Текст книги "Вдребезги"

5

Беркант просыпался медленно, успел ощутить и теплые лучи весеннего солнца, нежно гладящие его лицо, трогающие сомкнутые пока веки, и легкий бриз, ласкавший разгоряченный лоб, услышать врывавшееся в раскрытое окно пение птиц, далекие автомобильные гудки, разноголосицу улиц – знакомые, привычные звуки пробуждавшегося города. Это было необычно и приятно – вот так неспешно выныривать из сна, нежиться в дремотной истоме, постепенно осознавать начало нового дня. Все последние годы по утрам он резко подскакивал на постели либо от телефонного звонка в очередной раз чем-то раздосадованной мамочки, либо от посетившего его перед рассветом кошмара. Его словно выдергивало из сна, сердце колотилось как сумасшедшее, в голове плавали разрозненные обрывки ночных видений, в висках ломило, и он потом еще несколько часов не мог прийти в себя, унять дрожь в руках, настроиться на предстоящие ему дела.

Этой же ночью он спал, как младенец, крепко и мирно, без сновидений. И сейчас, несмотря на подкрадывающееся похмелье, на накатывающую дурноту, чувствовал себя на удивление бодрым и умиротворенным. С чего бы это?

Беркант мысленно попытался восстановить в памяти вчерашний день, вспомнил, что произошло на киностудии. Как проклятый Озервли Хусейн, теперь уже не находивший нужным обхаживать капризную звезду, выдал ему в лоб:

– Проект закрывается. По итогам показа трех пилотных серий рейтинги у сериала низкие, и снимать дальше нерентабельно.

Беркант, внезапно осознавший, что денег, на которые он рассчитывал, не будет, взвился, начал опять говорить про неудачный каст, про непрофессиональных актеров. В ответ же на это получил:

– Мы, Беркант-бей, рассчитывали, что вы проявите лояльность. Вспомните о том, что такое актерское братство, пойдете навстречу своим менее опытным коллегам. А в результате ваш тяжелый характер стал причиной того, что такие неопытные девочки, как Ханде, просто стали вас бояться и зажиматься перед камерой. Зрители остались недовольны вашими совместными сценами. Вы-то, конечно, отыграли великолепно, но Ханде там была совершенно замороженная, мертвая, едва сознание не теряла от ужаса. Потому рейтинги и оказались минимальными, никто не хочет смотреть историю, в которую не верится.

Беркант тогда разошелся, конечно, вскипел. Не в последнюю очередь и от того, что понимал – чертов продюсер прав. Он действительно зачем-то запугал и задавил эту несчастную Ханде, а ведь мог бы, мог бы ее расшевелить, вытянуть их общие сцены. Да что уж там, ему особо и напрягаться-то не пришлось бы и еще пять лет назад он бы легко со всем справился. Но теперь…

В результате сорвался, напился до нечеловеческого образа.

Внутри снова взвилось раздражение, но сейчас Беркант отреагировал на случившееся уже куда спокойнее. Вчера он чересчур накрутил себя, вообразил крах карьеры, безденежье, забвение. Эти мысли накануне довели его едва не до истерики. Сегодня же Беркант как-то отстраненно подумал: «Да и черт с ними». Он все равно не горел желанием сниматься в этом дерьме. Согласился только из-за денег. Не выгорело – ему же лучше, возни меньше. А деньги… Что ж, деньги он заработает где-нибудь в другом месте. Саадет всегда твердила, что для творческого человека руководствоваться соображениями материальной выгоды – это путь к размену своего таланта и скатывания в посредственность.

Саадет… Да, она всегда находила для него в таких ситуациях правильные слова. Могла сделать так, чтобы он перестал думать о плохом и, несмотря ни на какие неудачи, чувствовал себя на седьмом небе. Вчера он как раз вспоминал о ней, даже, кажется, кому-то рассказывал. В голове всплыл вдруг голос: «Ты в самом деле думаешь, что она спасла тебя?»

Прозвучала эта фраза так четко, что Беркант невольно дернулся и открыл глаза. И тут же увидел ее. Софию. Голова ее покоилась на соседней подушке, светло-русые волосы разметались по белой наволочке. А глаза… Глаза были широко открыты, по счастью, хоть на него не смотрели, скользили по сторонам, разглядывая убранство комнаты.

