Текст книги "Предначертанный провидением"

Глава 13

В которой миссис Девэрилл начинает сожалеть о своих былых глупостях, мистер Шелдон получает щелчок по носу, а мисс Вудли – настоящую трёпку.

Арчибальд Кемптон, брат мистера Патрика Кемптона, привлекательный тридцатитрехлетний джентльмен, много лет был другом Эдмонда Девэрилла. Сегодня они виделись впервые после того, как месяц назад Эдмонд женился – по требованию больного отца, заявившего, что такова его последняя воля. Эдмонд взял в жены дочь старейшего отцовского друга, весьма красивую девицу из Солсбери, и сейчас Арчибальд не мог понять сумрачного взгляда друга, совсем непохожего на молодожена. Девэрилл был явно не в себе – в чертах Эдмонда проступило что-то болезненное, каждый жест выдавал нервозность. Эдмонд был дорог Арчибальду, и видеть друга в таком состоянии было мучительно.

Да, Девэрилл был унижен, издерган, болен. Нелепая ситуация, в которой он оказался, вымотала все его нервы. В этот вечер он навестил Кемптона – просто, чтобы убить время, и мягкое дружеское внимание Арчибальда всё же преодолело сдержанность его старого друга. Почти всхлипывая, он рассказал об обстоятельствах, в которых оказался.

Эдмонд винил в произошедшем только себя, хотя, если разобраться, был не столь виноват, как сам полагал. Отец настаивал на его браке, видя, что сам день ото дня теряет силы. Он считал юную Мэйбл Даннинг вполне подходящей партией для сына – прекрасное приданое, прекрасная внешность, девица прекрасно воспитана и никогда не роняла себя. Вина Эдмонда была в том, что, увидев девицу, он позволил себе плениться красотой, не дав себе труда получше узнать свою нареченную.

Мэйбл не была глупа, но малая опытность заставила её в восемнадцать лет влюбиться в своего кузена Роберта. Её отец, мистер Даннинг, зная склонности юноши и разбираясь в людях лучше, чем его дочь, поторопился ответить согласием на переговоры, которые вел с ним старший Девэрилл, однако девушка сохранила в своем сердце нежность к кузену. Это чувство помешало ей заметить достоинства жениха, предлагаемого отцом, но когда отец всё же решительно настоял на браке, она согласилась, ибо Роберт по требованию дяди уехал из имения, а обещание отца отправить Мэйбл к тетке в Эдинбург совсем её не обрадовало. Однако девица сочла себя жертвой роковых обстоятельств и стоя у алтаря, сказала «да», презирая и ненавидя того, кто должен был стать её мужем. Накопившееся нервное раздражение привело к тому, что перед тем, как взойти на брачное ложе, Мэйбл в романтическом запале, считая такое поведение благородным и честным, уверила своего супруга в том, что не испытывает к нему никаких чувств, кроме презрения.

Растерянность и досада мистера Девэрилла сменились обидой и болью, затекло левое плечо и потемнело в глазах. Зачем же было говорить «да»? Но потом Эдмонд подумал, что, не узнав её ближе, – виноват сам. Он молча, несколько смутив Мэйбл, смерил её больным и тяжёлым взглядом и, почему-то держась за стену и шаркая ногами, ушёл к себе в кабинет.

С тех пор он уже месяц ночевал на кожаном кабинетном диване, стараясь не встречаться с женой, оставшейся невестой, и боясь увидеться с отцом. По счастью, тот уже не вставал с постели и довольствовался письмами сына, в которых тот неизменно сообщал, не желая волновать отца, что его дела в полном порядке.

Сейчас Девэрилл признал, что должен был лучше узнать девицу, он бы так и сделал, если бы отец не торопил его, и всё же – ему казалось, он не заслужил подобного. Он старался никогда никому не делать ничего дурного. За что? Девэрилл горестно пожаловался и на мужские проблемы – теперь при одной мысли о постели его замораживает. Даже если развестись… Но нет, это убьёт отца и как огласить обстоятельства?

За что, за что ему такое постыдное бремя?

