Книга: Время жестоких чудес - Ольга Небелицкая

Вообще, в рамках своего читательского опыта, я попробовала много всякого и разного, но вот такой фантастики повседневности, где переплелись между собой музыка, медицина, наука, духовность и детские травмы прошлого,  философия бытия и буйство эмоций юности, признаюсь, читать мне не доводилось. Удовольствие получила колоссальное. Не секрет, что я фанат книжного эскапизма, а в свете последних обстоятельств моей жизни,  готова тоннами поглощать книги со сказочными единорогами и сладкими как карамелька хэппи - эндами. Однако, серьезные книги находят меня и заставляют душу трудиться, а мозговые винтики крутиться. 

О чем эта книга? А тут вам лакмусовая бумажка на проявление себя и своего запроса к миру. Она очень многогранная, калейдоскопичная и объемная. Хотите про первую любовь, хотите про боль детско - родительских отношений, хотите про поиск себя и поиск смыслов, хотите про духовность и веру, и если даже хотите, про инопланетян и захват Земли, то тоже получите - распишитесь. Произведение Ольги — экспериментальная литература, в которой есть все. И если бы, я не читала послесловие и предисловие от автора, то подумала бы, что над книгой трудился большой коллектив и привлекалось огромное количество разных специалистов из абсолютно разных областей, от того уважение к проделанной работе колоссальное. Ольга историю эту родила, прожила и нам с вами безвозмездно подарила. Как по мне, если вам по душе пришлась книга Константина Образцова «Сумерки Бога, или Кухонные астронавты», то и во «Время жестоких чудес» обязательно надо заглянуть. 

В сухом остатке, мне понравилось. Понятно, что книга не для широкой ЦА, но от того - то она и прекраснее. В планах когда - нибудь дойти до другой работы писательницы «Обителей много», так как восторженных отзывов я уже начиталась и ни чуточки не сомневаюсь, что они правдивы. 

Ей было всего двадцать лет. Человек в двадцать лет не должен, не может принимать на себя груз чужой смерти. Чужих смертей.

Как так получается, что все, кого она любит или могла бы полюбить, умирают. Ксеня почти начинает себя считать виновной и в том, что погиб Никита - её первая любовь, и что умер дед, и даже в той странной истории с предательством и гибелью отца... Непосильный груз, который так и тянет её почаще приходить на кладбище, осенённое иконой Ксении Петербургской, где похоронены отец и дед. Именно там она впервые слышит фразу:

Вера, даже спящая, даже безглазая сильна.

Нет, Ксения не кинется в храм, не погрязнет в беспрестанных молитвах (тем более, что храмы, как и театры, концертные залы и т.п. закрыты на неопределённый срок). Но то, что её дед, ведущий астрофизик, в старости очень много читал трудов по религии, эзотерике("Он ни с кем не делился умозаключениями, пока не был уверен в результатах. Теперь никто не узнает, что он понял или не понял, изучая церковные книжки.") и изучал Библию, даёт читателю понимание, что заинтересованность в присутствии в мире неких высших сил, - это у них семейное. И желание спасти мир - тоже. Очень не хочется спойлерить, поэтому сформулирую так: те пришельцы, корабли которых висят на орбите Земли, прилетают не впервые и не первый раз творится на планете кошмар, когда люди просто ... пропадают. И, конечно же, они не могут действовать без союзников на месте. Излучение, которому подвергаются земляне, - гарантия, что не будет массовых бунтов, что всё пройдёт спокойно. Как говорит Ксене один из "союзников":

Ваш выбор – сохранять ясность мышления или жить спокойно. Ясность мышления по нынешним временам – не лучший выбор, согласитесь.

Очень мощная сцена, когда Ксеня всё-таки смогла разобраться в дедовом послании и попыталась осуществить его замысел:

Музыка закончилась, Ксеня чувствовала себя так, будто кто-то огромный, кто-то, кто больше Вселенной, Кто Был изначально и Будет вечно, мгновение подержал ее в Своей руке, печально покачал головой и отпустил.

Ну и эпилог от имени кота - просто гениально. Кстати, эта животинка, по малолетству названная Амплитудой, но оказавшаяся Парсеком, в тексте присутствует вовсе не для вызывания умильных улыбок...

