Текст книги "Всю жизнь без мужа"

– Вон туда… – Тамара указала на открытую дверь спальни, где была видна ее разобранная постель.

Похожий на зэка врач долго слушал ее легкие, а потом удовлетворительно изрек:

– Замечательные легкие!

А мальчик-одуванчик в это время набирал в шприц какое-то лекарство.

– В больницу мы вас забирать не будем – вам там нечего делать, – сказал похожий на зека врач. – Легкие у вас хорошо дышат. Сейчас вам укол сделаем и сообщим в местную поликлинику, чтобы к вам пришел врач. Будете лечиться дома.

– Врач из поликлиники не придет! Три дня назад я уже вызывала скорую, и меня тоже не забрали в больницу и пообещали сообщить в поликлинику, но никто ко мне не пришел.

– Не может быть! Мы всегда сообщаем в медучреждение по месту жительства, чтобы к больному прислали участкового.

– Да я вам верю, это у нас просто такая поликлиника…

Молоденький и светленький мальчик-одуванчик в это время набрал в шприц лекарство и, нажав на поршень, выпустил из него вверх струю:

– Сейчас я вам сделаю укол, и вы так хорошо спать будете! – как будто хвалясь, заявил он.

Тамара легла на живот и ей легко и безболезненно вкололи какое-то лекарство.

После ухода врачей она легла и тут же забылась наконец-то глубоким сном. Проснувшаяся Лена, заглянула к матери в комнату, увидела ее мирно спящей с испариной на лбу и обрадовалась. Если мама пропотела, то значит температура спала! Лена ушла на работу, даже не подозревая, что у мамы уже были врачи.

Тамара проспала до обеда, а когда проснулась, то обнаружила, что вся мокрая. Переодевшись в сухое, она измерила температуру и удивилась – градусник показывал 34,8.

– Мне лучше! – позвонила она дочке на работу.

– А скорая у тебя была?

– Так ночью еще! Ты спала и не слышала. Я сама им открыла. Они мне укол какой-то вкололи.

– А в больницу че не забрали?! – с отчаянием воскликнула Лена. Ее голос в пустой комнате, где она красила стены отозвался глухим эхо.

– А зачем меня забирать? – бодро воскликнула Тома. – Температура упала, легкие у меня замечательные. Что мне делать в больнице? Я даже поела немного, как проснулась.

– А что ты ела?

– Творог.

– Понятно… – после разговора с матерью Лена задумчиво уставилась в окно.

– Ну что там слышно о бабушках? – заглянула к ней из коридора Любаша. – Маму твою увезли в больницу?

– Любашк, нет! Скорая была, но никуда ее не увезли! Сказали, что легкие у нее хорошие, и ей не надо в больницу. Сделали какой-то укол и все. Сейчас у нее температура 34,8! Она говорит, что ей лучше, но я больше не могу! У нее сто процентов ковид, а ее не забирают в больницу! А я с ней в контакте, хожу на работу… Я могу и вас всех перезаразить.

– Не заразишь. Мы с Ксюхой уже, кажется, переболели этой гадостью еще в августе.

– С чего вы взяли?

– У нас простуда была. Обычная простуда, но после нее мы уже второй месяц не чувствуем запахов.

– Ничего себе… А как же ваши дети, мужья?

– У Ксюхи муж тоже запахов не чувствует уже долго, а с ребенком вроде все нормально. А у моих вообще ничего нет.

– Ну ладно… А что ж ты мне раньше не сказала? Я мучаюсь, что могу вас заразить, а вы оказывается уже переболели.

– Ну так мы сами не знали, что с нами. Тестов мы не делали. Просто догадались из-за потери обоняния.

Через несколько часов Лена снова позвонила маме.

– Мне кажется, что я выздоравливаю, – поделилась Тамара. – У меня силы появились. Хорошо, что у меня с легкими все хорошо, а не так как у Лолиты.