Арчибальд внимательно выслушал. Он хорошо знал друга, его всегдашнюю деликатность, мягкость и скромность. Сам он, решительный, умный и властный, был лишён этих черт, но это не значило, что они не импонировали ему в Эдмонде. Душевная кротость и абсолютная незлобивость Девэрилла нравились ему, однако Арчи не мог не понимать, что тот попал в весьма унизительную для себя ситуацию, и свойственные ему душевные качества едва ли помогут в её разрешении.

Самому Арчибальду Кемптону миссис Мэйбл Девэрилл показалась привлекательной, при этом её поступок он однозначно оценил как глупость, но понять, глупа ли девица по принципу, или это возрастное – пока не мог. Он задал ряд удививших мистера Девэрилла вопросов о его невесте, её уме, образовании, склонностях. Ответы Эдмонда порадовали и огорчили одновременно. Девица была состоятельна, резка в суждениях, хорошо образована. В обществе никто не замечал в её поведении отклонений от общепринятых норм. У неё прекрасный вкус в одежде и талант к живописи. Арчибальд внимательно выслушал его, ненадолго задумался и уверенно предрёк, что всё случившееся – пойдёт Эдмонду на пользу.

Девэрилл горько усмехнулся.

– Да, согласен, отсутствие семейного счастья и детей вырабатывает монашеский стоицизм и твёрдость характера, а мне этого всегда недоставало.

Мистер Кемптон тоже усмехнулся.

– Ненастойчивый мужчина, говорят, умрет девственником, но тебе это не грозит. Если ты сделаешь то, что я посоветую…

Мистер Девэрилл никогда не был упрямцем и признавал, что его друг Арчибальд – человек большого ума и глубокой порядочности. Арчи был наделен той волей и настойчивостью, о которых сам Эдмонд мог только мечтать. Девэрилл был готов выслушать совет, – тем более что в его положении терять было уже нечего.

– Ты просто не понимаешь ситуации. Воистину, это Божий промысел. Быть отвергнутым – унизительно, но она уже сделала все, что могла. Следующий ход за тобой. Пройдёт совсем немного времени, и девица попытается, осознав нелепое положение, в которое попала, помириться с тобой. Если ты последуешь моему совету – будешь счастлив всю оставшуюся жизнь.

Эдмонд Девэрилл смерил Кемптона долгим скептическим взглядом.

– Ты полагаешь, что выход из этого положения возможен – и прямо в счастье?

– Да. В скором времени тебе предложат примирение, ты же скажешь, что нанесённую тебе душевную боль готов простить по-христиански, но отвергнешь любую возможность совместной жизни. Ты не в состоянии делить постель с женщиной, презирающей тебя. Скажет, что она была неправа, ответь, что есть слова с необратимым звучанием. Любой мужчина хочет быть любимым, но её слова убили твою любовь и унизили твоё достоинство. Тебе тяжело даже видеть её. Ты должен дать ей понять, что считаешь её недостойной себя и будешь после смерти отца настаивать на разводе.

– Мой Бог, Арчи… ты говоришь немыслимое, – горько рассмеялся Девэрилл, – да если бы она хотя бы намекнула, что готова наладить отношения…

– Мальчик мой, если ты не хочешь всю жизнь быть в дураках, ты сделаешь то, что я скажу.

– Ну, хорошо, хорошо… Что же я должен делать?

– Отвергать все попытки сближения до тех пор, пока твоя супруга не начнёт в слезах целовать тебе ноги, отирая их своими волосами, как Магдалина Христу. Даже если она сама, отбросив одеяло, влезет к тебе в постель – ты должен гнать её. Делай, как я говорю. Ну, и мы с Флорой подсуетимся…