Беркант поспешно зажмурился и попытался притвориться спящим. Он еще не готов был встретиться с Софией лицом к лицу. Память о вчерашнем вечере постепенно возвращалась: обрывки разговоров, сцен, движений… О господи!

Его прошиб холодный пот, вдоль позвоночника побежали мурашки, тут же неприятно заныл висок. Что же это такое он натворил ночью? Расклеился, развалился на куски – и все при этой русской! Это же надо было так удолбаться, чтобы вывалить ей всю свою подноготную. Он ведь и про мать ей рассказал, и про детство, и про Саадет… Придурок! Дебил последний! Как? Как это могло с ним случиться?

Леденея от ужаса, Беркант припоминал, как развозил сопли, жаловался, кажется, даже рыдал, цеплялся за Софию, молил ее не уходить, едва ли не клянчил: пожалей меня, спаси, вытащи из затягивающей трясины. И как она говорила с ним – спокойно и мягко, как с ребенком, как успокаивала, гладила по спине, ерошила волосы. Как они потом занимались любовью – сначала прямо на полу, а потом переместились в постель. И нет, это даже сексом нельзя было назвать, они именно что занимались любовью, как в какой-нибудь дрянной розовой мелодраме.

И как теперь из всего этого выбираться?

– Я знаю, что ты не спишь, – произнесла вдруг София. – Слышу по дыханию.

Черт, черт, черт!.. Он ведь еще не придумал, как теперь действовать…

– Да, я… я дремал, – наконец нашелся он.

И тут же разозлился на себя за то, что слова прозвучали как жалкое оправдание. Боже, ему просто необходимо было побыстрее выставить ее отсюда, чтобы как-то собраться, оценить нанесенный его образу ущерб и решить, как быть дальше.

– Плохо? – спросила она с этаким проникновенным сочувствием в голосе.

И ему тут же захотелось заорать на нее:

«Плохо! Отвратительно! Мерзко! Особенно от того, что ты здесь!»

Она сейчас, кажется, раздражала его самим фактом своего существования. Тем, что лежала рядом, двигалась, дышала, разговаривала. Но больше всего, конечно, тем, что была тут вчера, застала его в таком виде. И черт ее дернул к нему приехать. Нужно же было, чтобы из всех дней, когда он пытался назначить ей неурочную встречу, она согласилась именно вчера. Куда же это подевались все ее суперважные дела?

В конце концов он выдавил из себя со смешком:

– Нормально. Бывало и хуже.

И тут же еще сильнее разъярился. Что это за беспомощное хихиканье? Он что, хочет, чтобы она сразу просекла, как ему сейчас неловко? Хочет напомнить ей о том, что было вчера? Ну да, как будто она без этого о том забудет… А нужно, чтобы забыла! Нужно найти способ перечеркнуть все это.

Это же надо, хотел поймать в силки сильную самостоятельную бабу, сломить ее, заставить бегать за ним, как привязанную. А в итоге попался сам, повис у нее на шее, как охотничий трофей. Нет, этого нельзя так оставить! Пусть… Пусть думает о нем что угодно. Считает подлецом, уродом, подонком. Лишь бы он не остался в ее памяти ничтожным, цепляющимся за ее юбку нытиком.

Решив так, Беркант резко сел на постели и тут же ухватился рукой за мигом загудевшую голову.

– Где у тебя аптечка? – из-за спины спросила София.

Он оглянулся через плечо и увидел, что она уже сидит на краю постели, прямая, совершенно не стесняющаяся наготы. Выглядела она до того свежей и бодрой, что Берканта еще сильнее захлестнула ярость. От того, как сияли светлые глаза Софии, от того, с какой нежностью она на него смотрела, захотелось разбить что-нибудь, расколотить, заорать.

– Ты что, решила разыграть добрую мамочку? – грубо спросил он, поднимаясь на ноги и хватаясь за угол шкафа, чтобы не упасть. – Не нужно, мне и одной хватает.

Хотелось, чтобы она возмутилась, сказала какую-нибудь колкость в ответ. Но София смотрела на него все так же ясно и открыто, ответила лишь:

– Вижу, настроение у тебя не очень.