У Лены, словно гора с плеч упала. Наконец-то маме лучше! От всех переживаний она чувствовала себя разбитой и измученной. Ее даже немного потрясывало, и еще она почему-то чувствовала тяжесть в груди и иногда покашливала. А к вечеру, когда она вернулась домой, у нее вдруг начались прострелы по всему телу, поднялась небольшая температура. Мама же снова лежала пластом в своей комнате и выглядела хуже некуда.

– У меня температура 38,9… – слабым голосом произнесла она, и Лена почувствовала себя так, как будто все вокруг нее рушится. В бессилии она упала на кровать, желая уснуть и не проснуться. На следующий день она встала разбитая и больная, все тело ломало и трясло, но температура была нормальная.

«Да что ж со мной такое? – в отчаянии думала она. – Неужели я тоже заболела? Грудь как будто тисками сжало. Неужели и у меня ковид?»

Она нехотя поднялась, умылась, напилась перед работой сладкого чаю с гренками, и ей стало почти хорошо. Но вот заглядывать к маме в комнату у нее не было никаких моральных сил, и она, так и не заглянув к ней, ушла на работу. Если маме снова плохо, то она просто не выдержит… Мама позвонила ей сама уже ближе к обеду.

– У меня 39,2, – медленно произнесла она.

– Надо снова скорую вызывать! – испугалась Лена.

Мама какое-то время молчала, а потом медленно произнесла:

– Каждый день теперь скорые вызывать? Не надо…

Лену насторожил замедленный темп речи матери. Что это с ней? Она еще немного поговорила с ней, позадавала ей вопросы, каждый раз удивляясь ее заторможенным ответам.

– Что-то мама стала как-то медленно говорить… – поделилась она с Любашей и Ксюхой.

– Она больна, что ты хочешь? – возя по стене валиком сказала Ксюха.

– Нет, тут что-то другое… У нее как будто что-то с головой. Она плохо соображает…

Вернувшись домой, она окончательно убедилась, что мама, действительно, заторможенная.

– Надо вызывать скорую, – решила она.

– Не надо… – едва ворочая языком, запротестовала мама. – Даже не вздумай… Никого мне не надо…

– А ты хоть ела что-нибудь?

– Днем да, я поела… А сейчас ничего не хочу… Убери телефон, не надо мне вызывать никого…

Лена послушалась ее, но ночью не смогла уснуть, жалея, что все-таки не вызвала матери скорую. В ее ушах так и стоял слабый, постоянно делающий паузы голос мамы.

Утром она встала с болью в ногах, но не обратила на это внимания, так как очень сильно беспокоилась за мать. Заглянув к ней в комнату, она увидела бледное мамино лицо на подушке.

– У меня 38,6… – медленно и невнятно сказала мама, и Лена сразу поняла, что заторможенность матери усилилась… К тому же фоном постоянно слышались какие-то звуки.

– А что это за звуки такие?

– Какие звуки?

– У тебя там радио на тумбочке что ли хрипит?

– Нет. Я не включала радио…

Мать молчала, а звуки то поднимались, то опускались, как будто в такт ее дыханию.

– Ты хрипишь! – догадалась дочь. – Ну-ка, подыши посильней!

Мать послушно подышала, и Лена пришла в ужас от ее хрипов.

– Все! Я вызываю тебе скорую!

– Не надо… – слабенько возразила мама.

– Надо!

Лена вызвала еще одну скорую, четвертую по счету. Скорая приехала только вечером, и маму наконец-то забрали в больницу. Забирали ее совсем ослабшую, с двусторонним воспалением легких, и Лена боялась, как бы не было уже поздно.

Глава 6

Лолита Филипповна почувствовала, что у нее стал появляться аппетит. Она уже ждала завтрака, обеда и ужина. Ей хотелось есть, силы прибавлялись, и настроение ее день ото дня улучшалось. Она верила, что постепенно все у нее восстановится. По поводу памперсов она больше не переживала, полностью освоившись со своим положением. За окном продолжали облетать тополя, а она лежала с трубками в носу и словно кадр за кадром вспоминала свою молодость.