Парсек сидел на полу посреди кухни и смотрел на нее. В янтарных глазах стояли слезы. Кот плачет? Да нет, показалось.

Если "Соната с речитативом" казалась очень неспешной, медитативной, описательной, и в этом было её очарование, то "Время жестоких чудес" взяло на себя львиную долю экшна. В первой части ставки поднимались, во второй – они играли. Кто-то проявил себя так, как от него ожидали, кто-то сильно удивил. Появлялся страх за главных героев, и под самый финал нервы натянулись очень даже недурно!

"Время жестоких чудес" прямолинейное, смелое, более яркое. Автор приподнимает голову и открыто говорит о видении мира отдельных персонажей так, словно стоит напротив вас и высказывает всё, что накипело. Даже если не принято, и даже если не каждый поймёт. Смесь философии, религии, науки здесь вышла ядрёной, что, наверно, не каждому читателю может зайти. Но уж точно получилось неповторимо!

А уж злодей, какой здесь вышел обаятельный злодей!.. (гаденько улыбаюсь, попивая чай с ирисками)

Эмоциональная часть осталась на уровне: и общее ощущение доброты, что особенно усилилось под конец, и уютная, хоть и немного отстранённая, подача. Не могу сказать, лучше или хуже – похоже и одновременно иначе. Если понравилась предыдущая часть, то точно следует не затягивать со второй: получите чувство завершённости и спокойное прощание с историей безо всяких разочарований!

Отдельная благодарность за эпилог от ̶л̶и̶ц̶а̶ морды кота и послесловие! Это было так мило, что и передать сложно

Завершающая часть романа окутана мистическими туманами, но когда последняя страница переворачивается, все пазлы истории встают на свои места, оставляя желание вернуться и пережить это увлекательное путешествие еще раз.

Прогулки по Санкт-Петербургу, великолепная атмосфера современного мира, но в альтернативной реальности - это не только интересно, но ещё и ужасно правдоподобно. Аж, мурашечки бегут по коже.

Единственный вопрос который у меня остался —Почему сторонники режима не проникли в квартиру Ксении силой? Этот вопрос остается открытым, но, возможно, ученик великого астрофизика предпочел действовать более осторожно, сохраняя свои собственные тайны и тайны своего учителя.

Хочу ещё раз отметить невероятно красивую подачу информации, красивый слог автора, — очень легко визуализировать прочитанное. Автор, словно, ведет за руку сквозь лабиринты загадок и тайн, оставленных студентке медицинского вуза Ксени Нецветай ее погибшим дедом.

Рекомендую погружаться в страницы истории, внимательно читая каждое слово, как ответ на заданные жизнью вопросы. Здесь за фасадом интересной художественной книги, скрываются философские мысли и ооочень интересный взгляд на религию, жизнь общества и личность человека.

И если делить книги по временам года, то это ноябрь (грустно, безнадёжно, дождливо и сыро) так что запланируйте книгу на эту осень.

Она вам понравится.

В этом романе много ощутимых образов. Можно потрогать даже голос одного из героев, он «сухой как пергамент, которым выстилаешь форму, чтобы запечь рыбу». А ещё потрогать жизнь, а вместе с ней и рыжего кота. Кот Парсек, рассказывая в эпилоге о судьбе персонажей, приходит к такому выводу: «Если правильно трогаешь кота, правильно живешь жизнь».

Но до эпилога далеко. Как и до глагола «потрогать» — тоже. В «Сонате с речитативом», первой части дилогии, мы прикасаемся к историям героев и наблюдаем за тем, как они узнают друг друга, сближаются и отдаляются.

С Ксеней, главной героиней романа, случилась жизнь. А с Сашкой случилась Ксеня: «Рядом с Ксеней Сашка впервые в жизни испытал то, чего был лишен в собственной семье: кому-то понадобилась его помощь. Дома его опекали <…> Сашке отводилась почетная роль наблюдателя».

Ксеня и Сашка — студенты. Она поступила медицинский, он учится в театральном. Им предстоит через многое пройти: раскрыть тайну семьи Ксени, а вместе с тем и тайну того, что творится вокруг них. Им — девушке, которая периодически «чувствовала себя пустой оболочкой без мыслей и души», и парню, который раньше «ни разу в жизни не видел чужой смерти».