Мистер Девэрилл горько улыбнулся. Он так мечтал о семье, о детях…

Эдмонд, правда, нервничал бы куда меньше, если бы знал, что в последнее время положение его дел несколько изменилось. Мэйбл, до этого полагавшая, что была абсолютно права и честна по отношению к мистеру Девэриллу, неожиданно из письма подруги узнала о том, что её кузен был пойман при попытке получить деньги по фальшивому векселю, который сам же и изготовил. При этом Розали не скрыла от неё, что юношу обвиняют и в совращении дочери местного аптекаря. Скандал в Солсбери вышел довольно громкий, и подобные сведения дошли до Мэйбл ещё из двух источников: письма тетки и слов отца. Происшествие заставило девушку задуматься – в памяти всплыли некоторые слова и дела кузена, раньше не замечавшиеся ею, а пара строк в письме тетки, довольно резко высказавшейся по поводу поступка Роберта, сильно царапнули душу. Так ли уж неправ был отец?

Мэйбл почувствовала себя виноватой перед Эдмондом. За что она обидела его? Он избегал её, уединяясь в кабинете, они не встречались днями, слуги хихикали, видя подобное сожительство супругов, и она почувствовала, что подлинно попала в глупое положение – ни жена, ни невеста.

* * *

Мисс Лавертон и мисс Вудли тоже вскоре были влюблены. Но их обеих привлёк тот, кто, по их мнению, был воплощением элегантности и изящества – Раймонд, виконт Шелдон. День ото дня, от бала к балу они обнаруживали в нём новые и новые совершенства, наделяли каждый его знак внимания, на который вынуждала того галантность, особым смыслом. Каждой из них казалось, что именно ей он улыбается с особым чувством.

Основание для подобной уверенности давало обстоятельство, давно уже замеченное всеми: виконт Шелдон равнодушен к достоинствам мисс Коры Иствуд. До этого никому и в голову бы не пришло, что подобное может случиться, всем казалось само собой разумеющимся, что бесспорная красота мисс Коры покорит сердце богатейшего наследника графства, и остальным рассчитывать будет не на что. Но теперь, втайне ликуя и злорадствуя над неудачей мисс Иствуд, остальные приободрились и удвоили усилия понравиться его милости. И нечего удивляться, что мисс Эмили, покоренная аристократизмом Раймонда Шелдона, ни во что не ставила усилия мистера Джона Лавертона, брата своей подруги, привлечь её внимание. Сам мистер Лавертон находил мисс Эмили особой нежной и романтичной, в его понимании, больше всего подходящей для того, чтобы составить его счастье.

Влюблённость молодых особ, как правило, не умеющих ещё ни соизмерять силу своих чувств со здравомыслием, ни соотносить неразумность своих душевных порывов с требованиями приличий, неоднократно доводила их до бед и горестных сожалений. Мисс Эмили потеряла голову. Всю ночь втайне от родных она сочиняла письмо к виконту Шелдону. На одном из вечеров ей удалось передать его Раймонду достаточно неприметно, чего, однако, оказалось недостаточно, чтобы вообще никто ничего не заметил. Самые внимательные глаза оказались у леди Холдейн и мистера Монтэгю. Первая – просто ничего не упускала, а второй – не выпускал из виду сестрицу, делавшую первые шаги в обществе, и заметил, что сделала мисс Вудли, в общем-то, случайно. И леди Френсис, и Джулиан ничем не выдали своей возросшей осведомлённости, тем более что содержание переданного письма было им неизвестно, хотя и легко предсказывалось. Леди Холдейн положила себе посоветовать своей кузине миссис Вудли обратить больше внимание на занятия дочери, а мистер Монтэгю, хорошо зная Шелдона, вообще не стал забивать себе голову пустяками. И без того забот хватало.

Взяв у мисс Эмили письмо, Раймонд Шелдон тяжело вздохнул. Он неоднократно подмечал очарованные взгляды мисс Вудли и без труда понял, что будет в послании. Глупышка. Письмо, написанное размашистым почерком девицы, не умеющей экономить ни бумаги, ни своих чувств, прочёл дома, в своей спальне, и тяжело задумался. Джулиан Монтэгю был прав, когда счёл, что кристальная порядочность Раймонда будет порукой тому, что опасность репутации несчастной мисс Вудли угрожать не будет. Но самому Шелдону было мучительно тоскливо – и читать смешной любовный лепет бедной дурочки, и представлять неизбежно жестокий разговор, который ему предстоял. Он понимал, как будет убита бедняжка его словами. Шелдон не был жесток, и теперь, когда его вынуждали проявить жестокость, чувствовал раздражение и апатию.

