Текст книги "Очень мистические истории"

Эпилог

Моя квартирка давно не была такой чистой.

Мы с Джеем сидели на полу и ели лазанью, приготовленную его мамой.

Скудный запас моих вещей, состоящий в основном из книг и старой одежды, был упакован и ждал меня внизу, в багажнике новой машины. Осталось забрать ноутбук и дорожный рюкзак. И… Я готова к пути.

Джей помог мне привести квартиру в нормальный вид и разобрать кучу ненужного хлама.

Я посмотрела в его смуглое задумчивое лицо. Губы измазаны в соусе.

Мое сердце переполнилось теплом и благодарностью:

– Джей, спасибо тебе, я бы без тебя не справилась.

Он отхлебнул пиво и усмехнулся:

– Это точно! И как ты умудрилась не утонуть в этом дерьме?

– Да я не за квартиру! Ну… и за нее, конечно, тоже.

Я выдохнула и улыбнулась:

– Спасибо, что был хорошим другом.

– Эй! Был?

Я засмеялась.

– Боже мой, с тобой невозможно разговаривать!

– Ага, с тобой тоже.

Какое-то время мы ели молча. Потом Джей отложил пустой контейнер в сторону и спросил:

– Не передумала?

Я покачала головой.

Но позже, в дверях, я замешкалась.

Прощай квартира, прощай Сент-Пол. Ты навсегда останешься я в моем сердце.

Я положила ключи на стол и закрыла дверь.

Не знаю, что принесет мне этот путь. Разочарование или вдохновение.

Я готова ко всему.

Я хочу увидеть мир.

И начать я хочу с океана.

Тери Аболевич
Меж волка и собаки

Он явно летел в какую-то пропасть. Черную, вязкую, вот сейчас – прямо сейчас! – он шлепнется и разобьется… Со дна бездны почему-то доносились крики чаек и плеск волн, но он по-прежнему летел в никуда. Сердце сделало сальто и замерло, дыхание перехватило – Миша вдохнул соленый морской воздух шумно, рывком…

… И проснулся. Оказывается, задремав, он уронил голову на грудь и дернулся во сне.

– Осторожно, двери закрываются, – прохрипел неживой голос из динамиков.

Вот же зараза. Паршиво это все-таки – засыпать в электричке. Прикорнул где придется, дергаешься, и кажется, будто все соседи на тебя смотрят – чего это он дергается?

– Следующая станция – Затемки, – из динамиков громко загудело и затрещало, но шум быстро стих.

Поезд схлопнул створки дверей, зашипел, чуть подался назад и двинулся дальше. За окном замелькали рельсы, деревья, «хрущевки». Отсыревшие остатки лета погружали город в болотные оттенки и вынуждали зевать.

Стоп. Какие еще Затемки? Миша катался по этому маршруту уже, пожалуй, года три. Не было на этой ветке никаких Затемок.

Он что, перепутал электрички? Сел не с той платформы, поезд на какой-нибудь развилке двинулся по другому направлению? Местность вроде знакомая. Или нет?

Он огляделся. Напротив него в окно смотрела пожилая дама с очень уж недовольным лицом. Слева читал газету крепкий мужичок, у самого краешка дедок размышлял о чем-то, глядя в пол. Кажется, все они точно знали, куда едут. Только Миша не знал.

– Затемки, – снова ожил динамик, – следующая станция – Плющево.

– Чего? – вырвалось вслух у Миши. Плющево – его ветка, сразу после Вешняков. Никаких станций и развилок между ними нет.

Мише захотелось завыть – что происходит-то? Он посмотрел на свое отражение в окне – нет, вроде, глаза не безумные. Только сонные, и оттого вокруг голубой радужки разлилась краснота.

Тем временем двери в Затемки закрылись, и поезд повез Мишу дальше, к знакомым станциям.

Может быть, все это ему приснилось?

Позже, уже к концу рабочего дня, он именно так и решил, перебрав все карты и схемы поездов Казанского направления. Похоже, станции Затемки вообще нигде не существовало. Почудится же всякое спросонья.

Вечером, на пути домой, он чутко вслушивался в объявления станций, но за Плющево оказались привычные Вешняки. Все как всегда. Ну точно приснилось.

