Текст книги "Небесное испытание"

Глава 5. Выбор

Ясные, лунные ночи Илуге с некоторых пор не любил. Особенно под открытым небом, когда полная луна, выщербленная оспинами пятен, нависает над головой. Но Темрик назначил его в дозор, а Азган, сотник дозорных, – сюда, на западный дальний пост. Место здесь было выбрано с умом – небольшая расщелина на вершине одной из сопок. Отсюда, укрытые нагромождением камней, они никому не видны, а им самим видна вся степь до горизонта. Предыдущие «совы» – так называли дозорных – сложили из камней очаг так, что отсветы пламени издали незаметны, если не разводить огонь сильно, но хватает, чтобы погреть озябшие руки и высушить промокшие сапоги. Правда, ветер здесь, наверху, пробирает до костей. Потому остальные «совы» спят внизу, вместе с лошадьми, в замаскированном в зарослях тальника убежище, поочередно сменяя друг друга.

Илуге Азган назначил главным, несмотря на то, что он среди своих троих спутников оказался самым молодым. Но, похоже, после его победы у озера Итаган все приняли это как должное. Хотя обязанностей у него оказалось не особенно много: каждый и так знал свое дело. Для себя Илуге оставил последнюю часть ночи – ту темную и глухую пору, когда голова сама собой склоняется на грудь, а звуки тонут в сырой пелене поднимающегося тумана.

Стараясь не обращать внимания на мозжащую боль в раненой руке, Илуге вглядывался в темную линию горизонта. Рана, полученная в бою у тэрэитов, заживала плохо, постоянно ныла и сочилась сукровицей, а холодные сырые весенние вечера не способствовали выздоровлению. Но сейчас это было даже хорошо: боль отвлекала.

Было тихо, почти устрашающе тихо. В такие мгновения в голову будто сами собой лезут суеверные мысли, чудится какое-то шевеление за спиной, какие-то неясные звуки за гранью тех, что производит ночная степь. А ему – ему было чего бояться. Илуге старался не обращать внимания на страх, угнездившийся где-то на краю сознания, на темные, невеселые мысли. Он – воин. И то, что задумал, выполнит, выполнит несмотря ни на что.

Даже хорошо, что его назначили в дозор. Они здесь уже три дня, на рассвете их должны сменить. Тогда он наврет что-нибудь, чтобы не возвращаться в становище с остальными, и отправится в свое последнее путешествие. В том, что оно последнее, Илуге не сомневался. Как не сомневался в том, что его время сделать выбор пришло. Раньше он мог бы оправдать себя заботой о Янире – но на новую луну Онхотой сам отстриг девушке прядь ее рыжих волос и сжег на жертвенном костре, накормил ее жертвенным мясом и чашу с молоком, в котором были растворены капли ее крови, принес онгонам, проведя завершающий обряд принятия в племя. Теперь Янира – такая же джунгарка, как и Нарьяна, онгоны приняли ее благосклонно. Что бы ни случилось с ним, Янира теперь под защитой племени обол-джунгаров.

А ему пришло время вернуть долг крови ичелугам. В памяти Илуге всплыла издевательская ухмылка хана. Как ни странно, разговор с ним только подстегнул решимость Илуге. Пускай ичелугов и настигла небесная кара – но убийцы его матери все еще ходят по одной земле с ним. Этому не бывать! И даже сам Аргун Белый не сможет помешать ему, Илуге.

Илуге готовился тщательно, но так, чтобы никто ни о чем не догадался. Даже Баргузен, даже Янира. Так будет лучше для всех, для него тоже – еще начнут отговаривать, девчонка еще, чего доброго, заплачет или проболтается Нарьяне, а там уже тайну в горсти не удержать. Нет, великие дела мужчина и воин совершает в одиночестве, без лишних причитаний. Илуге до блеска начистил меч и секиру, тщательно смазал и проверил упряжь. Наполнил стрелами колчан. Это ни у кого вопросов не вызывало – в дозор идут вооруженными, в степи всегда опасно.

Уходя, он постарался вести себя как обычно, однако что-то видно было в выражении его глаз – Янира против обыкновения увязалась за ним, и долго шла следом, и все махала рукой. И глаза у нее были встревоженные.