– А у кого оно было бы очень с такого похмелья? – буркнул Беркант и, пошатываясь, поплелся в душ.

Он очень надеялся, что к тому времени, как вернется оттуда, Софии в квартире уже не будет. Однако она не ушла. Уже одетая, собранная, стояла перед зеркалом и закручивала волосы в высокий хвост.

– Могла бы и насчет завтрака пошуршать, – неприязненно бросил он, проходя мимо нее и подчеркнуто постаравшись не задеть плечом.

София все так же невозмутимо, без малейшей тени раздражения отозвалась:

– Я не слишком хорошо готовлю. Но если бы ты попросил, попробовала бы что-нибудь придумать.

– Не готовишь, не носишь цацки, работаешь по ночам… Да что ты за баба такая? – проворчал он.

Ну теперь-то она точно должна была взорваться? Ему даже показалось, что он смог разглядеть промелькнувшую в ее глазах тень обиды. Или не обиды, может, сдержанного недоумения. Что, не ждала, что твой вчерашний любовничек утром окажется говнюком? Думала, будет продолжать изливать тебе душу и вешаться на шею? Привыкай!

София однако же быстро справилась с эмоциями и спросила примирительно:

– Беркант, ты хочешь, чтобы я ушла? Достаточно просто сказать, не нужно пытаться меня задеть.

– Да! – рявкнул он, чувствуя странное жжение в горле. – Да, я хочу, чтобы ты ушла!

Он и сам сейчас не понимал, что за чувства им владели. К злости, досаде, желанию поквитаться с Софией за свое вчерашнее фиаско отчего-то примешивался страх того, что она уйдет сейчас и уйдет навсегда, исчезнет из его жизни. И от этого страха, от горечи, мутной волной поднимавшейся изнутри, хотелось упасть на колени, прижаться горячим лбом к ее руке и просить не слушать его, не уходить, остаться с ним, несмотря ни на что.

Конечно же, ничего подобного Беркант не сделал. Привалился плечом к дверному косяку и посмотрел на Софию исподлобья.

– Хорошо, я уйду, – кивнула она. – Ты уверен, что тебе ничего не нужно?

– А что ты можешь предложить? – глумливо ухмыльнулся он. – Завтрака не приготовила, с утренним сексом тоже как-то не задалось. Или хочешь вернуться в постель?

– Нет, не сегодня, – качнула головой София.

Шагнула к нему, прикоснулась рукой к щеке и заглянула в глаза – этим своим слишком проницательным понимающим взглядом. Взглядом, под которым Берканту начинало казаться, что она старше его на целую жизнь, что она видит его насквозь, все понимает и не злится, только жалеет его, неразумного капризного ребенка.

Он дернул головой, отстраняясь. София же коротко бросила:

– До свидания, – подхватила сумку и вышла за дверь.

Одиночество Берканта нисколько не успокоило. После ухода Софии он заметался по квартире, лихорадочно соображая, как исправить все то, что наворотил ночью. До сих пор с ним никогда такого не было – чтобы он вот так раскрылся перед женщиной, вывалил перед ней все свои самые тайные страхи.

Ну то есть было, конечно, с Саадет. Но ему тогда только исполнилось семнадцать, он по факту действительно оставался совсем еще ребенком, травмированным ребенком, страдающим от кошмаров и фобий. А она – красивая, тридцатипятилетняя, уверенная в себе, с этаким богемным флером. Художник, дизайнер, фотограф, еще вроде украшения делала… Они и познакомились на какой-то артистической тусовке, и Саадет сразу же взяла его в оборот, увезла к себе в квартиру и до утра не выпускала из постели. Ему нравилось, нравилось, что такая женщина – яркая, привлекательная, обо всем имеющая свое мнение, заинтересовалась им. К тому же с ней было спокойно, никто, кроме нее, не мог, да и не пытался глушить эти его приступы страха и тоски. А она выслушивала его, обнимала, подливала еще вина в стакан или протягивала самокрутку с гашишем, гладила его по волосам, шептала:

– Мой прекрасный мальчик…

Внушала ему, что он слишком хорош для того, чтобы соглашаться на капризы режиссеров, не понимающих его тонкой натуры, слишком необычен для того, чтобы заводить простые, доверительные отношения с «нормальными» женщинами. Это слово – нормальные – она произносила с таким отвращением, будто от него горчило во рту. Таскала его по тусовкам, странным местечкам, восхищалась самыми дикими, самыми безумными его идеями и выходками. И он старался, как мог, выламывался, лелеял в себе всю эту «ненормальность», порочность, чтобы, не дай господи, ни на миг не выйти из образа непонятного, вздорного, не приспособленного к мещанскому миру гения.

