Текст книги "Предначертанный провидением"

Глава 5

По сути, продолжение предыдущей. В ней Шелдон трижды приглашает разных девиц на танец, а после именует себя глупцом.

Когда танец закончился, Вивьен неожиданно заметил, что Раймонд Шелдон, проводив свою партнершу к отцу, невозмутимо поприветствовал Монтэгю, потом они разговорились. Тэлбот не знал, что Монтэгю и Шелдон знакомы, но потом вспомнил, как Джулиан говорил, что закончил Кембридж.

Раймонд был рад встрече со своим бывшим университетским знакомым, – настолько одиноким он себя чувствовал. Он хорошо знал Монтэгю. Склонность Джулиана к вещам предосудительным претила ему, однако, когда Монтэгю уставал от мятежей против морали, с ним было интересно поболтать: он был начитан, даровит и умён. При этом Джулиан, вечный оппонент Шелдона и задира, сейчас тоже улыбнулся Раймонду почти дружески – ему приятно было видеть знакомое лицо в новом для него обществе. Но разговор был недолгим. Лоренс провел мимо виконта свою красавицу-сестру, и вскоре Шелдон оказался в паре с мисс Иствуд. Став в общий ряд, Шелдон неожиданно увидел, как при виде мисс Иствуд скулы на лице Монтэгю вдруг обострились, и сквозь смуглую кожу Джулиана проступил пунцовый румянец. Было заметно, что кровь его вспыхнула, он буквально пожирал мисс Иствуд глазами, равно отметил Шелдон и впечатление, которое девица производила на Тэлбота. Но сам Раймонд почему-то оставался холоден. Да, мисс Кора была хороша, но этой красоте недоставало той утончённости, которой пленила его Девушка в розовом. Не нравилось ему и поведение мисс Иствуд – слишком раскованное и свободное.

– Как вам понравилось местное общество, мистер Шелдон? – спросила тем временем Кора, давая ему возможность галантно заметить, что сейчас он видит перед собой его лучшее украшение, как сказал в ответ на эту реплику мистер Тэлбот.

Раймонд, однако, заметил, что пробыл здесь слишком недолго и пока затрудняется вынести какое-либо суждение. Мисс Иствуд не роняла смешащих его глупых фраз, но спрашивала о том же, о чём, как он слышал, только что говорила с Тэлботом. Он отвечал сдержанно и вежливо, не стремился ни понравиться, ни произвести впечатление, был осторожен и осмотрителен – и по совету отца, и потому, что ему запала в сердце другая, а ещё потому что за короткое время пребывания в родном городе успел уже приглядеться к родне мисс Иствуд – её матери и братцу, и не мог сказать, что пришёл в восторг. Миссис Иствуд, мать Коры, была достаточно пустой особой, раздражительной и вздорной, но это было пустяком в сравнении с откровенной порочностью брата Коры – расточительного, лицемерного и, кажется, весьма развращённого человека. Могла ли подобная обстановка и такие люди воспитать в этой особе ум и твёрдые нравственные принципы? Сомнительно.

После буланже к виконту подошёл Вивьен Тэлбот, подводя сестрицу. Шелдон тихо вздохнул, понимая, что этого всё равно не миновать, и поклонился мисс Эннабел, приглашая её на следующий танец. Вглядевшись в лицо партнерши, ощутил, как по коже пробежала противная дрожь. Раймонд иногда позволял себе в полночных мечтах раздеть женщину, но тут почувствовал, что подобные греховные мысли, пусть и в фантазиях, ничего волнующего не принесут. Полуобнажённые руки и плечи мисс Эннабел были усеяны мелкими крапинками родинок и странных шероховатостей, а взглянув в лицо девице, он заметил, что если мисс Тэлбот высунет кончик языка меньше чем на дюйм, она запросто достанет до кончика носа. Чтобы прогнать эти нелепые мысли, Раймонд попытался галантно улыбнуться своей партнерше и тут с ужасом обнаружил, что, хотя правый глаз девицы смотрит на него, её левый глаз устремлён куда-то в другую сторону. В эту минуту Шелдон с ностальгией вспомнил не только красавицу Кору, но даже мисс Сесили Сейвари – и та была прекрасна по сравнению с этой особой.

