Текст книги "Остров Беринга"

Глава 5
Три гагары

Эмемкут шел на поправку, и Стеллер, по горло занятый другими ранеными, обращал на него внимания все меньше. Митэ, мать мальчика, убедившись, что сын ее жив, больше не появлялась.

– Зачем? – пожал плечами Эмемкут на вопрос Лорки. – Митэ собак кормить надо, детей кормить надо. Ушла на зимнее становище.

– Вернется за тобой, когда выздоровеешь?

– Сам пойду.

– Один, без собак? Пешком?

– Кутка поможет.

– А кто такой Кутка?

– Кутка… ну, это Кутка. По земле, по воздуху, по морю ходит, людям иногда помогает.

– А иногда и нет?

– Иногда нет. Кутка глупый больно.

– Разве Бог может быть глупым? – Лорка, конечно, знал, что у камчадалов и ламгутов и других инородцев есть свои языческие боги, которым они поклоняются, но отчего-то не ожидал, что те могут считать своих богов глупыми.

– Кутка часто глупый, – пояснил Эмемкут. – Если Хахи, хозяйка его, не уследит, наделает всякого. Зачем вот горы сделал? Ходить трудно, охотиться трудно. Глупый.

– Зачем же вы тогда ему поклоняетесь?

– Иногда и хорошее сделать может, – ответил Эмемкут. – Людей вот сделал, всему научил. Собак. Оленей.

– Отец Илларион говорил, все в мире сделал Господь Бог наш, – сказал Лорка.

– Я и говорю – Кутка сделал, – кивнул Эмемкут.

Стеллер, возившийся в своем углу, неожиданно прислушался, затем подошел:

– Ну-ка, повтори мне про этого вашего Кутку.

В руках Стеллер держал бумагу и перо. Бумага и чернила были в этих местах страшной ценностью, и немец добывал их всеми правдами и неправдами. Лорке не раз уже приходилось выпрашивать у отца «хоть бы и с белой стороны испорченной бумаги». Все свободное время Стеллер проводил за письмом, и записки свои хранил как зеницу ока. Доходило до смешного, – раз потеряв их, Стеллер принялся обвинять всех, даже Лорку, в краже. Потом нашел собственный схрон и долго стыдился.

Эмемкут недоверчиво глядел на то, как Стеллер изготовился писать:

– Не буду про Кутку. Он хоть и глупый, но хороший иногда. Поп сказал, вы его своей палочкой нарисуете, а потом сотрете. Не станет Кутки, кто нам поможет?

Лорка чуть не расхохотался, однако вовремя прикусил язык. Стеллер, однако, миролюбиво кивнул:

– Как скажешь. Захочешь – сказывай, не захочешь – не надо. Ты тогда мне про что-нибудь другое расскажи. Вот, например, какие звери тут водятся и как вы на них охотитесь.

Эмемкут снова помрачнел:

– Про охоту чужим нельзя сказывать. Удачу отпугнет.

– Тогда про птиц расскажи. Каковы на вид, что едят, как птенцов высиживают. Яйца какого цвета. Про охоту можешь не говорить

– Про птиц можно. – Эмемкут повеселел. – Вот урил есть. Сам черный, на шее белая полоска. Это оттого, что как-то урил в силок попал, да Кутка пожалел его и выпустил. Правда, шея у него от этого растянулась сильно. С тех пор урил Кутку любит, как завидит, сразу трубит.

– А что ест твой урил? – Стеллер торопливо записывал.

– Урил рыбу ловит. Рыбу хорошо ловит, а сам глупый. Иногда прямо сам в каяк прыгнуть может. Глупый.

– А гнезда где вьет?

– На скалах. Их там много. По весне сетями ловим.

– Как это – сетями? – округлил глаза Лорка. – Улетят же!

– Сказал – урил глупый! – сердито вскинулся Эмемкут. – Его не только сетями – прямо руками ловить можно, так себе рыбой зоб набьет, что взлететь не может…

Эмемкут резко замолчал, сообразив, что проговорился, а потом добавил:

– Но мясо их невкусно.

– Хорошо. – Стеллер все записал и рассеянно кивнул. – Еще какие есть?

– Еще каюк, – пожал плечами Эмемкут, явно решив съедобных птиц не перечислять. – Сам черный, клюв красный. Свистит громко.