Порой, правда, у него начинало закрадываться ощущение, что он вязнет в сплетенной Саадет паутине – нежной, шелковой, тонкой, – но паутине, из которой не выбраться. Тогда у них случались ссоры – с битьем посуды и драками, с привлечением соседей, с полицией… Но каждый раз после такого выплеска страсть в нем разгоралась все сильнее. И когда Саадет через несколько лет сказала ему, что их дороги расходятся… Боже, он думал тогда, что не переживет этого, исчезнет с лица земли. В грудной клетке словно образовалась зияющая дыра, черная воронка, в которую со свистом утягивало все его надежды и стремления. Он просто не знал, как жить без нее, как взаимодействовать с чужим враждебным миром, когда Саадет нет рядом, когда она не нашептывает ему на ухо: «Ты самый лучший, самый удивительный, нездешний, гениальный. Не гляди на них – все эти скучные обыватели не стоят твоего ногтя».

Беркант тогда умолял не бросать его, чуть ли не в ногах валялся. Но Саадет говорила:

– Мы все равно никогда не расстанемся, все равно всегда будем вместе. Просто не в общепринятом смысле этого слова. Ты уже взрослый, и тебе пора идти по своему пути. А у меня своя дорога. Но я всегда была у тебя и буду.

А ему хотелось упасть на пол и скорчиться от боли, свернуться, прикрывая от новых ударов саднящее нутро. Но Саадет не пожалела его, ушла. Если, конечно, это можно было так назвать…. В каком-то смысле они действительно так и не расстались, и с кем бы ни был он, с кем бы ни была она, Беркант знал, что в любой момент она может объявиться, и все начнется снова.

Однако же та давняя история сильно напугала его, выпотрошила без остатка, и с тех пор он никогда уже не позволял себе привязываться к кому-то, потому что знал, как неожиданно, как больно любой человек потом может по ним ударить. И вдруг после стольких лет такое…

Нет, случившееся срочно нужно было исправлять. Замазать, заглушить чем угодно, лишь бы новое стерло, вымарало из памяти Софии эту унизительную ночь.

За последующие несколько дней София пару раз звонила ему, оставляла сообщения на голосовой почте. Спрашивала, все ли с ним в порядке, явно старалась говорить спокойно, ничем не напоминать о его ночных откровениях. Но Беркант знал, чем вызвана эта ее тревога. Что, решила, что он совсем никчемный тип, пропадет без нее? Ну да, как же!

Он понимал, конечно, что просто пропасть из поля зрения Софии – не вариант. Так она, чего доброго, еще больше себе напридумывает, начнет разыскивать его со спасительной миссией. Нет, тут нужно бить наверняка.

Все эти дни Беркант лихорадочно обдумывал линию поведения, метался как безумный. По-хорошему стоило бы заняться поисками работы, ведь последний его проект лопнул, как мыльный пузырь, а деньги все еще были нужны позарез. Но он просто не мог сейчас ни на чем сосредоточиться, ему срочно нужно было разобраться с этой ситуацией. Потом уж можно будет взяться за обычные дела. Еще и маман, как всегда, названивала с идиотскими поручениями и очередными жалобами на его невнимание. Беркант возил ее к врачу, ждал в стерильно-белом коридоре, пока закончится прием, а сам все думал, думал… Нетерпение кипело в крови, нужно было начинать действовать.

Он позвонил Софии сам, и та взяла трубку буквально после двух гудков. Беркант мысленно поздравил себя с победой – раньше проклятая баба могла и сбросить звонок, написав короткое «перезвоню», и отозваться из трубки: «Не могу говорить, позже». Ну ясно, цену себе набивала, хотела заинтриговать. А вот теперь – гляди-ка! – и время нашлось.