Танец казался бесконечным, и когда музыканты наконец смолкли, Раймонд возблагодарил Бога.

Достаточно привлекательной показалась Шелдону мисс Гилмор, милая шатенка с карими глазами, в поведении которой не было ни излишнего кокетства, ни навязчивой разговорчивости, но пару раз он подметил её грустные взгляды в сторону Тэлбота, всецело занятого Корой Иствуд.

После того, как сам Шелдон оказался партнёром всех девиц, скрипачи вновь заиграли контрданс. Кого он пригласит второй раз? Девицы затаили дыхание. Кору Иствуд? Тут Шелдон неожиданно вздрогнул, заметив в компании пожилых дам её – встреченную им у Салливанов Девушку в розовом, Патрицию Монтгомери. Это имя впечаталось в память. Теперь она была в бледно-зелёном платье, которое тоже удивительно шло ей. Она сидела рядом с миссис Грэхем, глядя не на танцующих, но в темноту за окном, и свечи в напольном канделябре бросали на её белокурые волосы странный отблеск, казавшийся сияющим нимбом, окружавшим её головку и изящные, точно выточенные из слоновой кости, плечи.

Раймонд, внутренне затрепетав, подошёл к девице и пригласил её, заметив, что она робко взглянула на миссис Грэхем, но та, восхищённо взирая на прекрасного юношу, не заметила взгляда Пэт. Сама мисс Монтгомери, побледнев от удивления и страха, на дрожащих ногах прошла с Шелдоном на середину зала. Она знала, что в своём платье в глазах всех богатейших наследниц графства выглядит нищенкой, и старалась быть как можно незаметнее. Раймонд, оказавшись в паре с предметом своего интереса, чувствовал, как её холодная мраморная рука леденит его пылающую ладонь, он не знал, как себя вести, все галантные фразы вылетели у него из головы, он не мог отвести взгляда от завораживающей красоты девушки. Сердце его стучало гулко и лихорадочно. Растерянная и побледневшая мисс Монтгомери была грациозна, но немного скованна, и оттого, что удостоилась приглашения того, о ком восторженно говорили все девицы и их матери, ещё больше волновалась. Шелдон, опуская глаза, иногда останавливал взгляд на её бело-розовой груди, и тогда его дыхание пресекалось и, обжигая душу, по телу проходила волна пламени.

Музыка смолкла, и Раймонд очнулся. Глупец! Ну почему он не заговорил с ней? Что с ним? Его ум профессор Хоуп называл утончённым. Знать бы, что порождением самого утончённого разума может быть самое причудливое безрассудство! Раймонд почти не мог дышать, темнело в глазах, голова шла кругом. Что за вздор? Наваждение какое-то. Почему какая-то девица, которую он и видит-то второй раз в жизни, вдруг так заворожила его, приобретя над его душой ничем не оправданную власть? Красота её, бросившаяся в глаза Раймонду, похоже, никем, кроме него, не замечалась. Может быть, ему просто мерещится? Шелдон беспомощно оглянулся на девицу. Нет, не мерещится. Такие лица он видел в Лондоне – в музейном греческом мраморе, и тот был груб в сравнении с ней. Но все почему-то прославляли красоту Коры Иствуд – если разобраться, просто кукольно-смазливое личико и ничего больше.

Нет, мисс Патриция была прекрасна, как Афродита, вышедшая из розово-белой пены Адриатики, как лилейный лунный диск, отраженный в серебряных зеркалах, как мрамор Пароса, опал и жемчуг. Ничего ему не мерещилось. Но это всё равно ничего не объясняло. Почему он теряет себя, почему не может быть собой, глядя на неё? Безумие, вот что это такое. «Возьми себя в руки, идиот», приказал себе Шелдон. «Что с тобой происходит?»

Он постарался овладеть собой. Музыканты заиграли снова. Все матери опять затаили дыхание. Шелдон не мог пригласить мисс Монтгомери ещё раз, это нарушение этикета было бы немедленно подмечено пожилыми дамами, разместившимися на удобных диванах в танцевальной зале, но приглашать мисс Иствуд не стал. Это могло породить надежды, которых Раймонд, памятуя отцовские наставления, внушать отнюдь не хотел.