Это было после третьего курса. Она, молоденькая, худенькая девушка, отправилась летом вместе с другими студентами в туристический лагерь. Жили они в палатках, еду варили себе в котелках… Где-то у нее до сих пор лежит в кладовке и походный котелок с крышкой, и тренога для него… Весело было! Весь день они в лесу проводили, вечером разводили огромный костер и пели песни под гитару. Ей так понравилось в этом лагере что, когда ее смена закончилась, она осталась в нем на второй срок. Наслаждалась природой, пела песни у костра, тайно влюблялась… Она совсем забыла о матери, ждущей ее дома. Та ничего не знала, что ее дочь всего лишь осталась на еще одну смену и очень переживала. Несчастная женщина беспокоилась, ждала, не знала, что думать, куда бежать, кого просить о помощи. Лолита помнила, как после двух смен, проведенных в лагере, она возвращалась домой через лес. Шла совсем одна. Это было раннее утро, плечи ее оттягивал брезентовый рюкзак, а в руках ее был букетик полевых цветов. Она шла несколько километром и наслаждалась собственным одиночеством посреди леса. Кругом было так живописно, будто на картинах знаменитых художников. Но когда она пришла домой и увидела маму, сердце ее упало. Мама была зла. Только сейчас Лолита поняла, что натворила и очень испугалась. Мама долго, буквально несколько дней пилила ее за опрометчивый поступок. Мама вообще всегда ругалась долго и основательно. Даже не ругалась, а именно пилила. Как начнет припоминать все промахи и ошибки, как начнет сравнивать со всеми подряд, и все это с разных позиций и разными словами, но все об одном и том же и без конца и краю… Еще папа любил подключаться и тогда они вдвоем на все лады припоминали, сравнивали, иронизировали… Папа противно подшучивал, мама сердито ворчала – они оба как будто подзуживали друг друга, и экзекуция пилением и ворчанием могла длиться бесконечно. Лолита и Тома с раннего возраста боялись подпасть под немилость родителей и испытать на себе долгое и нудное пиление. Маленькой Томе меньше доставалось в этом плане, а вот старшая Лолита постоянно подвергалась словесным длительным экзекуциям. Но Лолита не обижалась на родителей. Она всегда знала, что сама виновата, так как была слишком ленива и нерасторопна. Ну а в случае с лагерем она вообще глупо поступила, оставшись там без предупреждения. Младшая Тома никогда бы так не сделала. Сестренка, вообще всегда и во всем была сообразительней, шустрей нее и практичней. Лолите же, чтобы что-то сделать, нужно было долго раскачиваться, и чем дольше она тянула, тем меньше ей хотелось приступать к самому делу. Когда же она что-то делала, то выполняла все очень тщательно и дотошно, и на любое дело у нее всегда уходило очень много времени. Именно то, что она очень долго раскачивается возмущало маму. Даже уже взрослой она никогда не могла просто взять и сделать какое-то дело. Ей нужно было сначала раскачаться, изучить все нюансы, прочесть интересующую информацию, все рассчитать, продумать… Она одна была такая в своей семье. Все остальные не раскачивались и не собирали информацию, а сразу делали. Правда, потом выяснялось, что Лолита, оказывается, хоть и медленно, хоть и нерасторопно, но сделала все гораздо лучше других. У нее и еда всегда получалась вкуснее и изысканней, и шила она аккуратней, и вязала так, словно связанные ею вещи были куплены в магазине. С парнями она тоже была медлительна и нерасторопна. Долго раскачивалась, соображая, нравится ей тот или иной парень или нет, медлила с ответом, если к ней проявляли интерес… По ее виду невозможно было понять, что она думает или чувствует, что она хочет или не хочет, но это потому, что она и сама не знала сразу ответа. Ей обязательно нужна была пауза, чтобы все осознать и обдумать. Парни принимали ее медлительность и вдумчивость за холодность, она казалась им закрытой, неловкой, непонятной. Тамара в отличие от нее быстро распознавала свои чувства, а Лолита всегда была будто заторможена. Тома, не смотря на свою ранимость и стеснительность в кругу знакомых была все же разговорчивой и слыла хохотушкой. Лолита тоже могла посмеяться, но разговорчивой и открытой не была даже с близкими ей людьми. Она вся была какая-то, как говорила ее мама: «ни туда ни сюда». Ее внешность была приятной, несмотря на прыщи, но она вела себя как нескладеха. Она как будто постоянно была зажата, и даже реально сжимала плечи и втягивала голову, и со временем стала сутулой. Тома в отличие от нее всю жизнь проходила с прямой спиной.

