Текст книги "Становление языковой инфраструктуры европейского университета"

§ 2. Языковая инфраструктура в средневековом университете

По мнению специалистов в области университетоведения, в университетской историографии Средних веков преобладает сюжетная или казуальная историография, особенность которой состоит в том, что «микроскопические частицы информации по интересующей нас теме вкраплены в обширные работы, посвященные другим проблемам, в качестве вспомогательных, дополнительных сведений или иллюстративного материала» (Литошенко, 2004, с. 4).

Это относится ко всем аспектам исследования эволюции университетского образования, в том числе и к исследованию языкового пространства средневекового университета. Судить о преподавании языков и профессионально-языковой культуре студентов и преподавателей в средневековом европейском университете, а также о том, как трансформировались статус и формы функционирования иностранного языка в университетской традиции, можно лишь по разрозненным сведениям, вкрапленным в различные историографические источники этого периода. Не менее значимыми в этом отношении могут оказаться университетские архивы, а также материалы современных исследований, посвященных истории педагогики, истории языкознания, словарям и учебникам по средневековой латыни, латиноязычным документальным источникам, например папским буллам, хартиям университетов и т. д.

Основные тенденции развития языкового образования и языковой культуры в пространстве средневекового университета вытекают из особенностей развития лингвистических учений, сформулированные Т.В. Симашко: «…развитие лингвистических проблем данного периода стимулируется распространением мировых религий, усвоением конфессиональных языков и текстов, предопределившим расцвет экзегетики, созданием письменности для бесписьменных народов, адаптацией классических грамматик для новописьменных языков и/или появлением первых грамматик “новых” языков на базе античного грамматического канона, формированием идеи всеобщей сущности языка и развитием на этой основе семантических проблем языка» (Симашко, 2001, с. 17).

Основным языком в пространстве средневекового университета была латынь – язык теологии, католического богослужения, медицины и права. Закономерно, что именно латынь стала языком межнационального общения многонациональной университетской корпорации, так как часто именно в силу наличия университета город становился интернациональным центром науки и образования. На латыни велось преподавание по всем дисциплинам, читались лекции, проводились диспуты, поэтому обучение в университете без знания латинского языка было совершенно невозможно. На этом же языке общались между собой представители различных землячеств, которые имели еще одно название – «нации». В старейших университетах, таких как Болонский или Парижский, большинство студентов, как правило, были иногородними. Университет в Болонье, в котором в начале XIII века обучалось около 10 тысяч студентов, первоначально включал 4 нации: ломбардскую, кампанскую, тосканскую и римскую. Впоследствии добавилось еще несколько землячеств: каталонское, венгерское, гасконское, польское, германское (последнее объединяло также фламандцев, датчан, чехов и литовцев). А уже в XIV веке «современник, говоря о популярности Пражского университета, называет среди его питомцев поляков и словаков, пруссов и русских, пришельцев из Скандинавии и обитателей берегов Рейна» (Липатникова, URL).

В Парижском университете в XIII веке обучалось около 7 тысяч студентов, разделенных на 4 нации (французская, английская, пикардийская и норманская), их бытовое и учебное общение происходило также на латинском языке.

На латыни писалась разнообразная научная периодика, на ее основе осуществлялась и книжная коммуникация. В Средневековье латынь способствовала расширению академической (и географической) мобильности в процессе образовательной деятельности, ведь этот язык был понятен студентам и преподавателям любого европейского университета. При некоторых университетах имелись также школы для учащихся, преподавание в которых велось на латыни. Таким образом, латынь являлась универсальным языком научной коммуникации внутри европейского университетского сообщества XII–XVI веков. Как отмечает А. Андреев, именно латынь была связующим звеном в европейской системе вплоть до периода Нового времени. При этом до начала XVIII века национальный язык не использовался ни в одном университете: «все преподавание проходило на латыни (да и к концу XVIII века латынь удерживала за собой значительное количество университетских предметов, прежде всего на медицинском факультете)» (Андреев, 2005, с. 161).