– Ты в порядке? Ничего не случилось? – первым делом спросила она.

О да, он в полном порядке, вечером она в этом убедится!

– Много работы было, – туманно ответил Беркант. – А ты звонила, да? Прости, я, наверное, не заметил.

Если он что-то понимал в женщинах, такое заявление уже должно было ее задеть. Но София лишь сказала ровно:

– Не важно. Хорошо, что сейчас позвонил.

– Что делаешь вечером, детка? – подпустив в голос ленцы, спросил Беркант. – Может, пересечемся? – и тут же испугавшись, что все же пережал с тоном, добавил мягко: – Я соскучился.

София помолчала несколько секунд, а потом согласилась:

– Давай. Где?

Значит, все же была возможность отодвинуть свои жизненно важные дела? А раньше-то утверждала, что никак…

– Давай в клубе «Slope».

– Уверен? – снова помолчав, спросила София. – Может быть, где-нибудь в более тихом месте?

Ну нет, на еще один сеанс выворачивания кишок в интимной обстановке он не подпишется, слуга покорный.

– Уверен, – заявил он. – Хочу развеяться. Надоело все, мне же не семьдесят лет, чтобы довольствоваться тихими уютными вечерами.

София отвечала не сразу, медлила по нескольку секунд, и Берканту казалось, что каждую его реплику она тщательно обдумывает и делает про себя какие-то выводы. Он мысленно представлял себе, какое у нее сейчас лицо – сосредоточенное, серьезное, будто за каждым его развязным словом она считывает нечто совсем иное. Это бесило его до крайности.

– Хорошо, – наконец подытожила София. – Я буду там в десять. До вечера.

Беркант положил трубку и едва не издал победный клич. Все шло по плану.

В клуб он приехал почти за час до назначенного времени. Нужно было все подготовить, чтобы прибывшая София не пропустила ни мгновения из разыгранного для нее спектакля.

Владелец клуба «Slope» был хорошим приятелем Берканта, именно поэтому он любил тусоваться здесь, уверенный, что сюда не проникнут гнусные папарацци. К тому же здешние менеджеры зала не гоняли из клуба дилеров, а значит, в чилауте всегда можно было разжиться гашишем и качественным кокаином.

Сегодня в этой Мекке богемной жизни Турции народу, как всегда, было полно. «Slope» славился не только отличными диджеями, самой современной музыкой и демократичными ценами, но и тем, что опытные секьюрити не пускали сюда случайных посетителей, осуществляя на входе жесткий фейсконтроль. На танцполе яблоку негде было упасть, посетители отрывались, пританцовывая под самые зажигательные ритмы, а кое-кто, разбившись на пары, спускался вниз в чилаут, где благодаря лояльному руководству клуба позволено было все. Наблюдая за разворачивающимися там сценами, никто и не подумал бы, что находится в сердце патриархальной страны.

Еще до выхода из дома Беркант успел выкурить порцию гашиша, а в клубе сразу же направился к стойке и пропустил пару бокалов вина. Ощутил, как по телу разливается приятное тепло, как отступают тревога и неуверенность. Вот уже и красно-сине-зеленое мелькание престало раздражать, а, наоборот, словно подстроилось под ритм его дыхания, и в теле запульсировал зажигательный бит. Чего он, в конце концов, распсиховался? Подумаешь, дал слабину, что же он – не живой человек? Все нормально, не случилось ничего непоправимого, ситуация под контролем.

Беркант обвел взглядом бушующий танцпол, порассматривал молоденьких девчонок, подергивавшихся в такт музыке, и по недолгом размышлении выбрал одну – длинноногую девицу с чуть подплывшей на неестественно пухлых губах помадой и длинными высветленными волосами. Та танцевала, призывно покачивая обтянутым микроскопической джинсовой юбкой задом и вскидывала вверх руки с усыпанными блестками острыми ногтями. Привалившись спиной к стойке, он принялся смотреть на нее не отрываясь, и блондинка в конце концов почувствовала его взгляд, обернулась, вгляделась получше и вдруг просияла. Узнала, ага. Отлично!