Лолита Филипповна вспоминала свою молодость, как время постоянного ожидания любви, время своих комплексов и предвзятого отношения со стороны окружающих. В обществе принято всем женщинам иметь мужа и детей, а она не имела и потому выглядела в глазах окружающих, как белая ворона. Ей было двадцать семь, когда Тамара вышла замуж за своего Мишу. Все говорили, что это плохая примета, если младшая сестра выходит раньше старшей – старшая в таком случае вообще никогда замуж не выйдет. Лолита знала об этой примете, но считала ее суеверием, однако замуж она так и не вышла.

У Тамары с Мишей был счастливый брак. Можно сказать, семья младшей сестренки стала образцом для подражания. Два года после свадьбы молодожены жили в одной комнате с Лолитой за фанерной перегородкой. Лолита помнила, как она зажимала уши, когда влюбленная парочка предавалась своим супружеским утехам. Она не желала слышать ничего подобного. Чужие звуки любви наполняли ее саму невыносимыми страстными желаниями, удовлетворить которые она не имела возможности. Ее в такие мгновения охватывало чувство невыносимого отчаяния. Два человека за перегородкой сливались в одно целое, отдавались страсти, жили полной жизнью, а она лежала одна одинешенька в нескольких метрах от них, лишенная любви, ласки и счастья… Это все равно что быть голодным и постоянно смотреть на тех, кто сытно наедается у тебя на глазах. Семейная жизнь сестры подчеркивала ее собственное одиночество.

Лолите было около тридцати лет, когда их большой дом вместе с другими частными подобными домами на их улице наметили под снос. Ей с родителями пришлось переехать в выданную им государством малогабаритную хрущевку, а Томе с мужем дали комнату в коммуналке.

Лолита помнила, как папа в городской квартире сразу же затосковал. В своем доме он выходил каждый вечер на крыльцо и смотрел на звезды, дышал воздухом, а в городской квартире выйти было некуда, разве только на балкон, но после просторного сада маленький балкончик казался ему мелкой жердочкой. Он сник, настроение его было подавленным, а к зиме он стал задыхаться. Его положили в больницу, где ему пришлось делать прокол в легких, чтобы откачать жидкость. Он очень мучился и домой больше не вернулся – умер в больнице.

С той поры Лолита и ее мать стали жить вдвоем. Мама сидела дома на пенсии, а Лолита работала. В то время она как раз только что устроилась оператором ЭВМ при недалеко расположенном от их нового дома заводе, и была вполне довольна своей должностью. Многие годы потом в ее жизни ничего не менялось. Она ходила на работу, занималась три раза в неделю аэробикой, каждый отпуск проводила в санаториях и домах отдыха. Ей было немного за тридцать, когда привычный ход жизни неожиданно нарушился – она влюбилась в своего начальника. Ему было около сорока, и он был красив и умен. Лолита помнила, что она влюбилась в него с первого взгляда. Он был чем-то похож на Владимира Высоцкого. Такой же невысокий, спортивный и очень брутальный. Его харизма заставляла всех девушек и женщин пожирать его глазами. И многие, очень многие из них жалели, что этот неподражаемый мужчина женат. Лолита тоже жалела. Однако это не мешало терять ей голову каждый раз, когда она разговаривала с ним по работе. Ей хотелось угодить ему во всем, и потому она так старательно выполняла все свои дела, что делала даже то, что от нее совсем не требовалось. Алексей Иванович, так звали этого начальника, был ею вполне доволен и неизменно хвалил ее. Лолита его похвалу слушала, как песню и еще больше старалась. А начальник, поняв, что она безотказна, стал вызывать ее на работу по субботам. Сам же он все выходные проводил дома.