Латынь являлась необходимой частью складывающейся культуры университетской корпорации. Коммуникация посредством латыни в Средние века выходила далеко за рамки университетского общения, ею «пользовались при составлении официальных документов, в деловой и частной переписке, в юриспруденции, науке, культурной сфере, образовании, церкви – причем как в письменной, так и в устной форме» (Таривердиева, 2008, с. 409). В те годы, как отмечает Гаспаров, «не только писали, но и думали по-латыни: латынь была живым языком, со своими литературными нормами и со своими тенденциями к выходу за пределы этих норм, именно эта латынь образованного общества и служила языком латинской литературы Зрелого Средневековья. Однако понимание ее норм и направление ее тенденций были различны в различных культурных течениях» (Гаспаров, 1984, с. 502).

На латыни в XI–XIV века сочиняли свои художественные произведения (песни и прозу) ваганты (от лат. clerici vagantes – странствующие клирики), которые использовали латынь как сословный язык духовенства. Постепенно, с развитием университетской системы в Европе, ряды вагантов-клириков стали пополнять студенты, переходившие из одного университета в другой, недоучившиеся школяры, а также представители иных городских сословий, так или иначе сталкивающиеся с университетской культурой. Кроме того, следует отметить, что в состав университета входили в то время не только преподаватели и студенты, но и обслуживающий персонал, который пользовался всеми правами, предоставляемыми университетским статутом.

Поэзия вагантов разнообразна по жанрам и включает гимны, дидактическую поэзию, любовную лирику, а также жанр пародии (поэзия бродячих студентов была далека от христианских идеалов: ваганты доходили до того, что пародировали даже евангельские и богослужебные тексты). Самым знаменитым в университетской среде был студенческий гимн «Gaudeamus igitur» (лат. gaudeamus — возрадуемся), второе название которого «De brevitate vitae» («На скоротечность жизни»). Полагают, что гимн возник в XIII или XIV веке в Парижском или Гейдельбергском университете. Текст гимна на латыни и перевод С.И. Соболевского звучат так:

 
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus!
Post jucundam juventutem,
Post molestam senectutem
Nos habebit humus,
Nos habebit humus.
 
 
Ubi sunt, qui ante nos
In mundo fuere?
Vadite ad superos,
Transite ad inferos,
Ubi jam fuere,
Ubi jam fuere.
 
 
Vita nostra brevis est,
Brevi finietur;
Venit mors velociter,
Rapit nos atrociter,
Nemini parcetur,
Nemini parcetur.
 
 
Vivat Academia,
Vivant professores!
Vivat membrum quodlibet!
Vivant membra quaelibet!
Semper sint in flore!
Semper sint in flore!
 

 
Итак, будем веселиться,
Пока мы молоды!
Пока мы молоды!
После приятной юности,
После тягостной старости,
После тягостной старости
 
 
Нас возьмет земля.
Нас возьмет земля.
Где те, кто раньше нас
Жили в мире?
Жили в мире?
Пойдите на небо,
 
 
Перейдите в ад,
Где они уже были.
Где они уже были.
Жизнь наша коротка,
Скоро она кончится.
Скоро она кончится.
 
 
Смерть приходит быстро,
Уносит нас безжалостно,
Никому пощады не будет.
Никому пощады не будет.
Да здравствует Академия!
Да здравствуют профессора!
 

Как изучалась латынь в средневековом университете? Бытует мнение, что царицей всех языковедческих наук, целью и средством обучения была грамматика. Это не совсем так: обучение, прежде всего, носило прагматический характер, и грамматика изучалась не изолированно, а в комплексе дисциплин и, следовательно, являлась, в первую очередь, средством для освоения других наук. Факультеты свободных искусств обеспечивали изучение в курсе тривиума грамматики и риторики (в форме ars distaminis – эпистолярное искусство), преподавался также обширный курс логики (диалектика). Таким образом, обучение латыни происходило в живой языковой среде и было обусловлено потребностями непосредственного профессионального общения, в процессе которого формировались необходимые компетенции.