Молодой виконт медленно прошёл по залу и приблизился к компании мужчин, где громко высказывался адмирал Салливан, обратившийся к нему с вопросом, как он смотрит на события во Франции? Пожилые люди определяли мнение общества, и проявить неуважение или невнимание старшему было более чем неприлично. Раймонд не любил кривить душей и высказался категорично. По его мнению, произошедшее на континенте – безбожное безумие парвеню, жаждущих патрицианских привилегий. Но глупо думать, что это переменит мир. Можно поменять плебеев и патрициев местами, но плебеи останутся холуями и в роскоши, аристократ будет собой и в лохмотьях. Если же, паче чаяния, произойдет внутренняя перемена – и вчерашние парвеню или хотя бы их внуки обретут подлинный интеллект, благородство и силу духа, а нынешний аристократизм деградирует – ну и что это даст? Мир останется поделённым всё на тех же плебеев и патрициев…

Сам Шелдон полагал, что вообще-то светская аристократия, патрицианство крови – это всего-навсего наличие денег в одной семье на протяжении нескольких поколений, дающее возможность покупать лучших учителей, лучших врачей и лучших женщин в жёны своим отпрыскам. С течением времени кровь облагораживалась, удлинялись лбы и пальцы, утончались вкусы и манеры, ум становился изощреннее. Сам же он предпочитал истинную знать – аристократию духа – природное благородство, не позволявшее человеку утратить честь ни при каких обстоятельствах. Аристократия, элита нации, необходима. Бунты же плебса всегда сводились к попытке поменяться местами со знатью, и в основе этих дурных притязаний лежала обыкновенная зависть – невольное признание чужого превосходства, злоба на собственную обделённость да стремление к животному самоудовлетворению.

Шелдон заметил, что Монтэгю, выслушав его, покосился на него с тонкой улыбкой, Иствуд – с явным раздражением, Тэлбот – безучастно, зато адмирал одобрительно покивал головой и пробормотал, что завидует милорду Брайану. Иствуд же нервно заметил, что события во Франции всё же всколыхнули Европу и многому учат. В этом не было демарша, Лоренс просто был раздражён поведением Шелдона, не пригласившего вторично Кору, тот же в ответ заметил, что не понимает, какие уроки можно извлечь из бунта нотариусов и адвокатов, равных по значимости тысячам невинно убиенных. Этот пошляк Вольтер утверждал, что «наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума». Вот это оно и наступило? Но, ему, Шелдону, кажется, что Разум должен проявлять немного больше уважения к своему вместилищу – человеческим головам, между тем первым изобретением этого царства Разума стала гильотина.

Кора тоже была удивлена поведением Шелдона, его сдержанностью и спокойствием. Он, правда, никому из девиц не выказал никакого предпочтения, но она уже привыкла к тому, что преимущество всегда оказывалось за ней. Она продефилировала перед мужчинами, краем глаза заметив, как пожирает её глазами Тэлбот и как побледнел стройный смуглый юноша, стоявший рядом с Шелдоном, которого ей представили как мистера Джулиана Монтэгю. Она снова внимательно вгляделась в него. Он напомнил ей вдруг её детскую фантазию: итальянского красавца-пирата, грозу морей, который брал на абордаж судно с золотом испанской короны и прекрасной принцессой на борту. Кора заметила, что Шелдон смотрит в её сторону, и чтобы позлить его и заставить ревновать, улыбнулась мистеру Монтэгю и, слегка стиснув веер в правой руке, свернула его, сжав пальцами левой. Монтэгю вспыхнул. Виконт же чуть прикрыл глаза, сохраняя на лице улыбку. Мисс Иствуд только что предложила Монтэгю быть смелее, дав ему понять, что он не противен и вполне может подойти.

Язык галантности мужчины понимали ничуть не хуже дам.