– А, этого знаю. Его казаки извозчиком прозвали, – обрадовался Стеллер. – Говорят, свистит точь-в-точь как питерский извозчик!

Лорка засмеялся.

– Еще чайки, – воодушевился Эмемкут. – Их много. Есть большие, есть маленькие. Мясо у всех невкусное. Есть чайка, от которой рождается камбала.

Перо Стеллера споткнулось, оставив кляксу.

– И что же? – невозмутимо спросил он.

– Чайка эта гнездится в устьях рек, – серьезно продолжил Эмемкут. – Вьет гнездо и откладывает два яйца. Из одного рождается птенец, из другого – камбала.

– Экая диковина! – не выдержал Лорка, однако Стеллер строго цыкнул в его сторону.

– А большие чайки от крыла до крыла в семь локтей. Мясо их жестко, а вот кости хороши для трубок и гребней.

– Чайки-поморы, верно. Они на сушу редко выходят. Стрел на них не жалко? – как бы невзначай спросил Стеллер.

– Зачем стрелу тратить? – обиделся Эмемкут. – Удочкой!

– Удочкой? – недоверчиво переспросил Лорка.

– Угу, – важно кивнул Эмемкут. – Рыбу берешь, на крючок садишь, в воду бросаешь. Чайка тут же налетит, рыбу сглотнет. Тут ее и тащи. Только она сильная. У нас мальчик считается мужчиной, когда начинает таких чаек на берег вытаскивать.

Лорка широко раскрыл глаза:

– А меня научишь птиц на удочку ловить?

– Это дело детское, – презрительно сказал Эмемкут. – Я свою чайку три весны назад поймал, теперь пускай другие ловят.

Лорке стало обидно.

– Я тоже могу! – вскинулся он. – Просто у нас нет такой забавы!

– Ну, будет, – сказал Стеллер, почувствовав мальчишечий задор. – Давай-ка, Лаврентий Ксаверьевич, нашего больного кормить

Лорка только пожал плечами и пошел к печи за похлебкой. Здешняя камчатская еда ему сильно не нравилась. Сберегая запасы для экспедиции, капитан-командор распорядился вдвое урезать привычный паек. Остальное приходилось добирать камчадальскими яствами, из которых преобладала сушеная и вареная рыба. Наполнив до краев тарелку, он вернулся к своему подопечному:

– Ешь!

– Зачем горячий дал опять? Юколы дай!

– Нету юколы! Господин Стеллер велел больных горячей похлебкой кормить, чтобы быстрей выздоравливали! Ешь, говорю! – сурово сдвинул брови Лорка.

Он уже наслушался от Эмемкута жалоб на «огненных людей» с их «огненной пищей». Как оказалось, камчадалы горячую пищу практически не ели. Даже вареную рыбу вначале студили во льду, а потом уже принимались за трапезу.

– Тогда селаги дай! Мать приносила! – Эмемкут кивнул головой на торбу в изголовье. Внутри торбы находилась отвратительно пахнущая мылоподобная толкуша из орехов, каких-то кореньев и ягод, сваренная в тюленьем жиру. Получив в руки заветное яство, Эмемкут запустил в торбу палец, зачерпнул смеси и сунул палец в рот, блаженно прикрыв глаза. Лорка поморщился.

– Меня угостишь? – с любопытством спросил Стеллер и, получив разрешение, тоже запустил палец в торбу.

Обсосал его с сосредоточенным видом и изрек:

– Хм… интересно.

– Что интересно? – не выдержал Лорка. Его мутило при одном виде на камчадальское угощение.

– А то интересно, что у любой народности ее любимое яство, как бы оно ни было странно, одновременно и питательно, и полезно, – глубокомысленно изрек Стеллер. – Потому как люди, в каждой местности обитающие, поколениями такую полезность утвердили. Вот, селага, к примеру, весьма в перевозке удобна, хранится подолгу и питательна весьма. А оттого куда лучше в дороге, чем, скажем, наши излюбленные сухари. Вот и подумал я, не идти ли к командору с предложением с собой в плавание камчадальской селаги взять…

«Ученый человек! – уважительно подумал Лорка. – От любой безделицы пользы ищет!»

– Попробовать не желаешь? – тем временем предложил Стеллер.

