Текст книги "Niksen. Голландское искусство ничегонеделания"

Почему Нидерланды – идеальное место для никсена

Хотя многие голландцы сказали мне, что не чувствуют, что у них есть время на никсен, я считаю иначе. Если есть место, в котором ничего не делать легко, то это Нидерланды. С щедрой системой социальной поддержки, короткой рабочей неделей и большим количеством выходных, эта страна – рай для никсена. Я соглашусь, что сегодня голландцы более заняты и подвержены стрессу, чем когда-либо, и все же голландская культура позволяет людям иногда побездельничать. И сейчас я вам это докажу.

Когда медсестра в приемной у педиатра спросила меня «Когда ваши дети спят?», я дала блестящий ответ: «Когда устанут».

Достаточно сказать, что у меня нет ежедневника. Такой предмет может потеряться, а я не всегда ношу с собой сумку, так что мне было бы некуда его положить. И хотя я могла бы использовать телефон, я предпочитаю не смотреть на экран лишний раз, потому что и так провожу много времени онлайн.

Вместо этого у меня есть магнитная доска на стене за рабочим столом, на которую я вешаю стикеры и снимаю их, когда они больше не нужны. Так мне удается не забывать о назначенных встречах.

Мои друзья в Нидерландах часто жалуются, как сложно спонтанно встретиться с голландцами. Их ежедневники обычно забиты под завязку рабочими и дружескими встречами. Для иностранцев, особенно для тех, кто принадлежит к культуре, где можно сказать «Да, конечно, я зайду к тебе через минуту», это создает определенные препятствия к общению.

Голландцы ничего не делают, не заглянув сначала в ежедневник. И это прекрасно для никсена, потому что, если они могут использовать ежедневники, чтобы назначать встречи, они могут найти на тех же страницах и время для ничегонеделания.

Согласно шести измерениям культуры Герта Хофстеде, у голландцев высокий показатель индивидуализма. Они также ценят удовольствие и снисходительность к своим слабостям.

Эти качества и ценности соединяются в голландском концепте gezelligheid. Корень слова, gezellig, непереводим. Возможно, вы его даже слышали вместе с датским hygge, немецким gemütlich или бразильским saudade. Очень приблизительно его можно перевести как «приятный, милый, с комфортной атмосферой», но слово не исчерпывается такими определениями. Оно исключительно нидерландское и применимо ко всем возможным ситуациям от уютного семейного вечера или ужина на двоих до шумной вечеринки.

Мой дедушка, польский посол в Нидерландах, объяснял gezelligheid как «все, что согревает сердце и заставляет улыбаться». Это мое любимое определение. И я думаю, что и никсен можно иногда назвать gezellig!

Голландцы мыслят критически, они вряд ли станут без вопросов следовать новым трендам. Возможно, поэтому никсен не обсуждался в Нидерландах, пока американские медиа не раздули из него новость. И это хорошо. Бездумное следование за любым хайпом, который появляется на горизонте, и мне не по душе. В конце концов, я дочь двух ученых, и я обычно смеюсь над велнес-трендами (слишком строго! слишком много работы! нет на это времени!).

Голландец Эгберт Схрам живет в Финляндии и работает в Hofstede Insights. Он говорит мне, что в Нидерландах люди почти автоматически постоянно анализируют события, особенно когда есть множественные перспективы. «Это значит, что для голландца абсолютно приемлемо изменить свою точку зрения в тот момент, когда появляются новые данные».

Голландские навыки критического мышления оборачиваются потрясающим чувством юмора! Это заметно в ответах на недавнюю статью в New York Times о голландской традиции оставлять подростков в лесу посреди ночи, чтобы они сами нашли дорогу домой. На самом деле такой традиции нет, и комментарии голландцев в Twitter совершенно блестящи:

«Я даже не уверен, что семья, которую я в итоге нашел, – моя настоящая. Но мы как-то разобрались», – написал один голландец. «О МОЙ БОГ, ОНИ ЧТО, ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬСЯ?» – написал другой, не оставляя сомнений, что чувства юмора голландцам не занимать.

Катарина Хаверкамп соглашается: «Я думаю, это потому, что голландцы оптимистичны и обладают чувством юмора, что помогает воспринимать все менее серьезно. Так мы помогаем друг другу. Пошутить, сделать вещи менее важными».