Джулиан Монтэгю поспешно отошёл от компании мужчин и пригласил мисс Кору. До этого он вообще не танцевал. Тэлбот, заметив, что мисс Иствуд приглашена Монтэгю, поморщился и, пока они танцевали, не спускал с них мрачных глаз. Внимательно смотрел на танцующих и Раймонд – с улыбкой. Монтэгю всегда был великолепным танцором, ещё в Кембридже удивляя их на вечеринках грацией и удивительной пластикой, а что удивляться, французская кровь и за столетия в Англии не свернулась – и сейчас Шелдон просто любовался этой парой. Было заметно, что и мисс Иствуд отметила изящество своего партнера и даже несколько раз посмотрела на него с восхищением. Теперь мистер Монтэгю напомнил ей не менее любимых, чем пираты, рыцарей Круглого стола.

Глава 6

В которой Раймонд Шелдон признаётся в любви к старине, а Джулиан Монтэгю заявляет о том, что весьма дорожит своей репутацией.

В зале снова появился милорд Брайан Шелдон и тихо примкнул к небольшому избранному кругу своих ближайших друзей, состоявшему из весьма любопытных особ. То были сэр Остин Чилтон, состоятельный и неглупый человек, почти всю жизнь проживший в Италии и Франции, леди Френсис Холдейн, для друзей – просто Фанни, мудрая и более чем зажиточная вдова, похоронившая двух мужей, мисс Летиция Хилдербрандт, особа богатая, но настолько умная, что мужа ей просто не нашлось, и полковник Габриэл Карбэри, весьма обеспеченный жуир, казалось, не склонный затруднять себя размышлениями, что, однако, не говорило о его природной неспособности к оным.

Миссис Френсис была весьма консервативна, мисс Летиция, напротив, отчаянно радикальна, джентльмены же примыкали то к той, то к другой стороне – в зависимости от того, обсуждались ли тонкости приготовления абрикосового джема или причины якобинского бунта на континенте. Одним лишь взглядом мисс Хилдербрандт умела достичь большего, чем другие – самой тщательно разработанной сплетней, словом же могла убить любую репутацию. А вот леди Холдейн не занималась ниспровержением репутаций – он их создавала. Правда, иногда те, кому было создано подобное реноме, предпочитали покинуть общество. Миссис Френсис и мисс Летиция при этом, что редко случалось в обществе, были искренне привязаны друг к другу.

Пока молодежь веселилась, они вчетвером составили партию в вист, но приход Шелдона расстроил игру. Сэр Чилтон, и мистер Карбэри выразили недовольство его опозданием, но леди Холдейн и мисс Хилдербрандт перебили их брюзжание восторгами по поводу его сына и наследника.

– Ваш мальчик так красив, Шелдон, что даже у нас с Летицией голова идёт кругом, – томно жмурясь, заметила леди Холдейн.

Брайан Шелдон не смог скрыть улыбку, почувствовав себя подлинно растроганным. Раймонд был предметом его тайной гордости, и восхищение сыном, столь откровенно выраженное, было ему приятно.

– Как он держится, Фанни?

– Ну, впервые вступая в свет, Шелдон, молодые люди должны быть застенчивы или даже неловки: ранняя уверенность в себе и чрезмерная непринужденность обычно оборачиваются наглостью. Ваш сын держится величаво, и только опытный глаз угадает в его величии некоторую скованность. Для всех остальных его сдержанность выглядит ещё большим достоинством, – она помолчала и по недолгом размышлении добавила, – ещё по отроческим склонностям человека ясно, в чём проступит его достоинство и чем он будет возвышен, равно видно в иных то, что приведёт их к падению, – глухо проговорила она, глядя куда-то в глубину зала. Сэр Чилтон с удивлением заметил, что она провожает сумрачным и угрюмым взглядом сына покойного Мортимера – красивого и обаятельного Вивьена Тэлбота. Сам он с неприязнью оглядывал сына Этьена Монтэгю, Джулиана. Он достаточно слышал о нём, чтобы насторожиться. Развратный и порочный, сейчас он крутился вокруг его крестницы Коры Иствуд.

Но от этих опасений его отвлёк вопрос мисс Летиции, заданный Шелдону.

– И какие у вас планы на сынка, ваше сиятельство? – осведомилась мисс Хилдербрандт.

– Женить, разумеется.

– «Господом утверждаются стопы праведника, и Он благоволит к пути его. Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба», – процитировал сэр Остин тридцать шестой псалом. – Вы всегда старались поступать по-божески, Брайан, и не допустит Господь, чтобы потомство ваше было в упадке.

