочем, какой теперь смысл говорить об этом? Ты меня предал и потому умрешь. Тебя умертвят посредством твоего же изобретения под названием «Дыхание Апофиса». Твоя душа никогда не попадет в царство Осириса и не достигнет райских кущ Иару. А яд «Дыхание Апофиса» изготовит для тебя… Хаба. Твоя возлюбленная.

Жрица обмякла, разум ее помутился.

– Я приготовлю… Я выполню любое ваше приказание, о, солнцеподобный! Только не обижайте мою дочь, не судите ее, умоляю вас!..

– Твоя девочка ни в чем не виновата, – вновь вступил в разговор эрпатор. – За ваши с Ранебом грехи ей придется всего лишь покинуть Инебу-Хедж – мы определим ее жрицей в один из храмов Ипет-Сут, дабы она до конца жизни возносила там молитвы за умерших.

Лицо Хабы прояснилось, и она облегченно вздохнула: Миритру не постигнет участь жриц Хатхор, дарящих наслаждение мужчинам прямо на алтарях храма!

– О, благодарю тебя, эрпатор! – с чувством воскликнула женщина.

…Верховного жреца поместили в одно из закрытых – без окон – помещений дворца и поставили рядом с его ложем кувшин со смертельными благовониями. К утру он был уже мертв. Горожанам же, во избежание возможной смуты, объявили, что Ранеб по воле богов ушел в царство Осириса и будет погребен с надлежащими почестями.

Несмотря на продолжающееся недомогание, Аменхотеп лично обдумывал, какие бы «почести» оказать покойному Ранебу. Сначала ему пришла в голову мысль отвезти тело предателя в пустыню и бросить его там на съедение гиенам. Затем – расчленить тело на множество частей, предварительно отделив голову, которую захоронить потом за городом, дабы жрец и впрямь никогда уже не попал в царство Осириса. Но поскольку многие знатные горожане изъявили желание присутствовать при погребении Верховного жреца, фараону пришлось отказаться от обеих задумок: он по-прежнему опасался волнений в Инебу-Хедже.

Закончилось все тем, что тело Ранеба, как и положено, забальзамировали, после чего и захоронили в небольшой мастабе на окраине Саккары. Фараон успокоил себя тем, что великий Осирис, сам когда-то пострадавший от предательства, примет относительно бывшего Верховного жреца верное решение. «Скорее всего, – рассудил Аменхотеп, – душу Ранеба поглотит Апофис, и она утратит бессмертие».

Бывшую главную жрицу Хабу принесли в жертву богу Нила Себеку, то есть огромному крокодилу. Предварительно – «последней милостью фараона» – ее напоили специальным напитком, призванным привести будущую жертву в бесчувственное состояние, и лишь после этого отвели к жертвенному алтарю, стоявшему прямо у воды. Крепко связав женщину, жрецы положили ее на алтарь и сделали ножом надрез на груди. Тонкая ниточка крови заструилась с жертвенного алтаря прямо в Нил, и спустя какое-то время на поверхности реки появилась голова Себека, привлеченного запахом крови. Выйдя на сушу и неуклюже приблизившись к жертве, он жадно впился в нее зубами.

Часть 3. Базальтовый дворец

Глава 1

Аменхотеп долго не мог обрести душевного равновесия после покушения на его жизнь. Он стал излишне подозрительным и в последнее время все чаще задумывался, не сменить ли ему вместе с дворцом столицу – в душе поселился необъяснимый страх перед Инебу-Хеджем.

Джер неотлучно следовал везде и всюду за своим повелителем, причем непременно вместе с теми самыми нубийцами-маджаи, которые при раскрытии заговора Ранеба проявили себя преданными и бесстрашными воинами. Фараон тоже безгранично им доверял и чувствовал себя в их присутствии намного спокойнее.