Илуге сцепил челюсти. Лучше ему об этом не думать. Лучше ему думать о том, как добраться до земель ичелугов, как напасть. Илуге был тогда достаточно взрослым, чтобы помнить, где располагалось становище той ветви племени, где он жил когда-то. По его памяти, ему предстоит пять полных дней пути. Потом придется еще кружить, высматривать, чтобы обойти их караулы – так что нынешний опыт ему пригодится.

Луна теперь светила ему в лицо, завершая свой путь по небосводу. Может быть, поэтому на душе его было тяжело и мутно. А это нехорошо для воина, пускающегося в такой поход. Он должен быть исполнен осознания собственного пути, и ярости, и решимости. Но мысли, как назло, снова и снова возвращались к сказанному Темриком.

Много ли чести мстить тем, кто уже и так стоит на коленях?

Илуге мотнул головой, отгоняя сомнения. Он должен. С убийцами матери под одним небом не живут. Осталось совсем немного – за его спиной, на горизонте, небо уже неуловимо порозовело, в тальнике во все горло залились птахи, распевая свои весенние песни. Все вокруг светлело, теряя мрачные краски уходящей ночи и возвращая полнокровную радость весны. Однако он, Илуге, выбрал для себя смерть. Отныне его время – ночь, его дело – ненависть. Так ему следует думать.

Илуге приподнялся, напоследок окидывая степь. И замер: на западе, скрытые до этого небольшим увалом, навстречу двигались всадники. На какой-то мучительный момент он заколебался, но потом стремглав бросился вниз, будить остальных.

– Чужие!

Джунгары быстро и без суеты поднялись в седла. Илуге кивнул худощавому парню на хорошем – лучшем из всех – гнедом жеребце:

– Тугалак. Езжай к Азгану, предупреди, – и прежде чем договорил, тот уже сорвался с места в галоп.

Остальные следом за Илуге, не торопясь, выехали из-за сопки навстречу чужакам. Солнце вставало за их спиной, делая длинными тени.

Всадники приближались. Пожалуй, увидев выезжающих навстречу, они несколько замешкались, хотя числом явно превосходили джунгаров. Илуге насчитал двенадцать.

Когда они подошли на расстояние выстрела, Илуге до отказа натянул лук и крикнул:

– Это земли джунгаров! Если вы идете с миром – стойте!

Всадники нехотя заворотили коням морды. Отсюда были уже видны их лица – не слишком приветливые. Однако вряд ли кто-либо в здравом уме будет соваться на земли джунгаров с десятком воинов с дурными целями. Вперед выехал высокий человек, упер руки в бока и закричал:

– Мы по приглашению к хану Темрику! Так-то джунгары встречают гостей?!

Ни о каких приглашенных Азган Илуге не предупредил. А должен был бы, зло подумал Илуге. Или стоящие перед ним брешут, что псы, увязавшиеся за течной сукой.

Подъехали ближе, почти вплотную. Илуге тоже выехал вперед, остановил коня напротив говорившего: по всему выходило, он у них за главного.

«Что сказать? Что меня никто не предупредил? Как-то глупо выходит – все равно что оправдываться… А джунгарскому воину это не пристало…»

– Покажите тамгу, – хмуро сказал он, сверля глазами пришельца. Тот презрительно сощурился, и солнце высветило из-под шлема зеленые, как у самого Илуге, глаза.

– Тамгу нам дал сам хан Темрик, – надменно процедил тот. – Ему и будем показывать. Не всяким там голодранцам.

«Наглый, – подумал Илуге, сдерживая сочившуюся из него холодную злость. – А ну как и впрямь важные гости?»

– Тот, кто назвал джунгарского воина голодранцем, рискует отведать его меча, – нарочито медленно отрубил Илуге и протянул руку ладонью вверх. – Покажите тамгу – или будем ждать здесь, пока мой дозорный не вернется с разрешением хана!

– Как ты смеешь так разговаривать со знатным человеком, безродный пес? – Чужак задыхался, сверлил его неуютными глазами. Но смотреть на Илуге против света долго не выходило.

– У тебя, чужак, твоя знатность на лбу не написана. – Илуге решил, что ему нечего терять. Тамгу ему показать не спешили, и, несмотря на дорогую одежду незнакомца – искристую соболью шубу, новехонькие сапоги, откормленного коня – в груди зашевелились подозрения.