Соответственно, «теоретический интерес к языку носил в то время специфический характер: главное своеобразие заключалось в том, что проблемы языка рассматривались в этот период в тесной связи с философской и богословской проблематикой» (Десницкая, 1991, с. 5). В качестве учебника использовались Библия, труды Отцов Церкви, философские научные трактаты. В качестве пособий по грамматике широко применялись классические латиноязычные трактаты, например: трактат древнеримского ученого-энциклопедиста Гая Светония Транквилла (около 70 г. н. э. – приблизительно 122 г. н. э.) «О грамматиках и риторах» («De grammaticis et rhetoribus»), трактат Марка Терренция Варрона (116—27 гг. до н. э.) «О латинском языке» («De Lingua Latina»), а также более поздние грамматики Доната и Присциана, о которых речь пойдет ниже.

По мнению современных историков университета, работа над грамматикой велась в двух направлениях: первое касалось основ речи (морфология, синтаксис) и называлось методическим, второе имело дело с чтением текстов и называлось историческим. Работа над грамматическим материалом предпосылалась чтению текстов, и нередко сама грамматика являлась источником обучения чтению. Толкование текстов носило почти исключительно грамматический характер и сопровождалось бесконечным заучиванием наизусть.

Первым христианским философом, который стал писать на латыни, был Тертуллиан (приблизительно 160–220/240) – признанный отец латинской теологии, впервые изложивший концепцию Святой Троицы, произведения которого не утратили своего значения и в Средние века. Обширное наследие на латинском языке оставил один из наиболее выдающихся Отцов католической Церкви Аврелий Августин (353–430). Большим влиянием в Средние века пользовались труды Боэция (480–525), которого называли «латинским Аристотелем» и «последним римлянином», так как писал он уже после падения Западной Римской империи.

Среди латиноязычных мыслителей, тесно связанных с развитием европейского университета, выделяются труды богослова и блестящего ритора Пьера Абеляра (1079–1142), главный из них – «История моих бедствий» (1959) – повествует о гонениях, которым философ подвергся в период становления Парижского университета. Пьер Абеляр стал одним из основоположников умеренного номинализма в период университетских споров между номиналистами и реалистами. Это был спорщик, который «в замкнутых и неподвижных культурных структурах, ригористических традициональных схемах… попытался пробить брешь, чтобы дать развитие и новую жизнь исследованиям гуманистического толка» (Антисери, Реале, 2003, с. 508). Пьер Абеляр вывел новый принцип отношения к тексту – необходимость подвергать историко-лингвистическому анализу все его элементы. Еще одним важным вопросом, который поднимал Абеляр, было учение о сути универсалий, которые, с точки зрения ученого, – «не пустые вербальные формулы, но ценные логико-лингвистические категории, образующие мост между миром мысли и миром бытия» (там же, с. 509).

Помимо источников на латинском языке в процессе обучения в университете использовались греческие и арабские тексты (Аль-Хорезми, Аль-Фараби и др.), особенно при изучении медицины. «Имеется описание четырехгодичного курса по медицине в Болонском университете. Каждый день читались четыре лекции. Первый год был посвящен арабскому философу Авиценне и его учебнику по медицине Канон. Второй и третий год изучались Гален, Гиппократ и Аверроэс. Четвертый год был отдан в основном повторению» (Скирбекк, Гилье, 2003, с. 247). В целом же культура выпускника средневекового университета складывалась под влиянием латиноязычной традиции, усваиваемой в процессе овладения грамматикой, диалектикой, риторикой.

Важнейшей дидактической технологией в европейском университете было детальное и многостороннее комментирование текстов, что также осуществлялось на латинском языке и расширяло эрудицию интеллектуалов, которые в XIII столетии уже «не ограничиваются лишь узкими пределами изучаемых текстов, их теперь занимают, прежде всего, сущностные проблемы, скрытые за уже обстоятельно проанализированными фактами (determinatio). Теперь ученые перестают выступать в роли лишь безропотных комментаторов чужих идей и активно стремятся к личным творческим озарениям…Наиболее ярким отражением этой, произошедшей в интеллектуальной сфере, метаморфозы становятся традиционно открытые, яркие и зрелищные университетские диспуты (disputatio)» (Кунц, 2012, с. 13).