– Эээ, простофиля! – недовольно ворчала на нее мама. – Тебе на шею сели, а ты не можешь отказать! Зачем ты соглашаешься выходить сверхурочно? Тебя используют, а ты молчишь!

Лолита ничего не отвечала. Она никогда не спорила и не ругалась с мамой, считая, что не вправе отстаивать свои права перед ней. Но работать сверхурочно ей было тяжело. Она стала уставать, начала ошибаться. Раз ошиблась, второй, а на третий раз начальник, обожаемый ею Алексей Иванович, просто взял и наорал на нее. При всех. Это случилось в один из рабочих дней перед обедом. Все уже с нетерпением смотрели на часы, желая отложить на целый час свои дела и пойти в местную столовую перекусить. Лолита тоже ждала обеда. Вместо столовой она ходила обедать домой – ее очень хорошо кормила мама. Ей нравились такие обеденные прогулки. Пройдется до дома, быстро поест и тут же обратно. Для нее это было хорошей разрядкой.

Большие ЭВМ мерно шумели, и, чтобы что-то сказать, нужно было напрягать голосовые связки. Лолите все это огромное оборудование вычислительных машин в просторном помещении казалось фантастическим, и она не переставала преклоняться перед теми, кто придумал эти умные машины. Она снова посмотрела на часы – до обеда оставалось всего пятнадцать минут. Сотрудники вокруг тоже порядком устали и ждали перерыва. Вдруг все оторвали головы от вычислительной техники и посмотрели в сторону лестницы, откуда донесся раздраженный крик начальника. Алексей Иванович иногда устраивал кому-нибудь разнос, и его многие боялись. Лолите всегда неприятно было слышать, когда он кого-то ругал, но на этот раз начальник направился прямиком к ней. Она подняла голову, ожидая чего угодно, но только не того, что ее будут сейчас ругать. Однако именно это и произошло. Алексей Иванович был зол и очень громко, перекрикивая мерный шум машин, начал предъявлять ей претензии и указывать на ошибки. Лолиту это так поразило, что она приподнялась со стула и испуганно уставилась в глаза орущему начальнику. Все вокруг повскакали со своих мест и смотрели в их сторону. Лолите казалось, что ее, скромную и тихую мышку, только что вытащил из уютной норки злобный хищник и теперь прилюдно намерен разорвать. Она хотела произнести что-то в свое оправдание, но ей даже некуда было вставить слово. Гневное, красное лицо Алексея Ивановича так испугало ее, что она открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба. Она вдруг реально почувствовала, что не может дышать, что она задыхается, и испуганно хваталась за грудь. А Алексей Иванович продолжал орать, не замечая, что его подчиненная наклоняется вперед, как будто ей плохо. Лолите показалось, что он хочет уничтожить ее, что он полон ненависти к ней и, когда он резко развернулся и пошел от нее прочь, она продолжала задыхаться и сгибаться под тяжестью только что обрушенного на нее гнева.

Девушки и женщины, поняв, что с ней что-то не так, кинулись к ней, усадили на стул, кто-то даже вызвал врача из медпункта. Ей пытались дать попить водички, но она не смогла сделать ни одного глотка, так как зубы ее стучали, руки тряслись, а рот судорожно ловил воздух. Пришедшая врач никак не могла понять, что с ней происходит. Все вокруг галдели, пытаясь объяснить ситуацию.

– Так! Тихо! – крикнула врач. – Вот вы! Говорите! – указала она на одну из женщин, и та рассказала, что Лолиту поругал начальник, и она вдруг стала задыхаться.

Во время ее рассказа Лолита почувствовал, что ее потихонечку начинает отпускать, она снова могла нормально дышать.

– Нервы! Это всего лишь нервы! – сообразила врач и дала несчастной успокоительную таблетку, посоветовав больше никогда ничего не принимать так близко к сердцу.