Ксеня, разругавшись с матерью, рванула в Петербург, он для неё «южный город» (в сравнении с Мурманском). Она остановилась у деда, которого никогда раньше не видела. В Петербурге для неё всё чужое, но она не спешит ни с кем сближаться.

«Она прожила с дедом полгода под одной крышей, делила с ним еду, обсуждала бытовые вопросы, но так и не узнала, что из себя представлял он сам»

— читаем на странице и чуть позже видим эту же ситуацию с другого ракурса

«Она прожила полгода с дедом, не обращая на него внимания. А он все ждал, пока она оттает»

Если изначально вторую часть хотелось прочитать, чтобы узнать, чем продолжится «Соната с речитативом», то после знакомства с ней, со второй частью, хочется переосмыслить всё произведение заново.

Бывают ли жестокими чудеса и почему время, описанное в романе, так характеризуется? — вопрос следует из названия, где всё же речь идёт не о пространстве, а о времени. В самом названии чувствуем тревожно-несовместимое. В «Сонате с речитативом» нас нас то и дело вслед за Ксеней останавливает неприятное предчувствие, будто скоро произойдёт что-то страшное. А во второй части то страшное и происходит.

Во «Времени жестоких чудес», как и в «Сонате с речитативом», героям подсвечивает верный путь и музыка. Прошлое и настоящее соприкасаются в ней.

«Ксенин дед переписал Чайковского, что-то сделал с музыкой, упростил или, может, даже изменил в ней что-то? Ксенин дед не стал бы без необходимости издеваться над Чайковским. Нет, тут что-то другое»;

«В день, когда погиб мир, шел дождь. Сашкины пальцы гладили клавиши, Сашкина огромная стопа в мокром носке вдавливала педаль в пол, музыка звучала в такт тихому дождю, музыка заполняла пространство»

Время событий обозначено во всех главах дилогии. В основном это 2004-2005 гг. — настоящее для героев время, и иногда 80-е — время, когда погибший отец Ксени, её дед и несколько других членов группы трудились над особым проектом: «… воздействию смодулированного облучения подверглись все материальные предметы, которые в тот момент находились в помещении. Случайным образом. Далее следовал список вещей-дефенсоров».

Ксеня оказывается на перекрёстке времён, при этом она чувствует себя всегда и везде чужой: «Ксеню ничего не роднило: она чувствовала себя одинаково чужой для любого времени». Подобно лирической героини Марины Цветаевой. К слову, в дилогии встречаются прямые отсылки к лирике Цветаевой.

Время в романе ощущается по-разному: «Просто им постоянно не хватало времени. Теперь их время кончилось». Их время — время в жизни героев. А как время в романе соприкасается со временем в жизни читателя?

Ограничения, турникеты, возможность пройти куда-либо только имея специальный пропуск — всё это отсылает нас не только к чему-то антиутопическому и фантастическому. Прямых отсылок к событиям нашей современности в романе нет. Но на мысль о том, что альтернативная реальность романа к читателю чуть ближе, чем кажется на первый взгляд, навевает один тонкий момент: «Каждый апрель нес в себе особенный запах <…> В этом году апрель не пах ничем».

Что же тогда с пространством? Выводы о нём можно сделать, прочитав обе части дилогии.

Сбежав в Петербург, Ксеня долго не может найти себя в этом городе. Но к именам улиц она относится так же, как и к своему имени.

«Если погода позволяла, то Ксеня шла от дома направо. Ксене нравилось название улицы — Лизы Чайкиной. Что-то домашнее, простое было в имени «Лиза» вместо пафосного "Елизавета"».

«— Только не Ксюша и ни в коем случае не Ксю, — отрезала Ксеня в день их знакомства <…> Сашка понял, что Ксюшей ее называли мать и сестра».

К слову, имя главной героини отсылает к истории Ксении Петербургской — и это одна из отдельных линий романа.

Сбегая в Петербург, Ксеня надеется самое страшное оставить в прошлом, но на деле всё выходит иначе.