– Благодарю покорно! – с чувством сказал Лорка.

* * *

– Ну что, как тут мой пациент?! – Стеллер, заиндевевший от мороза, шагнул в избу. Сбросил камлею на пол и уселся за стул напротив Эмемкута:

– Потихоньку. – Лорка пожал плечами. – Упрямый стал, страх!

– Это хорошо! – ухмыльнулся Стеллер. – Раз силы упрямиться есть, значит, и дорогу выдержит. Глянь-ка наружу!

Глянув в окошко, Лорка увидел у порога собачьи нарты, а рядом с ними большую кучу волчьих шкур. Лишь когда куча двинулась, Лорка разглядел, что это маленькая сморщенная старуха в шубе и высокой несуразной шапке, похожей на колпак. На одежду было нашито великое множество каких-то перьев и фигурок, отчего, когда старуха шевелилась, все они, казалось, начинали жить отдельной жизнью.

– Это за нашим молодцом бабушка пожаловала. По-русски не говорит, воет только. По всему похоже, что шаманка.

– Ведьма то есть?

– Можно и так сказать, – усмехнулся Стеллер. – Шаманы у камчадалов навроде наших попов.

Лорке стало как-то неуютно, но креститься, точно суеверная старуха, он все же не стал.

– Хана пришла? – Эмемкут, до того ровно дышавший, внезапно открыл глаза.

– Посмотри сам, – ткнул в окошко Стеллер.

Лубки они сняли вчера. Нога выглядела слегка опухшей и шелушилась, однако наступать на нее Эмемкут смог, и Стеллеру силой пришлось его укладывать обратно.

Сейчас же, не дожидаясь разрешения, Эмемкут одним прыжком сиганул к порогу и вылетел за дверь.

– Стой, дурак! – заорал Стеллер ему вслед. – Гамаши одень!

Завидев внука, старуха неожиданно гулко гаркнула. Потом поманила его и принялась сосредоточенно и недоверчиво ощупывать ему ногу.

Стеллер, вздохнув, встал с лавки, поднял гамаши и вручил их Лорке:

– Иди отдай дураку, что ли. От перелома спасли, теперь ноги обморозит.

Лорке было зазорно, точно слуге барину, тащить чужие сапоги:

– Замерзнет – вернется, – недовольно буркнул он.

– Но-но! – прикрикнул на него Стеллер. – Кто здесь доктор? То-то!

Лорка нарочито неторопливо обулся. Взял в щепоть Эмемкутовы гамаши с брезгливым выражением на лице, вышел за порог. И воротился обратно.

– Ты чего вернулся? – накинулся на него Стеллер. – Али еще охота поспорить пришла?

– Нету твоего Эмемкута, – Лорка зло бросил гамаши в угол. – Ни его, ни бабки его. Убег как есть, без сапог.

* * *

– Аз… буки… веди… – дети, сидевшие в рядок у избы Стеллера, хором повторяли.

Стеллер прохаживался туда-сюда с большим ивовым прутом в руке и красноречиво похлопывал по нему ладонью. Были здесь мальчишки всех возрастов – от пяти-шести до пятнадцати, да еще пара взрослых мужиков, пожелавших обучиться грамоте в школе, которую Стеллер гордо именовал «Первою Камчацкою».

Лорке это учение было уже зазорно – мать научила его читать и писать еще в Якутске, однако он по привычке частенько сюда захаживал.

Весна принесла на Камчатку туманы. Снег сошел быстро и бурно, хотя, как говаривали, на западном побережье ледяное дыхание Охотского моря еще ощущалось, и снег еще вовсю лежал в долинах.

После того как море освободилось ото льда, и снаряжение флотилии завершилось, потянулись дни томительного ожидания. Отец целыми днями пропадал у командора, разрабатывая окончательный маршрут. Лорка от нетерпения не знал, чем себя занять. Скоро, скоро уже экспедиция начнется!

– Как складываешь, олух? Ты по пальцам хоть сосчитай! – Стеллер вытянул прутом непонятливого ученика.

Тот закусил губу и начал считать заново.