Беркант легонько мотнул головой, приглашая незнакомку занять место рядом с собой, у стойки. И та, крикнув что-то подружкам, пошла к нему через танцпол.

– Привет, – пропел Беркант, когда она поравнялась с ним, подавшись почти вплотную и касаясь горячими губами уха. – Я весь вечер на тебя смотрю. Угостить тебя чем-нибудь?

– Вы же… Вы же актер, верно? – залопотала блондиночка, устраиваясь рядом с ним на высоком барном стуле. – Я вас видела по телевизору.

– Прямо сейчас – я просто парень, который без ума от тебя, – прочувствованно произнес Беркант.

Та захихикала, а бармен, повинуясь его кивку, поставил перед ней высокий стакан с полосатым коктейлем.

Блонди – Беркант так и не запомнил, как ее звали – как назло, захмелела очень быстро. Уже после второго стакана начала заваливаться на сторону и виснуть у Берканта на шее. Тот же, придерживая случайную подружку за талию, все косился на дверь, проверяя, не пришла ли София, а потом нетерпеливо поглядывал на часы.

– Поедем к тебе, – жарко шептала девчонка, тычась носом ему в ухо.

Вот уж нет, уезжать отсюда он сейчас точно не собирался. По крайней мере, не в ближайшие полчаса. Наконец, когда Беркант весь уже извертелся на барном стуле, в клубе на секунду вспыхнул яркий свет, и он увидел в дверях Софию. Она стояла там в простых черных брюках и футболке, чуть морщилась от громкой музыки и спокойно обводила глазами помещение. Затем увидела его, с висевшей у него на локте куклой, и в лице ее ничего не переменилось. Может, чуть побледнели скулы – но в вихре цветомузыки точно было не разобрать. Беркант тут же сгреб девчонку за плечи, подтащил вплотную к себе и смачно поцеловал в резиново-упругие губы, облапив за задницу. Та прикрыла глаза и блаженно застонала у него в руках. Беркант чуть встряхнул ее, чтобы не свалилась со стула, затем выпустил из рук, обернулся и сделал вид, будто только что увидел Софию, залихватски помахал ей стаканом.

София направилась к нему через зал, и он легонько шлепнул Блонди по заду.

– Иди потанцуй пока, детка. У меня тут небольшое дело. Я потом тебя найду.

Та капризно хмыкнула, увидела приближающуюся Софию и протянула:

– Это что, твоя жена?

– Ну что ты, милая, – пропел Беркант, убедившись, что София уже находится в зоне слышимости. – Это так, никто. Просто знакомая, нам с ней нужно обсудить кое-что.

– Ладно… – недовольно протянула девица и, спрыгнув со стула, утащилась на танцпол.

София же поравнялась с барной стойкой, но на освобожденное девчонкой место не села, просто остановилась рядом с Беркантом.

– О, привет, Masha! – провозгласил он и щелкнул в воздухе пальцами, привлекая внимание бармена. – Налей чего-нибудь моей гостье, любезный.

– Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, – произнесла София ровно, без малейших эмоций.

– Знаю – кивнул он, – Ты Masha, «Три сестры», Чехов… Или нет, Dunjasha?.. Правильно?

– Перестань. – Он заметил, что ее передернуло. Ну слава богу, хоть какая-то реакция. – Ты для этого меня пригласил? Чтоб разыгрывать дурацкий спектакль?

– Я тебя пригласил, чтобы вместе повеселиться, – запальчиво возразил Беркант. – Но если ты в дурном настроении, могла бы и не приходить.

– По-моему, ты здесь прекрасно веселился и без меня, – заметила София, кивнув на извивавшуюся в разноцветных лучах длинноногую девицу.

– Горячая девчонка, да? – подхватил Беркант, радуясь, что София попалась на его приманку. – Все думаю, отвезти ли ее к себе потом или не стоит. Как считаешь?

– Не думаю, что в этом случае тебе стоит просить совета у меня, – отозвалась София. – И снова спрошу: зачем ты меня пригласил?

– А в чем дело? Ты что, ревнуешь? – поиграл бровями Беркант. – Не надо, детка, меня на всех хватит.