Однажды я пыталась кормить грудью свою среднюю дочь в местном kinderboerderij – контактном зоопарке. Какая-то женщина села рядом со мной и сказала: «Я думаю, то, что вы кормите грудью, – это очень важно». Я была настолько поражена, что не нашлась с ответом, тем более – при обнаженной груди и требовательном младенце. Почему эта незнакомка решила поделиться своим мнением о том, как я кормлю ребенка? Как бы то ни было, для нее оказалось совершенно нормальным оценить поведение постороннего человека.

Это может застать врасплох людей из культур, в которых вежливость и хорошие манеры не позволяют даже подумать о таком комментарии. Поэтому иногда голландцев считают грубыми. Но с точки зрения самих голландцев, никакой грубости тут нет – просто общение.

«Голландцы не считают это грубым, для них это честность. А то, что я, британец, привык считать вежливым или дипломатичным, голландцы назовут бессмысленным враньем или лицемерием», – объясняет Бен Коутс.

Должна признать, сначала меня смущала эта черта. Но я научилась ее ценить и теперь вижу в ней преимущества. Прямолинейность позволяет быстро разрядить обстановку. Голландцы отбрасывают лишнее и выдают факты – или свое мнение. Если вы воспринимаете прямолинейность правильно, она может быть очень эффективной.

Еще одна характеристика голландцев – их открытость. Только посмотрите на голландские дома с огромными окнами. Вы можете заглянуть в любой дом, прогуливаясь по улице. У некоторых даже нет штор, и они практически приглашают вас бросить взгляд внутрь. Но хотя это сигнализирует «Мне нечего скрывать» (а также «Я покупаю всю мебель в IKEA»), на самом деле предполагается, что вы не станете смотреть в чужие дома просто потому, что можете.

Тем не менее открытость – часть повседневной жизни. В стране, где буквально ничего не является табу, люди редко чувствуют потребность что-то скрывать о себе. По мнению голландцев, нет ничего, о чем нельзя было бы (или не следовало бы) говорить. Они называют это bespreekbaarheid (обсуждаемость), что значит, что они не боятся открыто обсуждать сложные или неудобные темы.

Несмотря на определенное сопротивление, я пришла к убеждению, что bespreekbaarheid – это на самом деле хорошо. Отказ от обсуждения проблем сам по себе приводит к новым проблемам, например депрессии, тревоге и гневу. Тот факт, что голландцы стремятся говорить, а не замалчивать такие моменты, влияет на их общее ощущение счастья. Так что, хотя иностранцам это может показаться странным, грубым или удивительным, в возможности высказать все что думаешь и ничего не скрывать есть свобода.

Так как в Нидерландах люди не испытывают потребности что-либо прятать, им не нужны оправдания для никсена. Абсолютно приемлемо сказать: «Я ничего не делаю». Мы можем многому научиться у голландцев, в частности – не стесняться.

Голландцы: счастливые или в депрессии?

Одно исследование 2013 года удивило многих, показав, что голландцы больше всех в мире страдают депрессией.

Я решила спросить Рюта Венховена, что он об этом думает. Его первая реакция: «Нонсенс». Он продолжает: «Лечение депрессии везде разное. Чтобы лечить болезнь, ее необходимо признать». Если в стране признают и лечат депрессию, делает ли это ее более депрессивной, чем те страны, которые не признают и не лечат эту болезнь?

Я разговариваю с Каролин Хамминг, и ее комментарий к исследованию такой: «Как это измеряется? Вы идете к врачу? Как общество воспринимает это? Да, есть такой контраст, у нас высокий уровень счастья и высокий уровень депрессии».

В ее словах есть смысл. Люди больше подвержены депрессии в богатых западных демократических странах. Согласно одной гипотезе, резкий контраст между всеобщим счастьем и самоощущением человека в депрессии делает жизнь в счастливой стране такой диссонирующей. Явление получило известность как «парадокс темного контраста»[5]5
  Dark Contrast Paradox (англ.). Так называют высокий процент самоубийств в экономически благополучных странах. – Прим. перев.


[Закрыть].

Более того, люди в протестантских странах (таких как Нидерланды) более подвержены депрессии, чем население католических стран, но только если они уже склонны к болезни. Одна теория объясняет это тем, что индивидуалистические тенденции протестантизма вкупе с верой в то, что жизнь предопределена еще до рождения, заставляют людей в депрессии чувствовать себя еще хуже.