К тому Раймонд был истомлён и измучен своей безысходной и давящей сердце любовью, и, понимая, какую боль ему придётся причинить, подумывал и вовсе оставить письмо без ответа. Потом он положил себе сжечь неосторожное послание, потом – вернуть его глупышке, объяснив, насколько опасно так рисковать своей репутацией в свете, потом – снова хотел уничтожить его.

Неожиданно он получил записку от леди Френсис. Его приглашали на званый ужин.

Шелдон предпочёл бы не появляться в доме леди Холдейн, где, как он ожидал, должен был неминуемо встретить упомянутую девицу, но в конце приглашения леди Френсис стояла приписка, в которой его особо просили пожаловать – переговорить с хозяйкой. Скрепя сердце, Шелдон, заложив письмо во внутренний карман фрака, пришёл на приём, преисполненный мутной тоской. Раймонд думал, что же сказать Эмили, но все разумные слова казались безжалостными, других он не находил, и, тяжело вздохнув, решил сказать то, что Бог на душу положит.

Однако, оглядев зал, Раймонд не заметил ни Эмили, ни прочих девиц. Оказалось, что почти вся молодежь собралась у мистера Лавертона, а Шелдон не получил туда приглашения. У миссис же Холдейн расположилась, в основном, публика почтенная и солидная. Шелдон порадовался отсрочке и собрался было сесть за вист или побродить по саду, но тут, жалуясь на духоту, леди Холдейн попросила его сопроводить её в каминный зал. Что-то в её тоне насторожило Раймонда, но он молча подал ей руку. Они поднялись по лестнице через бильярдную наверх, и тут леди Френсис попросила у него… письмо мисс Эмили Вудли.

Раймонд окаменел. Он поднял глаза и столкнулся с взглядом умных серых глаз. Она протянула руку. Шелдон лихорадочно размышлял. Откуда она знает? Голос леди Холдейн был насмешлив и холоден.

– Самое смешное, что может сделать в таком случае джентльмен, Раймонд, это начать строить из себя джентльмена. Отдайте письмо.

Шелдон расслабился и улыбнулся. Покачал головой.

– Я готов сжечь его в вашем присутствии, мэм, но отдать… Поймите, я могу отдать его только мисс Вудли.

– Вы хотите уверить меня, что готовы ответить девице взаимностью? – с ядовитой улыбкой склонилась к нему леди Френсис, и Раймонд ощутил, как по коже его прошёл мороз. Он опустил глаза. – Возможно, вы до конца сезона ещё не раз увидите мисс Вудли, но едва ли вам придётся с ней объясняться. Она – моя внучатая племянница, мальчик мой.

Шелдон набрал полные лёгкие воздуха и резко выдохнул. Конечно, они же двоюродные сестры с миссис Вудли… кто-то говорил ему об этом. Он возликовал и теперь хотел только, чтобы несчастной глупышке не слишком влетело, и потому ещё раз предложил сжечь письмо.

Леди Холдейн была непреклонна. Её рука зависла перед ним в жесте требовательном и безжалостном. Шелдон подумал, что даже если бедняжка Эмили получит порцию розог – это не будет лишним. Он получал их в отрочестве немало – и только на пользу пошло. Стараясь сдержать улыбку, достал письмо, но прежде чем протянуть его леди Холдейн, галантно поцеловал её руку. И тут же ощутил щелчок по носу, что и вовсе развеселило его. Он спустился по ступеням вниз, почти танцуя, и сел за вист с мистером Чилтоном, мисс Хилдербрандт и отцом.

Шелдон почти не думал об игре, но выиграл десять фунтов – ему шла карта.