– Тупая твоя голова. – Вперед выехал второй всадник, до странности похожий на первого. – У тебя что, глаз нет? Перед тобой наследные принцы Ургаха, и нам нет необходимости размахивать кусками кожи, чтобы нас признавали! Во всей степи нет никого, похожего на нас!

С этими словами второй говоривший снял шлем, тряхнул светлыми волосами. Илуге чуть не поперхнулся. Услышал, как сзади то ли ахнул, то ли хмыкнул Малих.

– Эй, принцы! Если вас только по масти узнают, так убирайтесь назад, у нас свой принц имеется! – весело закричал он и легко снял шлем у Илуге с головы. После битвы с тэрэитами волосы уже начали отрастать и теперь топорщились коротким светлым ежиком.

Илуге доставило большое удовольствие поглядеть на то, как оба пришельца буквально разинули рты. Всадники позади них, явно смущенные, сгрудились поодаль. И только теперь Илуге бросился в глаза родовой орнамент на их халатах и упряжи. Ичелуги!

Илуге добела стиснул кулаки, от слепой ярости потемнело в глазах. Вот, собрался идти мстить, а тут само Небо их прямо навстречу выслало!

Видимо, что-то изменилось в его лице, потому что наглец напротив даже попятился:

– Эй, ты, бешеный! Мы – послы! За убийство послов сам Темрик тебя на кол нанижет!

Убийство послов на всех землях степи – оскорбление лишь чуть менее тяжкое, чем убийство шамана. У Илуге затряслись руки от усилий сдержать себя. Конь под ним, которому, видимо, передалось напряжение хозяина, заходил ходуном.

– Илуге! Смотри, Тугалак возвращается! – закричал Малих. – И Азган с ним!

Илуге не повернул головы, но уже и сам уловил дробный стук копыт. Значит, Тугалак встретил воинов, посланных им на смену. Хвала Аргуну, не придется торчать здесь, – иначе он точно бы бросился на «гостей».

Вожак пришельцев бросил взгляд за его плечо, а потом вновь впился в лицо, беззвучно шевеля губами. Будто стараясь запомнить имя.

– Кто такие? – Азган, подъехав, насупил густые брови. Широкий, кряжистый, с глубокими ранними залысинами, он выглядел старше своих лет. Узкие глаза холодны, руки сжимают лук – а уж стрелка лучше Азгана у джунгаров не было, четырежды побеждал на состязаниях!

– Перед тобой, доблестный воин, наследные принцы Ургаха Унарипишти и Даушкиваси, – второй «принц», признав в Азгане главного, говорил теперь даже чересчур слащаво, – которых твои дозорные по своему скудоумию чуть не порубили на месте безо всякой на то причины. Едем мы к хану Темрику. На озере Итаган мы предложили ему присоединиться к созданному нами союзу племен. Хан обещал подумать и пригласил нас навестить его после того, как все положенные обряды будут совершены. Вот, едем за ответом к хану.

Унарипишти при этом покосился на Илуге, всем своим видом давая понять, какую ошибку тот только что едва не совершил.

– Тамга у вас есть? – коротко спросил Азган.

– Тамгу дают, если посылают незнакомцев, – с нажимом произнес Даушкиваси. – А хан Темрик звал нас сам. Какая тамга?

Азган еще больше насупился, оглядывая пришельцев. Те стояли прямо, с надменным видом, поигрывая упряжью и тяжко вздыхая, словно дивясь тому, сколь неповоротливы мозги у джунгарских дозорных!

– Ладно, дорогие гости, – вовсе неласково произнес Азган. – Раз хан вас ожидает, так тому и быть. Сопроводим вас к хану.

– А не боитесь караул бросить? – язвительно поинтересовался Унарипишти. – Вдруг еще чужаки появятся! Видим мы, что джунгары свои границы зорко стерегут!

– А это не ваша забота, – буркнул Азган. С ним было четверо свежих дозорных, которые, повинуясь молчаливому приказу, отъехали к сопке. Азган мотнул головой, приглашая Илуге, Малиха и Хурхэна занять место позади чужаков, полукольцом.