Безусловно, классическая латынь Античности, или так называемая «золотая латынь» – язык Горация, Цицерона и Вергилия, и средневековая латынь имели значительные отличия. В раннем Средневековье за счет распространения просторечных разговорных форм (народной, или вульгарной, латыни) произошло существенное ослабление грамматических норм латинского языка, преодолеть которое впоследствии, с XII века, пытались университетские интеллектуалы. «И все же успехи образования до эпохи гуманизма так и не могли привести к выработке строгого литературного латинского языка, который бы приближался к уровню языка римских писателей конца республики и империи» (Дрбоглав, 1993, с. 5).

Одна из важных особенностей средневековой латыни – теологизация языка. Долгое время латинский язык оставался единственным письменным языком, в Средние века на нем писались поэмы на библейские сюжеты, толкования богословских текстов, трактаты, письма, хроники, жития святых, образцы церковной гимнографии (песнопения), разного рода гомилетическая литература (проповеди, беседы, толкования Библии). Поздняя латынь испытала на себе сильное влияние языка Тертуллиана и Блаженного Августина, что проявилось также в большом количестве греческих заимствований, а также вкраплениях народной латыни периода поздней Античности.

Д.А. Дрбоглав отмечает, что литературный латинский язык в Средние века представлял собой, с одной стороны, объединяющее начало, имеющее интернациональный характер, а с другой стороны, уже не был единым целым: «различия проистекали как из местных особенностей, то есть определялись влиянием языков народов, основавших новые государства, так и из многообразия целей непосредственного применения языка, а вместе с тем и степени образованности писавших на нем людей» (Дрбоглав, 1993, с. 6).

Гуманисты XV века – Ульрих фон Гуттен (1488–1523), Эразм Роттердамский (1467–1536), Томас Мор (1478–1533) – дали латыни новую жизнь, пытаясь (впрочем, не всегда успешно) вернуться к строгим правилам «золотой» латыни, усложняя стиль письменной речи. Латынь этого периода «нередко характеризуется исследователями как язык, искусственно сохраняемый по образцу классической латыни для письменных нужд образованной частью населения Западной Европы при одновременном параллельном развитии различных устных народных говоров и образовании на их основе письменно-литературных романских языков (первые письменные свидетельства – IX–X вв., первые литературные тексты – XII–XIII вв.)» (Таривердиева, 2008, с. 410).

К концу XIV – началу XV века, параллельно с углубляющимся общим кризисом европейской университетской системы, а также в связи с ослаблением роли католической церкви в этой системе и зарождением протестантизма, роль латинского языка начинает снижаться, хотя он продолжает оставаться до XVII века основным языком науки. Так, во Франции, отмечает П.Ю. Уваров, в этот период «происходит преобладание французских практических руководств над латинскими комментариями при обучении медицине Галлена и Гиппократа, поворот от традиционных схоластических методов к вербальной практике» (Уваров, 1987, с. 322). Подобный процесс наблюдается и в Италии. В частности, деятельность Флорентийской, или Платонической, академии ученых в XV веке, связанная с движением гуманистов, «привела к появлению печатных работ на родном языке, что позволило снизить темпы нараставшей неграмотности людей, находившихся вне академической среды. Печатание книг и преподавание на родном языке с XV в. стали важнейшими факторами развития чувства национальной идентичности» (Конкин, 2007, с. 17).

Еще большее ослабление роли латинского языка происходит в эпоху Позднего Возрождения, когда средневековые схоластические методы изживают себя и уступают дорогу гуманистическим идеям. Начинается эпоха перехода к элитарному образованию, происходит разделение образования и науки. Как подчеркивает Жак Ле Гофф, в отличие от интеллектуала Средних веков, гуманист пишет для посвященных. «Окружение гуманиста – это группа, это закрытая Академия, и если истинный гуманист завоевывает Париж, то учит он не в университете, но в созданном для элиты институте – Коллеже королевских чтецов, будущем Коллеж де Франс» (Ле Гофф, 2003, с. 166).

