Текст книги "Воспоминания о России. Страницы жизни морганатической супруги Павла Александровича. 1916—1919"

III

После отъезда великого князя я с новым пылом вернулась к работе в благотворительной мастерской. Вокруг меня собирались офицерские жены, жившие в Царском и даже в Петрограде дамы. Разговоры за вечерним чаем зачастую вращались вокруг событий дня и внутренней политики страны. Рассказывали, будто у Протопопова, страдающего от неприличной болезни, случаются настоящие приступы безумия. Прежний лидер левых совершил резкий поворот, сочтя более выгодным стать на сторону правительства. Его презирали и ненавидели все. Его подозревали в том, что он вел в Стокгольме предварительные переговоры о сепаратном мире с Люциусом[12]12
  Хельмут Эдуард Фердинанд Люциус фон Штедтен (1869–1934) – посол Германии в Швеции в 1915–1920 гг.


[Закрыть] и германскими банкирами. Общественное мнение в тот момент было абсолютно солидарно с государем в желании вести войну до победного конца. Своим быстрым возвышением Протопопов был обязан Распутину, отчего уверенность в том, что последний является платным агентом Германии, только укрепилась. Именно данная убежденность привела к драме в Юсуповском дворце в ночь с 16/29 декабря, драме, о которой я расскажу то, что узнала в то время и которую считаю началом революции.

Я уже рассказывала, что настроение возбужденных умов было очень левым. Имена Распутина, председателя Совета министров Штюрмера, министра внутренних дел Протопопова, дворцового коменданта генерала Воейкова и ближайшей подруги императрицы г-жи Вырубовой произносились не иначе как с зубовным скрежетом. Некоторые сочувствовали государю и государыне из-за того, что у них такое дурное окружение, другие объявляли их виновными в том, что приблизили к себе лиц, недостойных их доверия. Однако Богу известно, как искренни были император и императрица в своем желании сделать свой народ счастливым! Как они, не жалея сил и времени, посещали госпитали и делали все, что было в их силах, чтобы облегчить страдания несчастных! Я сотню раз видела императрицу и четырех ее дочерей за работой в госпитале. Ни у кого не было большей доброты, большей самоотверженности! Она присутствовала при самых тяжелых операциях, делала вызывающие самое сильное отвращение перевязки. И ни один из тех, за кем она ухаживала, кого лечила, не пришел ей на помощь. Никто не пролил за нее свою кровь, которая переставала течь после ее перевязок.

Вечером в субботу 17/30 декабря в городской управе Царского давали концерт. Великий князь с 7/20 декабря находился в Могилеве, а Владимир, у которого болело горло, не мог его сопровождать. В тот вечер он почувствовал себя лучше и попросился сходить со мной на концерт. Около восьми часов вечера раздался телефонный звонок, и через несколько мгновений Владимир ворвался в мою туалетную комнату.

– Старец мертв, – сказал он. – Мне только что сказали об этом по телефону; господи, теперь можно вздохнуть свободнее! Подробности пока не известны. Во всяком случае, он исчез из своего дома двадцать четыре часа назад; возможно, что-нибудь узнаем на концерте.

Я никогда не забуду этот вечер. Никто не слушал ни оркестр, ни артистов. Новость распространилась с быстротой пламени по пороховой дорожке. В антракте я заметила, что взгляды собравшихся устремлены на нас, но была слишком далека от истины, чтобы понять причину этого. Наконец, ко мне подошел Яков Ратьков-Рожнов[13]13
  Яков Владимирович Ратьков– Рожнов (1870–1959) – действительный статский советник, гофмейстер, благотворитель.


[Закрыть] и, явно имея в виду главное событие дня, сказал:

– Говорят, дело сделали представители самой высшей аристократии; называют имена Феликса Юсупова, Пуришкевича и… великого князя…

У меня сжалось сердце. Я знала о давней дружбе, связывавшей великого князя Дмитрия и князя Юсупова, женатого на красавице княжне Ирине, кузине Дмитрия[14]14
  Княжна императорской крови Ирина Александровна (1895–1970) – дочь упоминавшегося ранее великого князя Александра Михайловича и великой княжны Ксении, сестры Николая II; двоюродная племянница великого князя Дмитрия Павловича.


[Закрыть].