Кони, нервно мотая головами, сразу пошли рысью.

Илуге хотелось завыть, как волку в лунную ночь. Проклятые ургаши! Другого такого момента ему еще долго не представится…

Ургаши оказались настырнее, чем Темрик ожидал. Не стали ждать, пока он соизволит известить их о своем решении, и заявились сами. Смелые. Впрочем, поддержка джунгаров важна для них настолько, что у них не было другого выхода. Решится хан поддержать их – не только двадцать тысяч джунгарских воинов прибудет, но и многим вождям из других племен можно будет кивать на его, Темрика, решение. Джунгары – пастухи степных племен. Однако Темрику не понравилось, что на него давят с ответом. Онхотой камлал позавчера, и хан еще только ждал его. Да и вообще намеревался потянуть время. А теперь придется что-то говорить, юлить, выгадывать, а все это ему совсем не пристало.

А потому хан велел сразу гостей к нему не вести, по всей строгости совершить обряды очищения (в давние времена считалось, что чужеземцы могут принести с собой неведомые злые чары, и потому их следовало очистить либо собственной кровью, либо заговорить, окурив ветками багульника и задобрив онгонов). Пускай посуетятся, пометаются по юрте, – глядишь, призадумаются о своей поспешности, особенно о том, как она выглядит в глазах других. И вызвал Онхотоя.

Ургаши приехали, наряженные в собольи шубы поверх дорогих халатов, с мечами, украшенными перламутром рукоятями, и черными лаковыми ножнами. Словом, выглядели диковинно и богато. Половина племени, любопытствуя, кто такие и зачем прибыли, побросала свои дела, которых в это время года и так не слишком много, и столпилась у ханской юрты. Однако Темрик не вышел. Явно разочарованных ургашей отвели в отдельную юрту, а Темрик тем временем рассылал гонцов к главам других родов. Пока-то съедутся… Обойти мнение других ветвей племени в таком вопросе – нанести смертельную обиду. Однако и позволить ургашам заговорить им зубы тоже нельзя… Темрик задумал хитрость.

Он продержал их в этом переходящем в бешенство ожидании целых три дня. Вполне достаточный срок для того, чтобы юнцы подрастеряли свою спесь. Это было частью его плана – вывести их из себя и поглядеть, каковы они будут за своим неведомо откуда взявшимся дорогим фасадом. Все это время Темрик собирал все сведения об Ургахе, какие мог – у Онхотоя, у Ягута, у стариков. Картина вырисовывалась не слишком обнадеживающая. Если у этих самоназванных принцев действительно есть сторонники среди приближенных князя и можно ожидать помощь с той стороны, еще можно о чем-то говорить. Если они врут (а они почти наверняка врут) – дело безнадежное. Ургах заперт в кольце непроходимых гор. Основная дорога – перевал Тэмчиут – хорошо охраняется, и сам перевал, судя по рассказам, таков, что степные методы ведения войн к нему неприменимы. Обходные пути… Нет, без уверенности в победе совать голову в эту петлю рискованно. И потом, кого он направит. Белгудэя – единственного оставшегося в живых разумного родственника? Или своих внуков, чтобы они сложили головы за чужой удел? Темрик колебался. А потом перестал, когда на измученных долгой дорогой конях вернулись посланные им воины с ответом Кухулена-отэгэ.

– Вставай, соня! Голову напечет!

Илуге открыл глаза и увидел над собой два улыбающихся девичьих лица. Оказывается, он заснул, пригревшись на солнышке. Казалось, буквально только что он решил чуть-чуть посидеть на пригорке, пустив коня обдирать пучки прошлогодней травы. Смотрел вдаль, любуясь пронзительно-голубым небом с нежными белыми клочками облаков, вдыхал запах влажной, пробуждающейся земли и щекотал себе нос желтеньким цветком, торопливо распустившимся там, где еще вчера хрустела ледяная корка. Прикосновение теплой земли к больной руке принесло облегчение, и он сам не заметил, как задремал.

В следующее мгновение Янира и Нарьяна уже спрыгнули с седел и уселись рядом.

– Ой, смотри. – Янира показала на лицо Илуге, и девушки покатились со смеху. Илуге вспомнил, что нюхал цветок и принялся торопливо утирать нос.