– Если бы это всегда было истиной, – вмешалась мисс Хилдербрандт. – Вон, взгляните, Чилтон. Дочь праведника.

Она показала глазами на миссис Грэхем, чуть задремавшую в креслах у камина.

– Бог мой, Амалия Грэхем? – тон сэра Остина был непередаваем.

– Да не Амалия, – миссис Хилдербрандт тоже брезгливо наморщила нос. – Рядом с ней, приживалка, молоденькая Монтгомери. Её отец, спасая свой полк, собой пожертвовал – и что? «Не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба»? Так посмотрите, Остин.

Лорд Брайан удивился. Дочь Реджинальда Монтгомери? Они были знакомы. Настоящий джентльмен. Мужчина. Герой. Он и не знал, что тот оставил дочь. Граф внимательно оглядел бледную, очень скромно одетую девушку. Отметил аристократизм и грацию. Хорошенькая, но Бог мой, платье-то, платье… Обноски. Да, Реджинальд, видимо, оставил дела в запутанном состоянии.

– А что его супруга? Почему рассталась с дочерью?

– Бедняжка Джейн… – махнула рукой мисс Летти, – она едва успела договориться с Грэхемом, знала, что в чахотке. Потому и спешила пристроить дочь. Она умерла, кажется, через месяц после того, как Джереми взял девочку.

Лорд Брайан снова бросил взгляд на девицу. Платье её было сшито из салатного муслина, очень дешёвого. Кроме нитки жемчуга, тоже дешёвого, никаких украшений не было. Бедная сиротка. Грэхемы не умирают с голоду, но от Амалии девочка даже подачки не дождётся. Он наклонился к Фанни и попросил разузнать о положении и поведении девицы. «Если она благонравна, её можно пристроить, мы могли бы собрать приданое. Это минимум, что мы должны ради Реджинальда. Я дам тысячу фунтов». Леди Холдейн кивнула. «Хотя это и не срочно. Сколько ей, семнадцать, восемнадцать? «Да, около того».

До сих пор молчавший полковник Карбэри призвал было всех к новой партии, но тут мимо милорда Брайана прошёл мистер Вивьен Тэлбот с сестрицей, и Шелдон-старший вздрогнул почти так же, как час назад его сын. «О, Господи, это и есть та самая «милая девушка», которую так расхваливала миссис Тэлбот? Интересно, есть ли хоть слово правды в рассказах остальных? А это кто? О, Боже, Софи Радстон! Откуда она взялась? Ведь и трёх месяцев не прошло, как овдовела. Ни стыда ни совести. Отравила жизнь несчастному Невилу, а теперь – кара Божья! – оказалась на мели. И ищет нового мужа. Этого только не хватало. Надо предупредить Раймонда на её счёт…», – пронеслось у него в голове.

Между тем Раймонд, приложив к тому некоторые старания, стремясь, чтобы они были ненарочитыми и даже – не выглядели стараниями, был представлен миссис Грэхем. Он любезно осведомился о здоровье её сына, мистера Гэмфри. Сам он давно, ещё с отрочества, знаком с мистером Грэхемом, но помнит ли он его? Миссис Грэхем была необычайно польщена вниманием наследника Шелдонхолла и заверила его, что сын прекрасно его помнит. «Как его здоровье? Я слышал, он болен. Это правда?» «О, да, несчастный случай на охоте… Он всё ещё не может вставать, ваша милость, но немного окреп».

– Могу ли я заехать завтра, узнать о состоянии его здоровья?

Такой учтивости она от него не ожидала и рассыпалась в заверениях о том, какую радость его визит доставит несчастному Гэмфри. Ведь так приятно встретить того, с кем связывают воспоминания детства!..

Шелдон обещал заехать к ним около трёх, после чего отошёл.