* * *

Между тем у Лавертонов, где веселилась молодежь, мисс Гилмор и мисс Монтэгю, утомлённые танцами, вышли в парк освежиться. Мисс Кэтрин, впервые появившаяся неделю назад в свете, показалась мисс Энн весьма симпатичной особой, и сейчас, присев на скамью, они мило болтали. Кэтрин рассказала о пансионе, где пробыла почти четыре года, о своих подругах, пожаловалась, что далеко не все оказались хорошими корреспондентками, – ей пишут немногие. Она вздохнула.

– У вас есть утешение, Кэтрин. Ваш брат так заботится о вас.

Лицо Кэтрин просияло улыбкой. Да, Джулиан – самый лучший брат, какого только можно пожелать. Он из Кембриджа писал ей трижды в неделю, всегда интересовался её жизнью, был в курсе всех её дел.

– Он и сегодня очень озабочен вашими успехами в обществе, – улыбнулась мисс Гилмор.

Кэтрин кивнула, чуть наморщив носик.

– Да. Он дома постоянно ругает меня за неловкость, разбирает каждый мой шаг и читает нотации.

Мисс Гилмор это позабавило. Какое счастье – иметь такого брата! Впрочем, подумала Энн, вспомнив Лоренса Иствуда, некоторые братья – сущее наказание. Она, подружившись в последнее время с Корой, очень скоро заметила, что между братом и сестрой нет никаких родственных чувств, и поняла, что Кора считает Лоренса развращенным мотом. Она даже случайно в раздражении проговорилась Энн, что Лоренс уже несколько лет живет с горничной её матери, Пегги Фаркер, и несколько раз был в затруднении из-за последствий этой связи, но как-то выходил из положения. Сам мистер Иствуд, как заметила Энн, тоже не питал к сестре братских чувств, видя в ней только средство, при помощи которого мог бы завязать полезные знакомства и приобрести выгодные родственные связи. Но такой брат, как мистер Монтэгю, безусловно, подарок судьбы.

– Он хочет, чтобы вы удачно вышли замуж, Кэтрин.

– Он говорит, что я неловка, плохо держусь и не умею пользоваться веером. Это неправда, меня подруги в пансионе учили, но мне пока никому не хотелось продемонстрировать это умение…

Энн улыбнулась.

– Вам ни понравился никто из мужчин, Кэт?

Кэтрин пожала плечами. Виконт Шелдон был слишком завидным для неё женихом, против мистера Тэлбота и мистера Иствуда её, напугав, настроил брат, мистер Лавертон и мистер Вудли казались ей скучными, мистер Салливан… слишком заумным. Молодой мистер Кемптон, младший из братьев, был очень умён, но Джулиан сказал, что он слишком молод для брака. Все остальные – либо были намного старше, либо непривлекательны. Брат предостерегал её от излишнего кокетства, но кокетничать ей ни с кем и не хотелось.

– А девушки вам нравятся?

Кэтрин вполне искренне ответила, что ей понравились только сама мисс Гилмор, на что Энн улыбнулась и спросила, разве она не находит красивой мисс Кору Иствуд? Она не нравится ей?

– Она очень красива, – сухо ответила Кэт.

– Но разве это плохо?

Мисс Кэтрин снова со странной улыбкой пожала плечами. На самом деле, мисс Кора вначале понравилась ей, она была идеально красива и безупречно воспитана. Но, несмотря на молодость и неопытность в житейских делах, Кэтрин очень быстро поняла, что её Джулиан влюблён в мисс Иствуд, однако та безжалостна и жестока к нему, избегает его и смотрит на него с презрением. Как можно так относиться к брату – Кэт не понимала. В её глазах он был достоин любви самой красивой девушки общества, и то, что его отвергали, вызывало её неприязнь к мисс Коре. А прислушавшись к разговорам в обществе, Кэтрин поняла и причину такого пренебрежения – мисс Иствуд либо была влюблена в Раймонда Шелдона, либо просто хотела стать виконтессой, зарилась на богатство и титул. Мисс Кора была недоброй и корыстной. Кэт не осмеливалась говорить об этом с Джулианом, но видела, как он страдает – и это заставило её проникнуться к мисс Коре ещё большей неприязнью.