На следующий день, покупая билет, он все же спросил знакомую кассиршу, теть Валю, насчет Затемок.

– Затемки? – уточнила она, поправляя очки. – Нет, Мишутка, знать не знаю. Так ты же уже сколько ездишь, а станций не запомнил?

– Мне просто показалось, – смутился Миша, – я даже почти уверен, что электричка там остановилась. Но, наверное, приснилось.

– Ох ты, – в полутемном окошке было заметно, как теть Валя перебирает пальцами, будто нащупывая на столе нечто невидимое. – Знаешь, что я тебе скажу, дурная это примета – посторонние станции слышать.

– А можно побыстрее? – в разговор влезла стоявшая следом за Мишей женщина.

– Да-да, секундочку.

Он наклонился поближе к окошку, чтобы лучше слышать.

– …примета дурная, Мишутка, так и знай. Ты мальчик хороший, светлый, а станции такие от лукавого, – кассирша протянула Мише билет, – не дури да мимо проезжай. Давайте, женщина, куда вам?

«Ну вот и теть Валя умом поехала, – подумал Миша, – в небывальщину ударилась. Видно, что-то такое в воздухе».

Почти неделю после этого случая ничего не происходило. Затемки никто не объявлял, Вешняки и Плющево соседствовали так тесно, как им и положено, и Миша уже стал забывать о случившемся.

Но потом он снова задремал в электричке. И опять его подхватила черная густая бездна, и зазвучали оттуда истеричный крик чаек и шум набегающих волн.

Когда Миша очнулся со вкусом морской соли на губах, голос из динамиков снова вещал, превозмогая треск и гул:

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Затемки.

Что-то изнутри как будто укололо Мишу.

«Нужно выйти, – подумал он, – точно нужно, а то так и буду потихоньку сходить с ума».

Он взял рюкзак и заранее прошел в тамбур. Воздух здесь был тяжелый и спертый, как будто недавно кто-то курил. По памяти из сна сюда же пробивался слабый запах йода – так пахнет на море. Чего оно ему снится постоянно? На море он не был уже лет семь, если не больше.

Снаружи мелькал привычный город: какая-то промзона, потом – жилые дома, дорога. Посмотрим, что это за Затемки такие.

Поезд остановился и с шипением раскрыл двери. Кроме Миши, из вагона никто не вышел.

В Затемках было пустынно. Голая безлюдная платформа, асфальт в трещинах. Не было ни касс, ни турникетов – только несколько ступенек до тротуара. Такого же, в трещинах.

В воздухе висел полумрак – будто день уже собирался заканчиваться, хотя по всем представлениям было утро. Через дорогу стояли пятиэтажки, обветшалые и уродливые, и ни в одном окошке не горел свет. Вывески магазинчиков, вон аптека даже есть – город как город. Только нет никого.

Мише показалось, что у него село зрение. Так бывает в сумерках, когда глаза не успевают привыкнуть к темноте, но сейчас вместе со светом словно уходили цвета. Он читал когда-то, каким видят мир собаки – серым, различая лишь слабые оттенки синего и желтого. Вот и он как будто превратился в собаку – вокруг все поблекло.

– Ш-ш-ш-ш! – зазвучало совсем рядом. Миша испуганно дернулся в сторону и посмотрел под ноги.

Тощий черный кот злобно шипел на него, обнажая тоненькие клыки. У самых его лап валялась рыбья голова – открытый рот, мутные мертвые глаза.

– Эй, да ты чего ругаешься? Не нужна мне твоя добыча. Ну-ка брысь, – сказал Миша и топнул на кота.

Тот в ответ сощурился и утробно прорычал. Вот же зверюга! Миша топнул снова. Кот схватил рыбью голову и припустил через дорогу куда-то во дворы. Беги-беги, злобный валенок.

Глядя вслед зверюге, Миша заметил, что на улицах стали появляться люди. Вот прошла женщина в клетчатом пальто, совсем рядом прошмыгнул школьник, старушка с тележкой проковыляла поодаль. Они казались такими же обесцвеченными, как и все это сумрачное место. Может, и сам он уже такой?

Порыв холодного ветра заставил Мишу поежиться и втянуть голову в плечи. Куртка-то легенькая. Не нравится ему этот район – даже ветер какой-то пустой, что ли, без свежести. И чего сошел с электрички?

