Текст книги "Историческая наука и теория социальных эстафет М. А. Розова"

2. Теория социальных эстафет

Разработка основных положений теории социальных эстафет и нормативных систем принадлежит М. А. Розову. Однако несмотря на то, что автор неоднократно обращается за примерами к области гуманитарных наук, собственно исторические исследования затронуты им довольно мало. Это и понятно, т. к. само строение исторической науки, разделенность ее (как на уровне учебной специализации, так и на уровне административного деления на институты) и большинства собственно исторических исследований по территориальному и хронологическому признакам, а также ориентация (на уровне парадигмы) на поиск прежде всего конкретизации общесоциологических законов, не способствует поиску и анализу образцов и эстафет, особенно для специалиста, не включенного в эту область деятельности.

Поэтому, опираясь на высказывания М. А. Розова, я дополняю их своими рассуждениями, за которые автор теории социальных эстафет, естественно, никакой ответственности не несет. Хочется особо выделить образцы-идеалы, воспринимаемые как оптимальные решения неких задач. Образцы-идеалы в подавляющем большинстве случаев выступают в форме образцов-целей: изготовление философского камня, построение коммунизма. В форме образцов– действий образцы-идеалы присутствуют в различных уставных положениях: моральном кодексе строителя коммунизма, правилах поведения в общественных местах.

Все образцы-идеалы можно разделить на две группы: некогда уже реализованные и никогда ранее не реализовывавшиеся, но существующие как цель. К первым можно отнести, например, поэзию А. С. Пушкина, ко вторым – идею построения коммунизма.

Среди образцов-идеалов первой группы любопытно выделить образцы, адекватное воспроизведение которых отнюдь не является целью. Именно таким образцом является поэзия А. С. Пушкина, подражание которой вовсе не имеет целью полное повторение образца, т. е. переписывания стихотворения А. С. Пушкина. Более того, в конечном итоге результат этого подражания должен коренным образом отличаться от образца, но быть сопоставимым с ним, в частности, по значимости.

Среди второй группы любопытно отметить образцы – анти-идеалы, т. е. фиксирующие не то, что должно быть создано, а то, что должно быть разрушено. При этом созидательная часть образца-идеала представлена весьма размыто и обобщенно. Характерно, что именно эта расплывчатость и обобщенность созидательной части такого образца делает его особо устойчивым при смене условий реализации.

Передача образца происходит четырьмя основными способами: непосредственным подражанием действию или результату действия и следованием описанию способа действия для достижения конкретного результата или описанию алгоритма решения задач данного типа. В первом случае передача идет через субъект предшествующего действия, во втором – через результат действия, в третьем и четвертом – через знаковую систему. Любопытно, что если в первых двух случаях образец для подражания неизбежно должен существовать в реальности, то в двух последних – совсем необязательно, здесь мы имеем дело с разновидностью образца-идеала.

Эстафеты различаются не только по способу передачи образца, но и по форме. Условно можно отметить три формы: концентрическую, линейную и древовидную. Под концентрической формой эстафеты понимается ее пространственное распространение в относительно узкий хронологический период. Линейная форма понимается как передача образца в узком пространственно-социальном ареале, но хронологически длительная. К этой форме относится передача секретов мастерства от отца к сыну, передача знаний для «посвященных» в различных социальных группах, обрядов и обычаев локального характера, а древовидная форма распространения эстафет является синтезирующей относительно линейной и концентрической и отражает распространение образцов как во времени, так и в пространстве. В отличие от концентрической формы она имеет меньшую скорость распространения в пространстве, а в отличие от линейной – больший территориально-социальный охват.