Лорке почудилось какое-то движение в конце улицы, и он вытянул шею, стараясь узнать прохожих. По кухлянкам и непокрытым черным волосам он узнал камчадалов. После зимнего бунта они появлялись в остроге нечасто. К его удивлению, двое мужчин направились прямиком к Стеллеру. Тот, завидев их, заулыбался, потряс гостям руки:

– На сегодня все! – зычно крикнул он ученикам и под вздохи облегчения поманил к себе Лорку. – Ну что, юнга, долго ли еще отплытия ждать?

– Отец сказывал, к Троице ближе, – уныло сказал Лорка. А ведь еще и Пасха не пришла!

– Тогда вот что я тебе скажу, – Стеллер хитро прищурился. – Этот вот Эрем. А это Галгал. Они с того становища, где наш друг Эмемкут проживает. Неподалеку отсюда их летний лагерь. Их старейшина ко мне послал, поговорить желает. Я, конечно, поеду. Не желаешь ли друга навестить да компанию мне составить?

– Хочу! – радостно вскинулся Лорка. – Только надо отца просить, чтоб отпустил…

– Эрем говорит, они тут верстах в пяти, не больше! – пожал плечами Стеллер. – Завтра на рассвете выйдем, к вечеру вернемся. Эмемкут велел привет тебе передать, токмо я подумал, ежели ты сам явишься, оно лучше будет.

Отец против похода не возражал, – напротив, обрадовался, что камчадалы сами за Стеллером послали.

«Он у них теперь в большом почете, навроде шамана, потому что многих после того бунта вылечил, – объяснил отец Лорке. – Потому они его не тронут и тебя с ним. А поедете – глядишь, и прошлое забудется, торговля снова пойдет. А то весь поток шкурок через Большерецк пошел. А соболей-то здесь, Лоренц, сколько! Не держали бы дела – ей-ей, твоей матери бы на шубу настрелял!»

Тем не менее Лорка всю ночь ворочался с боку на бок, боясь проспать и осрамиться перед попутчиками. Встал затемно, умылся холодной водой, сунул за пазуху толстый ломоть хлеба и помчался к Стеллеру. Тот уже был на ногах. Завидев Лорку, одобрительно хмыкнул и немедленно навьючил его большим мешком с сухарями и юколой:

– Как же в гости без гостинцев?

Себе на спину Стеллер приладил второй мешок (пустой) и странный длинный ящик.

Камчадалы появились, едва они закончили сборы – они ночевали у Стеллера на заднем дворе, расстелив прямо на земле свои кожаные одеяла.

Вышли в густом утреннем тумане. Лорка, еще ни разу не покидавший Петропавловский острог (из-за зимних событий отец строго-настрого запрещал ему уходить одному), был в полном восторге. Камчадалы шли впереди, поднимаясь вверх по руслу маленькой речки, одной из многих, стекавших к морю.

Когда поднялись повыше, туман рассеялся, показав вдалеке величественные горы с ослепительными ледовыми шапками и склоны холмов, усеянных белыми и желтыми цветами. Вокруг вовсю заливались весенними трелями птицы.

– Гляди! – Стеллер вдруг схватил его за руку.

На другом берегу Лорка увидел большое бурое пятно и не сразу понял, что это тощий медведь, сосредоточенно роющий лапами землю. Вот медведь потянул носом воздух и воззрился на них маленькими сонными глазами. Лорка замер.

– Правду ли говорят, камчатские медведи пугливые? – вдруг спросил Стеллер Галгала.

– Правда, – безмятежно кивнул камчадал.

Тогда Стеллер неожиданно поднял с земли камень и кинул в медведя. Тот, всхрапнув от неожиданности, припустил наутек, смешно подбрасывая тощий зад.

Стеллер, очень довольный собой, вытер руки о штаны:

– Видал?! Будешь мне свидетелем! С Саввы теперь водки штоф причитается!

По дороге им еще пару раз попадались медведи, – должно быть, их в округе целая пропасть. Вообще в округе кипела жизнь. Лорке удалось издали увидать парочку лисиц, токующих каменных куропаток… Огромный желтоклювый орел опустился неподалеку на сухое дерево, нахохлил воротник коричневых перьев и проводил их немигающим взглядом.

– Белоплечий орлан, – торопливо бормотал Стеллер. – Подержи-ка, друг мой…

Лорке пришлось растолковывать камчадалам причину остановки, – Стеллер, вытащив из ящика блокнот для зарисовок и угольный карандаш, целиком погрузился в работу. Заглянув ему через плечо, Лорка поразился тому, насколько верным вышел рисунок: огромная птица, прорисованная короткими штрихами, сидела, вцепившись мощными лапами в ветку и смотрела… оценивающе.