– Господи, только бы не он! – прошептала я.

Владимир подошел ко мне сообщить те же детали, и к концу вечера имя великого князя Дмитрия было у всех на устах.

Мы вернулись домой в половине первого ночи; ожидавший нас дежурный лакей сообщил мне, что из Петрограда телефонировала княгиня Кочубей, супруга князя Виктора[15]15
  Елена Константиновна, урожд. княжна Белосельская-Белозерская (1869–1944), по матери племянница знаменитого генерала М.Д. Скобелева, с 1892 г. жена князя В.С. Кочубея, адъютанта и близкого друга Николая II.


[Закрыть], умолявшая меня перезвонить ей, невзирая на время. Как только княгиня Кочубей ответила на звонок, она сразу же спросила меня:

– Где твой сын Владимир?

– Здесь, рядом со мной, – удивленно ответила я.

– Слава богу! Прошел слух, будто это он убил Распутина, будто он арестован, и я дрожала от страха за тебя. Всего хорошего, спокойной ночи.

Видимо, слухи спутали двух единокровных братьев.

На следующий день доктор Варавка, лечивший Владимира, зашел к нам и, смеясь, рассказал, что на вопрос: «Арестован ли Владимир?» – он ответил:

– Да, по моему приказу, поскольку у него сильная ангина, и он уже неделю не выходил из своей комнаты.

На следующий день, в воскресенье, вся Россия и весь мир узнали об исчезновении Распутина. Его семья, встревоженная тем, что он не возвращается домой, и, зная, что он уехал с князем Феликсом Юсуповым, известила полицию. Выстрелы во дворце на Мойке привлекли внимание прохожих и вызвали подозрения одного городового. Императрица, охваченная страшным предчувствием, отдала самые суровые распоряжения, чтобы отыскать тело Распутина. Все его почитательницы пребывали в состоянии неописуемой ярости[16]16
  Можно напомнить, что к числу почитательниц Распутина принадлежали родная сестра автора Любовь Валериановна Карнович (по мужу Головина) и ее дочь Мария Головина (Муня), а также сын автора от первого брака Александр Эрикович Пистолькорс и его жена Александра Александровна (урожд. Танеева), сестра Анны Вырубовой.


[Закрыть]. Я несколько раз телефонировала Дмитрию и, не говоря ему, что было названо его имя, держала его в курсе всего, что говорилось. Мой муж должен был вернуться на следующий день, в понедельник. К одиннадцати часам я приехала на царскосельский вокзал на автомобиле, чтобы встретить его и привезти домой. Едва мы остались вдвоем в машине, он сказал мне:

– Что это за слухи об убийстве старца? Кто его убил? Вчера в Могилеве называли имя графа Стенбока.

Заметив мой растерянный вид, мое волнение, он взял меня за руку и спросил:

– Ну, в чем дело? Скажи, что с тобой? Да говори же…

Я, едва дыша, пробормотала:

– Говорят, что это были Феликс Юсупов, Пуришкевич и… Дмитрий.

Великий князь так побледнел, что я решила, что он лишится чувств.

– Это невозможно! Я хочу вернуться в поезд, увидеть Дмитрия и поговорить с ним. Мне, своему отцу, он скажет все.

Мне стоило огромного труда убедить его отдохнуть, привести себя в порядок и переговорить с великим князем Дмитрием по телефону или же вызвать его в Царское Село. Едва войдя в дом, он позвал своего сына к аппарату и сказал, чтобы тот немедленно приехал. Дмитрий ответил, что по приказу императрицы генерал Максимович[17]17
  Максимович Константин Клавдиевич (1849–1919) – генерал-адъютант (1904), помощник командующего императорской Главной квартирой.


[Закрыть] посадил его под домашний арест в его собственном дворце и что он просит отца приехать к нему в Петербург[18]18
  Хотя Петербург был переименован в Петроград еще в августе 1914 г., автор неоднократно употребляет в своих мемуарах старое название города.


[Закрыть].

В этот момент я узнала, что тело Распутина найдено в проруби на Неве, возле Елагина моста, на островах, и сообщила эту новость великому князю Дмитрию, которого она, похоже, огорчила. Думаю, никогда еще телефон не работал так много, как в тот день!