Разделение эстафет на три предложенные группы является в известной мере условным, т. к. в чистом виде эти формы в реальности не представлены. Однако и отдельно взятая эстафета не обладает онтологическим существованием. Интересно, что концентрическая и древовидная формы распространения образцов тесно связаны с тиражированием образца, а следовательно, и подвержены взаимному переходу. Так, некий образец мог передаваться в линейной форме в виде, например, описания, которое затем было опубликовано (тиражирование образца) и получило распространение – форма распространения стала концентрической. Затем у ряда субъектов данный образец не прижился, и концентрическая форма перешла в обратно-древовидную. Приведу конкретный пример смены форм: произведения античных авторов в ту эпоху, когда они были созданы, распространялись в умеренно концентрической форме. Затем их актуальность уменьшилась, и форма плавно перешла в линейную, а в эпоху Возрождения – вновь в концентрическую, а потом, по мере угасания острого интереса к античности, – в обратно-древовидную.

При анализе эстафет важным представляется их соотношение с целенаправленностью. Степень целенаправленности действия в рамках эстафеты служит критерием определения «возраста» последней, некой ступени ее эволюции. Первоначально, как представляется, любое подражание является целенаправленным, однако затем воспроизведение образца превращается в навык, в привычку, а затем – в утрату цели.

Так, обряд захоронения всегда поначалу содержателен как в целом, так и во всех своих элементах. Однако затем детали содержания утрачиваются, а в конце «жизни» обряда исчезает вообще представление о его цели, если не в целом, то в конкретных обрядовых действиях.

Показателем первого этапа служит полисемантичность его элементов, на втором этапе их значение стандартизируется, а на третьем возникают ошибки в их «употреблении».

Целесообразность действия тесно связана с его осознанностью. С этой точки зрения можно различать: рефлекторные подражания; неосознанные подражания – навыки; сознательные подражания. Сопоставимы при этом прежде всего эстафеты с относительно равной степенью осознанности действия.

Вообще соотношение действия и его осознания – весьма интересная проблема, прежде всего потому, что эстафета восприятия и эстафета действия меняются с разной скоростью. Некоторые исследования показывают, что в среднем осознание отстает от действия на сей день приблизительно на 25 лет. Однако этот разрыв не является величиной постоянной – есть основания полагать, что где-то в XII в. он был равен 75 годам, а в более ранние эпохи – еще больше.

В то же время понятно, что гибкость и результативность экономической и политической деятельности во многом зависит именно от скорости осознания новых условий. Недаром сегодня на повестке дня один из основных вопросов – формирование нового мышления. Анализ – детальный! – закономерностей трансформации эстафет осознания может способствовать поиску наиболее рациональных путей этого формирования.

Надо сказать, что разными скоростями изменения характеризуются не только эстафеты действия и осознания. Скорость изменение образца – индивидуальная характеристика любой эстафеты. Конечно, при этом каждая группа эстафет имеет скорости в определенных пределах. Например, наиболее стабильна эстафета цели, наиболее мобильна – моды. В результате в реальной практике мы имеем дело с пучками эстафет, часть из которых относительно стабильна, часть легко изменяется и т. д. Вспомним, что ни одно реальное действие не является реализацией одного, единственного образца, оно входит в состав целой серии эстафет, как входящих в единый пучок, так и изолированных. В основе образования пучка эстафет и в качестве гаранта его относительной стабильности выступает эстафета цели, которая служит критерием отбора остальных эстафет, – способа действия, формы конечного результата и т. п. Пучки эстафет могут быть стабильными – не по составу, а по существованию – и, так сказать, «краткосрочными». Стабильные пучки эстафет связаны с удовлетворением жизненных потребностей человека – таких, как добывание пищи, например. «Краткосрочные» пучки эстафет связаны с решением частных задач.

Отметим также, что абсолютно идентичное воспроизведение образца в принципе невозможно. В ходе же статистически значимого числа реализаций образца неизбежно накапливаются ошибки. Накопление ошибок ведет к разрушению образца, к тому, что он перестает удовлетворять те потребности, в соответствии с которыми проводилась его реализация. Возможен, правда, и другой вариант, когда в ходе накопления ошибок образец получает более оптимальный вид.