– Ты нос-то получше утри, – сказала Нарьяна. – Тебя хан вызывает. Вот, приехали от него, мы и решили тебя отыскать. А ты тут… цветочки нюхаешь. – Уголок ее рта весело поехал вверх.

– Опять? – Илуге вздохнул, с неохотой поднялся, почувствовав, как тянущий, болезненный холод снова ползет по больной руке.

После той встречи с ургашами прошло три дня, и эти три дня Илуге кружил вокруг поставленной для них юрты, как лиса у сурочьей норы. Смотрел, как они просыпаются, справляют нужду, шутят у костра по вечерам. Ичелугские ублюдки. Иногда жажда убийства становилась нестерпимой, хотелось броситься вперед, почувствовать, как хлюпает кровь в пробитом горле… Но Илуге отступал, молча впивался зубами в пальцы: нельзя, не сейчас. Сейчас они под покровительством Темрика, приняты им. Горе тому, кто посмеет нарушить законы гостеприимства. Теперь придется выждать, пока «послы» отправятся восвояси. И пойти следом.

– Лучше поторопись, – нахмурила брови Нарьяна, – хан к тебе очень добр, стоит ли попусту гневить его?

– Да уж, добр, – фыркнул Илуге. Поди, ургашские наглецы уже нажаловались Темрику на него, как бы под плети не угодить.

Оседлав коня, он увидел, что обе девушки не собираются в ним возвращаться. На его вопросительный взгляд Нарьяна махнула рукой:

– Езжай! У нас сегодня еще стрельбы!

Она так и не бросила своей затеи с обучением джунгарок. Сейчас, когда Тулуй не мог больше их донимать и отношение к женщинам, собранным Нарьяной, переменилось, они перешли к тренировкам с оружием. Илуге иногда удивлялся ее одержимости старинными легендами о джунгарских женщинах, шедших в бой с мужчинами наравне. Однако Янира смотрела на Нарьяну с обожанием и была готова следовать за ней по пятам, не говоря уже о тренировках. Илуге как-то недавно в шутку сделал выпад мечом, поддразнивая ее, – и меч был выбит у него из руки вполне умелым ударом. Довольно ухмылявшаяся Янира объяснила, что им помогает Ягут. Правда, больше ей его врасплох застать не удалось и три последующие схватки она проиграла, хоть Илуге и следил-то больше не за победой, а за тем, чтобы она не поранилась. Но… пусть хоть так. Мало ли что и когда случится с ним. А Янира теперь сможет постоять за себя… хотя бы какое-то время. Иногда мгновения решают многое…

Когда Илуге переступил порог ханской юрты, все молча уставились на него. На лицах многих присутствующих отразилось удивление. Илуге привычно стащил с головы шапку, вопросительно глянул на хана, который не соизволил ничего сказать, – просто кивнул, приветствуя, и показал на место у входа. Рядом с ним на мягких подушках – почетные гости! – сидели ургаши. И судя по торжествующим, довольным лицам, они действительно нажаловались на него хану и предвкушают его публичное унижение. Илуге тяжело и совсем непочтительно зыркнул на них исподлобья. Однако сквозь привычную глухую ярость неожиданно пробилось изумление: сейчас, в полумраке юрты, эти слишком вытянутые для степняков лица, эти белые волосы, эти носы с горбинкой отчетливо показались ему знакомыми.

– Что ж, продолжим, – невозмутимо сказал Темрик. – Мой побратим Кухулен, глава горных охоритов, прислал мне странную и тревожащую весть. Убит их шаман Эгэху. – Слова его сопровождались изумленным гулом: убийство шамана в степях считалось делом неслыханным, иной раз даже более страшным, чем убийство вождя. Кроме того, все знали, что не так давно был отравлен и хулан Хэчу, под покровительством которого и находились ургаши до недавнего времени. А теперь по странному совпадению у охоритов творятся одно за другим злые дела…

Темрик сделал внушительную паузу и продолжал:

– Теперь Небо не может благословить этот поход. Охориты будут просить объявить сбор шаманов в связи с этим убийством.

– Это внутреннее охоритское дело. При чем здесь джунгары? – Ургашский гость хоть и говорил вежливо, но за его тоном чувствовалось раздражение.