Придворные меж тем шептались по всем углам, что Аменхотеп потерял покой и сон и боится даже собственной тени. А поскольку он и прежде-то, в отличие от отца, фараона Тутмоса IV, военной доблестью и мужеством не отличался, царедворцы, вынужденные изо дня в день лицезреть удрученно-подавленное состояние Солнечного Гора, вскоре и вовсе укрепились во мнении, что их нынешний фараон не способен править землями Та-Кемет.

Ситуация складывалась непростая. С течением времени двор вообще разделился на две партии: приверженцы одной считали, что Аменхотеп – воплощение бога Ра и никто не смеет лишить его власти, представители же другой настаивали, что слабый фараон способен погубить государство, и, следовательно, его пора сменить.

Тутмос все отчетливее ощущал, сколь пристального внимания удостаивается он теперь со стороны советников, министров, сановников, номархов и сегеров: те не на шутку зачастили в его покои, преподнося щедрые дары как ему, так и обворожительной Нитоприс. После каждого из таких визитов эрпатор подолгу пребывал в смятении, ибо прекрасно понимал, чего именно добивается от него знать. И он не ошибался: многие государственные деятели Египта, окончательно разочаровавшись в Аменхотепе как в правителе, с надеждой обращали свои взоры к Тутмосу, которому как главному наследнику волею судьбы предназначалось стать Тутмосом V.

Нитоприс зорко следила за настроениями, царящими во дворце и в Инебу-Хедже. Выросшая при дворце, она давно уже впитала все правила и привычки, главенствующие в обиталище Золотого Гора. В частности, отлично усвоила, что если женщина хочет оказывать весомое влияние на окружающих, она должна обладать не только красотой, умом и тонким вкусом в умении одеваться, но и знать, что именно происходит как внутри дворца, так и за его пределами. И Нитоприс, надо отдать ей должное, успешно с поставленной перед собой задачей справлялась, поражая порой своей чрезмерной осведомленностью даже законного супруга.

На правах жены эрпатора Нитоприс часто наносила дружеские визиты женам и дочерям министров и прочих высокопоставленных чиновников, которые в задушевных дамских беседах невольно посвящали ее в детали любых дел и событий, о которых она их исподволь расспрашивала. Когда после подобных посещений женщина делилась с супругом последними новостями из «первых уст», от некоторых из них ему порой становилось не по себе. В такие минуты Тутмос даже искренне сожалел, что не может приставить к каждому царедворцу, его жене или дочери по соглядатаю. Хотя следовало бы…

С течением времени и эрпатора стали посещать мысли о правоте солнцеподобного отца: пожалуй, столицу и впрямь следует перенести из Инебу-Хеджа в какой-нибудь другой город, где можно будет чувствовать себя гораздо увереннее и не опасаться «ушей», имеющихся, чему он сам стал свидетелем, и у стен кабинетов, и у стен личных покоев.

Невольно приобретенный опыт подсказывал Тутмосу, что рано или поздно подобное положение дел приведет к тому, что и Эйе, провозглашенный отныне новым Верховным жрецом, тоже в один прекрасный день может возомнить себя потомком Гора. А там, глядишь, на свет появится и очередной древний папирус, подтверждающий, как в случае с Ранебом, его божественное происхождение. И, конечно же, у нового Верховного жреца, как и у его предшественника, непременно сыщутся ярые сторонники и последователи. Что, в свою очередь, приведет сначала к расколу при дворе, а затем и в самом государстве. А поскольку в любую эпоху и при любом фараоне существуют еще и номархи, тайно вынашивающие мечты избавиться от опеки столицы и единолично править своими номами, следует предвидеть также ослабление и раскол Та-Кемет, как это случилось почти четыре столетия назад – при вторжении гиксосов-завоевателей.

Обдумав все «за» и «против» относительно идеи смены столицы, эрпатор в окружении немногочисленной свиты отправился в храм Атума, где в качестве Верховного жреца заправлял теперь Эйе.

Жрец встретил наследника приветливо:

– Рад видеть тебя, эрпатор, в добром здравии.

– Благодарение богам и твоим молитвам, Эйе, – вежливо ответил эрпатор.

– Однако я вижу печать забот на твоем прекрасном челе, – подметил жрец.