С разрушением образца происходит и угасание эстафеты. Но поскольку, как уже отмечалось, отдельно взятая эстафета – плод воображения, то это угасание воплощается в распаде данной эстафеты, которую корректнее было бы назвать пучком, на более частные эстафеты. Например, с угасанием эстафеты обработки кремня с целью изготовления орудий она распалась на эстафету обработки кремня для добычи огня, а в последствии – для кремневых ружей, и эстафету форм орудий (первые металлические орудия унаследовали форму от каменных).

Другой путь трансформации образцов – пересечение эстафет. Правда, здесь трансформация образцов может оказаться настолько существенной, что стоит говорить о порождении нового образца. Именно на пересечении эстафет родились такие науки, как биохимия или геофизика. Интересно, что в результате пересечения эстафет практически никогда не возникает образца, «среднеарифметического» из исходных. Некоторые характеристики в новом образце наследуются от одного из предшествующих, некоторые – от другого, и те, и другие трансформируются, «притираются» друг к другу. В этом аспекте было бы очень любопытно посмотреть, образец какого типа должен возникнуть в результате сближения умственного труда с физическим. Понятно, что в основе лежат две эстафеты – по роду труда, – но вот каков должен быть новый образец, полученный при их пересечении? Пересечение эстафет может быть как сознательным, так и неосознанным, и в этом плане необходим серьезный анализ. В то же время достаточно часта ситуация, когда в процессе сознательного пересечения эстафет не учитываются закономерности этого процесса (да и не могут учитываться, потому что данная теория не получила еще, к сожалению, достаточного применения), в результате чего новый образец либо не обладает необходимыми качествами, либо вообще не происходит формирования нового образца.

Реальный пример ситуации такого рода – развитие в исторических исследованиях направления, связанного с применением статистико– математических методов. По замыслу оно должно было привести к образованию исследований нового типа, однако в реальности задачи остались прежними, интерпретации – тоже, подходы не изменились, а статистико-математические методы в подавляющем большинстве случаев играют роль модного аксессуара. Это явление вполне справедливо было охарактеризовано М. А. Розовым как подмена теоретизации науки ее математизацией. Пересечение эстафет может быть случайным или целенаправленным. Целенаправленное пересечение связано, как правило, с изменением цели, устареванием образца, сменой материала, изменением технологии и т. п.

Однако основным фактором, влияющим на пересечение эстафет, да и вообще все процессы, связанные с трансформацией самих эстафет или их состава, является влияние окружающей среды, или нормативной системы. Эти определенные условия могут быть рассмотрены как нормативные системы, накладывающие ограничения как на выбор образцов, так и на форму их реализации. По составу нормативные системы могут быть знаковые, ценностные и т. д.

Связь нормативных систем с экосистемами обеспечивает устойчивость первых, т. к. распространение образцов происходит, естественно, в социальной среде и детерминировано ее потребностями, возможностями и ценностными установками, а они, в свою очередь, во многом обусловлены средой обитания данного общества.

Комплекс потребностей, возможностей и ценностных установок и является той нормативной средой, которая регулирует процесс движения эстафет. Это, однако, не означает, что сама нормативная система неизменна. Она также является эстафетой, но наиболее стабильной. В состав нормативной системы входят прежде всего эстафеты, образцы которых являются оптимальными. Сюда же относятся эстафеты, связанные с удовлетворением повседневных потребностей человека и социума – добыча пропитания, строительство жилища и т. п. Устойчивые эстафеты, входящие в состав нормативной системы – реализующие образцы-идеалы с большой полисемантичностью, выступающие в качестве цели (ср. вековечную мечту человечества о «золотом веке», стремление к миру и пр.).

Значительный пласт нормативных систем образуют неосознанные, «реликтовые» эстафеты, в основном связанные с нормативами поведения. Устойчивый пласт – эстафеты, существенно детерминированные биопсихологическими факторами – например, эстафеты восприятия, речи и др. Однако наиболее важный пласт нормативных систем – эстафеты, которые могут быть реализованы только коллективно, т. е. определяющие действия социальных групп. Понятно, что к ним относится вся политическая, экономическая и т. п. деятельность.