– Не паясничай, пожалуйста, – попросила София.

Беркант чувствовал, как внутри снова начинает закручиваться злость. Все шло не так, как он распланировал. София не возмущалась, не собиралась закатывать ему сцену. Снова глядела на него покровительственно и мудро, как опытная хозяйка могла бы смотреть на расшалившегося щенка. Это никоим образом его не устраивало.

– Не понимаю, чего ты ко мне привязалась, – буркнул он. – Мы с тобой, кажется, об эксклюзивности не договаривались. Да мы вообще ни о чем не договаривались. С чего ты решила, что можешь предъявлять мне пре-тензии?

– А я ничего не предъявляю, – спокойно ответила София. – И ничего от тебя не требую. Но помни, я не Саадет и играть в ее игры с тобой не буду. Если сегодня у тебя нет на меня времени, я уеду домой.

– О, ну конечно. Очередные мегаважные дела! – передразнил он. – Да уж, ты точно не Саадет. Вот та была Женщиной с большой буквы, а ты – просто офисный сухарь.

София склонила голову к плечу, разглядывая его. И его всего передернуло под этим проницательным оценивающим взглядом. Да с чего же у него постоянно ощущение, будто она видит его насквозь?

– Давай отойдем в какое-нибудь место потише, – вдруг предложила София.

И, не дожидаясь его ответа, развернулась и двинулась вперед, аккуратно лавируя в толпе. Беркант не понимал, как ей это удавалось, но ее даже не задевали, не толкали. Словно исходящее от нее ощущение спокойной уверенной силы само собой заставляло людей расступаться.

Беркант спустился за ней в чилаут – большое прохладное помещение, куда музыка доносилась только приглушенно. В дальнем углу размещался бильярдный стол, вокруг которого сгрудилось несколько игроков. В нише на кожаном диване обжималась какая-то парочка. Яркий свет горел только над бильярдом, остальное же помещение окутывали зеленоватые сумерки. Разглядеть тут кого-то было проблематично, разве что если встанешь вплотную. София к тому же еще и отошла в самую затемненную часть комнаты, а значит, если бы тут кто и увидел их, то точно бы не узнал.

– И чего мы тут забыли? – развязно начал Беркант, затем огляделся по сторонам и добавил: – А хотя вон там, кажется, диван не занят, можем развлечься.

Он попытался схватить Софию за руку и потянуть к дивану, но та легко высвободилась и вдруг заговорила – не так, как в баре, а мягко, проникновенно, словно пытаясь до него достучаться:

– Беркант, послушай, я не враг тебе. Не нужно со мной воевать. Я знаю все, тебе трудно. Наверное, страшно… Я не собираюсь давить на тебя, я дам столько времени, сколько нужно. Тебе не нужно ничего мне доказывать, потому что я понимаю. Понимаю тебя…

Она говорила негромко, но в вязкой тишине полутемного помещения, нарушаемой лишь отдаленными отзвуками музыки, стуком костяных шаров на бильярдном столе и еле слышными репликами игроков, голос ее звучал на удивление четко и ясно. И Беркант вдруг почувствовал, как в горле образуется тугой ком. Снова захотелось послать к черту весь свой коварный план, прижаться к Софии всем телом, вдохнуть аромат ее волос, ощутить под губами нежную кожу… И тихо попросить прощения за все в надежде, что она все же не поверила его глупой браваде и не оставит его, не бросит, простит. Желание это было так сильно, что Беркант испугался, стиснул кулаки, чтобы не поддаться ему, довести свой спектакль до конца.

В арке, отделяющей чилаут от коридора, ведущего к бару и танцполу, вдруг возникла Блонди. Покачнулась на высоких каблуках, ухватилась рукой за стену, заозиралась по сторонам и, наконец, с трудом сфокусировав взгляд на Берканте, расплылась в пьяной улыбке:

– Аа-а, вот ты где? Обещал на минуточку и совсем пропал. Нехорошо!

Беркант, возблагодарив судьбу, так своевременно пославшую ему спасение, шагнул к ней, обхватил за талию и, не выпуская девчонку из рук, обернулся к Софии.