К полудню камчадалы свернули с русла, прошли по гребню каменистого холма и принялись спускаться в долину. Лорка увидел, что море здесь глубоко вдается в берег узким извилистым мысом. Причудливо выветренные скалы стояли грудой беспорядочных столбов по обе его стороны. У небольшого ручейка, вливавшегося здесь в море, виднелись крытые соломой крыши.

Издали почуяв их, зашлись лаем собаки.

Однако их, видно, ждали, потому что камчадалы не выказали никакого беспокойства, спокойно привязали собак и занялись своими делами. А вот дети, напротив, высыпали из юрт наружу и понеслись к тропинке.

К тому моменту, когда путники спустились к побережью, любопытная детвора выстроилась по обе стороны тропинки. Лорке стало неуютно под взглядами черных внимательных глаз. Однако никто из них, несмотря на страшные события прошедшей зимы, не выказывал никакой неприязни.

Камчадальская деревня представляла собой несколько десятков крытых корой и соломой жилищ, стоявших на довольно высоких сваях, точно огромные голубятни. Устроены они были просто: связка тонких жердей собиралась вверху крыши пучком, а далее на жерди делался настил из коры и соломы. В каждом строении виднелось по две плетеные двери. Судя по разведенным у каждой юрты кострам, внутри жилища не отапливались.

– Это их летние жилища, – тихо сказал Стеллер, предугадав вопрос Лорки. – С ними они легко могут перейти с места на место. А на зиму они роют землянки и кроют их землей и шкурами тюленей.

– А на сваях зачем? – полюбопытствовал Лорка.

– А это на случай половодья, – отвечал Стеллер. – Камчатские речки очень коварны: поставишь юрту у ручейка, а к утру окажешься на острове. Так мне сказывали местные казаки. Оно и понятно: снега за зиму выпадает много, а тает он высоко в горах, так и не угадаешь. А кроме того, польза от таких насестов в том, что продувает и продукты не так портятся.

Лорка кивнул: он наслушался и от Саввы, и от Овцына, и от отца историй о том, что во влажном камчатском климате продукты и утварь сгнивают моментально, будучи положены в склады и амбары.

Подойдя ближе, он с удивлением увидел, что под «курятниками» расположено множество всяких полезных приспособлений: на веревках сушились связки шкур и кореньев, стояли зимние сани и были привязаны собаки.

– Во всяком устройстве своя польза есть, – пробормотал он, разглядывая необычное жилье и его обитателей.

По сравнению с большим количеством строений обитателей оказалось немного – человек двадцать – тридцать вместе с детьми. Несколько женщин, бросив свои дела, с интересом разглядывали чужеземцев. Были они небольшого роста и несколько менее коренасты, чем тунгусы и якуты, которых доводилось Лорке повидать немало. Женщины были по большей части ниже Лорки, с широкими смуглыми лицами и приплюснутым носом. Вначале Лорка подумал, что все они от природы так румяны или обгорели на весеннем солнце. Только подойдя ближе, он заметил, что камчадалки все как одна нарумянены. Были одеты они в те же кухлянки, что и мужчины, только сзади украшенные собачьими хвостами. Кроме того, на одежду было нашито большое количество перьев и медных блях. Волосы у большинства намазаны салом и заплетены в множество мелких косичек, однако у двух девушек помоложе разделены на пробор и заплетены в косу, как у русских, с вплетенными в них шелковыми лентами.

Когда Лорка со Стеллером подошли ближе, камчадалки повели себя более чем вызывающе, – окружили их, принялись гладить по плечам и лицу и подмигивать. Лорка покраснел, как рак, и стоял столбом, а Стеллер знай улыбался.

– У-у-х, каковы красавицы! – И ущипнул-таки девушку с косой за зад.

Та вовсе не обиделась, а тоже рассмеялась, блеснув белыми крепкими зубами.

– Как зовут тебя?

– Ачек, – вильнув бедрами, отвечала камчадалка. Она и впрямь была хорошенькая.