Было решено, что великий князь и я завтра отправимся к Дмитрию обедать, но его отец поедет первым, чтобы поговорить с сыном тет-а-тет.

У дверей были выставлены часовые, но они пропустили великого князя, как и меня час спустя. Первыми словами великого князю Дмитрию были:

– Я знаю, что ты связан данным словом, и не задам тебе ни единого вопроса. Скажи мне только, что ты его не убивал.

– Папа, – ответил Дмитрий, – клянусь тебе могилой моей матери, что на моих руках нет крови.

Великий князь вздохнул с облегчением, потому что на сердце у него была большая тяжесть. Дмитрий был тронут до слез благородным поведением отца, который, не задавая ему ни единого вопроса, верил данному слову. Я, как и было условлено, приехала в половине первого дня, и во время обеда не было ни единого намека на драму. Однако все трое мы оставались серьезными и собранными.

Думаю, все еще помнят подробности этого ужасного дела, и мне бы хотелось говорить о нем как можно меньше. Молодой князь Феликс Юсупов заехал за Распутиным и пригласил на ужин, на котором присутствовали великий князь Дмитрий, Пуришкевич, доктор последнего[19]19
  Станислав Сергеевич Лазоверт, главный врач санитарного поезда, организованного Пуришкевичем.


[Закрыть] и офицер по фамилии Сухотин. В портвейн и пирожные положили яд, но отрава не подействовала, и Распутин остался жив. Сотрапезники поднялись на верхний этаж, и Распутин остался наедине с Юсуповым… Распутин был убит выстрелами из револьвера, его тело вывезено на автомобиле и сброшено в прорубь на Неве возле Елагина моста. Подобный акт необъясним, особенно если знаешь законы гостеприимства, широко распространенные и священные в России, но в этом конкретном акте следует видеть высокую цель, поставленную организаторами: спасти государей вопреки им самим.

Очевидно, что, вернувшись в Царское, мы не говорили ни о чем другом. Мой муж сказал мне, что, не выспрашивая у сына имен участников акта, он спросил, какая цель побудила его принять в нем участие. Дмитрий признался, что главной целью было открыть императору глаза на истинное положение вещей.

– Я надеялся, – ответил он, – что мое имя в этом деле освободит императора от трудной задачи удаления Распутина от двора; император сам не верил в божественное влияние Распутина ни на своего сына, ни на политические события; он понимал, что удалить его самостоятельно означало бы вызвать конфликт с императрицей. Я надеялся, что, избавившись от влияния Распутина, император станет на сторону тех, кто видел в старце первопричину многих бед, например назначение бездарных министров, влияние при дворе темных сил и т. д.

Затем муж поделился со мной тем ощущением, изумившим его и подтверждавшим мысли его сына. Как я уже говорила ранее, он покинул Могилев в воскресенье, около семи часов вечера. В тот день он в пять часов пил чай с государем и был поражен, не понимая причины того, выражением спокойствия и безмятежности на лице императора, который был весел и в отличном настроении, в каком не бывал уже давно. Очевидно, что императрица постоянно держала его в курсе событий, о которых он знал все, вплоть до того, что подозрения падали на Юсупова и Дмитрия. Император ни слова не сказал об этом великому князю Павлу, который позднее объяснил улыбчивость императора внутренней радостью, испытанной им от того, что он, наконец, избавился от присутствия Распутина. Слишком любя жену, чтобы идти наперекор ее желаниям, император был счастлив тем, что судьба избавила его от этого сильно тяготившего его кошмара.

Когда тело Распутина было найдено, императрица приказала доставить его в Чесменскую богадельню, на пятой версте между Петроградом и Царским, где тело было забальзамировано и помещено в часовню. Г-жа Вырубова и другие почитательницы Распутина дежурили возле тела. Императрица с дочерьми приезжала помолиться и долго плакала. Она положила на грудь Распутина икону, на обратной стороне каждая из них расписалась: Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и Анна (г-жа Вырубова). Позднее, после революции, когда тело Распутина было извлечено из могилы и сожжено, а пепел развеян по ветру, один американский коллекционер купил эту икону за очень большие деньги. Любопытно отметить, что этот странный и загадочный человек прошел через четыре элемента: воду, землю, огонь и ветер.