– Простите, не подскажете, что это за улица? – спросил Миша первого прохожего. Тот даже не повернул головы: как шел по своим делам, так и прошел дальше. Глухой, что ли?

– Извините, не подскажете… – но и другой человек продолжил шагать по улице, будто Миши не существовало на свете.

– Извините… – он уже попытался схватить за локоть третьего прохожего, но его ладонь прошла через человека, как сквозь воздух. Он ничего не почувствовал.

Внутри похолодело и пару раз екнуло. Что же это, а?

– Эй! – крикнул он во всю глотку. – Меня кто-нибудь слышит вообще?!

Никто не отреагировал – тишина как она есть. Прохожие даже не издавали звуков шагов. Мертво. У Миши закружилась голова, как будто от мозга отхлынула вся кровь. Он чуть пошатнулся, хватаясь руками за воздух.

Но тут, словно в ответ на его крик, невдалеке раздался звонкий смех. Миша повернулся и увидел, как из-за угла пятиэтажки выглядывает несколько детских голов, лет 6–8, все они смотрят прямо на него и смеются. На него ли? От этого хохота Мише почему-то стало жутко. Да ну, всего-то детский смех.

– Эй, вы меня видите? – спросил он детей.

Те только снова рассмеялись и скрылись за углом.

Нет, все. Хватит. Это уже не сон, не сумасшествие. Миша как будто попал в голову Безумного шляпника. Причем в самые запыленные и несуразные ее разделы.

Он почти бегом вернулся на платформу, пару раз споткнувшись о трещины и выбоины в асфальте. Чертовы Затемки. Говорила же теть Валя: от лукавого, и чего не слушал?

Электричка, слава богу, подошла почти сразу же. Прежде чем открылись двери, Миша еле удержался, чтобы не раздвинуть их руками – только бы поскорее внутрь, прочь из проклятого места.

Он пулей влетел в вагон. Было пусто: ни единого пассажира. Ну и ладно, может, так и надо, и на Плющево сейчас подсядут. Миша занял место у прохода и стал смотреть в пол. Не в окно, нет, вдруг он там увидит еще что-нибудь? Гигантские щупальца осьминога, протянувшиеся с небес? А может, в окно прямо сейчас смотрят детские головы и корчат рожи.

– Осторожно, двери закрываются, – протрещал голос, – следующая станция – Затемки.

Что?!

Миша вскочил было, но поезд уже тронулся, и его швырнуло обратно на скамью. Он больно ударился копчиком. Как так-то? Почему опять эти… Где Плющево, в конце концов? Мысли в голове запутались до такой степени, что быстро стали неразборчивым неподвижным комком.

Те минуты, что вагон гремел колесами по несуществующему полотну, Миша все смотрел себе под ноги. Там интереснее и понятнее, чем у себя в голове. Вон линолеум протерся и отошел, тут вот застаревшая прилипшая жвачка. Монетка блеснула. Пусть лежит.

– Затемки, – объявил голос из динамиков.

«Не буду выходить, – подумал Миша, – не моя станция».

Двери с шипением и стуком открылись, подождали немного и схлопнулись опять.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Затемки.

Миша издал что-то среднее между воем и рычанием. Невозможно. Он ущипнул себя за руку так больно, что из глаз полетели искры. Не сработало. Еще несколько раз он уехал из Затемок и вернулся в них же. Осторожно… закрываются… Затемки… Затемки…

На очередном перегоне дверь тамбура вдруг отъехала в сторону, в вагон зашел молодой невысокий парень в джинсах и черной рубашке. Волосы и глаза у него тоже были почти черными. Показалось, что сейчас он достанет из-за спины гитару (тоже черную, конечно) и споет что-нибудь заупокойное. Было бы под стать обстановке.

Но Миша ошибся.

– Билетики! – весело, на весь вагон, объявил вошедший. Контролер.

– Билетик! – повторил он, подойдя к Мише. Тот какое-то время молча и туповато на него смотрел, но потом все-таки достал из кармана помятый билет.

– До Казанского вокзала, ага, – пробубнил контролер, – только мы туда не едем.

– Затемки, – в сотый раз провозгласил трескучий голос. Мише захотелось дотянуться до динамика и разломать его на мелкие кусочки.