«Она увезла смерть с собой в город, который оказался не таким светлым и простым, как ей виделось издалека <…> Ксеня продолжала нести в себе смерть, но глядя в глаза случайным прохожим, она почему-то успокаивалась. Она поняла, что в этом городе смерть притаилась внутри каждого. В Мурманске смерть была как бы снаружи, она воспринималась как неизбежное зло и враг <…> В Петербурге Ксеня вдруг почувствовала <…> Что она такая не одна. Да, она живет с зародышем смерти внутри, но каждый человек несет в себе такой зародыш»

«Теперь она сидела с учебником в кресле мертвого деда и смотрела в чужое окно на чужой город», — читаем на странице.

Дед, когда она только приехала в Петербург, впустил её в свою квартиру: «Кульчицкий почувствовал себя так, будто стоит в фарватере шхуны. Ему оставалось лишь посторониться и впустить Ксеню в квартиру и в свою жизнь». Подобно тому, Ксеня впустила в свою жизнь и Сашку, когда он оказался на пороге квартиры. А затем они вместе отправились в тайную комнату — она впустила его в прошлое своё и своей семьи.

Сколько места в пространстве занимает человек? Неожиданный вопрос. Но портреты главных и второстепенных героев так или иначе соотносимы с пространством.

«Ксене показалось, что кроссовки, покинув Сашкины ноги, увеличились в объеме и заняли половину прихожей. Как две подводные лодки. Подводные лодки сорок шестого размера. Почему-то стало спокойнее».

«Огромная и красивая Алиса стала Сашкиной девушкой на первом курсе. Она была выше его на голову, не входила — вплывала в помещение, не двигалась — двигала пространство вокруг себя».

Какое пространство создаётся, когда герои соприкасаются друг с другом? Какое место у себя внутри отводит человек другому человеку? Как и когда человек находит своё место в жизни? Что такое настоящий дом? — герои романа ищут и находят ответы на эти вопросы.

После знакомства с дилогией хочется сказать, что она не о времени, а о пространстве, но с названием книги не поспоришь.

Читатель же находится в мире романа, и это тоже особое пространство.

Реальности же героев угрожает опасность, что и претворяется в жизнь.

«Нарушение привычного уклада жизни вызывало дискомфорт, но сил на преодоление морока не хватало, поэтому люди испытывали смятение и неуверенность. Сашка вычислял их по взгляду и нервным движениям»

Начинается борьба добра и зла, светлого и тёмного, что есть в человеке. Свет и тьма, тепло и холод — оппозиции, на которых строится повествование обеих частей дилогии.

«От стены веяло холодом, холод пропитал стены старого здания. Эта кафедра, с ее мрачными моргами, где полы выстланы кафелем, где горит голубой неоновый свет, с огромными залами, где лежат препараты и стоят в банках с формалином человеческие органы, даже аудитории, которые едва-едва обогреваются зимой, — все здание целиком показалось Ксене невыносимо чужим и страшным. Скорее домой. Дома горит оранжевый свет. Дома ждет оранжевый кот. Дома можно выспаться»

Некоторые образы в романе наполняются символическим значением — образы трещины, дыры, стеклянного стакана.

Ещё задолго до переезда мир Ксени «пошел трещинами». В день же смерти её деда в той квартире, где находился Сашка незадолго до этого, в шкафу «по стеклянной дверце расползлась жирная трещина».

До встречи с Ксеней Сашка «чувствовал — хотя сам себе в том не признавался — дыру внутри, неустойчивость основ своего мировосприятия. Он кидал в эту дыру все, что попадалось под руку».

Ксеня же однажды вспомнила «как ее палец провалился в дыру на подкладке кармана, и как от этого движения тонкая скользкая ткань разорвалась еще больше. Помада до сих пор лежит где-то там, в подоле пальто, в темноте. Ксеня подумала, что и сама так же падает в прореху на изнанку мира, в то время как остальные живут по-настоящему».

Образ стакана соотносится лишь с одной ситуацией, что разделила жизнь Ксени на «до» и «после».