Тутмос усмехнулся:

– Ты всегда отличался завидной проницательностью, Эйе. – Но тут же тон его посерьезнел: – Я и впрямь по делу, жрец. Как ты знаешь, солнцеподобный не раз задумывался о переносе столицы в другой город, но, найдя себе недавно сомнительное утешение в виде новой молодой наложницы, распрощался, кажется, с мыслью покидать родной Инебу-Хедж. А тем временем при дворе набирают силу враждебные настроения: многие чиновники считают, что фараон слаб для правления такой великой страной, как Та-Кемет. Признаться, отец действительно перестал заниматься государственными делами, переложив все заботы на Мемеса и чати Хану. Вот сановники и начали роптать, что Мемес и Хану наделены, по их мнению, слишком большой властью. Фараон же, увы, до конца не осознает, что происходит у него под носом: он полностью отгородился от мира, предпочитая теперь круглосуточно предаваться плотским наслаждениям. Даже моя царственная мать, как я заметил, утратила на него былое свое влияние. Я же, к сожалению, не могу приказать Хану или Джеру казнить всех недовольных правлением отца – это лишь усугубит и без того непростую ситуацию.

Тутмос смолк, выжидающе воззрившись на жреца.

– Мда-а… – задумчиво протянул Эйе. – Судя по всему, эрпатор, настала пора срочно что-то предпринимать. И, пожалуй, смена столицы – наиболее действенный способ отвлечь знать от назревающего противостояния. Потому как на новом месте вся армия этих бездельников будет очень долго озабочена лишь одним: урвать кусок пожирнее, построить дом как можно ближе к дворцу; обставить его не хуже, чем у других; заказать у ювелиров самые лучшие украшения для себя, жен, наложниц, дочерей; обновить паланкины… – словом, хлопот их ждет предостаточно… Ты уже решил, какой именно город лучше всего объявить новой столицей?

Тутмос смущенно кивнул:

– Мне кажется, самое подходящее место для нее – Аварис[52]52
  Первое официальное упоминание об Аварисе относится к XXV в. до н. э. (Не исключено, что город существовал и ранее.) Дальнейшее развитие город получил при царе Аменемхете I (XII династия). А позднее, во время XV династии гиксосов-завоевателей, стал столицей Египта и центром морской и сухопутной торговли. В восточной части города находились храмы и некрополь, свидетельствующие о заимствовании пришельцами египетских традиций. Во время правления гиксосов город продолжал бурно развиваться. Тогда же в западной части города возводится укрепленная цитадель. После изгнания гиксосов, около 1530 г. до н. э., при царе Яхмосе цитадель перестраивается, превращаясь из крепости в дворцовую царскую резиденцию. В городе возводится множество новых храмов, посвященных богам Ра и Гору. Поэтому Аварис получает название «Города богов». Территория дворца фараона Яхмоса была населена лишь во время правления Аменхотепа III. Это произошло после существенной реконструкции дворцового комплекса, которая произошла почти два века спустя.


[Закрыть].

– Аварис! Конечно же, Аварис! Город богов! – восторженно воскликнул Эйе.

– Вот за этим я и пришел к тебе, о, Верховный жрец: испроси милости у богов и их благословления на переезд!

– Непременно и немедленно, – заверил жрец. – Сейчас же прикажу жрецам составить предсказание, а сам сотворю специальную молитву сначала Атуму, а потом и всей эннаде богов. Не сомневайся, Тутмос, боги одобрят твой выбор!

* * *

Основание новой столицы египетского государства оказалось делом архисложным, требующим огромных финансовых затрат, армии каменщиков, художников, скульпторов и архитекторов. Тутмос еще не раз все тщательно обдумал, неоднократно посоветовался с Камосом, коему безгранично доверял, и лишь потом предпринял попытку переговорить с отцом относительно переноса столицы в другой город.

Аменхотеп выслушал сына вяло и рассеянно. В какой-то момент Тутмос даже усомнился в дееспособности своего солнцеподобного родителя, решив грешным делом, что недовольство знати его правлением родилось отнюдь не на пустом месте.