Так или иначе, в Нидерландах надежная система социальной поддержки отвечает вызовам индивидуалистического общества, одновременно поощряя самоопределение и мотивируя строить жизнь, соответствующую вашему характеру, ценностям и убеждениям. Как считает Каролин Хамминг, «как нация, мы хорошо с этим справляемся».

Подводя итоги

В этой главе вы узнали, почему голландцы регулярно оказываются самым счастливым народом на Земле и почему Нидерланды – отличное место для никсена.

Некоторые голландцы сказали мне, что обычно не занимаются никсеном. Я думаю, это их личный выбор. Эти люди живут в стране, которая бы позволила им беспрепятственно ничего не делать, если бы они захотели. Нидерланды – идеальная страна для безделья. У голландской культуры есть традиционные черты, делающие никсен возможным, такие как открытость и свобода движения и самовыражения. Однако независимо от того, откуда вы, никсен иногда дается с большим трудом.

Подумайте:

1. Какие уроки голландцев вы могли бы применить в своей жизни? Может быть, идею gezelligheid или прямолинейность?

2. Какое место, по-вашему, идеально для никсена?

3. Что вы думаете о Нидерландах? Хочется ли вам туда переехать после того, как я поделилась своим опытом?

Глава 3. Почему никсен – это так сложно?

Я сижу на диване и стараюсь ничего не делать. В последнее время я была в большом стрессе, и сердце колотится, хотя я отчаянно пытаюсь расслабиться. Я должна бы успокоиться, но этого не происходит. Наоборот, я замечаю все, что нужно сделать по дому, и помню про все надвигающиеся дедлайны. Я чувствую себя так, будто пытаюсь поймать кучу яиц в маленькую корзинку, и не важно, насколько быстро и аккуратно я двигаюсь, яйца разбиваются об пол и мебель вокруг. Невозможно поймать их все.

Я в замешательстве. С одной стороны, мне остро необходим перерыв от дома, детей и работы. От всего. Но с другой – я не в состоянии просто отпустить все это, и я не понимаю почему. Это ведь должно быть так просто. В конце концов, я ничего не делаю. Я не бегаю по дому с уборкой. Я не работаю. Дети в школе. Это должно быть просто – но нет.

Когда я присаживаюсь ненадолго отдохнуть, мысли начинают бешено крутиться в голове, преследуя друг друга. Мысли о работе сменяются мыслями о домашних делах, которые сменяются мыслями о детях. Я волнуюсь. Я сомневаюсь, сделала ли я достаточно. К тому же ноутбук и телефон зовут меня. Не упустила ли я рабочие возможности? Что, если мои друзья в беде? Что, если я не прочитала очень важную статью о родительстве, которая расскажет мне, что я разрушаю жизнь своих детей? К черту никсен, думаю я и встаю с дивана.

Иногда мне кажется, что быть вечно занятым – это легкий выход. Проще продолжить делать то, что вы делаете, целый день вычеркивая пункты из списка задач, чем остановиться, сесть и ничего не делать. В сегодняшнем занятом мире ничегонеделание – самое сложное.

Когда я смотрю на царство животных, я замечаю, что мы – единственные создания, которые никогда не сидят спокойно. Я задаюсь вопросом, естественно ли все это. Даже большие хищники, например львы, и быстрые бегуны, такие как гепарды, позволяют себе отдыхать и бездельничать. Как мы потеряли способность сидеть на месте? И как расплачиваемся за это?

В фокусе:

«Шокирующее» исследование Тимоти Уилсона

Никсен – это неудобно. Настолько неудобно, что многие скорее согласятся ударить себя током, чем спокойно посидеть минутку. К такому выводу приводит знаменитое исследование Тимоти Уилсона, психолога из Виргинского университета.

«Если размышления для удовольствия – это захватывающая, приятная активность, то участники не должны испытывать потребность причинять себе болезненный шок», – говорят авторы. Но почему-то участники поступили наоборот.

Уилсон и его коллеги знали, что то, что они назвали размышлениями для удовольствия и что я называю никсеном, может быть не особенно приятно для участников. Они задались вопросом, что случится, если дать выбор между тем, чтобы ничего не делать, и неприятной активностью. Они придумали исследование из двух частей. В первой части участники оценили приятность серии стимулов, как позитивных (например, красивые фотографии), так и негативных (например, слабый удар током). Во второй части участников оставили одних на 15 минут и сказали наслаждаться своими мыслями.