Темрик нахмурился.

– Плохо, когда большое дело имеет такое плохое начало. И мой шаман тоже дал несчастливые предсказания на этот поход. – Темрик снова надолго замолчал, позволяя собравшимся осмыслить услышанное. – Теперь вы знаете все. Наши достопочтенные гости убеждают, что их колдовство способно перебороть плохие предзнаменования. Как вы знаете, в племени пока нет военного вождя, чтобы посоветоваться с ним. Потому считаю, что решение придется принимать нам. Есть ли кому что сказать?

– А что тут думать? – Джэгэ вскочил на ноги, глаза его горели. – Разве еще выпадет такой шанс? Надо идти на ургашей!

Тут все заговорили одновременно. Илуге заметил, что вождь итаган-джунгаров согласен с Джэгэ, а вождь горган-джунгаров – наоборот. Оно и понятно – в последнем походе горган-джунгарам досталась лучшая добыча, а итаган-джунгары, распаленные быстрым успехом соседей, тоже жаждут подвигов и добычи. Остальные тоже яростно спорили, и непонятно было, чьих голосов раздается больше. Темрик не мешал. Прикрыв набрякшие веки, он молчал со слабой улыбкой, словно добрый дед, уставший от шума расшалившихся внуков. Когда спорщики охрипли и стали повторяться, он вдруг распахнул глаза и поднял руку. Голоса постепенно утихли.

– Я слышал, – медленно сказал он, – есть еще те, кто промолчал. Мудрое решение. – Хан еле заметно улыбнулся. – Но я бы хотел также узнать, что думают и они. Внук мой Чиркен, я не услышал твоего голоса.

Вслед за взглядом хана все головы повернулись к Чиркену, вмиг залившемуся краской. Юноша прочистил горло и отчетливо сказал:

– Я считаю, что нашей целью должны быть не ургаши, которые жили с нами в мире много веков, а куаньлины. Сложив головы за ургашские распри, мы оставим наших женщин и детей беззащитными и дождемся только того, что куаньлины обрушатся на нас. Добыча же, что мы привезем с собой, если мы одержим победу, также утечет сквозь Три Дракона к куаньлинам. Куаньлины – вот наши настоящие враги!

Темрик посмотрел на внука с одобрением, от которого тот покраснел еще сильней.

– Хорошие слова, – прогудел он. – Взвешенные и достойные мужчины.

– Самые разумные слова не оправдывают трусости! – выкрикнул со своего места Джэгэ.

– Ты посмел назвать меня трусом? – Чиркен вскочил, судорожно сжимая пустые ножны.

– Молчать! – рявкнул Темрик так, что хлопнул полог. – Джэгэ, моча порой ударяет тебе в голову. Это плохое качество для хана. Ты должен слышать доводы, а не того, кто их говорит. Сегодня до заката ты извинишься перед моим внуком Чиркеном за незаслуженное оскорбление. И я не услышал еще нашего героя, победителя тэрэитов Илуге, – резко сменив тему, хан вернул разговор в первоначальное русло.

Илуге встал. Приготовившись оправдываться перед ханом за свою дерзость и даже понести за нее суровое наказание, он теперь будто онемел. Судя по устремленным на него глазам, каждый в этой юрте понимал, что, если хан и хотел дать ответ на жалобу ургашей, он сейчас дал его – этой честью, которой удостоились не всякие главы родов. Но что ответить? Сказать сейчас что-либо в поддержку хоть одной точки зрения – нажить себе врага в лице одного из вероятных наследников стареющего хана…

– Я согласен с Чиркеном, – коротко произнес он и сел.

– Почему ты так сказал? – Баргузен присел рядом с другом на брошенном перед юртой бревне. Последние дни они все время возвращались к произошедшему в ханской юрте.

– Сам не знаю, – честно ответил Илуге, рассеянно глядя вдаль, где привычный за последнее время желто-серый фон степи уже начал покрываться нежной зеленой дымкой пробивающейся травы. – Мне показалось, Чиркен правильно сказал.