«Между движением, которым ты смахиваешь стеклянный стакан с края стола, и его соприкосновением с твердым полом всегда есть мгновение. Этот отрезок времени, когда траектория стакана уже очевидна, — момент последнего отчаянного торга. Это почти неуловимое и одновременно с тем очень, очень длинное мгновение»

— сначала это чувствует Ксеня после разрывающего разговора с матерью, спустя год то же чувствует её мать.

«Слишком много боли в мире», — читаем на странице. Именно эта тема звучит сквозь всю дилогию. Кто-то из персонажей выбирает сторону добра, а кто-то — зла.

Примечательно, что этот выбор соотносится с профессиональными интересами героев.

Ксеня учится в медицинском университете (об учёбе в романе рассказывается подробно).

«В детстве Ксеня мечтала быть ветеринаром или врачом, изучать и лечить живое <…> Люди были сложнее, и Ксене хотелось постичь законы, по которым они функционируют. Болезнь представляла собой нарушение порядка вещей, и Ксене хотелось понимать, где <…> происходит сбой».

Антигерой романа выбрал противоположное:

«он искренне присоединился к стремлению партнеров убивать землян, потому что всегда, с раннего детства, интересовался: каково это — убивать живое создание?».

Не менее интересна и параллель корабли — кораблик. Ближе к финалу дилогии читаем следующее:

«О том, куда делись корабли с земной орбиты, по телевизору не сообщали. В новостях не было ни слова об инопланетянах: говорили только о раскрытии заговора…».

И вспоминаем, как в «Сонате с речитативом» в первую же встречу с Ксеней Сашка в ней

«увидел крошечную лодчонку, бумажный кораблик в бурном потоке. Огромные волны играли корабликом и вот-вот должны были перевернуть его и утащить в пучину <…> Он поставил его на ровную воду и слегка подул, чтобы кораблик пошел вперед, ровно держа курс».

Во второй же части дилогии время ускоряется. Страшные для реальности героев события выпадают на апрель — на весну. Несмотря на ужас происходящего, в этой части романа утверждаются идеи жизни и исцеляющей любви.

«Разбитый вдребезги стакан невозможно собрать из осколков <…> Но можно вымести пол, купить новый стакан взамен разбитого», — читаем на странице.

С Ксеней, главной героиней романа, случилась жизнь.

Родные, которых она потеряла, не вернутся. Но, подобно тому, как смыслы, заложенные в «Сонате с речитативом», во второй части дилогии раскрываются по-новому, Ксене удаётся с её ещё одним близким человеком начать строить отношения уже на другом уровне.

Социальность во "Времени жестоких чудес" сведена к минимуму. На первое место здесь выходит иной пафос. Требование нравственной чистоты, жизни не по лжи, строгости к себе, умения прощать. Нелегкий путь, когда соблазн быть как все, не видеть неудобного и не взваливать на себя крест пути героя так велик. Из того, что я тут наговорила, может показаться, что книжка громоздится на котурны и вещает прописные истины в назидательном стиле. Даже близко нет, а что есть? Нежность, вырастающая из дружбы и сотрудничества в рискованном, не сулящем материальных выгод деле. Девчачья, хотя скорее женская, дружба, приправленная остротой зависти и ревности, но все же приходящая к умению ценить подругу такой, какая есть, не пытаясь переделать. Есть мощная детективная интрига, когда знаешь, что враг рядом, он могущественен и коварен, но не знаешь, где.

А еще возвращение к истокам, понимание, что ты не пыль на ветру. Реабилитация отца, несправедливо обвиненного в предательстве. Понимание и примирение с мамой - прекрасная отмена в корне деструктивной привычки современности винить во всем матерей и поливать их грязью. Роскошный вариант академического романа с выматывающей подготовкой к зачету, жестокостью экзаменатора, но также и перенастройкой от понимания важности предмета, который казался ненужным, и мнемоническим приемам, внезапно оживляющим, казалось бы, напрочь забытое. Есть по-настоящему красиво и осмысленно завершенный сюжет.

Сейчас дилогия Ольги Небелицкой есть на Букмейте и Литресе, но надеюсь, все же, что появится в бумаге.