– Очень трогательная речь, – заявил он, продолжая показательно тискать блондинку. – Прости, я не все разобрал… Завтра позвоню, и ты мне снова все расскажешь, хорошо? Или послезавтра… А то нам с…

– Салиха, – подсказала губастая.

– Нам с Салихой уже пора, – кивнул он.

Прижался к подставленным ему девчонкой губам долгим поцелуем, просунул ладонь ей под майку, затем оторвался от нее, бросил последний взгляд на все так же пристально смотревшую на него Софию и потащил девчонку к выходу.

Уже загрузив ее в такси и расположившись рядом на заднем сиденье, Беркант, раздраженно уворачиваясь от навязчивых поцелуев разошедшейся девицы, вдруг с ощущением мучительной безысходности осознал, что его сегодняшнее выступление ничего не дало. «Я понимаю тебя», – прозвучал в голове ясный голос Софии, и он невольно поморщился, отвернулся от Салихи и стиснул руками лоб. Бог знает, как ей это удалось, но она точно поняла, что ему больно, ему страшно, что он в панике, охватившей его после той их ночи, теперь крушит все вокруг. Нет, нужно было придумать что-то еще. Что-то такое, что раздавит Софию с ее опасной проницательностью и пониманием окончательно.

* * *

Как же мне не любить тебя, если ты – это я? Если ты – это отражение моей больной, заблудившейся во времени души, заточенной в тренированном, но ненавистном мне теле? Как мне не любить тебя, если ты – это лучшая часть меня, моя дуальность, мое мужское брутальное «я»?

Как мне тебя забыть, если я знаю тебя всего, чувствую, как где-то далеко от меня по твоим венам вяло струится отравленная гашишем кровь, как тяжело дышится тебе в предрассветный час, самый опасный час – то время, когда ниспадают все маски и наступает черед платить по счетам?

Я слышу твой глухой стон, за десятки километров я ощущаю твой запах и вижу, как ты в немом ужасе рассматриваешь в зеркале нечаянно порезанное острой бритвой все еще прекрасное лицо.

Твои руки трясутся по утрам, ты давно стал беспомощен, твое отражение так же удручает тебя, как и мое – меня.

Голоса в твоей голове звучат так же часто и настойчиво, как и в моей: бежать, не останавливаться, исчезнуть отсюда, увидеть северное сияние, забыть весь проклятый порочный мир, который давно стал твоим божеством. Нашим общим божеством.

О, я знаю тебя, могу различать твои мысли и предрекать твои фразы, я предчувствую твои сухие истерики и на ведьминском уровне вижу расплывчатый силуэт той, кого сегодня ты ведешь к себе домой под покровом ночи в надежде сбежать от раздирающих твою душу мыслей хотя бы на два часа. Два часа сублимации любви и неодиночества…

Засыпая в ту ночь, когда Беркант вызвал ее к себе, чувствуя его тяжелое прерывистое дыхание на своей щеке, София заранее знала, что утром он ужаснется тому, что натворил. Испугается того, что открылся, попытается восстановить имидж холодного, пресыщенного любимца публики и разбивателя женских сердец. Слишком глубоко укоренился в нем страх, слишком сильна была неуверенность в себе, чтобы так легко смириться со срывом покровов.

Но еще она знала, что все это будет не важно, совершенно не важно. Потому что в ту ночь Беркант подарил ей себя. Отдал прямо в руки, не успев завернуть в привычную подарочную упаковку. И она приняла этот бесценный дар, выслушала его, осталась с ним, тем самым пообещав быть с ним теперь всегда, что бы ни случилось. Да разве могла она поступить иначе, когда с самой первой встречи увидела глядящие на нее с лица Берканта глаза Бориса? Когда в первые же минуты знакомства рассмотрела в этом человеке свое отражение, утерянную, впустую растраченную часть собственного «я», еще способную на любовь и сочувствие к ближнему? Нет, с первого же мига было очевидно, что они с Беркантом встретились не случайно, что они предназначены друг другу, а это значило, что на свете не было такой силы, которая теперь заставила бы Софию от него отказаться. Даже если он попытается настроить ее против себя или попросту сбежать, она все равно не отступится. Потому что знает его лучше, чем он сам знает себя. И знает, что она нужна ему как единственное спасение.