– Давай-ка выйдем, – пригласил его контролер, когда двери в сотый же раз открылись в Затемках.

Миша почему-то покорно поднялся со скамейки и направился в тамбур. «Хоть расстреливайте», – подумал он. Никогда в его жизни не происходило такой ерунды, и как нужно правильно себя вести, он не знал. Пусть ведет, чего уж.

Вскоре электричка укатила дальше, тарахтя колесами, а они с контролером остались в Затемках. Интересно, доедет ли на этот раз поезд до Плющево?

На платформе было все так же сумеречно и пустынно. Кажется, время здесь застыло в переходе ото дня к ночи, не в силах определиться, кто же оно на самом деле.

– Что это за место? – бесцветно, под стать обстановке, спросил Миша. Он почему-то оглядывался в поисках черного кота. И что ему до него?

– Затемки, – подмигнул контролер. Миша заметил вытянутое родимое пятно около его виска, под прядью черных волос. Оно показалось ему смутно знакомым.

– Место такое, сумеречное, – продолжил тот, прокашлявшись. – «Пора меж волка и собаки» – так у Пушкина было. Я в библиотеку ходил. Такая пора, когда хрен различишь волка от пса, зло от добра. Вот такие вот Затемки.

– Зачем? – глуповато брякнул Миша. И правда, зачем?

– А затем, брат, – контролер звонко и больно хлопнул его по плечу, – чтобы посмотреть, кто есть кто.

Плечо тут же заныло, а заодно заболел затылок, как будто Мишу кто-то ударил по голове.

– А ты-то кто?

– Зови меня… – контролер снова кашлянул и призадумался, – Ник. Да, зови меня Ник. Я здесь вырос – местечко паршивенькое, но нужное.

– Зачем нужное?

Ник загадочно улыбнулся. Рот он растягивал так широко, что были видны мелкие, ровные зубы с чуть выделяющимися клыками.

– Затем, что каждое место к чему-то предназначено. Но ты не нервничай, не ты первый, не ты последний.

– Для чего я-то сюда попал, ну?

– Для галочки, – снова улыбнулся Ник, – ты иди вон туда, по прямой, через город. Тебе нужно к другой платформе – там пересядешь на свою ветку, всего-то. Пару кварталов, минут десять топать.

– Вот так просто? – Миша лихорадочно соображал, верить этому человеку или нет. Отчего-то очень не хотелось – это нежелание так и чесалось под кожей.

Ник тем временем нахмурился и снова кашлянул в кулак – болеет, что ли?

– Слушай, брат, ты мне уже тридцать три вопроса задал. На болванчика похож, только головой не киваешь. Сказал – иди вон туда, к другой платформе выйдешь.

Контролер (контролер ли?) отчего-то разозлился. Он, будучи Мише по плечо, вдруг схватил его за шиворот и с легкостью столкнул со ступенек – Миша еле удержался на ногах. Когда он обернулся, уже готовый треснуть тому в морду, Ника словно след простыл.

– Эй! – крикнул он, но в ответ прошуршала одна тишина. Звуки здесь поглощались, как в тумане, и не было ни ветерка. Да что ты за черт-то такой?

Идти искать эту платформу или нет?

По городу-призраку по-прежнему ходили люди. Хотя нет, казалось вовсе не так. По городу – обычному, живому, – где-то там ходили обычные, живые люди. Призраком был он сам, поэтому его никто не слышит и не видит. Наверное, в этом дело. Да и леший бы с ним.

Миша свернул с тротуара и пошел во дворы. Сумерки скрадывали движения и тени, звуков почти не было. Трещины на асфальте были повсеместно, на стенах домов Миша заметил такие же – на этой, призрачной, стороне все рассыпалось и рушилось.

Внезапно что-то внутри него напряглось. Шестое чувство, или пресловутая «печенка» заподозрила неладное, но все его тело вдруг стало собранным и чутким. «Бей или беги», – заговорили инстинкты.

Послышался уже знакомый детский смех – сперва издалека, потом все ближе. Миша никого не видел. Судя по голосам, детей было много, и все разного возраста – от совсем уж дошколят до подростков.

– Раз! – хором раздались детские голоса.

Что – раз?

Но тут в Мишино ухо словно кто-то прошептал: «Поприветствуй нас».