Три дня спустя, в три часа ночи, в парке Царского, возле арсенала, неподалеку от станции Александровская, состоялись похороны Распутина. Император, министр Протопопов, генерал Воейков и офицер по фамилии Мальцев несли гроб. Императрица пребывала в сильной скорби. Так закончилась драма, на которую многие смотрели как на избавление для страны, но которая стала прелюдией к величайшей трагедии.

IV

Императрица заставила императора сурово наказать виновных; однако наиболее виноватый Феликс Юсупов отделался ссылкой в одно из своих имений, тогда как великий князь Дмитрий получил приказ отправиться в Персию в сопровождении адъютанта императора графа Кутайсова, генерала Лайминга, приставленного к его особе, и своего лакея. Вплоть до самого отъезда великий князь Дмитрий находился под арестом в своем петроградском дворце, ему было запрещено принимать посетителей и выходить. В ночь с 23 декабря/5 января он уехал, и никто, даже отец, не смог его обнять и попрощаться с ним.

В императорской фамилии и в городе царило сильное возбуждение. Семья решила подать императору петицию, в которой умоляла его не проявлять суровости к Дмитрию и не ссылать его в Персию по причине его слабого здоровья.

Текст прошения составила я. Это изгнание казалось в тот момент верхом жестокости, а Богу было угодно, чтобы оно спасло драгоценную жизнь Дмитрия, ибо те, кто остался в России, пали от рук монстров-большевиков в 1918 и 1919 годах.

Петиция была подписана греческой королевой Ольгой, бабушкой Дмитрия[20]20
  Внучка императора Николая I (дочь великого князя Константина Николаевича), была замужем за греческим королем Георгом I (братом вдовствующей императрицы Марии Федоровны).


[Закрыть], великим князем Павлом и всеми членами императорской фамилии. Ознакомившись с этой бумагой, император начертал на полях: «Никому не дано право заниматься убийством, и я удивлен, что семья обращается ко мне с подобными просьбами. Подписано: НИКОЛАИ». И вернул петицию великому князю Павлу. Этот исторический документ хранился в моем доме в Царском Селе, где им завладели бандиты. Не знаю, что с ним стало.

Приближались рождественские праздники. У нас, в Царском, посреди бальной залы, была поставлена огромная елка, увешанная конфетами, фруктами и подарками. В благотворительной мастерской наступили несколько дней отдыха, и швейные машинки со столами исчезли. Великая княжна Мария, дочь великого князя Павла от его первого брака, которая после своего развода со шведским принцем Вильгельмом жила в России и держала в Пскове свой госпиталь, где трудилась с восхитительным рвением, приехала 22 декабря проститься с братом, которого обожала, и провести с нами Рождество.

Я и сейчас вижу эту красавицу елку, веселые лица детей, радующихся такому количеству подарков, и печальные лица, полные слез глаза великой княжны Марии, Владимира, моих дочерей: графини Ольги Крейц и Марианны Дерфельден.

Около половины двенадцатого вечера вся семья: моя мать, моя сестра, мои племянницы и мой сын Александр – сели в поезд на город, а я, ложась в постель, даже не догадывалась, какую новость получу по пробуждении. В восемь часов утра в день Рождества горничная вошла ко мне с запиской с пометой «срочно» от моей дочери Марианны. Она признавалась мне, что в день отъезда Дмитрия не сумела устоять перед желанием в последний раз проститься с ним и в час ночи, то есть за час до его отъезда, нарушила приказ и проникла в апартаменты молодого великого князя[21]21
  Существует версия, что Марианна Эриковна Дерфельден, урожденная Пистолькорс (1890–1976), была любовницей великого князя Дмитрия (во всяком случае, их связывали как минимум дружеские отношения) и участвовала вместе с ним в убийстве Распутина.