* * *

Сказать, что мисс Вудли влетело – значит, ничего не сказать. Леди Фанни и миссис Вудли так сумели объяснить юной дурочке всю вздорность и недопустимость её поведения, так растолковали, какой опасности подвергает свою репутацию молодая девица, решающаяся на столь безрассудный и опрометчивый шаг, и так вдолбили ей представление о пристойности, что опухшая от слёз Эмили несколько недель не могла и думать о том, чтобы показаться в обществе.

– Боже мой, Фанни, как я благодарна тебе за внимательность. Подумать только, что могло бы случиться…

– Не стоит об этом, Доротея, виконт – человек порядочный и никогда не допустил бы скандала. Но дело не в нём. Как будто редко несколько неосторожных строк навсегда губили репутации! Надеюсь, глупышка достаточно вразумлена, и мне кажется, следует обратить её внимание на более приемлемый объект – молодого Лавертона.

– Я сто раз ей говорила, что лучшего мужа ей не найти. Так нет же – их всех сводит с ума виконт Шелдон! Дерево надо рубить по себе. Пятнадцать тысяч годовых! О таком и мечтать нельзя!

Про себя леди Холдейн подумала, что роковая граница, разделяющая виконта Раймонда Шелдона и юную мисс Эмили Вудли, измеряется совсем не уровнем дохода их семейств, но говорить об этом не стала.

Не та была аудитория.

Глава 14

В которой повествуется о градациях глупости, кои столь многогранны и трудноуловимы, что со стороны невозможно оценить их подлинные размеры.

Мистер Вивьен Тэлбот теперь рассматривал свои шансы жениться на Коре Иствуд как ничтожные. Он видел, что после встречи с Шелдоном в парке она стала смотреть на него стеклянными глазами. Тэлбот возненавидел бы Монтэгю, невольно ставшего причиной инцидента, если бы не видел, что тот столь же нелюбим, как и он сам. Его ненависть в итоге сконцентрировалась на Раймонде Шелдоне. Тэлбот понимал, сколь немногим может навредить виконту, но был уверен, что рано или поздно случай подвернётся, а пока хандрил и бесился, не зная, куда себя деть.

В это время Вивьен неожиданно заметил нечто до такой степени странное, что не сразу и осмыслил его. Сорокалетний вдовец, мистер Мартин Ламберт, человек не то чтобы состоятельный, но и не совсем уж бедный, вдруг несколько неочевидно начал… проявлять интерес к Эннабел! Нет-нет, ничего определённого не было. Но если остальные мужчины просто шарахались от Белл, то он… не избегал её и порой даже беседовал с ней. Несколько раз Вивьен заставал их за глубокомысленным разговором и пару раз слышал, как Ламберт весьма хвалебно высказывался о точности и зрелости некоторых суждений мисс Тэлбот. Беспокоиться, казалось, было не о чем, но теперь, когда пятьдесят тысяч приданого мисс Иствуд растаяли, как туманное видение, замужество сестры могло серьезно подорвать его благосостояние, и если до того Тэлбот мог считаться достаточно обеспеченным человеком, то уменьшись его состояние вдвое – он с его привычками не мог бы не почувствовать нужду.

Тэлбот пытался уверить себя, что всё это вздор, но настороженность и беспокойство не проходили. Белл не должна выходить замуж. Эта мысль оформилась в нём твёрдо и основательно. До этого он был уверен, что уродства сестрицы вполне достаточно для его спокойствия, но теперь понял уязвимость этой уверенности. Мало ли голодных парвеню, нищих проходимцев ламбертов, которым ничего не стоит ради тридцати тысяч жениться на Белл?

Нельзя сказать, что эта мысль поглощала всё время Вивьена. Она скорее просто угнездилась где-то в мозгу и время от времени вспыхивала, стоило ему приметить новые знаки внимания мистера Ламберта Белл. В остальном же мысли Тэлбота занимали два обстоятельства: ненависть, о чём уже было сказано, к виконту Шелдону, и – интерес к одному забавному приключению, вызванному, в общем-то, раздражением и бездельем.