– Дурак ты, – фыркнул Баргузен. – Джэгэ – наследник, а у хана в последнее время нелады со здоровьем, это все знают. Станет Джэгэ ханом – отыграется. А от Чиркена ты, как ни крути, благодарности не дождешься. Да и такую возможность взять добычу упускать жалко. Или, может, еще что было?

– Рожи мне их ургашские не понравились, – неохотно буркнул Илуге. И понял – это и впрямь было основной причиной. Когда говорил – не думал, некогда было. Но сейчас понял – согласиться с Джэгэ было равносильно встать плечом к плечу со своими заклятыми врагами, ведь ичелуги на их стороне. Правильно сказал, путь и взгляды самозваных принцев после этого не обещали ему ничего хорошего. А получилось, что, при всех выказав Илуге свое уважение, спросив его совета, хан поставил наглецов на место, публично унизил их. Мрачное удовлетворение охватило его.

– Ну, воля твоя, – вздохнул Баргузен, тоже уставясь вдаль. – Ты – посвященный воин, не то что я.

Илуге уловил за словами Баргузена саднящую боль.

– К осени я попрошу Онхотоя о тебе. Я не думаю, что он откажет.

– А я не хочу до осени ждать! – страстно закричал Баргузен, оборачиваясь к нему. Какой-то мускул на его щеке нервно подергивался.

– Это я изменить не могу, – примирительно произнес Илуге. – Даже ханским внукам пришлось ждать Йом Тыгыз. Так по всей степи заведено!

– Все здесь продолжают считать меня рабом, – глухо сказал Баргузен, – вашим рабом.

– Но ведь это на самом деле не так! – удивился Илуге. – Ты наравне с нами, это все знают. И разве мы хоть раз дали тебе повод думать иначе? Ты мне жизнь спас, брат, как я могу забыть это? Или тебе плохо с нами живется?

– Да нет, все хорошо, и я ничего такого не думаю. – Баргузен отвел взгляд. – Да только пора бы и мне своей юртой обзаводиться. Вырос уже.

А! Лицо Илуге осветилось понимающей улыбкой. Не иначе Баргузен себе невесту приглядел. А какая, скажите, джунгарка пойдет за безродного чужака, у которого и своей юрты-то нет? Хм… Или просто Нарьяна последнее время слишком часто бывает у них? Илуге слегка покраснел.

– Конечно, после той доли добычи, что дал мне Темрик, я могу поставить нам с Янирой новую юрту. А эту тебе отдам. Или, хочешь, новую подарю?

– Не надо мне! – ожесточенно сказал Баргузен. – Сам хочу долю взять! Чтоб и на юрту хватило, и на коней табун. Так, чтоб к любой посвататься не стыдно было!

– Так я и думал! – расхохотался Илуге. – Значит, весеннее поветрие и тебя не обошло?

Едва только вскрылся лед, и по Уйгуль поплыли первые льдины, по становищу начали расхаживать традиционно одетые сваты. У молодежи только и разговоров было, кто к кому сегодня посватался и кто ответил согласием, вынеся свату блюдо с мясом, а кому отказали, угостив кислым творогом.

– Не обошло, – коротко ответил Баргузен, становясь все мрачнее.

– И что, думаешь, уведут красавицу из-под носа до осени? Есть соперники? Уже кто-то сватов заслал? – выспрашивал Илуге.

– Нет еще. Пока. – Баргузен нервно сцеплял и расцеплял пальцы. – Но ведь уговориться и загодя можно.

– Бывает, что и загодя. – Илуге расплылся в улыбке. – Иногда и с рождения невесту обещают.

– Ну так ты мне Яниру пообещай! – выпалил Баргузен.

– Что? – Илуге сначала показалось, что он ослышался. Такого поворота он никак не ожидал.

– Что слышал! Или я слишком плох для твоей сестры? – Баргузен смотрел на друга с вызовом.

– Да нет, – растерянно пробормотал Илуге. – Просто я… не думал как-то об этом.

– А я думал! Я уже ночей не сплю – так по ней измучился! – В голосе Баргузена прорезалась тоска, и сердце Илуге защемило.

– А… хм… она сама что? – Каждое слово давалось теперь Илуге все с большим трудом. Мысли мчались галопом, и самая основная была почему-то полна искреннего возмущения: как это – отдать Яниру?