Участники знали, что электрический аппарат оставался включенным и что они могли получить удар током, нажав на кнопку. Авторы исследования объяснили, что целью было получить удовольствие от размышлений и участники решали сами, нажимать эту кнопку или нет. В итоге 67 % мужчин и 25 % женщин по меньшей мере один раз ударили себя током в течение 15 минут.

Это примечательно, учитывая, что обычно люди избегают боли. Мы инстинктивно стремимся свести боль к минимуму, а удовольствие – к максимуму. И тем не менее мы скорее ударим себя током, чем станем ничего не делать. Удивительно, не правда ли?

Откуда взялась вся эта занятость?

Давным-давно, в Средние века и даже раньше, привилегированные слои общества щеголяли своим богатством, демонстрируя показную праздность. Безделье и участие в непродуктивной активности были сигналом миру вокруг: «Эй, посмотрите, я могу позволить себе не работать». Это называется otium – латинский термин со множеством значений, все из которых так или иначе подразумевают досуг. Цицерон, например, считал, что определенный класс общества должен иметь возможность проводить время вот в такой очевидной праздности.

Однако всегда присутствовало напряжение между мечтой о жизни в безделье и желанием продуктивности. В средневековой Европе лень считалась грехом, а работа одобрялась. Но работа долгие часы исключительно ради финансовой выгоды воспринималась как жадность и считалась не меньшим грехом, чем лень. В Библии тяжелый труд представлен как наказание.

Ирина Думитреску, преподавательница средневековой литературы в Боннском университете, объясняет: «Это вопрос баланса. Досуг, конечно, воспринимался тоже позитивно, и перерывы в работе не были чем-то плохим сами по себе». Но люди в Средние века редко сидела без дела. «Не то чтобы они никогда не расслаблялись, но они всегда работали, – продолжает Ирина Думитреску. – Работа подразумевала не только профессиональную деятельность, но и приготовление пищи, уход за огородом и молитвы». Только после индустриальной революции разделение между работой и досугом стало более четким. Со временем сформировалось наше сегодняшнее представление об отдыхе вместе с целой индустрией, призванной помочь нам расслабиться.

Рождение новой индустрии

Интересно, что еще в XIX веке в США появилась новая философия – Новое мышление. Это философия оптимизма и позитивного подхода, и, хотя изначально ее воспринимали как временное противоядие против пуританизма и кальвинизма, она превратилась в огромную индустрию, которая вместе с книгами, коучами и выбором образа жизни стоила к 2019 году 4,75 млрд долларов. И она продолжает развиваться.

Позитивный подход противостоит кальвинизму, который Барбара Эренрайх метко окрестила «социально навязанной депрессией» в своей книге «Улыбайся или умри: как позитивное мышление обмануло Америку и весь мир» (Smile or Die: How Positive Thinking Fooled America and the World). Тем не менее некоторые кальвинистские тенденции вошли в Новое мышление почти без изменений, например постоянный самоанализ и то, что Барбара Эренрайх называет оценочностью. «Американская альтернатива кальвинизму – не гедонизм и даже не эмоциональная спонтанность. Для того, кто мыслит позитивно, эмоции остаются сдерживаемыми, а внутренняя жизнь подвергается постоянному контролю», – говорит Барбара. Другое сходство между позитивным мышлением (и велнесом вообще) и кальвинизмом – огромный акцент на работе. Хотя Новое мышление не требует, чтобы вы работали своими руками или в своей профессиональной сфере, вы должны работать над собой.

Постепенно психологи начали исследовать, что делает нас счастливыми, вместо того чтобы концентрироваться на психических расстройствах и том, что в человеческом разуме может пойти не так. Американский психолог Мартин Селигман основал позитивную психологию, или науку о счастье. Именно в рамках этого подхода началось исследование народов и стран с целью обнаружить, где живут самые счастливые люди и что их отличает.

«Внимание к Скандинавии и Нидерландам – во многом результат интереса к позитивной психологии и изучению счастья и велнеса, а не только душевных расстройств. Теперь мы хотим знать, что приводит людей к благоденствию и процветанию», – говорит Кари Лейбовиц, психолог, изучавшая счастье в Норвегии.