Грамматика, одна из основных дисциплин тривиума, которая рассматривалась учеными Высокого Средневековья как «царица искусств», в период позднего Средневековья привлекает ученых не только в практическом, но, главным образом, в теоретическом отношении: появляются труды, в которых делаются попытки осмыслить явления языка и интерпретировать их в более широком аспекте. В этом смысле средневековых мыслителей, занимавшихся названными проблемами, можно в какой-то мере считать «предтечами общего языкознания» (Нелюбин, Хухуни, 2011, с. 40). Ученые-языковеды отмечают, что внимание к вопросам философии, диалектической логики и общей методологии науки наложило отпечаток на способы формирования лингвистической мысли средневекового Запада, в том числе на определение основных понятий теории языка и утверждение логицизма в описании языка. Изучая грамматические законы латинского языка, ученые, используя схоластический метод, пытались выявить общую закономерность и создать универсальные схемы, применимые ко всем языкам. Одним из первых подобные попытки предпринял испанский ученый-логик Раймунд Луллий (1235–1315), пытавшийся на основе латинского языка вывести универсальный философский (или «чистый») язык, что, однако, не увенчалось успехом. К представлению грамматики как целостной науки, отражающей общие закономерности развития естественных языков, которые имели и значительные различия, склонялся английский философ Роджер Бэкон (1214–1294), получивший образование в Оксфорде и Париже и преподававший в Оксфорде.

В XIII – первой половине XIV века в Парижском университете на базе латинского языка было разработано грамматическое учение модистов, тесно связанное с философией и схоластическим методом. «Логики, философы и теологи позднего Средневековья уделяют большое внимание языковой проблематике, рассуждения на темы языка встречаются в их сочинениях очень часто. Можно сказать без преувеличения, что “словесные науки” занимали в интеллектуальной жизни европейского общества эпохи Средневековья центральное положение» (Десницкая, 1991, с. 13). По сути, грамматика модистов представляла собой первую научную концепцию теории языка, которую, помимо Парижского университета, разрабатывали ученые Эрфуртского и Болонского, а позднее и Пражского университетов (Боэций Дакийский, Мартин Дакийский, Иоанн Дакийский, Томас Эрфуртский и др.). «Почти все видные модисты конца XIII в. были магистрами искусств и преподавателями факультета искусств Парижского университета. Таким образом, модистическое направление формировалось в крупнейшем для Западной Европы центре изучения философии в период наивысшего подъема средневековой науки» (Десницкая, 1991, с. 14). Одним из наиболее влиятельных представителей данной школы был датчанин Мартин Дакийский. Его главный трактат «De modis significandi», написанный приблизительно в 70—80-е годы XIII века, представляет язык как систему «модусов», или способов выражения значения (модусы существования, представлявшие природу вещей; модусы понимания и модусы обозначения). М.Л. Гаспаров (1986) отмечает тот поразительный факт, что грамматика модистов во многом сходна с абстрактными теоретическими построениями современной лингвистики.

Латынь чаще всего изучали по античным руководствам Элия Доната (учебник «Искусство грамматики» («Ars grammatica»), включавший две части: «Малую грамматику» – Ars minor и «Большую грамматику» – Ars maior, середина IV в.) и Присциана Цезарейского (V – начало VI в.), труд которого «Устройство грамматики» (Institutiones Grammaticae) состоял из 18 книг (разделов). Оба автора пользовались у средневековых ученых непререкаемым авторитетом, особенно в процессе толкования латинского перевода Библии (Вульгата). Доната считал своим учителем Блаженный Иероним. Современные ученые-латинисты полагают, что «многочисленные грамматики латинского языка, известные в рукописях IX–XV вв., представляли собой пересказы и пространные комментарии грамматик Доната и Присциана» (Гордина, 2006, с. 25).

Считается, что одной из первых латинских грамматик, в основе которой лежал принцип научности, стала работа «De causis linguae Latinae», или «О причинах латинского языка» (1540), написанная франко-итальянским ученым, философом-рационалистом, гуманистом и филологом Юлием Цезарем Скалигером (1484–1540), который получил образование в Болонском университете. В 1524 году вышла также латинская грамматика «De emendata structura latini sermonis» («О правильном строении латинской речи») английского ученого и гуманиста Томаса Линакра (1460–1524), в честь которого назван один из колледжей в Оксфорде, где преподавал Линакр. Несколько позже, на основе трудов Скалигера и Линакра, вышел труд испанского ученого Франсиско Санчеса (1550–1610) под названием «Минерва, или О первоосновах латинского языка» (1587). Основной единицей языка Санчес считал не слово, а предложение (логическое суждение). Как полагают современные исследователи, именно этот труд по грамматике и философии языка лег позднее в основу создания знаменитой грамматики Пор-Рояль (Левицкий, 2009, с. 99). Вклад в лингвистическую науку в этот период внес французский ученый Пьер де ла Рамэ или Петр Рамус (1515–1572), написавший грамматики латинского, французского и греческого языков. Рамус преподавал в Парижском университете, а позднее в Гейдельберге, так как в Париже в 1544 году ученый был отстранен от должности за попытки вести борьбу со схоластическим методом и критику учения Аристотеля.