Из юрты вышел парень в одних штанах, лениво потянулся. Лорка даже не сразу узнал его, – за это время Эмемкут окреп, его тело потеряло мальчишескую угловатость. Увидев их, расплылся в улыбке, глянул внутрь, что-то сказал и принялся ловко спускаться по приставной лесенке.

– Ну, больной, – притворно сурово приветствовал его Стеллер. – Доброго вам здравия! Как нога?

Вместо ответа Эмемкут чуть присел, подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и мягко приземлился на ноги. Лорка позавидовал кошачьей ловкости юноши.

– Хорошо! – Стеллер потряс Эмемкуту руку. – Очень хорошо!

Будто из-под земли из-за спины Эмемкута выросла маленькая сморщенная старуха. Лорка узнал их давнюю посетительницу – бабушку Эмемкута.

Шаманка была одета в такую же, как и остальные женщины, кухлянку и вообще выглядела обычно, если бы не тяжелый, пристальный, какой-то пронизывающий взгляд. Глянула сорокой на Лорку, потом на Стеллера. Скороговоркой выпалила что-то, тыкая в Лорку пальцем.

– Что… что она сказала? – внутри у Лорки зашлось от ужаса и любопытства.

– Она благодарит тебя за то, что ты помогал мне, мальчик с белой головой, – перевел Эмемкут. – А еще говорит, что в час твоего рождения горела над тобой звезда Савина Кухагт. Под этой звездой рождаются люди, которые уходят далеко от родных становищ. Иногда они возвращаются, иногда нет. Но они оставляют следы на снегу, по которым будут проложены лучшие тропы.

– Это все? – Стеллер явно обиделся, что такие красивые слова сказаны не о нем. – Я тоже помогал! Пусть мне что-нибудь скажет!

Старуха глянула на Стеллера оценивающе. Потом заговорила:

– Она сказала, что тебе надо пить меньше водки, не то жизнь свою закончишь в сугробе, – перевел Эмемкут, и Стеллер сконфузился. – Еще сказала, что вам обоим предстоит долгий путь по воде, который закончится в месяц крапивы.

– Ха! Значит, к ноябрю вернемся! Вот так спасибо за хорошее предсказание! – обрадовался Стеллер. – А нельзя ли мне со старейшиной переговорить? У меня к нему есть одно весьма деликатное дело.

Эмемкут важно кивнул и подвел всех к старейшие, коренастому, ничем не выделявшемуся камчадалу, который, сидя неподалеку на солнышке, чинил сломанные сани. Когда он встал, Лорка заметил, что тот сильно припадает на левую ногу.

– Чирей у него на заду вылез, – непочтительно сказал про старейшину Эмемкут. – Хана его лечить отказалась, вот и послал своего сына Эрема за доктором.

Хана, словно поняв, о ком речь, сделала в сторону старейшины неприличный жест. Затем, поманив к себе бойкую девушку с косой, Ачек, направилась к дому.

Лорка проследил длинный взгляд, которым проводил их Эмемкут. Тот слегка покраснел:

– Зима пройдет, свататься к ней буду.

Лорка от удивления даже рот раскрыл. У него это как-то даже в голове не укладывалось. Эмемкут был, конечно, годом-другим постарше, но жениться…

– Отец Ачек строгий. Год придется жить, работать. Может быть, три. Ачек – хорошая невеста, надо хорошо работать, – сообщил тем временем Эмемкут. – Но Хана на меня камлала, сказала Ачек сватать. Говорит, буду за ней как Кутка за своей хозяйкой…

Лорка вспомнил, что Стеллер рассказывал, будто бы у камчадалов все наоборот – не за невестой дают приданое, а жених свое право жениться отрабатывает. Все равно было странно слышать, но он уже привык за последнее время ничему не удивляться, а если и удивляться – за зубами язык держать.

Они шли по берегу, глядя, как мелкая волна накатывает на песок. Неподалеку на волнах качались огромные чайки-поморники, внимательно следя за двуногими: не оставят ли они что-то, что можно безнаказанно стащить.

– Эмемкут, – вдруг сказал Лорка, – а помнишь, ты обещал научить меня чайку на уду ловить, как у вас ловят? Научи!

