Текст книги "Православные христиане в СССР. Голоса свидетелей"

У нас есть свои святые. Святая мученица Нина Лальская и преподобный Леонид Устьнедумский. Еще мы в 2014 году обрели ковчег с частицами мощей тридцати святых угодников Божиих.

Много лет в алтаре нашего храма хранился старинный ковчег с частицей мощей святого великомученика Мины Египетского. Он был обнаружен при обновлении кирпичных полов храма в 1844 году. Получается, ковчег этот был сокрыт еще до 1844 года! Возможно, что-то угрожало городу и храму, и поэтому священнослужители спрятали святыню.

Когда старый настоятель этого храма передал мне ковчег – он был заперт, а ключ утерян. И узнать, есть ли вообще в ковчеге мощи, не представлялось возможным. После революции Благовещенский храм был закрыт, а когда его открыли в наше время, настоятели храма не решались вскрывать ковчег, опасаясь его сломать. Да никто и не подозревал, что в нем обнаружатся еще другие драгоценные святыни.

В 2014 году решил я с трепетом душевным ковчег разобрать. Заржавевшие шурупы петель с большим трудом были откручены, ковчег открыт, и на бордовом бархате его внутренней обшивки, помимо мощевика с частицей мощей великомученика Мины, оказался… еще один ковчежец, а в нем – тридцать частиц мощей святых угодников, в том числе частицы мощей Иоанна Предтечи, святых апостолов и святителя Николая Чудотворца.

У меня была такая великая радость – я даже прочитать подписи к частицам мощей не смог с первого раза. Так меня накрыло! Отрыл ковчег – и сразу закрыл от потрясения. Сидел, в себя никак прийти не мог…

Мощей святителя Николая Чудотворца зачастую нет в столичных храмах, в соборах крупных областных городов. А тут – в крохотном, затерянном в тайге Лальске – мощи великого святого! Недаром, видимо, отцы-основатели посвятили Лальск святителю Николаю и просили его быть заступником и покровителем этой земли…

Наш мир создан Богом для радости

Рассказывает протоиерей Владимир Янгичер, настоятель храма Рождества Христова в селе Иудино Сергиево-Посадского района Московской области

Мое детство было таким же, как и у обычного советского человека той эпохи. Папа – военный, правда, военный по несчастью. Он мечтал посвятить свою жизнь искусству. Был художником, любил музыку, окончил архитектурный институт в Харькове. И тут началась война. Его, как архитектора, забрали в армию строителем. После войны он остался в армии и служил все время военным строителем.

Мама происходила родом из простых крестьян. Окончила университет, химический факультет. Поскольку военные в то время были достаточно хорошо обеспечены, мама могла все свои силы и время посвятить домашнему хозяйству и воспитанию детей. Она учила меня и мою младшую сестру музыке и языкам. Лето мы проводили на маминой родине – в одной из казацких станиц на Дону, поэтому у меня всегда была тяга к деревенской жизни, хотя воспитание было городское, и образование родители постарались дать по высшему разряду.

Отец непосредственно в боевых действиях не участвовал, оружие в руках не держал. Был проектировщиком мостов, аэродромов, воинских частей, казарм, промышленно-гражданских сооружений. Но он как-то рассказывал, что были у него чудесные избавления от смерти. Однажды он в Австрии сидел в штабе и рисовал чертеж, низко наклонившись над столом. А потом, чтобы посмотреть общий вид, откинулся резко назад, на спинку кресла. И в этот момент перед ним, в нескольких сантиметрах от груди, просвистела пуля. Оказалось, что в соседней комнате новобранец чистил автомат, случайно нажал на курок, и пуля прошла рядом. Если бы отец тогда не отклонился, то его бы не было и меня бы тоже не было. Вот такой случай.

У него была очень верующая приемная мама, которая и в Иерусалим ходила еще в дореволюционное время. Она, конечно, за него молилась.

Я окончил музыкальную школу, а затем поступил в консерваторию. И только в консерватории, когда появилось свободное время и, видимо, душа созрела для каких-то обобщений, меня стала интересовать русская культура как таковая. Будучи человеком искусства, я понял, что рядом с классической музыкой XIX–XX веков, в основном европейской, ну и русской тоже, стоит мощная культурная система, которая была плодом Святой Руси.

Отец Владимир Янгичер. Международный съезд регентов и певчих Русской Православной Церкви

Логическое размышление подвело к тому, что если такая громада в виде культуры пронизывает всех, и верующих и неверующих, то что же находится в ее центре? Что является ее сердцевиной? Ибо все, что существует, имеет свою причину. Ничего из ничего не происходит, только Господь Бог может создать все из ничего. А если что-то есть, значит у него есть причина.

И вот, поискав причины всей этой великой культуры, я обнаружил, открыл для себя Америку, которая уже давно была известна людям духовным: в сердце культуры лежит вера. Вера православная. Вера – это тяга к Богу. И с того времени начались поиски Бога. Вот на этом, можно сказать, моя юность закончилась. Потом уже началось взрослое осмысление жизни.

Прежде всего нужно сказать, что в православии всегда движущей силой является не «что», а «кто». То есть не явление, не предмет, не событие, а личность. В христианстве главное даже не Священное Писание, не Церковь сама по себе, а то, что в центре – Христос, Богочеловек. И человек, уподобляющийся Богу, является всегда «двигателем» исканий Бога для других.