– Ну… мы с ней ладим… – сказал Баргузен, но в его голове не было настоящей уверенности, и Илуге почему-то очень этому обрадовался.

– Сестру неволить не стану! – резче, чем следовало, сказал он. – Сам решай. Не думаю я, что Янира, коли ты ей по сердцу, до следующей весны тебя не дождется.

– Конечно, нет! – Баргузен покосился на него. – Но вот если ты, как брат, ей скажешь… ну… что-то вроде, что был бы рад… она, может, и послушает. Она тебя всегда слушает.

– В таких делах – не думаю, – мрачно сказал он.

– Но ты поговоришь? – В голове Баргузена прорезалась надежда. – Может, и не выйдет, а все-таки…

– Хорошо. Поговорю, – брякнул Илуге. На душе у него стало совсем мутно, когда он увидел вспыхнувшее радостью лицо друга. Надо же, как все усложнилось! И где были его глаза? Как они теперь будут в одной юрте жить? Он почувствовал острое желание немедленно поменять местами их лежанки (постель Баргузена примыкала к женской половине, отделенная от нее только тонким войлоком). Илуге вдруг с неприятным чувством вспомнил, как часто раньше оставался ночевать у Нарьяны, уверенный, что Янира не будет скучать одна и есть кому ее защитить. Но теперь, когда он знает, что у Баргузена на уме?

– Ну… я это… поеду табун ближе к реке отгоню, – неловко сказал Баргузен, поднимаясь, и в первый раз Илуге обрадовался тому, что Баргузен исчезнет с глаз долой. А ведь что, казалось бы, случилось?

День клонился к закату. Огромное красное солнце садилось за небольшие холмы на западе, четко прорисовывая еще голые ветки. С поймы тянуло холодком и свежим запахом реки. Привычная возня в становище затихала, над юртами вились мирные дымки, распространяя аромат жареного мяса и лепешек так, что слюнки текли.

Илуге приподнялся, разминая затекшее тело и кляня себя за глупость. Снова он, точно вор, возжелавший украсть седло, весь день провел, наблюдая за ургашскими гостями. Зачем – он и сам толком сказать не мог. От этого даже хуже становилось. Посмотреть со стороны на ичелугов – люди как люди. Иногда до слуха Илуге долетали их шутки, когда они беспечно болтали у костра. Ургаши из юрты почти не выходили и вели себя с ичелугами как господа, что тем явно не нравилось. Илуге их понимал, невольно фыркая всякий раз, когда один из ичелугов, совсем молоденький, – его звали Юртэм, – выразительно передразнивал «принцев» за их спиной. Оттого потом еще больше злился: разве можно смеяться вместе со своим врагом? Ему надо думать лишь о том, как воткнуть в этого зубоскала меч, как размозжить ему голову секирой. С наслаждением ощутить, как хрустнут кости под его ударом, как навсегда остановятся эти смешливые черные глаза… Ничего, твердо сказал себе Илуге, какое бы решение ни принял хан, рано или поздно они уберутся восвояси. И он, Илуге, поедет следом. Его рука не дрогнет, когда он будет вышибать дух из них, из одного за другим.

На землю опускались сумерки. День был ясный, и закат долго догорал, бросая красноватые отсветы из-за сопок. Зрелище было красивым и отчего-то печальным.

Конь Илуге, спрятанный в кустах, вдруг запрядал ушами – раньше, чем Илуге уловил стук копыт. Всадник. Один. Сколько Илуге ни караулил здесь, он не видывал, чтобы к чужакам приходили гости, за исключением посланцев Темрика. Быть может, хан решил пригласить гостей к ужину?

Когда всадник подъехал ближе, Илуге удивился еще больше. Потому что это был Джэгэ, и по тому, как он пугливо озирался вокруг, становилось ясно, что он не от хана приехал. Неприятное предчувствие зашевелилось у Илуге в груди.

Джэгэ спрыгнул с коня, торопливо бросил поводья одному из ичелугов и нырнул в юрту. Илуге обратил внимание, что и конь под Джэгэ был не тот, на котором тот ездил обычно, – неприметный гнедой вместо палевого в яблоках жеребца, гордости Темрикова табуна, подаренного им внуку после победы над тэрэитами. Все это очень странно.