Чуждые нам инопланетяне на земной орбите на протяжении года (образно) высасывают из людей волю, эмоции, любовь, ощущение себя живым. Человечество на грани, спасение в руках девчонки, которая с собой-то разобраться не может, что уж говорить про угрозу планетарного масштаба. Ох уж эти живые персонажи, бесящие своей неидеальностью, своими живыми эмоциями, психами, бесконечными раздумьями, когда счет идет на секунды. Нервно перелистываешь страницы, чтобы побыстрее узнать, ну что, получилось у них там, нет? Стискиваешь зубы, когда не выходит ничего, болеешь всем сердцем, плачешь, злишься. Дочитываешь последние строки под окнами профессора Кульчицкого (так выглядит судьба?), кажется, даже видишь его в окне и так надеешься, что вот сейчас из дверей дома по улице Лизы Чайкиной выйдет Ксеня и все станет хорошо. Все станет правильно. Но никто не выходит, на улице Лизы Чайкиной в этот солнечный мартовский день стоишь только ты. И надеяться больше не на кого.

А вообще, в книге сложилось все, что я так люблю - атмосфера раннего Лукьяненко, Петербург, музыка, отношения неидеальных, живых людей, ошибающихся, извиняющихся, прощающих, целующихся в подворотнях, готовящих блинчики и в перерывах между истериками и любовью спасающих мир. Жаль, что я не умею играть на пианино. Зато я отлично готовлю блинчики.

Кажется, на Лайвлибе принято начинать рецензии с красивой цитаты жирным шрифтом. Ну, не будем нарушать традиции.

Эта потрясающую книгу я прочитала на стыке 2023 и 2024 года. Можно сказать, подкинула в топку сильных впечатлений. Сначала была первая часть цикла, "Соната с речитативом", а потом и вторая - "Время жестоких чудес". В "Сонате" мы знакомимся с Ксеней Нецветай, Сашкой, котом Парсеком, Ксениной подругой Оксанкой и остальными и понимаем, что с этим миром происходит что-то странное. Во всем мире тотальный контроль, карточки, пропадают люди, искусство и музыка постепенно попадают под запреты, критическое мышление... оно не запрещается, а постепенно исчезает. И нет, это не заговор правительства, а

Единственное, что может спасти мир, это изобретение советских ученых, в числе которых был дед Ксени. Только программу закрыли много лет назад, и...

Вторая часть начинается с экскурсии в прошлое деда Ксени,

и заканчивается мощным финалом.

Что мне особенно понравилось в книге? 1) Прекрасный язык. Гладкий, ровный, качественный текст, яркие метафоры, объемные образы. Все как в первой части. 2) Санкт-Петербург. Очень, очень много Петербурга, выписанного подробно и с любовью. Хотя, казалось бы, в книге описывается снег в лицо, дующий со всех сторон ветер, слякоть... и при этом очень много любви к городу - такому, какой он есть. Я знаю только одного человека, который писал про него так же. Это Борис Пастернак: (стих под спойлером)

Петербург Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжен без осечки. О, как он велик был! Как сеткой конвульсий Покрылись железные щеки, Когда на Петровы глаза навернулись, Слезя их, заливы в осоке! И к горлу балтийские волны, как комья Тоски, подкатили; когда им Забвенье владело; когда он знакомил С империей царство, край — с краем. Нет времени у вдохновенья. Болото, Земля ли, иль море, иль лужа, - Мне здесь сновиденье явилось, и счеты Сведу с ним сейчас же и тут же. Он тучами был, как делами, завален. В ненастья натянутый парус Чертежной щетиною ста готовален Врезалася царская ярость. В дверях, над Невой, на часах, гайдуками, Века пожирая, стояли Шпалеры бессонниц в горячечном гаме Рубанков, снастей и пищалей.И знали: не будет приема. Ни мамок, Ни дядек, ни бар, ни холопов. Пока у него на чертежный подрамок Надеты таежные топи. ________Волны толкутся. Мостки для ходьбы. Облачно. Небо над буем, залитым Мутью, мешает с толченым графитом Узких свистков паровые клубы.Пасмурный день растерял катера. Снасти крепки, как раскуренный кнастер. Дегтем и доками пахнет ненастье И огурцами — баркасов кора.С мартовской тучи летят паруса Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть, Тают в каналах балтийского шлака, Тлеют по черным следам колеса.Облачно. Щелкает лодочный блок. Пристани бьют в ледяные ладоши. Гулко булыжник обрушивши, лошадь Глухо въезжает на мокрый песок. ________Чертежный рейсфедер Всадника медного От всадника — ветер Морей унаследовал.Каналы на прибыли, Нева прибывает. Он северным грифелем Наносит трамваи.Попробуйте, лягте-ка Под тучею серой, Здесь скачут на практике Поверх барьеров.И видят окраинцы: За Нарвской, на Охте, Туман продирается, Отодранный ногтем.Петр машет им шляпою, И плещет, как прапор, Пурги расцарапанный, Надорванный рапорт.Сограждане, кто это, И кем на терзанье Распущены по ветру Полотнища зданий? Как план, как ландкарту На плотном папирусе, Он город над мартом Раскинул и выбросил. ________Тучи, как волосы, встали дыбом Над дымной, бледной Невой. Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, Город — вымысел твой.Улицы рвутся, как мысли, к гавани Черной рекой манифестов. Нет, и в могиле глухой и в саване Ты не нашел себе места.Воли наводненья не сдержишь сваями. Речь их, как кисти слепых повитух. Это ведь бредишь ты, невменяемый, Быстро бормочешь вслух.