Так ничего от отца толком и не добившись, эрпатор отправился в покои Нитоприс. Умная женщина, со свойственной ей проницательностью, тотчас чутко уловила настроение супруга.

– Ты недоволен результатом разговора с Солнечным Гором? – вкрадчиво поинтересовалась она.

Тутмос кивнул и отвернулся: ему более не хотелось продолжать обсуждать тему переноса столицы с кем бы то ни было. Нитоприс деликатно решила отказаться от дальнейших расспросов.

– Жарко сегодня… Пожалуй, не помешает искупаться, – томно протянула она и, приблизившись к бортику небольшого бассейна, расположенного тут же, в ее покоях, одним движением скинула с себя тунику.

При виде обнаженного тела жены нерадостные мысли мгновенно покинули Тутмоса. Он в два прыжка подскочил к ней и обнял за талию:

– Ты не против, если я составлю тебе компанию?

Когда, после долгих и бурных «водных» любовных излияний, утомленные супруги расслабленно растянулись на семейном ложе, Нитоприс предприняла очередную попытку выяснить причину удрученного состояния мужа. На сей раз он, без лишнего лукавства, честно ответил:

– Мне просто горько осознавать, что отец окончательно отошел от государственных дел. Сегодня я убедился воочию: все его мысли – только о новой молодой наложнице. Где он вообще ее отыскал?!

Нитоприс грациозно повела обнаженным плечиком:

– Точно не знаю, но во дворце судачат, что она – дочь влиятельного номарха из Амарны. Кажется, ее зовут Сутесис. Впрочем, думаю, на эту тему тебе лучше поговорить с царицей – наверняка Тея знает о наложнице больше, чем кто бы то ни было.

– Из Амарны? Странно… – удивился эрпатор. – Неужели в Инебу-Хедже не нашлось ни одной дочери достойного сегера?… А ты, кстати, не помнишь, когда именно появилась в нашем дворце эта Сутесис?

– Отчего же? Прекрасно помню. Почти сразу после того, как фараона впервые посетили мысли о переносе столицы в другой город. Вот вскоре и объявились в Инебу-Хедже номарх Амарны и его юная прелестная дочь…

– Странное совпадение, – нахмурился Тутмос.

– У номарха Амарна обширные связи при дворе – его ном очень богат, – продолжала ворковать «всезнающая» Нитоприс. – Осмелюсь предположить, что он просто не поскупился на щедрые подарки для некоторых сегеров из окружения фараона, вот те и поспособствовали, чтобы наш солнцеподобный обратил свой взор на Сутесис…

– Из чего следует, что номарх намерен через свою дочь оказывать влияние на фараона, – задумчиво продолжил эрпатор. – Не удивлюсь теперь, если в качестве новой столицы отец предпочтет именно Амарну. А это… – Тутмос не на шутку разволновался: Нитоприс, ты хоть понимаешь, чем это может закончиться?!

– Понимаю, конечно, – невозмутимо ответила дальновидная супруга. – Сутесис в итоге займет место Теи, а номарх получит еще большую власть.

– Нитоприс, мы должны помешать этому! – возбужденно воскликнул Тутмос. – У меня совсем другие планы… Ты поможешь мне?!

Нитоприс с обожанием посмотрела на мужа, страстно поцеловала его в губы и только потом ответила:

– Можешь положиться на меня во всем, любимый…

* * *

Нитоприс давно не гостила в родовом поместье своей матери – жизнь во дворце казалась ей предпочтительнее. Однако помнила, что за озером с обосновавшимися на нем розовыми фламинго, которое некогда изрядно поразило ее детское воображение, в старой убогой хижине живет женщина по имени Эннана.