Дело в том, что в это время мистер Тэлбот обратил внимание на мисс Элизабет Харди, что, впрочем, надо справедливости ради заметить, было спровоцировано самой девицей, столь упорно старавшейся попасть ему на глаза, что её заметил бы и слепой. Навязчивость глупышки поначалу была в тягость Вивьену, но вскоре он свыкся с ней. Её романтичный лепет журчал, не задевая внимания, успокаивал и расслаблял. Тэлбот знал, что опекун не может дать за ней больше десяти тысяч, и не имел никаких планов или намерений. Зато намерения были у мисс Элизы, она мечтала заполучить мистера Тэлбота в мужья, к тому же имела обыкновение исполнять свои намерения, причем, чем глупее они были, тем больше пыла вкладывала мисс Харди в их осуществление.

Глупость – удивительное свойство разума, порой вызванное его ущербностью, порой – искажением, порой – подделкой, а порой – и просто полным его отсутствием. Градации глупости столь многогранны и трудноуловимы, столь часто переходят, как сияющие радужные цвета павлиньего хвоста, один в другой, что со стороны невозможно оценить ни его подлинные размеры, ни измерить глубину умственного вырождения. Иная глупость настолько непроходима, что её просто невозможно постичь, она поглощает мысли без возврата, это топь, к которой опасно даже приближаться.

Но мистер Вивьен Тэлбот склонен был всех женщин считать недалёкими дурочками, не утруждая себя анализом того, насколько одна дурочка умнее другой. В его глазах единственными достоинствами девицы были приданое и красота, при их наличии, полагал он, всё остальное было не очень-то и значимо. Так что у мисс Харди, хоть её и нельзя было назвать дурнушкой, по здравом размышлении шансов заполучить мистера Вивьена Тэлбота в мужья было не больше, чем у самого Вивьена – жениться на мисс Коре Иствуд.

Но это – по здравом размышлении. Пылкое же воображение девицы рисовало её триумф, когда она появляется в свете как миссис Тэлбот. Элиза видела, как вытягиваются лица у этих воображал – гордой кривляки Коры, показной скромницы мисс Гилмор, с какой завистью и восхищением смотрят на неё Лилиан и Эмили, высокомерные богачки сестры Сейвари, как зеленеют лица Рейчел и Элинор. А она явно нравится ему: на прошлом вечере мистер Тэлбот приглашал её дважды и сказал, что она прекрасно танцует.

Самому Вивьену мучительно недоставало удовольствий Бата и Рединга – так недоставало, что он подумывал бросить всё и навестить мистера Торнби. Но мать настаивала, чтобы Вивьен сопровождал сестру в свете, и слышать ничего не хотела о его отъезде. В итоге Тэлбот вынужден был прозябать в Уинчестере, и тут глупость мисс Харди неожиданно начала привлекать его.

Вообще-то для блудных забав намного разумней было найти чистенькую гризетку, белошвейку или горничную – вон как пробавлялся Лоренс. Идеальна была бы и замужняя особа из низшего сословия – там иногда попадались милашки, а любые последствия подобных забав всегда были заботой мужей. Недурно было бы закрутить роман и с леди Радстон, которая не отказалась бы, наверное, от романтического приключения. Связываться же с девицей было до крайности неразумно: поднимался шум, могли заставить жениться. Но в случае с мисс Харди особых последствий можно было и не опасаться – её опекун, престарелый Чарльз Лоусон, едва ли способен всерьёз вмешаться. К тому же, дурочку весьма легко будет после пристроить поставщику, а через него – тому же Торнби. За живой товар можно получить, наверное, фунтов пятьдесят, не меньше. Чем дольше Тэлбот рассматривал этот план, тем меньше находил в нем уязвимостей. Впрочем, Рединг – далековато, проще пристроить красотку – после того как она послужит ему, – где-нибудь и поближе. Но для начала стоит всё же списаться с Торнби. Сколько он даст?