Эмемкут пожал плечами. Лорка прочел в его глазах смущение, словно бы он настроился отказаться. Но передумал: молча побрел назад, оглядывая прибрежную полосу. Наконец нашел рощицу тальника, вытащил из-за пазухи костяной нож, ловко срезал гибкий прут. Покопался за пазухой, вытащил ловко свернутую веревку из оленьих сухожилий и большой костяной крючок. Лорка только подивился тому, что Эмемкут все необходимое носит с собой. Должно быть, у настоящего охотника все должно быть всегда наготове – мало ли когда и где встретится добыча?

Эмемкут тем временем прошелся по берегу. Снял сапоги и вошел в воду, рывком переворачивая небольшие камни:

– Юколу мне жалко, – сказал он. – Давай будем уйки ловить.

– Кого?

– Это такая рыбка. Под камнями живет.

– А… чем мы ее будем ловить?

– Как чем? – удивился Эмемкут. – Руками!

Они перевернули два десятка камней, прежде чем Лорка сумел разглядеть метнувшуюся из-под ног серую тень.

– Что же ты? – укоризненно покачал головой Эмемкут.

Следующую уйки Лорка тоже упустил. Ноги в воде быстро заледенели.

– Давай ты переворачивай. – Эмемкут постарался скрыть недовольство. – Вдвоем быстрее получится!

Секрет заключался в том, чтобы опустить руку в воду заранее. Не успел Лорка отвернуть следующий камень, как Эмемкут уже вытащил руку с извивавшейся в ней небольшой – с ладонь – рыбешкой.

– Уйки только на корм собакам можно, – сказал Эмемкут, растирая ноги докрасна и натягивая сапоги, пока Лорка насаживал рыбку на крючок. – Уж больно колючая и костистая. Теперь в воду ее кидай. Она живая еще, трепыхаться будет, чайки не выдержит, схватит. Ты уду крепко держит, а то выскользнет – не поймаешь.

Лорка кивнул. Примеряясь, они вместе выбрали место. Размахнувшись, Лорка приготовился ждать.

Не тут-то было! Сразу две чайки, каждая размером с хорошего гуся, немедля устремились к добыче.

– Подсекай! – крикнул Эмемкут, азартно приплясывая.

Лорка послушно дернул уду. Рывок был таким сильным, что от неожиданности он споткнулся и упал. Невредимая чайка, заглотнув добычу, стремительно взвилась над водой.

– Рано дернул. Надо было дождаться, когда крючок ей в зоб войдет. И вот так! – Эмемкут взял из рук его удочку, показал.

– Давай еще! – взмолился Лорка. Щеки его полыхали. – У меня получится!

– Я больше в воду не полезу! – выпятил губу Эмемкут.

По его лицу было видно, что он разочарован.

Лорка еще побродил в ледяной воде, однако одновременно переворачивать камни и ловить уйки не получилось. Стуча зубами, он вернулся на берег.

– Ничего. В другой раз. Чайки глупые, – утешил его Эмемкут.

Молча побрели к становищу.

– Куда ты пропал? – Стеллер спешил к нему по берегу. – Уже солнце садится. Надо спешить, не то засветло не доберемся.

– Угу. Прощай, Эмемкут. – Лорка стоял, понурив голову.

Эмемкут внимательно посмотрел на него, потом потянул на кожаный шнурок, висевший на шее.

– Вот, возьми. – Он вложил Лорке что-то в ладонь.

Лорка разжал пальцы и увидел брелок на костяном колечке с тремя фигурками летящих птиц. Птицы были вырезаны грубовато, но удивительным образом от них исходила жизненная сила – так и видно было, что они летят, тянут шеи, стремясь попасть куда-то.

– Это тебе. Ты помогал. Ты кормил. Эмемкут благодарит тебя, – солидно сказал мальчик.

– Спасибо, – рассеянно кивнул Лорка, думая, что ему совсем нечего подарить в ответ.

Эмемкут даже вроде бы обиделся:

– Храни его. Это большой оберег. Самый сильный. Хана сама вырезала, а у нее большая сила. Это три гагары, они сильные, летят далеко. Придет беда, пошли гагару к Кутке. Гагара к Кутке прилетит, раскричится. Тут уж Кутка помогать станет. Три гагары – три беды Кутка отведет, помощь пошлет.

– Они что, живые разве, твои гагары?

– Они как далекий друг, – серьезно отвечал Эмемкут. – Вроде бы и нет его, но, когда беда придет, он с тобой рядом будет.