Он завертелся вокруг – никого не было. Шепот был похож на шепот Ника, но он не был уверен.

– Два! – снова закричали дети.

«Шевелится трава», – прошептали в ухо.

Считалочка?

И действительно, по невысокой траве вдоль тротуара побежал ветерок. А по Мишиной спине – ледяные мурашки.

– Три!

«Направо не смотри», – лукаво предупредил шепот.

Конечно, Миша сразу повернул голову направо. Там, из подъезда одной из пятиэтажек, выходили дети. Примерно пять, восемь, десять, пятнадцать лет – разные, но одинаковые. Все темноволосые, похожи друг на друга как братья. И у каждого на виске по небольшому родимому пятну. Как у Ника.

Ник… Николай? Но он же…

Миша не успел додумать, считалочка продолжилась:

– Четыре!

Гром детских голосов вблизи заставил Мишу отступить. Они смотрели прямо на него и улыбались.

«Теперь ты в нашем мире», – невидимый шептун радовался.

– Пять! – дети выступили вперед.

«Помощи не стоит ждать».

– Шесть!

«Для тебя плохая весть».

Дети достали из карманов и из-за спин ножики, бритвы, у одного в руке было даже что-то похожее на серп. Очень острый серп.

– Семь!

«Пальцы срежем – хватит всем!» – шепот то ли в Мишиной голове, то ли у его уха, перешел в смех.

Он не мог двигаться. Он знал, что ему нужно убегать, внутри заметался острый лед вперемежку с горячими искрами. Мише показалось, что его сейчас вырвет.

Но двигаться он не мог. Даже кричать не мог.

– Восемь!

«Кожу бритвой скосим», – тут дети радостно замахали своими ножиками и лезвиями, как флажками на параде. В сумерках те поблескивали тускло. Единственное, что блестело сильнее, – детские глаза. Радостные, безумные, почти черные – но они все равно сияли.

Миша ощутил дрожь в коленках. Краем мысли он решил, что это хорошо – раньше ноги были неподвижными и деревянными. Он попробовал немного отступить – получилось.

– Девять!

Долго они еще будут считать? До десяти, сотни, тысячи?

– Мы же просто дети! – это разом сказали и невидимый шепот, и мальчишки.

Пора. Миша с трудом оторвал взгляд от детей и их лезвий (они его не только пугали, но и странным образом завораживали) и припустил во дворы – как знать, может, там и правда есть другая платформа?

– Десять! – раздалось ему вслед.

Чем закончилась считалочка, он так и не узнал, потому что несся во весь опор по городу-призраку. Он плохо различал дорогу и спотыкался о трещины и выбоины, иногда под ногами что-то хрустело и хлюпало – Миша и думать не хотел, на что он наступает. За спиной слышался смех и топот многих ног.

В легких начинало гореть – марафонцем он не был. Страх гнал его по прямой, не предлагая свернуть или спрятаться. Топот все приближался. Миша не знал, может ли его сердце биться еще сильнее, но очень надеялся, что может. Или он прямо сейчас схватит приступ. Тогда хотя бы это все закончится.

В сумерках он не заметил, как загнал себя в тупик – уперся в какое-то нежилое здание, и со всех сторон был бетонный забор. Куда бежать?! Вправо, влево? Кажется, здесь начиналась промзона, вон даже колючая проволока на заборе. Куда?!

Миша в панике забежал в заброшенное здание. Какой-то гардероб, холл убранства времен глубокого Союза. Коридор, двери, двойные двери, полумрак…

За ним все бежали и смеялись.

Миша оказался в большом зале, и почти весь его занимала яма правильной формы, выложенная плиткой.

Бассейн.

Воды в нем не было.

Дети его нагнали – они замедлились и задорной стайкой прошли вслед за Мишей через двойные двери. Они смеялись. Миша спустился в бассейн, не зная, что делать дальше. Драться? Горло его горело, сердце ухало, и почему-то заболели пальцы: эти детишки ведь обещали их отрезать. Кажется, на счет «семь».

Но они не приближались.

Из-за их спин вышел Ник. Коля. Теперь Миша вспомнил.

– Ты умер давно. Ты мертв, тебя здесь нет.