Таким образом, можно сказать, что нормативные системы – это эстафеты, по отношению к которым частные эстафеты выступают как зависимые. В свою очередь, частные эстафеты выступают как нормативные системы по отношению к еще более локальным, еще менее устойчивым эстафетам. Исходя из этого утверждения можно сделать вывод, что каждый конкретный акт совершается в рамках не одной, а целого ряда иерархически организованных нормативных систем. В каком-то смысле близко к нему мнение В. М. Розина.

Различные нормативные системы, существующие синхронно, оказывают существенное влияние друг на друга. Естественно, что при этом доминирующую роль играют нормативные системы, связанные с экономическим базисом общества. Далее по силе влияния идет нормативные системы коллективного действия. Наиболее зависимы и вариабельны личные нормативные системы. Однако и их зависимость относительна, т. к. в ряде случаев и личностные нормативные системы оказывают существенное влияние на нормативные системы более высокого уровня социальной общности.

Необходимо учитывать, что, поскольку данная конкретная эстафета входит в ряд нормативных систем, то ежели одна из нормативных систем, в которую она входит, претерпевает некоторые изменения и тем самым трансформирует эстафету, то трансформировавшаяся эстафета оказывает влияние в плане изменения на все те нормативные системы, в которые она входит. Собственно, именно таким способом, на мой взгляд, и происходит воздействие нормативных систем, существующих синхронно, друг на друга.

Еще один аспект анализа взаимодействия нормативных систем и эстафет – анализ их на совместимость. Об эстафетах можно говорить как о контактных, т. е. возможность сосуществовании которых в рамках одной нормативной системы не исключена, и контрарных, взаимоисключающих. Можно представить себе ситуацию, когда одна и та же нормативная система предоставляет условия для реализации двум эстафетам, сосуществование которых невозможно. В этом случае «выживает» та эстафета, которая наиболее тесно связана с удовлетворением насущных потребностей социума или индивида.

В этом же аспекте можно рассматривать совместимость нормативных систем. В историческом плане можно привести такие примеры совместимости нормативных систем, как явление ассимиляции, ситуация двоеверия, двоевластия и т. д. В принципе такая ситуация всегда неустойчива и неизбежно ведет либо к формированию новой нормативной системы, включающей элементы обеих предшествующих, либо к возобладанию одной из них и вытеснению другой.

Важно, однако, то, что совместимость нормативных систем обусловлена наличием в них ряда сходных базовых элементов. Так, мирное сосуществование славянского язычества с христианством было возможно лишь потому, что в язычестве уже возникли тенденции к выдвижению «главного» бога, а в христианстве всегда существовал определенный простор для присутствия «малых богов». Привнесение государственности в некий социум будет успешным только в том случае, если в недрах последнего уже созрели соответствующие идеи и институты и если привносимая государственность не слишком высокого уровня.

Приближаясь к концу нашего рассмотрения основных проблем теории социальных эстафет в рамках исторического исследования, хотелось бы остановиться еще на некоторых моментах. Представляется, что построение исторического исследования на основе теории социальных эстафет не только должно не препятствовать решению традиционных исторических задач, но и создавать условия для расширения их круга. В частности, в последнее время получил широкое распространение анализ конфликтных ситуаций в истории. В русле теории социальных эстафет он должен проводиться на базе анализа совместимости нормативных систем, эстафет и образцов.

В основе хронологического среза мир предстает перед нами как совокупность образцов различных типов. При этом развитие понимается как поток эстафет, местами пересекающихся, местами исчезающих или появляющихся. В качестве побудительной причины исторического прогресса может рассматриваться поиск оптимального образца-идеала. Важным представляется отметить существование внесистемных образцов, т. е. образцов, не образовавших эстафету. В их число входят прежде всего «неудачные» образцы. Человечество развивается методом проб и ошибок. Вот эти пробы и ошибки составляют костяк внесистемных образцов.