1915 г.

В общем, этой книгой меня немного приложило по голове и я снова начала мечтать о переезде.

3. Юмор... он есть, но скорее в формате теплой иронии.

Нагавкина сердито говорила, что никогда бы не доверила таким балбесам ответственное задание по спасению мира. — Нам бы никто не доверил, — соглашался Сашка, — да других кандидатов я не вижу

А еще меня как юриста очень веселили места с Сашкиной мамой, которая разговаривает канцеляритом! Например, вот:

— Вам не могут инкриминировать неидеальное владение непрофильным предметом, — сердилась мама Ноткина. — Инкридитми… в общем, инкриминировать не могут, а двойку поставить вполне могут!

Ну, прелесть же! Мама Сашки сразу стала одним из моих любимейших персонажей.

4. Вера. В книге есть христианские мотивы. Ксения Петербургская, храм, Бог для атеиста, вера как путь к себе и от себя к другим, крест, прощение...

5. Идеально выверенная научно-фантастическая часть. В основе сюжета лежит не мистика (тут заявленные в карточке книги жанры могут спутать) , а конкретное научно-фантастическое допущение. Взвешенное и продуманное. А еще порадует множество очаровательных технических деталей. Вот, например, знаете такое? Перфокарты! Загадка перфокарт из первой части, "Сонаты с речитативом", будет разгадана во второй.

6. Мощный финал. Я очень, ОЧЕНЬ хотела бы выразить свои восторги более конкретно, но ведь под эти спойлеры все равно все заглядывают, так что воздержусь. Но это было очень сильно.

Плюс, конечно, шикарный эпилог от кота Парсека. Кстати, из стакана слез, которые не слишком-то впечатлительный в жизни рецензент пролил над книгой, примерно треть приходится на сцены с участием Парсека.

Итог: очень мощная, качественная и в то же время душевная книга. Рекомендуется для спокойного, вдумчивого чтения с полным погружением. Осторожно: может вызвать желание посетить Санкт-Петербург, в особо тяжелых случаях - поступить в медицинский.

Спасибо автору за доставленное удовольствие, а я буду ждать бумажную версию в свою коллекцию!

После развесистой клюквы "Обителей много" про "деревню по Одессой", второй роман Небелицкой о Петербурге. Однако (спойлер) это ему не помогло.

Итак, "Время жестоких чудес". Дилогия из "Сонаты с речитативом" и собственно "Времени жестоких чудес".

Если взять "Vita nostra" супругов Дяченко, добавить туда щепотку Тишины из "Доктора Кто", присыпать это все Стругацкими и залить соусом навязчивой религиозной проповеди - собственно, "Время жестоких чудес" и выйдет.

Но я сейчас буду даже не о вторичности сюжетных "находок", громоздких роялях в кустах, на живую нитку вшитой религиозной проповеди и прочих "фишечках" авторессы. Нет, я расскажу лишь об одной сюжетной линии, которая - приговор для этого текста, для его главной героини... И для авторессы, всерьез претендующей на звание некоего "морального авторитета" в литературе и рассуждающей в своих рецензиях на чужие тексты об их этических аспектах.