Наконец, все было улажено, и все разошлись на обед. Лолита посмотрела на часы и поняла, что домой сегодня сходить уже не успеет и отправилась вместе со всеми в столовую. Она заняла свободный столик, разложила на нем, принесенную на подносе еду, села, но тут вдруг к ней подошел Алексей Иванович со своим подносом и, не спрашивая, начал раскладывать свои тарелки за занятым ею столиком. Это было так неожиданно, что Лолита тут же схватилась за грудь и открыла рот, чтобы вдохнуть порцию воздуха.

– Ну все, все! Успокойся! – мягко сказал Алексей Иванович, и Лолита с удивлением увидела, что у него виноватое лицо. – Прости, что наорал на тебя. Просто и так меня дергают со всех сторон, так еще из-за твоей ошибки… – он осекся, увидев, что Лолита опять испугано посмотрела на него. – Ну ладно, ладно… Я не буду ругаться. Если б я знал, что ты такая… нежная, то я бы не стал срываться на тебя. Ты ответственная, старательная, но ты такая угодливая, что даже противно… Нельзя, чтоб на тебе ездили. У человека должно быть достоинство.

Разложив тарелки, он сел напротив нее. Лолита смотрела на него и чувствовала, что от того, что он извинился, что он сел рядом с ней, ее сердце наполняется счастьем. Хрупким, граничащим с болью счастьем. Она смущенно отвела от него взгляд и принялась за обед. Что он сказал? Что она такая угодливая, что даже противно… Неужели она такая? И про достоинство он упомянул… Но у нее есть чувство достоинства! Просто он не знает, что она угождает ему, потому что любит его!

– Ну скажи что-нибудь… Что ж ты молчишь? – не выдержал Алексей Иванович, когда их тарелки наполовину опустели.

Лолита к этому моменту немного успокоилась, а может быть, на нее подействовала данная врачом успокоительная таблетка.

– А что вы хотите услышать? Что я на вас не держу зла? Ну так я и не держу. Но если такое еще повторится – я уволюсь… Мне бы этого не хотелось, но я не смогу работать постоянно в страхе… А я думаю, что теперь постоянно буду бояться приступа вашего гнева…

– Приступа гнева? – усмехнулся он. – Нееет… Это не гнев, а просто вспыльчивость. Я очень вспыльчив, но отходчив. Знаете, другие начальники могут долго кого-то распекать, но я не такой – я хоть и ругаюсь, но быстро отхожу…

– Но разве это нельзя как-то сдерживать, контролировать? Вы же разрушаете… Мне показалось, что вы меня разрушаете…

– Ну прости! Я не думал, что так сильно испугаю тебя. Мне сказали, что врача тебе вызывали… Откуда мне было знать, что ты такая… нежная… Ну так ты меня простила?

– Да, да, конечно, я вас простила, – она глянула в его темные глаза, и почувствовала, что совсем пропала.

А Алексей Иванович вдруг ощутил интерес к этой осторожной скромной девушке. Неожиданно он заметил, что ей идет ее свободная шелковая блузка с поясом, подчеркивающая ее высокую грудь, и что расклешенные коричневые брюки красиво сидят на ее узких стройных бедрах…

– Послушай, а давай сегодня сходим в кино после работы! А? Я подожду тебя в машине на стоянке.

Лолита удивилась его предложению, но тут же ее захлестнула такая радость, что она без свойственных ей всегдашних раздумий тут же согласилась.

– Да, это было бы хорошо! – ответила она, едва сдерживая ликование и совсем забыв о том, что он женат, и что о них двоих могут пойти сплетни. – Мне только нужно будет заскочить домой на минутку, чтобы маму предупредить.

– Хорошо, – кивнул Алексей Иванович.

Какой фильм они смотрели в тот вечер Лолита не помнила, но вот то, как они целовались в последнем ряду в темноте, врезалось в ее память надолго. Она тогда впервые целовалась с мужчиной. Мокрые губы Алексея жадно искали ее рот, и она пыталась ему отвечать, но кроме отвращения ничего не чувствовала. Она никак не могла понять, как другие люди находят в этом слюнявом сосании какое-то удовольствие. А Алексей, совсем сходя с ума от страсти, начал гладить ее большую грудь, но и это тоже не понравилось Лолите. Ей хотелось сбросить его настойчивую руку с себя, но она терпела, не желая его обидеть.