В целом, латинисты XV–XVI веков заложили основы современной филологии, а именно «разработали методы филологической критики текста и открыли историческую изменчивость латыни на основании изучения письменных латинских памятников разных временных срезов, осознав тем самым латынь как живой развивающийся язык (представление, совершенно чуждое для средневековой мысли… Завершили этот процесс лингвисты XVI века, определив латынь как мертвый язык. Это понятие положило начало не только классической филологии, но и “неофилологии” – изучению живых (или новых) европейских языков» (Степанова, URL).

Помимо латыни внимание средневековых грамматиков, особенно в Италии и Каталонии, уже в XIII веке привлекали языки поэзии – древнеирландский и окситанский (старопровансальский), последний служил средством поэтического выражения в поэзии трубадуров. Однако живым разговорным языкам теоретического внимания практически не уделялось. «Изучение этих языков (в частности, французского, немецкого, славянских) делает в эпоху Средневековья первые шаги. Импульсом к изучению народных языков всегда служит необходимость решения тех или иных практических задач. В изучение этих языков ученые того времени не вносят и малой доли того теоретического осмысления, которое проявляется при исследовании латинского или церковнославянского языков» (Десницкая, 1991, с. 4). Более того, «отождествление понятий латинской грамматики и грамматики вообще привело к тому, что даже в тех случаях, когда начинали изучаться другие языки, на них механически переносились особенности латинской грамматики, а подобного рода “латиноцентризм” неизбежно приводил к игнорированию конкретной специфики разных языков, зачастую весьма не схожих с латинским» (Нелюбин, Хухуни, 2011, с. 38). Тем не менее уже в XV веке в ряде университетов происходит поворот к национальной языковой традиции. Среди выдающихся ораторов этого времени следует назвать Яна Гуса (1369–1415), ректора Пражского университета, выступившего против монополии латыни и ставшего основоположником чешского литературного языка.

Наибольший интерес после латыни в то время представлял литературный французский язык, что было вызвано потребностями практической риторики. В Англии он стал языком двора и канцелярского делопроизводства, поэтому издавалось множество учебников французского языка. Что касается немецкого языка, в те годы он еще не привлекал внимания университетской науки. «Большое значение для развития европейской традиции и преобразования ее в науку о языке имели первые грамматики западных языков: грамматики испанского и итальянского языков появились с XV в., французского, английского, немецкого – XVI в. Поначалу некоторые из них писались на латыни, но постепенно они стали писаться на том языке, для которого создавались. Эти грамматики имели учебную направленность» (Драчева, 2008, с. 15). Методики обучения новым языкам были во многом механистичными: «поскольку обучение новым языкам строилось по принципу классических, оно ориентировалось на поиск механических соответствий с латынью, основное внимание уделялось анализу слова. Учебные пособия представляли собой списки слов, сгруппированных по темам, и хрестоматии для чтения» (Яновский, 2011, с. 270).

Лишь постепенно в поле зрения средневекового университета попадают такие языки, как арабский, греческий, еврейский. Во многом внимание к этим языкам было вызвано необходимостью перевода на них Библии в период Реформации в связи с ширящейся христианизацией. «Переводы священных текстов на национальные языки вызывают появление филологии различных народов Европы, поскольку при этом возникал вопрос об основах новых литературных языков, особенностях их грамматического строя и лексического состава, о соотношении диалектных и литературных форм» (Драчева, 2008, с. 14). В целом же научное описание лексики и грамматики живых европейских языков начнет систематически осуществляться в более позднюю эпоху.