Итак, главная героиня Ксеня Нецветай (привет Павле Нимробец и другим дяченковским героиням с "несуразными" именами-фамилиями) разрывает отношения с матерью и срывается из Мурманска в Петербург после некоего разговора. Оный авторесса именует не просто "разговором", а "РАЗГОВОРОМ", капслоком. И невольно задумываешься-таки, что же такого ужасного сотворила эта негодяйка-мать, что несчастная дочь так потрясена и страдает?

Ответ нам озвучивают уже в первой трети первой книги и он банален и пошл. Оказывается, у девочки был мальчик. Оказывается, его-срочника отправили воевать в Чечню.

Оказывается, "отбыв" там положенное количество времени, вьюноша со взором горящим решает еще немножко погеноцидить местное население - и подписывает контракт. О чем и приезжает сообщить своей пассии. Но с пассией встретиться не удается, а ее маман - какой кошмар! - почему-то не впадает в умиленный восторг. И не сообщает дочери, что ее кавалеру просто понравилось убивать людей, поэтому он позанимается этим еще немножко. И не отдает дочери письма, в которых юноша Никита уже из Чечни, улучив свободную минутку между геноцидом местного населения, объясняет, как намародеренный холодильник со стиралкой и изнасилованные чеченки укрепят их с Ксеней отношения... сиречь, ОТНОШЕНИЯ - поелику для автора такой вот паттерн сношений человеческого самца и самки- образец и идеал. "– Никита, оказывается, приезжал попрощаться. – Ксеня выпрямилась и теперь смотрела Сашке прямо в глаза. – Не тогда, когда уходил в армию, и, как мы все думали, в Северный флот. Нет, он приезжал в увольнение ближе к концу осени, чтобы… чтобы сказать мне, что его никто не забирает на юг, что он сам. Добровольцем, по контракту. Так можно было. Он отслужил полгода срочником и хотел – в горячую точку. Что он долго добивался, просил. И, в конце концов, добился. <•••> И я бы поняла. Я бы правда поняла. Я бы его ждала. Никита был человеком с сохранной этикой, понимаешь? Понимаешь? <•••> Я его ждала с флота, я его ждала бы и… оттуда".

Прэлестно, вашу мать.

Что это за "сохранная этика" такая, сраная ты моралистка, которая позволяет идти по доброй воле в чужую страну, чтобы там за деньги убивать людей?

О да, мы насмотрелись уже на этих мальчиков с "сохранной этикой", любящими мамами и воцерковленными бабушками.

Это именно они ночью 24.02.22 перешли границу суверенной независимой Украины.

Именно они залили кровью Ирпень и Бучу, именно они обустроили пыточные в оккупированном Луганске и Донецке, именно они сбросили бомбу на мариупольский театр, где прятались от российских бомбежек женщины и дети, именно они сгоняли в концлагеря население оккупированных ими территорий.

Именно они, солнечные Никиты Ольги Небелицкой, "мамы и христианки", хладнокровно застрелили украинского поэта и писателя Владимира Вакуленко, самостоятельно воспитывавшего сына-инвалида и убили украинскую писательницу Викторию Амелину.

Именно они разрушили ракетой здание гуманитарной гимназии одного южного украинского города, в 9й класс которой много лет назад в виде исключения посреди учебного года приняли будущую литераторшу Небелицкую, когда ее маменька примчалась в город N. из своего Петербурга, узнав о болезни брошенного ею некогда отца - беспомощного сварливого старика, зато с квартирой...

Именно эти Никиты, в крови по самую макушку, вызывают у высокоморальной Ксени Петербуржской - и, судя по всему, у самой авторессы- горячие волны "внизу живота"... Убийца, насильник, мародер и военный преступник как положительный герой и секс-символ - это так по-русски и по-христиански!

А еще в романе есть КГБ. Благородное, суровое, пахнущее борщом (не спрашивайте ) КГБ, спасающее мир от инопланетной угрозы...

И на этом - занавес, потому что любые дальнейшие слова и цитаты будут излишни...