Тем временем вниманием публики завладел приглашённый скрипач, но любителей музыки среди гостей оказалось немного. В их числе была, однако, мисс Кора Иствуд, которая, как сказал Лоренс Иствуд Шелдону, расхваливая сестрицу, сама прекрасно играла на арфе и фортепиано. Лоренс был лжив, но в данном случае не лукавил: было заметно, что мисс Иствуд и вправду по душе скрипичные пассажи. Рядом оказался и Монтэгю. Джулиан, как знал Шелдон, превосходно пел по-французски и по-итальянски, обладал приятным мягким баритоном, но сейчас было ясно, что в музыкальный круг его вовлекла страсть не к музыке, но к мисс Коре: он не спускал глаз с её прелестного профиля, любовался чудесными тёмно-пепельными волосами и едва ли слышал скрипача. Таким Джулиана Монтэгю виконт Шелдон никогда не видел.

Не очень многочисленным, но весьма говорливым был в обществе Уинчестера кружок дам и джентльменов средних лет, которые, однако, сторонились друзей милорда Шелдона. Те платили этой компании ответной, хотя и апатичной неприязнью, не снисходя, впрочем, и до явно выраженного презрения. Представители говорливого кружка не отличались богатством и существенного веса в обществе не имели. Женщины в нём не выделялись красотой, однако считали себя весьма остроумными, мужчины за неимением большого ума одевались несколько шокирующе. Хотя мистер Диллингем был, как говорили, субъектом несколько недалеким и раздражительным, но завязывал шейный платок он так элегантно, что его ставили в пример молодежи. Миссис Грэхем обожала сплетни, но зато никто не мог дать лучший медицинский совет. Миссис Лавертон была немножко болтлива, но все были согласны, что это добрейшая женщина. Правда, леди Холдейн и мисс Хилдербрандт с этим мнением согласны не были.

Хуже всего бывало, когда, зная высокий уровень осведомленности круга его сиятельства графа Шелдона, миссис Лавертон пыталась почерпнуть оттуда «что-нибудь интересное». Вот и сейчас она незаметно подобралась, точнее, подкралась, к полковнику Карбэри, вышедшему в парк выкурить сигару, и огорошила его приветствием.

Беда была ещё и в том, что миссис Лавертон не очень удачно старалась скрыть следы времени. Нет, она неплохо владела пуховкой, но, закончив свое лицо, она так неумело соединяла его с шеей, что напоминала реставрированную статую с современной головой, приставленной к античному туловищу. Контраст настолько устрашал, что полковник посмотрел на миссис Лавертон несколько испуганно, словно опасаясь, что голова её вот-вот отскочит от дряблой шеи.

– Ах, мистер Карбэри, как я рада встрече! Скажите, не далее как вчера мне рассказывали, что мисс Иствуд безумно увлечена молодым Шелдоном. Но разве можно придавать значение тому, что слышишь! Так ли это?

– Возмутительные сплетни.

– Разумеется, просто стыд говорить подобное! Но свет привередлив… Боже мой, кто бы, например, позволил себе заподозрить миссис Гилмор в опрометчивом поступке? Однако люди так злы, они рассказывают, будто она буквально навязывает молодому Шелдону свою дочку? Это правда?

– Я могу вам поручиться, что этот рассказ ни на чём не основан.

– Да? А эти слухи о леди Радстон? Говорят, что более развращённой особы свет не видывал! Вогнала мужа в гроб, несколько раз вытравляла плод, лишь бы сохранить фигуру… Но справедливо ли это? Ведь разнузданность, с которой некоторые сочиняют небылицы, поистине чудовищна.

– Да, но, по-моему, разносчики сплетен нисколько не лучше их сочинителей.

– Безусловно. Это старое утверждение и очень верное. Но что поделаешь! Как вы запретите людям говорить? Сегодня миссис Диллингем уверяла меня, что мистер Салливан недавно угрожал сыну лишением наследства. Но, Боже мой, неужели вы думаете, что я стала бы передавать эти россказни!

– Ах, миссис Лавертон, – не выдержал полковник, почти не скрывая злого сарказма и раздражения, – если бы все обладали вашей сдержанностью и добрым сердцем!

Он сумел всё же отделаться от навязчивости старой сплетницы и примкнул к друзьям. Сюда же подошёл и Раймонд Шелдон. Странно, но ему нравились друзья отца, он чувствовал себя с ними куда лучше, чем с Тэлботом и Иствудом. Только леди Холдейн иногда несколько шокировала его слишком откровенной прямотой суждений и удивительной прозорливостью. Впрочем, возраст давал ей такое право.