Когда Таусер возвращалась домой из своих нечастых поездок на родину, Нитоприс не задавала ей лишних вопросов: она давно знала, что Эннана – знахарка (если не колдунья), и догадывалась, что мать навещала ту по делу. В отличие от неискушенных жителей Инебу-Хеджа, жизнь при дворе уже с детских лет не казалась Нитоприс легкой и беспечной, поэтому она никогда не осуждала мать за то, что та ради достижения каких-то своих целей время от времени прибегает к сомнительным услугам старухи-ведуньи.

Когда некоторое время назад Эннана умерла, Нитоприс вызвалась посетить фамильное поместье вместе с матерью. Помнится, Таусер тогда горько и искренне сожалела о кончине опытной и верной знахарки, унесшей с собой в Дуат немало тайн, касающихся многих знатных семейств Инебу-Хеджа.

Сейчас Нитоприс отчетливо вспомнила хижину, в многочисленных настенных нишах которой хранились, наряду с изваяниями богов, разноцветные глиняные горшочки с травами и расписные деревянные шкатулки с какими-то порошками и снадобьями… На несколько мгновений она даже впервые в жизни пожалела, что редко посещала материнское поместье и не догадалась перенять от Эннаны ее знания.

Затем в памяти всплыла присутствовавшая на похоронах Эннаны женщина, которая горько оплакивала смерть старухи, стоя подле ложа умершей прямо на коленях. Помнится, Таусер тогда что-то сказала женщине, и та, несколько успокоившись, произнесла даже в ответ слова благодарности… «А что, если та женщина – дочь Эннаны или ее добровольная преемница? – подумалось вдруг Нитоприс. – Лицо у нее умное, выразительное… Пожалуй, я бы даже смогла узнать ее, решившись наведаться в те места… Или все-таки лучше посоветоваться сначала с матерью?»

Недолго поколебавшись, молодая женщина решила остановиться на последнем варианте своих размышлений.

Проницательная Таусер мгновенно догадалась, что разговор о поместье и покойной Эннане дочь завела неспроста. Нитоприс, правда, щедро «разбавляла» свои расспросы о старухе рассказами о последних новостях дворцовой жизни, однако Таусер, не выдержав очередной длинной тирады дочери, решительно перебила ее:

– Уверена, ты пришла не для того, чтобы обсудить со мной сплетни, ни на минуту в Инебу-Хедже не утихающие. Признайся, Нитоприс, какое конкретно дело привело тебя ко мне? Говори без утайки – я все пойму.

Нитоприс с облегчением вздохнула:

– Меня всегда удивляли твои проницательность и умение видеть людей насквозь, мама.

– Ну так и в чем же истинная причина твоего визита, Нитоприс? – улыбнувшись, поторопила Таусер дочь.

– Сутесис становится опасной не только для Теи, но и для всех нас! – выпалила, собравшись с духом, Нитоприс.

Таусер опустила ресницы, на мгновение задумавшись. Ее лик с искусно подведенными глазами казался сошедшим с древних свитков, испещренных изображениями египетских богинь.

– Да, я согласна: эта выскочка из Амарны действительно представляет угрозу как для царственной четы, так и для всего двора, – раздумчиво заговорила наконец она. – Признаться, сия хрупкая и миловидная девушка с глазами, как у богини Хатхор, в которых столь легкомысленно и утонул наш солнцеподобный, с самого начала показалась мне не более чем искусной интриганкой. Что ж, ее отец, номарх Амарны, воспитал достойную себя дочь…

– Это-то обстоятельство и беспокоит моего супруга…

Таусер откинулась на спинку удобного глубокого кресла и пристально посмотрела на дочь:

– Я прекрасно понимаю твоего Тутмоса. Амарна – город, завидный во всех отношениях! Однако если фараон решит перенести столицу именно туда, многое может измениться не только для Теи и большинства царедворцев, но и для нашей семьи… И, боюсь, не в лучшую сторону. Другими словами, нужно… устранить Сутесис!..

Нитоприс испуганно распахнула глаза:

– Но это же опасно, мама!