Ответ от мистера Эдвина Торнби пришёл незамедлительно. Двести фунтов. Это было много больше того, на что рассчитывал Тэлбот, риск казался минимальным, похоть жгла, и теперь мысль, которой мистер Тэлбот раньше, в общем-то, просто забавлялся, приобрела реальные очертания. Глупость девицы тоже была, бесспорно, обстоятельством полезным и провоцирующим.

Предстояло решить, направиться ли в Рединг или выбрать Солсбери, где у Вивьена Тэлбота тоже были соответствующие связи? Потом Тэлбот уверенно остановился на Рединге: ведь дурочку надо уверить, что они направляются в Гретна-Грин, а кто знает, вдруг она поймет, что Солсбери – вовсе не на пути в Шотландию? Дурочки предсказуемы, но иногда могут выказать и некоторые знания…

Было и ещё одно незначительное обстоятельство, заставившее Вивьена Тэлбота окончательно выбрать Рединг. Мысли о сестрице не оставляли его, и он решил, что в Рединге на всякий случай наведается к старухе Эстер Броун, к которой когда-то обращался по довольно невинному поводу – за отравой для крыс по просьбе одного приятеля из кавалерии. Увиденное там натолкнуло его на новые мысли, и теперь они медленно оформлялись, вращаясь вокруг четко выверенного помысла о том, что Белл не должна выходить замуж.

Продумав и это, и все прочие обстоятельства, мистер Тэлбот как бы случайно встретил в парке мисс Харди, где, заведя её в галерею колледжа, пылко заговорил о любви. Мисс Харди возликовала. Сбывались её самые смелые мечты! Но одно обстоятельство, объяснил Тэлбот дурёхе, мешало ему обрести блаженство, стать счастливейшим из смертных: мать никогда не позволит ему жениться на ней, ему подыскивают богатую невесту. Но его сердце принадлежит ей и только ей… Единственный выход для них – бежать в Шотландию, ведь троекратного оглашения в церкви его мать не допустит, лицензии юридической коллегии у него нет, но его любовь не вынесет, если она будет принадлежать другому. Уговаривать мисс Элизу не пришлось – конечно, она была согласна.

Вивьен Тэлбот строго запретил мисс Харди говорить или писать хотя бы кому-то об их бегстве: могут передать его матери и вернуть их. Элиза клятвенно обещала молчать и ждать его вечером на Вестгейт, у Западных врат, – недалеко от Грейт-Холла. Вивьен же сказал матери, что съездит на пару дней в имение, и в тот же вечер выехал в Рединг, посадив в свой экипаж поджидавшую его мисс Элизабет. Предстоявшее удовольствие грело ему душу – полакомиться первыми, самыми свежими плодами всегда приятно. В Рединге они остановились в доме леди Дорранс, их встретил мистер Торнби и проводил в уютные апартаменты на втором этаже. Юная глупышка, уже считавшая себя миссис Тэлбот, уступила Вивьену почти добровольно.

Тэлбот только тут ощутил, как на самом деле оголодал в чёртовом Уинчестере. После того, как Элиза уснула, он вышел выкурить сигару, и тут заметил, что освободилась Грета. Бог весть, когда представится возможность ещё раз потешить плоть? Он под насмешливым взглядом мистера Эдвина протянул руку к ключам и уединился с молодой немкой.

Ближе к рассвету Тэлбот отбыл в Уинчестер, став богаче почти на двести фунтов, но около двенадцати пенсов ему пришлось потратить на содержимое некой склянки с глухо запечатанным горлышком, которого, как уверила его старуха Эстер, хватит, чтобы избавить от крыс все полковые конюшни и погреба. Для верности Тэлбот, усмехнувшись, задал забавный вопрос.

– Видать, смесь забористая? А если её глотнуть с кларетом?

Старуха переменилась в лице, сказав ему, что такими вещами не шутят.

– Лет пять назад лудильщик Джон Марнер случайно глотнул спьяну, перепутав бутылки на кухне, свечу-то уронил под стол и не нашёл в потемках. Так наутро похоронили. Мой зять привозит эту кислоту из Германии и всегда говорит, что хуже смеси нет. Хотя запах приятный… миндалём пахнет.