[Закрыть]. Она оставалась с ним, проводила до двери его дома, который он покидал навсегда, и вернулась к себе. На следующий день, 24 декабря, по возвращении из Царского, по приказу министра внутренних дел Протопопова моя дочь была арестована, а ее корреспонденция была крайне грубо осмотрена. Она писала мне через доверенное лицо, чтобы я не волновалась, что она ни в чем не испытывает недостатка и собирается воспользоваться этими несколькими днями вынужденного отдыха, чтобы заняться своим здоровьем. Я немедленно поставила в известность великого князя, и мы, великая княжна Мария и я, решили отправиться на автомобиле в Петроград повидать Марианну и остаться с ней. Приехав на Театральную площадь, 8, где жила моя дочь, мы наткнулись на двух часовых, которые пропустили нас, записав наши имена. Мы нашли у Марианны весь Петербург! Едва знакомые с нею дамы приходили выразить ей свою симпатию. Находившиеся в отпуске офицеры целовали ей руку. Никто не понимал суровой меры против нее, чья вина заключалась лишь в том, что она пожала руку отправляющемуся в изгнание другу. Моя дочь приняла, очевидно, человек шестьдесят, пришедших к ней в знак протеста! Уверена, что приказ пропускать входящих был отдан только для того, чтобы записывать имена визитеров, которые тем самым становились подозрительными. Два дня спустя, по настояниям моего старшего сына и других лиц, Протопопов вернул ей свободу, что доказывает, что этот бессмысленный арест исходил не от государя и государыни, а был личной инициативой министра.

А ведь подобные мелочи вырывали пропасть между монархами и обществом… Сегодня каждый из нас отдал бы оставшиеся дни жизни, чтобы ничего этого не было, чтобы император и императрица были живы и царствовали для нашего всеобщего блага, чтобы красный кошмар, сдавивший и душащий умирающую Россию, превратился в дурной сон…

После отъезда Дмитрия отношения великого князя с императором и императрицей стали напряженными. Его больше не приглашали на чай, а визиты великого князя были посвящены исключительно служебным вопросам. Их величества, похоже, сердились на него за просьбу о помиловании для сына, а великий князь был обижен ответом на полях прошения.

Так прошел январь, и можно сказать, что дела ухудшались с каждым днем. Даже в газетах, несмотря на цензуру, чувствовалось глухое недовольство. Революционная пропаганда в резервных полках ширилась день ото дня. Английское посольство по приказу Ллойд Джорджа[22]22
  Дэвид Ллойд Джордж (1863–1945) – премьер-министр Великобритании с 6 декабря 1916 г.


[Закрыть]стало очагом пропаганды. Либералы – князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и другие – постоянно бывали там. Именно в английском посольстве было принято решение оставить легальные способы действий и свернуть на революционный путь. Следует сказать, что при этом сэр Джордж Бьюкенен, английский посол в Петрограде, утолял свои личные обиды. Император не любил его и держался с ним все более и более холодно, особенно с тех пор, как английский посол сблизился с его личными врагами. Когда сэр Джордж в последний раз испросил аудиенцию, император оставил его стоять, не предложив сесть. Бьюкенен поклялся отомстить, а так как он был очень тесно связан с одной молодой великокняжеской четой, ему пришла в голову мысль устроить дворцовый переворот… Но события зашли дальше его предположений, и он, вместе с леди Джорджиной[23]23
  Джорджина Мериел, урожд. Батхерст (1863–1922), жена Дж. Бьюкенена.


[Закрыть], без малейшего стыда отвернулись от падших былых друзей. В Петербурге рассказывали, будто в начале революции Ллойд Джордж, узнав о падении монархии в России, сказал, потирая руки: «Одна из целей Англии в войне достигнута…» Такой странной союзницей была Великобритания, которой следовало всегда опасаться, поскольку враждебность Англии красной нитью проходит через историю России на протяжении трех веков. На Балтийском море она закрывала ей датские порты. На Черном море препятствовала доступу к Дарданеллам. В Сан-Стефано Россия пыталась получить выход в Средиземное море, Англия же приложила все усилия, чтобы Берлинский трактат[24]24
  Сан-Стефанский предварительный мирный договор завершил Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. По настоянию враждебных России западных держав был созван Берлинский конгресс для заключения окончательного мирного договора между Российской и Османской империями, и условия этого договора были для России значительно менее выгодными, чем условия договора Сан-Стефанского. В частности, Южная Болгария не получила независимость, а была преобразована в автономную турецкую провинцию Румелия.


[Закрыть] лишил ее этой надежды, создав Румелию.