После киносеанса он отвез ее домой, и перед тем, как она вышла из его машины, он снова полез к ней целоваться, даже не представляя, что своими поцелуями очень сильно разочаровывает ее. Лолита просто молча терпела его жадный мокрый рот, ничего не чувствуя при этом кроме отвращения. Однако она еще не до конца понимала, что она разочарована, так как была буквально оглушена всем происходящим, и ей нужно было остаться одной, чтобы привести свои чувства и мысли в порядок.

«Мне просто непривычно все это, – думала она в ту ночь, лежа без сна в своей кровати. – У меня ведь никогда не было мужчины…»

Но она чувствовала, что что-то тут не так. Ее сестра находила в телесном контакте с мужем какое-то удовольствие. Тамара сама ласкалась к своему Мише и выглядела вполне довольной после поцелуев с ним, а она, Лолита, так и хотела оттолкнуть Алексея… Может быть, она какая-то не такая? Но Лолита, несмотря на сомнения, все же склонялась к тому, что с ней все в порядке. Алексей Иванович просто слишком торопится. И еще, она чувствовала его чисто плотское отношение к себе. Ему плевать на ее личность. Он просто хотел сорвать ее, как цветок, понюхать и выбросить…

Однако, когда она на следующий день увидела его на работе, ее сердце екнуло, а ноги подкосились. При воспоминании о его мокрых поцелуях она пришла в трепет, а когда он подошел к ней и позвал вечером в ресторан, совсем растаяла.

Так начался ее недолгий роман с начальником. Он длился всего около двух месяцев. Они ходили в рестораны и в кино, просто гуляли, а когда его жена и сын уехали к родственникам, он стал приглашать ее к себе домой. Именно тогда Лолита и лишилась своей девственности. Она сознательно шла на это, зная, что Алексей никогда не женится на ней. Она чувствовала себя вором, обворовывающим другую женщину, но не могла остановиться. Алексей привлекал и отталкивал ее одновременно. Ему от нее нужен был лишь секс, и она это прекрасно понимала. Пренебрежение ею, как личностью, сильно обижало ее. Она осознавала, что между ними нет никакой любви. Это была обычная интрижка. Лолита ни на что не надеялась, она просто утоляла свое любопытство, и когда она его утолила, то полностью разочаровалась в Алексее и вообще во всей супружеской жизни. Секс, о котором она мечтала, показался ей примитивным, не приносящим никаких незабываемых и потрясающих ощущений. Потный, пыхтящий на ней мужчина, тайком изменяющий своей жене, вызывал презрение. Она не проявляла открыто свою брезгливость, но Алексея сильно отталкивала ее безэмоциональность, и он скоро сам охладел к ней.

Этот кратковременный роман оставил в ее душе горечь, тошноту и стыд. Она долго приходила в себя, стеная в душе от того, что не сподобилась в жизни настоящей любви, но все же она еще продолжала надеяться на что-то. Ей было около сорока, когда вышли фильмы «Служебный роман», «Москва слезам не верит». Эти фильмы будоражили ее воображение, и она ожидала, что и в ее обыденную жизнь ворвется нечаянная любовь, и будет счастье. Но в отличие от фильмов, в реальной жизни ничего не происходило. Ни-че-го. Она работала, в обеденный перерыв ходила домой, где ее ждала старенькая мама с обедом, три раза в неделю занималась в спорткомплексе, а в отпуск обязательно ездила куда-нибудь отдохнуть. Она побывала во многих домах отдыха, в санаториях, съездила на Украину, в Латвию, Абхазию… Везде она активно участвовала в самодеятельности – пела, танцевала, ходила по вечерам на танцы. Мужчины проявляли к ней интерес, и она тоже вроде увлекалась, но сама же и тормозила и себя и партнера, ведь просто взять и завязать отношения она не могла. Ей казалось, что это слишком примитивно. Нужно сначала все обдумать, взвесить, понять, что происходит. Она никого не отталкивала, но ни с кем и не сближалась. Ни туда ни сюда. Ни да ни нет. То, что многие женщины кидаются в романы с головой, казалось ей примитивным и слишком легкомысленным. Она прекрасно запомнила, как сама кинулась в роман с Алексеем Ивановичем и как потом разочаровалась. Тот случай еще больше убедил ее в том, что никогда нельзя терять голову.