Утверждение, что любое действие есть действие по образцу и что любая эстафета детерминирована нормативной системой, вызывает глухое раздражение внешним сходством с лапласовским детерминизмом. Чтобы снять его, необходимо отметить, что пучок эстафет, идентифицируемых с человеческой личностью, носит сугубо динамический характер. Человек ежесекундно знакомиться с новыми образцами, часть из которых входит в состав его пучка эстафет, вытесняя другие образцы, в том или ином смысле устаревшие. Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя и дважды пронаблюдать один и тот же пучок эстафет у одной и той же личности.

Такое утверждение, однако, не снимает еще полностью с теории социальных эстафет обвинение в излишне жестком детерминизме, т. к. смена эстафет в пучке может представляться и строго определенной, находящейся вне сферы человеческой, личностной деятельности. И здесь на помощь приходит категория принятия решений. Каждый конкретный человек для достижения поставленной им цели имеет набор образцов, из которых он в состоянии выбрать наиболее устраивающий его. Безусловно, этот выбор также происходит в соответствии с его образцами поведения, мышления и т. п. Более того, чем масштабнее социально, чем менее личностной является его цель, тем меньше у него выбор. При этом сам человек может этого и не осознавать.

Однако более подробно мы остановимся на данной проблеме в следующей главе.

Глава 5 «АТОМАРНЫЙ» УРОВЕНЬ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

АВТОРСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ

1. Элементы «атомарного» уровня исторического исследования

При формировании «атомарного» уровня исторического исследования следует прежде всего, по всей вероятности, снять понятие «исторический факт» как базовое, поскольку, во-первых, уточнение понятия исторического факта неизбежно привело бы к анализу понятий «история» и «исторический», что является задачей хотя и тривиальной по постановке, но весьма сложной по решению и к тому же находящейся вне магистрального направления данной работы; во-вторых, потребовалось бы рассмотрение понятия «факт»; к тому же следовало бы уточнить, действительно ли то, что должно быть положено в основание «атомарного» уровня исторического исследования, относится к числу фактов. Эти вопросы сами по себе очень важны, однако их удобнее решать после того, как определены требования к «атому» исторического исследования, критерии его выявления и сущностные характеристики. В-третьих, на сей день понятие исторического факта страдает как излишней полисемантичностью, так и мировоззренческой перегруженностью. К тому же оно весьма отягщено традицией, что, как известно, не способствует каким-либо трансформациям. Таким образом, представляется более удобным отказаться от понятия «исторический факт» в качестве «атомарного» для исторического исследования и ввести некое новое или иное, не столь многозначное понятие.

Однако прежде, чем искать понятие, следует, видимо, четче сформулировать его содержание, т. е. прежде, чем как-либо «обозвать» «атом» исторического исследования, следует понять, что он собой представляет, каким требованиям исторической науки должен отвечать. Основное требование к «атомам» исторического исследования – требование их сопоставимости. Это определяется прежде всего номотетической ориентацией науки в целом и истории – в частности. Однако в принципе сопоставимо все со всем: война с битвой за урожай – по деятельности; создание Повести 1606 г. со столыпинской реформой – по месту действия; процесс по делу Н. И. Бухарина с любовью Сталина к «Хванчкаре» – по субъекту действия, и т. п. Слов нет, в рамках определенных конкретных исследований и такие сопоставления могут оказаться продуктивными, но вряд ли они могут быть положены в основание определения «атома» исторического исследования.

И. А. Гобозов пишет о сопоставлении фактов, сходных и близких по пространственному расположению и времени. Однако, как я уже пыталась показать, пространственно-временная близость не является решающей, понятие же сходства в данном случае нуждается в уточнении.