Наконец, Россия обратила взоры на Дальний Восток. Она построили великий Транссиб, она основала Владивосток и Порт-Артур. Англия же спровоцировала Русско-японскую войну, катастрофическую для нашей бедной страны. А теперь! Разве не Великобритании с Ллойд Джорджем и Робертом Хорном[25]25
  Ллойд Джордж оставался на посту премьер-министра до 1922 г. Роберт Хорн (1871–1940), британский политический деятель, в 1921–1922 гг. – канцлер казначейства; в этом качестве подписал англо-советское торговое соглашение, первое признание Великобританией Советской России.


[Закрыть] мы обязаны продолжением красной агонии? Она намеренно поддерживает антирусское интернациональное правительство, известное под названием советского, чтобы не позволить настоящей, национальной России возродиться и подняться. В качестве предлога они выдвигают необходимость торговых связей, и сэр Роберт Хорн сказал по этому поводу:

– Мы знаем, что русское золото – это ворованное золото, золото, запачканное кровью, но оно все равно остается золотом, и мы с удовольствием принимаем его.

Я счастлива, что могу воздать должное г-ну Палеологу, послу Франции в России: он был честным и верным до конца. Его положение в ту пору было очень деликатным. Из Парижа он получал официальные приказы во всем поддерживать политику своего английского коллеги. Тем не менее он отдавал себе отчет в том, что эта политика противоречит французским интересам. Я давно с ним знакома, и его с великим князем и со мной связывали узы искренней дружбы. Он был вынужден лавировать между своим английским коллегой и своими личными убеждениями и пытался всеми способами уладить дела наилучшим образом. Он часто приезжал на автомобиле к нам в Царское на ужин, и на одном из таких ужинов г-жа Вырубова передала ему слова императора:

– Скажите французскому послу, что эта ужасная война нуждается в искупительной жертве и что этой жертвой стану я…

4 февраля, в годовщину смерти великого князя Владимира[26]26
  Владимир Александрович (1847–1909) – великий князь, третий сын Александра II, старший брат мужа автора.


[Закрыть], а также великого князя Сергея[27]27
  Сергей Александрович (1857–1905) – великий князь, пятый сын Александра II. Московский губернатор и командующий войсками Московского военного округа, имел репутацию крайнего реакционера, клерикала и антисемита и поэтому являлся для революционеров и либералов одним из наиболее ненавистных представителей династии. Убит Иваном Каляевым – членом Боевой организации партии эсеров. Готовившей покушение группой руководил Борис Савинков.


[Закрыть], убитого в Москве в 1905 году по наущению и под руководством Савинкова (того самого Савинкова, которого так пышно встречают в Париже самые красивые женщины и самые замкнутые общества, какая ошибка!), так вот, 4 февраля мы отправились в Петропавловскую крепость в Петрограде на поминальную службу по обоим великим князьям. После церемонии мы обедали у вдовы великого князя Владимира[28]28
  Мария Павловна Старшая (1854–1920) – урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская; Старшей ее называли, чтобы отличать от упоминавшейся ранее дочери Павла Александровича от первого брака, тоже Марии Павловны.


[Закрыть], которая через несколько дней уезжала на Кавказ, откуда позднее смогла бежать во время большевистской революции на итальянском пароходе. После обеда великая княгиня заговорила в унисон со всеми недовольными и всеми людьми, озлобленными на государя и государыню. Она щадила императора, но императрица, отношения с которой у нее никогда не были хорошими, была в ее глазах средоточием недостатков. Она не стеснялась об этом говорить. Она тоже подписала прошение о помиловании великого князя Дмитрия и считала отказ императора личным оскорблением. Угрожающие дерзкие голоса слышались со всех сторон, и теперь становится понятно, насколько трудно было нашим государю и государыне бороться с этой усиливающейся враждебностью, основывающейся на серии недоразумений и злой воле части русского общества.

Одна знатная дама, княгиня В.[29]29
  Очевидно, Софья Николаевна Васильчикова, урожденная княжна Мещерская (1867–1942).


[Закрыть], позволила себе написать императрице неслыханное по дерзости письмо. Я видела это письмо, написанное неровным торопливым почерком на листках, вырванных из блокнота. В числе прочего она написала: «Оставьте нас, вы для нас иностранка…» Совершенно естественно, что императрица почувствовала себя смертельно обиженной, она, кто все свое царствование, особенно во время обеих войн, не переставала расточать своему народу заботы и щедроты, которая, в конце концов, в течение двадцати трех лет была русской государыней.