Ник заулыбался – маленькие зубы, клыки чуть длиннее обычного. Глаза блестят – наверное, так они сияют у пиромана, глядящего на горящий дом. Полный восторг.

В руке у Ника был пистолет. Что же. Это будет чуть быстрее, чем бритвой.

– Я вырос здесь! – Ник развел руки, будто пытаясь обнять этот зал и этот призрачный мир.

Коля… Как же так, откуда?

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Миша первое, что пришло ему в голову.

– Снова вопросы. Ну что же. Я хочу признания. Покаяния. Освобождения.

– Я не виноват, что ты умер.

Ник прокашлялся и снова заулыбался. Ему явно нравилось все, что происходило.

В стороне послышалось бульканье, и в бассейн внезапно стала прибывать вода – скоро она натекла Мише в кроссовки. Больше и больше, сильным напором из трубы. «Труба А заполняет бассейн за 2 часа, а труба Б – за 1 час 15 минут. Решите задачу, успеет ли Миша утонуть, или Ник его застрелит?»

Тем временем Ник показал рукой на компанию детей, так и застывшую у дверей.

– Эти ребята – тоже я. Смотри. Вот мне шесть. Вот тут одиннадцать. Пятнадцать. – Каждый, на кого он показывал, приветливо махал Мише рукой. – Я же сказал тебе, что я вырос здесь. Брат.

Воды уже было по щиколотку. Да, Коля был его младшим братом. Но ему не суждено было вырасти.

– Я ни в чем не виноват, – упрямо повторил Миша.

Ник спустился в бассейн, хлюпая по воде, и подошел вплотную.

– Я слышу сомнение. Знаешь, братик, чтобы признать вину – сперва нужно очень крепко испугаться. Ты испугался, и вот твой голос уже дрожит. Давай я освежу тебе память.

Продолжая улыбаться, Ник направил дуло пистолета Мише в лицо. Господи, вот и все, вот так?

– Не надо… – инстинктивно попросил он, зажмурившись и не успев даже толком понять, что происходит.

Но его брат выстрелил.

Очень тихо.

На нос, щеки и губы Мише попала соленая вода. Пистолетик был игрушечный.

– Чурчхела! – закричал кто-то. – Вареная кукуруза! Семечки!

Чего?

Заодно Миша услышал крик чаек и плеск волн – совсем как те звуки из бездны сна. И вокруг стало как будто светлее. Он открыл глаза.

Они с Ником стояли по колено в воде, в море, у солнечного песчаного пляжа. Люди вокруг веселились, дети баловались и шумели. Обычный летний день на море. Как они здесь оказались?

Спиной к ним стоял загорелый белобрысый мальчишка лет семи – Миша узнал в нем себя. Стоял он неподвижно – был очень увлечен, наблюдая за ребятами, игравшими на берегу в бадминтон. Хлопок, хлопок, воланчик туда, воланчик сюда.

– Раз! – кричал один из игроков, попадая ракеткой по волану.

– Два! – отвечал второй, подхватывая подачу.

Так они и считали, отбивая удар за ударом. Маленький Миша завороженно следил за их игрой.

Но он совсем забыл, что в воде сзади него барахтается маленький брат Коля. Коля, которому всего четыре – и он не умеет плавать.

Взрослый Миша смотрел на детей. Он вспоминал. Рядом с виском у Коли было родимое пятнышко – тот появился с ним на свет. «Счастьем помеченный», – говорила мама. У Миши задрожали руки. Помеченный.

– Шесть! – крикнул один из игроков.

Маленького мальчика, плескавшегося в воде, вдруг потянуло от берега. Миша слышал что-то про коварные течения на море, но семилетний он об этом, конечно, не знал.

– Семь!

Коля, казалось, даже не испугался, скорее удивился – глаза его расширились, а тело оттягивало течением все дальше. Взрослых рядом не оказалось.

– Восемь!

– Обернись! – в бессилии заорал большой Миша себе маленькому, но его никто не услышал.

Мальчик Коля поднял руки. Не махал, не бил ими по воде, просто поднял. Он не был похож на тонущего.

– Девять!

– Обернись, идиот!

Так же спокойно и молча, не издавая ни звука, маленький Коля, пару раз тихо кашлянув от попавшей в рот воды, ушел на дно. Волны сомкнулись над его макушкой, все было кончено.