Представляется, что можно наметить следующие аспекты сопоставимости «атомов» (повторю, что объектом исторического исследования неизбежно будет некое действие): это прежде всего сопоставимость по уровню общности, при которой общность понимается двояко – как общность субъектов действия и общность объектов действия, т. е. сравнимы между собой действия двух личностей, двух государств и т. п.; несравнимы действия личности и государства, семьи и партии и т. п. Это же касается направленности действия на личность, социальную группу, государство и т. п. Опять же подчеркну, что несопоставимость не является абсолютной, она есть несопоставимость именно на «атомарном» уровне исследования. При этом стоит иметь ввиду, что действия личности в ряде случаев могут быть сопоставимы с действиями группы – во– первых, когда личность выступает в качестве единственного представителя группы, например, царя, последнего из могикан и т. п. Во-вторых, когда личность рассматривается как типичный представитель, хотя в этом случае ее «типичность» следует предварительно доказать.

Еще один аспект сопоставимости – сопоставимость по уровню сложности действия. Так, деятельность может включать в себя и создание некоего идеального образца, и следование ему, а может состоять лишь из повторения, дублирования уже известного образца. И хотя результаты деятельности могут быть весьма схожи, действия по их достижению в рамках «атомарного» уровня исследования несопоставимы. Здесь также присутствует сопоставимость по результату действия – ведь можно рассматривать создание идеального образца как результат отдельного действия и сравнивать только воплощение его на практике. Однако и тогда действия создателя образца и подражателя несопоставимы, ибо первый ищет, а второй лишь повторяет (подобное утверждение не всегда корректно, т. к. подражающий может иметь образец для подражания в виде продукта, но не знать технологии его изготовления). Существует необходимость учитывать контекст действия, его обусловленность биосоциальными и пространственно-временными характеристиками окружения. Однако этот пункт не столь однозначен, как может показаться, ибо очень часто сопоставимыми оказываются действия, внешне совершенно различные, но совпадающие по своему социальному значению. Простейший пример – разные формы приветствия в различных регионах. Поэтому, может быть, имеет смысл объединить форму действия и условия действия в одно условие – сопоставимость целей действия.

Возвращаясь к вопросу о сопоставимости по результату действия, отметим, что речь идет не о значимости этого результата, не об успешности действия, а именно о форме результата. Две основные формы уже названы – это идеальный образ, или идея, и его конкретное воплощение.

Теперь вернемся к образцам. Итак, если любая человеческая деятельность есть деятельность по образцам, а любая человеческая акция есть реализация совокупности образцов, то следует ответить на следующий вопрос: все ли ее элементы в состоянии выступать в качестве реальных, а не только потенциальных образцов? И где предел детализации различения элементов акции? Ведь вполне понятно, что любое действие можно разложить на бесконечно большое количество составляющих его актов. Представляется, что критерием предела детализации могут служить два фактора: социальность акта – нижняя граница, и относительная инвариантность образца в рамках условий его реализации. К вопросу об устойчивости образцов мы еще вернемся чуть ниже, а здесь отмечу, что требование социальности акта-образца позволяет резко различить физиологические, психофизиологические и прочие действия, которые, конечно же, неизбежно социально детерминированы, но тем не менее по существу социальными акциями не являются – ни по цели, ни по форме, ни по результату действия.

Получение человеком образцов происходит как путем обучения и воспитания, так и путем самообучения и накопления личного опыта (при этом самообучение есть накопление чужого опыта).

Говоря об устойчивости образцов, упомянем такой аспект. В принципе, процесс появления нового образца упрощенно можно представить себе следующим образом: возникает некая нетривиальная, нестандартная новая задача, ищутся пути ее решения, в ходе чего как пробуются старые образцы, так и создаются новые. Часть из них – причем значительная – не отвечает либо условиям реализации, либо конечной цели действия. В результате отбора образцом, порождающим подражания, становится акция, наиболее полно для данной ситуации отвечающая исходным требованиям. Этим обеспечивается «выживаемость» образцов, их устойчивость, часть из которых, в силу своего оптимального характера, становится образцами-идеалами. Однако в эпоху широкого развития средств коммуникации происходит глобальное тиражирование образцов, оптимальность которых отнюдь не очевидна. С помощью прессы, радио, телевидения и т. п. тиражируются образцы, которые сразу получают распространение. Тем самым «естественный» отбор образцов и формирование образцов-идеалов подменяется «искусственным» отбором и формированием образцов – анти-идеалов. Несмотря на то, что это процесс во многом неизбежный для современного уровня развития цивилизации, рассмотрение его дает возможность поставить и решить весьма актуальную задачу – формирование принципов отбора образцов для тиражирования.