Таусер успокаивающе улыбнулась:

– Не волнуйся, никто не собирается лишать девочку жизни. Достаточно будет лишь сделать так, чтобы фараон просто-напросто потерял к ней интерес. И подыскать тем временем новую наложницу, которая и будет блюсти интересы нашего семейства. А теперь ступай, дочь моя… Мне надо хорошо все обдумать… – Таусер снова прикрыла глаза.

Нитоприс, почувствовав себя намного уверенней, нежели когда пришла сюда, тихо поднялась с кресла и с восхищением взглянула на мать. На мгновение ей почудилось, что та с годами приобретает все большее сходство с богиней Сехмет.

…Спустя пару недель жена первого советника нанесла любимой наложнице Солнечного Гора визит и вручила – в знак уважения и снискания взаимного расположения с ее стороны – дорогой подарок: искусно выполненную из золотистого оникса шкатулку, крышка которой была украшена инкрустацией из двух переплетающихся кобр. Открыв шкатулку, Сутесис не удержалась от восторженного возгласа: витой золотой браслет, усыпанный изумрудами, добытыми из недр щедрых на драгоценные камни земель Унешека, с первых же секунд заворожил ее своей красотой. Вполне естественно, что Сутесис не удержалась и тут же примерила браслет, золотой змеей обвивший ее правую руку от запястья почти до локтя: украшение оказалось ей впору.

Вечером того же дня наложницу одолела неимоверная усталость, у нее не на шутку разболелась голова, и она, сославшись на недомогание, отказала своему повелителю в доставлении традиционных наслаждений. Фараон остался крайне раздосадован сим неприятным фактом и даже приказал привести Пента, дабы тот избавил девушку от ее нежданного недуга каким-нибудь из своих действенных снадобий. Однако никакие старания лекаря не помогли: жалобы на недомогание длились со стороны Сутесис еще почти месяц, и за это время Аменхотеп обзавелся (не без активного посредничества Таусер) другой наложницей – племянницей чати Хану.

* * *

Вернувшись к решению государственных проблем, Аменхотеп вновь озаботился вопросом смены местоположения столицы. Однако долго не мог прийти к выводу, какой из вариантов предпочтительнее: строить «под столицу» совершенно новый город или же просто «перенести» дворец в какой-нибудь крупный город Египта, после чего уже и объявить его «столицей»? В итоге фараон призвал на совет Верховного жреца Эйе, верного чати Хану, всех своих советников, эрпатора и даже царицу Тею, мнением которой вновь стал безмерно дорожить.

Практически единогласно решено было остановиться на втором варианте: переехать вместе с дворцом в один из египетских городов. Советник Мемес, выступавший первым, предложил выбрать любой город из четырех самых крупных: Хемену, Абидос, Аварис или Уасет. Аргументировал свое предложение тем, что история всех этих городов насчитывает более тысячи лет, что каждый из них богат, густонаселен и славится самыми лучшими храмами Та-Кемета. Кроме того, в Абидосе вообще стоит заброшенный дворец, принадлежавший некогда одному из великих пращуров Аменхотепа, и его достаточно будет лишь привести в порядок: отремонтировать и обновить поблекшие фрески и предметы интерьера.

Однако Аменхотеп, будучи человеком суеверным, прекрасно помнил, что тот самый его «великий пращур», фараон Небпехтира Яхмос I, после Уасета действительно правил в Абидосе – его имя даже высечено там на Стене священного храма[53]53
  Так называемый абидосский список фараонов.


[Закрыть], – однако впоследствии именно его сын, Аменхотеп I Джесеркара, перенес столицу из Абидоса в Инебу-Хедж.

Фараон Яхмос I, или, как его чаще называли – «Владеющий силой Ра», правил царством почти двести лет назад, причем в течение всего своего правления практически не прекращал войны с Аварисом, где в те годы прочно и на целых двести последних лет обосновались гиксосы-завоеватели. Рано потеряв отца и старшего брата, Яхмос взошел на престол Уасета, формально сохранявшего тогда независимость от Авариса, в достаточно юном возрасте, поэтому на первых порах бразды правления царством взяла в свои руки его мать, доблестная царица Яххотеп.