– Это хорошо, что вы не избегаете стариков, Раймонд, – заметил сэр Остин, тасуя карты, – у нас можно кое-чему научиться…

– Бросьте, Чилтон, – насмешливо перебила его леди Холдейн, – старики учат молодых старости.

– Ну, что вы, миледи, – изумлённо возразил Раймонд, – как можно? Люди Опыта учат наизабавнейшим вещам. Помню, как я смеялся, листая советы милорда Честерфилда, когда он рекомендовал своему сыну много читать, причём требовал не терять даже тех коротких минут, которые тому приходилось проводить за отправлением естественных потребностей; в эти минуты он рекомендовал сыну перечитать одного за другим всех латинских поэтов: покупать какое-нибудь дешёвое издание Горация, вырывать из него страницы две и уносить их с собою, где сначала читать их, а потом уже приносить в жертву Клоацине. Честерфилд утверждал, что любая книга, прочитанная таким образом, очень отчетливо запечатлеется в памяти. Разве не забавно? Правда, сам я советом милорда так и не воспользовался. Что-то в нём показалось мне… грубым.

Милорд Брайан насмешливо заметил:

– Не выделяйтесь чрезмерной утончённостью, Раймонд, – где тонко, там и рвётся…

– Простите, отец, – мягко улыбнулся Шелдон. – Я просто думал, что стихи можно приносить только на алтарь любви или скорби, но в ночной горшок? К тому же – рвать книги, помилуйте…

Мисс Летиция спросила, пробовал ли он сам свои силы на литературном поприще? «Неужели ни разу не написал мадригала в честь красавицы?» – «Нет, он недостаточно ещё знает женщин…» – «Ну, для написания стихов о дамах – чем меньше знать их, тем лучше. Получится и глубже, и тоньше…»

– Я полагала, Раймонд, – заметила леди Холдейн, – что вы сразу должны потерять голову. Начать совершать безрассудные безумства, увлечься…

– Для этого я, миледи, должно быть, чрезмерно рассудителен.

– Сильные страсти – свидетельства сильных чувств.

– Основание сильных страстей – слабая воля. Подлинная глубина чувств исключает и суету, и безумства.

– Вы странный юноша, Раймонд, – тонко усмехнулась леди Холдейн, – глупые надежды молодости действительно порой излечиваются мудрой безнадежностью старости, но юная рассудительность странна. Я двадцать лет притворялась молодой, теперь вот прикидываюсь живой, но вы, по-моему, просто представляетесь стариком.

– Ну, что вы, миледи. Я просто слушал лекции старых профессоров, читал старых и даже древних писателей, если заболевал, предпочитал лечиться у старых и опытных врачей. Я люблю зрелый виноград и старые вина, мне нравятся не новомодные, но антикварные вещи. Помните Леонарда Райта? «Старое дерево лучше горит, на старой лошади безопаснее ехать, старые книги приятнее читать, старое вино приятнее пить, старым друзьям можно довериться».

Но тут к ним подошёл сэр Винсент и, пригласив всех к столу, увёл с собой виконта. Лорд Брайан предложил руку леди Холдейн и дорогой услышал он неё достаточно странные слова:

– Похоже, вы всё же перестарались, Шелдон. Конечно, желательно было спасти наследника рода от раннего растления, вам это удалось, друг мой, но ваш мальчик, обладая врожденной светскостью, скучает со сверстниками. Между нравственной чистотой и стоицизмом есть граница. Боюсь, Брайан, что ваш сын пошёл дальше предписанного вами.

– Это, по-вашему, опасно, Фанни?

– Не знаю…

* * *

Между тем сэр Винсент привёл Шелдона в центр компании молодых. В их кругу беседовали о предстоящем бале у Тэлботов, намеченном на ближайшую субботу. Тон задавал Джон Лавертон, брат мисс Лилиан, юноша достаточно милый, но нельзя сказать, чтобы интересный. Молодость придавала ему свежесть, но ею не отличались ни его суждения, ни взгляды. Впрочем, сказать правильнее, никаких взглядов у Джона и не было, и потому его мнения по любому поводу сводились к тому, что он просто становился на точку зрения одной из сторон. Его приятель, мистер Саймон Вудли, брат Эмили, был юношей горячим и порывистым, любил охоту и удовольствия сельской жизни. Матери многих дочерей приглядывались к этим юношам с интересом, опытным взглядом отмечая в них те свойства, что делают молодых людей хорошими мужьями.