Лолита не осознавала, насколько она своеобразна в выражении симпатии к мужчинам. Если ей кто-то нравился из них, она начинала смотреть на него и улыбаться во весь рот. Это она так восхищалась. Мужчина, вдохновленный ее улыбками, начинал к ней подкатывать, но она тут же как будто переставала проявлять себя и становилась «ни туда ни сюда». Ее многообещающие понимающие взгляды и улыбки вдруг исчезали, и на их месте появлялась холодная стена равнодушия и отчуждения, о которую многие стукались. Никто не догадывался, что на самом деле под кажущимся равнодушием и отчуждением скрывалась просто растерянность. Лолита почему-то всегда терялась, если к ней кто-то проявлял интерес, и попросту закрывалась. Но так было не только с мужчинами. Многие женщины, проявившие к ней хоть какую-то симпатию, тут же натыкались на неизвестно откуда взявшуюся стену отчуждения. И даже ее родственники часто чувствовали, что, несмотря на кажущуюся мягкость, доброту и покладистость, в Лолите есть некая стена, за пределы которой она никого не пускает. Например, Лена прекрасно помнила, как тетя Лолита придумывала в детстве игры для нее и Ани, как она шила и вязала им игрушки, но если девочки и их мамы начинали восхищаться ее изобретательностью и умелостью, то она сразу же переставала улыбаться и делалась какой-то закрытой. Ей как будто было неприятно внимание к себе. А еще, несмотря на теткину доброту и понимание, Лена всегда знала, что тетя Лолита на самом деле никого не понимает по-настоящему. В присутствии тетки она, еще ребенком, всегда чувствовала себя не реальной девочкой, такой, какая она есть, а каким-то образом, который у тети сложился в голове относительно нее. Этот образ был гораздо ярче ее реальной и потому нравился ей больше. Она старалась соответствовать этому образу и из-за этого в присутствии тетки корчила из себя неизвестно кого, и при этом сама же и уставала от своего кривляния. То же самое происходило и с другими детьми – все они в присутствии тети Лолиты становились не похожими на себя, выпендривались, кто во что горазд и потом очень усталые возвращались к своим родителям.

Мужчины в присутствии Лолиты тоже чувствовали себя не теми, кто они есть, а теми, кем она их видила. Эта женщина сама жила в каком-то оторванном от реальности мире и всех, кто приближался к ней, невольно утягивала в этот мир, заставляя людей отказываться от себя и вести себя каким-то несвойственным им образом. Конечно, это происходило не со всеми, а только с теми, кто подпадал под ее тихую, но подавляющую энергетику. Легче всего выпадали из реальности в ее присутствии дети и симпатизирующие ей мужчины, и им это нравилось, но в то же время сильно утомляло. Остальным же людям, лишенным розовых очков, Лолита казалась странной, медлительной, неловкой. Ее уважали за интеллигентность и ум, но в глубине души чувствовали к ней жалость, граничащую с презрением.

Подрастающие племянницы постепенно освобождались от волшебного влияния на них тети Лолиты, и чем старше они становились, тем больше понимали, что тетя какая-то не такая, что она странная. Незамужняя – это воспринималось ими и многими другими, как клеймо. Лолита сама постоянно чувствовала себя заклейменной, не такой, как все. Одинокая, странная, вроде бы понимающая других, но в то же время никого не подпускающая к себе близко… Если бы она сама комфортно чувствовала себя в своем одиноком положении, то это передавалось бы на невидимом уровне и другим, и люди воспринимали бы ее незамужнее состояние вполне нормально. Но она так и источала из себя неловкость, странность, неудовлетворенность… Только после сорока пяти лет, она стала постепенно освобождаться от тяготеющих над собой комплексов и навязанного ей обществом мнения об обязательном замужестве.