Дальше все смешалось – крики взрослых, паника, беготня туда-сюда. Маленький Миша, наконец, обернулся, но увидел брата, уже плавающего лицом вниз.

Родители никогда не обсуждали того, что случилось, и убрали все Колины фотографии. Черноволосого, черноокого Коли, который был так непохож на голубоглазого светленького брата.

Ник хлопнул в ладоши.

Все исчезло – они снова были в заброшенном здании бассейна. Воды уже набежало по колено. Миша мог поспорить, что она соленая.

– Мне было семь лет.

– Было.

– Семь лет, Ник. Я не могу за это отвечать.

– Я погиб из-за тебя.

– Я же не хотел этого. Несчастный случай.

Ник криво усмехнулся, показав один клык, но промолчал. А в детстве у него так выделялись клыки? Нет, у него же тогда были молочные зубы.

– Но как ты оказался здесь? Как вырос? Ты призрак или кто? Как это возможно?

Коли всех возрастов, толпившиеся поодаль, как по команде растворились дымкой – они стали не нужны. Они посчитали свои «раз-два», и теперь в зале не было никого, кроме двух братьев.

– Я не знаю. Я просто вырос здесь. Мы выросли. Все и сразу.

– И ты хочешь отомстить? Утопишь меня в этом бассейне? – теперь усмехнулся Миша. Он уже был готов и на такое. На его сердце тяжко легла… Нет, не вина. Он не виноват. Но что-то свербящее, непростительное, задевающее душевные струны, и те лопались от этого прикосновения.

Ник впервые улыбнулся по-настоящему, погасив безумный блеск глаз.

– Я не врал, когда говорил, что это паршивое место, брат. Ты сам видишь. Месть? Нет. Я хочу уйти отсюда.

Повисла пауза. Каждое слово в зале отдавалось гулким эхом от стен. Ник вывел их из воды – почему-то «на берегу» они оба оказались сухими.

– Как?

– Ты же хочешь меня спасти? Хочешь вытащить? Хочешь, чтобы всего этого не было, а? Давай, братишка. Ответ может быть только один.

Ответ только один. Это правда. Что-то засвербело и заворочалось у Миши внутри – с чего бы? Это же хорошее дело.

– Да. Хочу, – тем не менее ответил он.

– Здорово! – Ник довольно потер руки. – Тебе всего-то нужно пригласить меня в свой мир. Просто пригласи, и все, как приглашают гостя в дом.

«Нет!» – кричало что-то у Миши в голове. Но он не слушал.

Он шумно выдохнул и проговорил как робот:

– Приглашаю тебя в свой мир. Добро пожаловать.

Ник расхохотался и хлопнул в ладоши.

– Это же замечательно!

Его брат улыбался. Да, это замечательно. Но отчего так хочется бежать, как будто за ним по-прежнему гонится толпа сумасшедших мальчишек с лезвиями?

Ник придвинулся к брату и крепко его обнял. Когда Миша к нему наклонился, тот горячо зашептал ему в ухо:

– Помнишь считалочку из детства? Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана? Буду резать, буду бить… – Ник крепче сжал Мишину шею, до боли. – Только мне теперь водить.

Перед глазами вдруг поплыло, что-то сдавило виски, и дико заболела голова. Миша снова ощутил, что падает в вязкую черную пропасть. Только на этот раз чайки не кричали.

– Осторожно, двери закрываются, – протрещал динамик неживым голосом.

Миша проснулся в вагоне, заполненном людьми. Мир был обычным – светлым, ярким и живым. На учебу, на работу, по магазинам – как знать, кто и куда ехал? Но каждый ехал и каждый жил. За окном мелькало лучами солнечное утро.

– Следующая станция – Плющево.

Вот и отлично. Вот и замечательно. Больше никаких Затемок.

Миша потер сонные глаза, потянулся и посмотрел на свое отражение в оконном стекле. На виске проступило вытянутое родимое пятно, бледное, едва заметное. Какое-то время Миша смотрел в свои ставшие карими глаза. Очень они ему нравились.

Он широко улыбнулся человеку в окне – его клыки были чуть длиннее обычного.

– Кто сказал, что оборотней не бывает? – пробубнил он, продолжая улыбаться, и устроился поудобнее, чтобы немного вздремнуть.