Еще один аспект, который вскользь уже упоминался, – комплексный, биосоциальный характер образца. Это, казалось бы, тривиальное утверждение имеет большое значение для анализа образцов. Биологическая и социальная составляющие каждая по-своему ограничивает вариабельность образцов, придает им относительную устойчивость. Однако определение меры их устойчивости и ее характера возможно только через анализ этих составляющих. Для этого вернемся к «атомам» исторического исследования. Каково соотношение между ними и образцами? Естественно, образцы – это не «атомы», поскольку последние, как уже говорилось, есть действие, а образцы – основы, генерализирующие действие. В то же время, если рассматривать всю человеческую деятельность как совокупность актов подражания, то понятно, что основой для их сопоставление могут служить именно образцы. Тогда образцы суть «ядра атомов» исторического исследования, их центры. Поскольку одновременно образцы суть «ядра» актов подражания, можно придти к выводу, что сами «атомы» исторического исследования суть акты подражания, или акты воспроизведения образцов.

Но тогда, по идее, ядра «атомов» исторического исследования, т. е. образцы, должны быть «элементарны», неделимы и однородны. Поиск неделимости, однородности образца может вестись по трем направлениям. Прежде всего, учитывая его биосоциальный характер, можно искать тот уровень, который отражал бы только биологическую составляющую человеческой деятельности. Это, казалось бы, логично и позволило бы ввести критерий минимальной социальной значимости. Однако при детальном рассмотрении актов человеческой деятельности приходишь к выводу, весьма, впрочем, тривиальному, что человек – существо биосоциальное, и любое его действие есть не совокупность биологического и социального, а совокупность биосоциальных актов. Даже отправление простейших физиологических потребностей у человека социально детерминировано.

Другой подход – поиск психически «элементарных» актов. Но этот путь сопряжен с теми же трудностями, что и предыдущий. Третий путь – поиск элементов с минимальной социальной значимостью. Здесь ситуация прямо противоположна биологическому, но столь же сложная. Представляется, что комплексный, биосоциальный характер образца требует столь же комплексного, биосоциального подхода к его анализу. Таким образом, сложность состава образца – явление неизбежное. И не только в силу его биосоциального характера, но и в силу его онтологической неисчерпаемости. Действие столь же неисчерпаемо, сколь и деятельность. Поэтому целью анализа образцов является не достижение их абсолютной «элементарности», а определение уровней сложности образцов, разработка шкал их оценки. По смыслу же можно различать образцы потребностей, форм, в которых могло бы воплотиться их удовлетворение, способов достижения цели, образцов действия и его результатов.

Итак, «ядром атома» исторического исследования является, по моему мнению, образец для подражания. Самим же «атомом» выступает тогда исторически значимое воспроизведение образца. Поскольку выше мы определили социальную значимость «атома» исторического исследования через социальную значимость его последствий, то тем самым мы однозначно вписали «атом» в социальную эстафету. Это значит, что воспроизведение образца является «атомом» исторического исследования в тех случаях, когда предстает этапом некой эстафеты.

Теперь мне кажется рациональным перейти к рассмотрению соотношения нормативной системы и личности в истории, а также социальной эстафеты и исторической закономерности. В первом случае основной наш интерес будет сосредоточен вокруг проблемы личностного выбора, а во втором – вокруг альтернативности исторического процесса.