Когда же Яхмос повзрослел, окреп и возмужал, он первым делом отвоевал у гиксосов Инебу-Хедж. Окрыленный первой военной победой, молодой фараон осадил вскоре и оплот гиксосов – город Аварис, и после длительного сопротивления тот тоже вынужден был сдаться. Вскоре власть Яхмоса распространилась до самого Бехдеда, где правил некогда сначала божественный Осирис, а затем и Гор. Спустя несколько лет он даже предпринял поход в Палестину, который тоже увенчался оглушительным триумфом.

Добившись на военном поприще грандиозных успехов, Яхмос тем не менее не торопился переносить столицу из Уасета в какой-либо другой из завоеванных им городов. Возможно, его просто отвлекали от этой цели иные проблемы – непокорность номархов. В многочисленных номах, разбросанных по обширным владениям Яхмоса, одно за другим вспыхивали восстания, и он много времени тратил на их подавление. Причем усмирял бунтовщиков столь беспощадно и жестоко, что кровь реками лилась по земле египетской и, стекая в Нил, окрашивала его воды в красный цвет…

Окончательно утвердив свою власть на двадцать втором году правления, Яхмос занялся строительством храмов – именно к эпохе его владычества относятся возведенные в Уасете грандиозные храмы Птаха и Амона. Однако тут на него обрушилась другая напасть – Яхмоса начали преследовать страшные видения и кошмары, он перестал спать по ночам. Ни самые искусные лекари Египта, ни жрецы Ур-Хеку, ни борцы с черной магией Уаб-Сехмет не в силах были облегчить его страдания – фараон постепенно сходил с ума…

Не выдержав столь тяжких мучений, Яхмос в итоге покинул Уасет и с частью двора перебрался в Абидос. Но даже умирая, он завещал похоронить его в некрополе Абидоса, но только не на территории Уасета! Несмотря даже на то, что там, в Ипет-Сут, покоились его отец, мать и старший брат…

Именно по этой причине город Уасет, предложенный Мемесом в качестве потенциальной столицы, суеверный Аменхотеп отверг сразу же. К тому же сей город, в редкие моменты его посещения отчего-то навевал на фараона уныние. Бессчетные храмы и некрополи в Долине царей, по всему периметру окружавшие город, могли отвлечь Аменхотепа, согласись он переехать в Уасет, от насущных государственных дел, заставив беспрерывно думать о вечности. Словом, страх перед проклятьем дворца Яхмоса, равно как и перед злыми силами, могущими и по сей день обитать в нем, оказался сильнее разума.

Несмотря на выгодное стратегическое положение и закрепившееся за Абидосом почетное название «сердце царства», Аменхотеп «забраковал» и этот город. Не прельстился даже пролегающими через него караванными путями из Ливии, Судана и Эфиопии, равно как и богатыми залежами золота и серебра в горах, его окружавших.

Последние два из предложенных Мемесом городов – Амарну и Хемену – отвергла царица Тея. Город Амарна стоял на слиянии Нила и Бахр-Юсуфа, поэтому во время разливов, приходящихся ежегодно на месяц хатир[54]54
  Хатир – август.


[Закрыть], подвергался сильным наводнениям. Хемену же по непонятным причинам царица просто не любила…

Воспользовавшись наступившей в обсуждении городов паузой, слова попросил эрпатор. Фараон ответил ему разрешающим жестом.

– Мне кажется, солнцеподобный, что более всего на роль новой столицы подходит город Аварис, – слегка волнуясь, поделился своими соображениями Тутмос.

– Почему же? – заинтересовался Аменхотеп.

– В первую очередь потому, что в этом городе правили потомки Ра, сыновья божественного Гора. Кроме того, Аварис располагает уже готовым дворцом. Правда, насколько мне известно, он изрядно пострадал во время войны с гиксосами, но в любом случае его ремонт обойдется казне дешевле, нежели возведение нового. К тому же сей дворец непременно станет залогом вашей безопасности, поскольку вы сами сможете контролировать все ремонтно-строительные работы.