Можно поспорить, что все это не так позитивно, как звучит, потому что со всеми знаниями о счастье люди все больше чувствуют себя обязанными быть счастливыми. Как отмечает Барбара Эренрайх в книге «Улыбайся или умри», если есть люди, которые «все правильно поняли», приверженцы позитивной психологии как бы говорят нам, что мы должны следовать их примеру.

Начало движения велнес не ограничилось США. К концу XIX и в ХХ веке появилось множество движений в Европе под общим названием «Лебенсреформ» (нем. Lebensreform – реформа жизни). Они ориентировались на фитнес, более «естественный» образ жизни, сексуальную свободу и недоверие к власти. В Германии в это время появились детские сады, где дети могли свободно играть и осваивать социальные навыки. Немецкие эмигранты привезли эту идею с собой в США.

Примерно в то же время Максимилиан Оскар Бирхер-Беннер попробовал лечить больных туберкулезом особой диетой – и в итоге изобрел мюсли, тем самым изменив завтраки во всем мире. Неизвестно, была ли терапия эффективной. Писатель Томас Манн посетил санаторий Бирхера-Беннера, но стремительно сбежал из «гигиенической тюрьмы». Немногим ранее Себастьян Кнайп разработал методику гидротерапии и положил начало натуропатии. И наконец, Рудольф Штайнер создал вальдорфские школы, вызвавшие серьезный резонанс.

Следы этих движений заметны до сих пор. Детей поощряют к играм на свежем воздухе, а взрослые занимаются спортом. Предпочтение отдается, когда это возможно, натуральным и экологически чистым продуктам. Хотя все это – положительные изменения, я не хочу изобразить Европу раем на Земле. Одержимость здоровьем и велнесом вездесуща. «Улучшать нужно не мир, а себя», – говорится в статье в немецкой газете Tagesspiegel о возвращении движения «Лебенсреформ».

Занятость как альтернативный символ статуса

В 1899 году американский экономист и социолог Торстейн Веблен опубликовал книгу «Теория праздного класса: экономическое исследование институций» (The Theory of the Leisure Class: An Economic Study of Institutions), которая получила широкую известность. Соглашаясь с идеями Цицерона об otium, Веблен предположил, что обеспеченные классы будут целиком посвящать себе так называемой «демонстративной праздности». В свое время такое мнение казалось оправданным, но в итоге все сложилось совершенно иначе.

Больше, чем предсказанная Вебленом демонстративная покупка предметов роскоши (одежды, машин или вин), символом статуса сегодня стала занятость.

Во времена Веблена работа считалась добродетелью. Но эта добродетель не имела ничего общего с тем, насколько востребован был человек на рынке труда. «Между тем сегодня, если вы все время заняты, значит, вы востребованы», – объясняет Сильвия Беллецца, которая исследует альтернативные символы статуса в бизнес-школе Колумбийского университета. Занятость как символ статуса особенно заметна в США, где протестантская рабочая этика очень сильна и где преобладает вера в то, что успеха можно добиться упорным трудом.

В Нидерландах есть даже выражение, описывающее эту идею: Druk druk, lekker belangrijk – «занят-занят, очень важно!». Иногда его сокращают до DDLB, и некоторые люди, преимущественно из высшего класса, используют его, отвечая на вопрос «как дела?». Хотя выражение звучит несколько высокомерно, оно появилось не на пустом месте. Быть занятым стало символом статуса даже в Нидерландах, где царит равноправие.

Европа экономически развивалась почти так же, как США, и занятость как символ статуса здесь многим понятна и знакома, однако не во всех культурах дело обстоит так. В родной стране Сильвии Беллеццы, Италии, например, такой концепт едва ли откликнется в людях. «Если, вернувшись из летнего отпуска, например в сентябре, вы скажете, что работали во время своего путешествия, в Италии вас сочтут неудачником», – говорит она.

Беллецца считает такой расслабленный подход к рабочей жизни недостатком: «Вся страна в августе парализована, потому что никто не работает. А когда люди все-таки работают, они не очень продуктивны». Поэтому она считает, что северные страны и Нидерланды нашли идеальный баланс. «Там уважают время для отдыха, так что, когда люди в отпуске, они действительно в отпуске и путешествуют. Но, когда они работают, их продуктивность очень высока», – сказала она мне. Лично я могу это засвидетельствовать. Когда к нам пришли рабочие ремонтировать кухню, они сказали, что сделают все за три дня, – и закончили за два.