Молодой Сирил Салливан говорил больше, чем нужно, но не это было огорчительно. Он ещё и, как правило, говорил то, что было никому не нужно. Все считали, что он благовоспитанно глуп и тупо порядочен. Сейчас он высказал мысль, что балы начинают надоедать. «Все это так суетно и преходяще…» В разговор вмешалась Кора Иствуд. В её голосе слышался вызов.

– Отказываться от земных радостей, только потому, что они преходящи? Коли молодость отпущена ненадолго – надо постараться, чтобы она не прошла даром! Или вы полагаете иначе, мистер Шелдон?

Раймонд, памятуя, что молчаливая сдержанность – святилище благоразумия, хотел было уклониться от ответа. Но тут заметил, что вокруг него собрались Монтэгю, Иствуд, Тэлбот, Лавертон, Вудли и почти все девицы, и внимание всех приковано к нему. Он не заметил, как сзади подошли его отец и леди Холдейн.

– Я отвечу на ваш вопрос, мисс Иствуд, – вздохнул он, – если вы поясните мне одно обстоятельство. Сам я не понимаю. Для лорда Котесмора, который закончил свою жизнь с проваленным носом, молодость прошла даром или – недаром?

Леди Френсис беззвучно рассмеялась. Граф Шелдон закусил губу. С одной стороны, он бы и сам так ответил на подобный пассаж, но, с другой, он же предупреждал сына о необходимости особого отношения с красивыми женщинами! Мужчины опустили головы, чтобы скрыть улыбки. Мисс Кора растерялась, покраснела и, пожав плечами, пошла к столу. Раймонд Шелдон проводил её странной улыбкой, в которой было немного иронии и – чуть-чуть издёвки. Последнюю, он надеялся, никто не заметил.

– Стыдно вгонять женщин в краску, Шелдон, – пробормотал подошедший к нему Монтэгю. – Зачем говорить такие возмутительные вещи дамам?

– Вы меня поражаете, мой дорогой Джулиан. Давно ли вы стали так галантны и чувствительны? – поднял брови Шелдон. – А что до дам, то лучше бы они вместо смущения выказывали невинность, не понимая того, что услышали, или рассудительность, не слыша того, что им не положено понимать. Но и тут есть польза: смущение дам улучшает цвет их лиц, что позволяет сэкономить на румянах, – философично дополнил он и отошёл к сэру Чилтону и отцу, где его ждал тихий нагоняй милорда Шелдона за нахальство, выраженный, впрочем, мягко, так как леди Фанни незадолго до того успела заметить графу шёпотом, что его сынок – просто прелесть.

В зал из парка зашла леди Софи Радстон. Совсем недавно овдовевшая, несмотря на сравнительную молодость, она уже успела прославиться редкостным мотовством и весьма предосудительным поведением. Злые языки уверяли, что она весьма сократила жизнь своему супругу отказом иметь детей и растратой весьма значительных сумм, но теперь внезапная смерть мужа и её бездетность привели к печальному итогу: богатейшее имение досталось младшему брату графа Невила Радстона – Даниэлю, а вдова оказалась вынужденной искать нового мужа. Впрочем, как бы ни была подпорчена и подмочена её репутация, привлекательность она сохранила.

Ей представили молодого Шелдона, Раймонд сказал пару комплиментов, но намётанным взглядом опытной кокетки леди Софи поняла, что увлечь такого мужчину будет непросто. Сам Шелдон был, пожалуй, удивлён: леди Софи порхала по залу как бабочка. Вникнув в положение перезрелой красавицы, он даже пожалел её. Да, нелегко, смею вас уверить, приходится женщине, которая в тридцать всё ещё хочет казаться девочкой. Между тем милорд Брайан вспомнил об опасности, о которой забыл предупредить сына, и торопливо отвёл его в сторону.