Таким человеком для меня стал архимандрит Герман (Красильников), настоятель Казанского храма села Шеметово под Сергиевым Посадом, – единственного храма в районе, который никогда не закрывался. Сейчас у нас сорок храмов в районе, а тогда был один в районе и один в городе – Ильинский храм. Даже лавра закрывалась.

Храм в честь Казанской иконы Божией Матери села Шеметово

Храм в селе Шеметово не закрывался. И отец Герман там служил тоже чудом. Это был редкий случай, когда в советское время, с 1952 по 1985 год, бессменно на протяжении тридцати трех лет, прямо как в сказке, настоятель храма служил на одном месте.

Тогда это было практически невозможно, потому что власти внимательно следили за служением священника. Существовал специальный Совет по делам религии со своими отделениями в районах и городах. Как только замечали, что на приходе складывается благоприятная духовная обстановка, пусть даже в дальней и маленькой церкви, власти сразу начинали действовать.

Церковь есть, служба идет. И не просто служба! Служит человек, который после службы людей объединяет, – у него дар такой. Это было неинтересно властям предержащим, поэтому они старались такие очаги духовной жизни погасить. И батюшку при первой возможности под разными предлогами куда-нибудь переводили. А сюда ставили другого человека, которому нужно было начинать все сначала. Как только он опять что-то организовывал в духовной жизни, складывалась община, его снова переводили.

А отец Герман явил чудо: тридцать три года прослужил в одном месте. Это показатель его молитвы. Молитвы и духовной жизни. Его церковная юность прошла в Ташкенте. Туда ссылали монахов, священников, архиереев, которых не расстреливали и не отправляли в лагеря. Их просто отсылали туда, где, казалось бы, они не смогут исполнять свое служение, особенно в местах, где жили одни мусульмане.

Но получилась своеобразная «тепличка», в которой сохранилось православие с дореволюционных времен. И люди, прошедшие там воспитание, закалку, перейдя в нашу современность, передали те традиции, обычаи, которые усвоили не как ученики, которые изучают историю по книгам, а как люди, лично видевшие и общавшиеся с духоносными церковными деятелями предреволюционной поры.

Вот такой человек, архимандрит Герман (Красильников), можно сказать, родил нас с матушкой в Церковь. Благодаря ему мы пришли в Церковь и там остались. Я оставил свои музыкальные занятия, хотя перспективы в то время были неплохие. Но когда приоритеты расставил, понял, что надо это все прекратить и заняться духовной жизнью, которая ценней всего.

В те годы я на самом деле ничего не знал о Церкви. Помню только, когда учился в консерватории, мы с друзьями один или два раза ходили на всенощное бдение, которое проходило под музыку Рахманинова в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке в Москве. Это был уникальный храм, единственный в России, а значит и в мире, где исполнялось «Всенощное бдение» Рахманинова. Оно исполняется иногда в концертах. Что удивительно, это был 1970 год, а через десять лет я стал учеником того самого регента, который управлял этим хором, – Николая Васильевича Матвеева. Вот такое предзнаменование.

Еще помню, что я всегда понимал, что не умру. Это вызывало недоумение у моих друзей в школе: мол, ты что, с ума сошел, как не умрешь? А я говорил: «Нет, я знаю, что не умру». А как я не умру – не понимал. Это было такое предощущение, наверное.

Когда пришел к вере, просто переехал жить к отцу Герману на год, хотя был женат, но детей еще не было. Просто уехал, никому ничего не сказав, кроме, естественно, матушки: у нас с ней полное единодушие. Она осталась в Москве, работала. А я просто поехал жить в сторожку при храме. Я не умел ни петь, ни читать в храме, поэтому пока просто обучался.

Какие послушания были? Дворник, уборка в храме, истопник (имелась угольная котельная), собаку кормить надо было, по дому убираться, помогать по хозяйству, готовить, красить ограду и обязательно все службы быть на клиросе. Стоял в сторонке, позади хора, смотрел книги, мне было интересно.

Мне тогда казалось невероятным, что люди без музыкального образования, уже пожилые, открывают книгу и вдруг так дружно поют без всяких нот. Какие-то чудотворцы. Как так можно петь по словам, согласно, хором и даже без какого-нибудь грамотного руководителя? Потом, через год примерно, я понял, как такое возможно. Это было обиходное пение. Очень, кстати, такое умилительное шеметовское пение.

Отец Герман – сам певчий с юности. Вот и воспитал своих прихожан петь именно духовно. А потом уже, когда я прожил год у отца Германа, он мне благословил идти в семинарию. Хотя, в общем-то, я не очень хотел. Мне нравилось убираться в алтаре, нравилось жить при храме, не хотелось никаких лишних проблем, обязательств. Ну, обычная человеческая слабость такая. Он говорит: «Нет-нет, тебе надо учиться в семинарии» – и дал рекомендацию. Его рекомендация действовала безотказно. Он был человеком очень уважаемым, поэтому, какой бы ни был у него послушник, если можно так назвать, он поступал в семинарию всегда, если была рекомендация отца Германа. Вот так я оказался в семинарии.

С родителями было, конечно, сложно. Они были очень обеспокоены. Сначала думали, что это какая-то секта, как тогда говорили. В то время у большинства такое представление было: кто не верит в коммунизм, тот сумасшедший. А если человек совсем ударился в веру, значит надо его вытягивать и спасать.

Были проблемы у отца – он, естественно, жил в обществе своих единомышленников. Надо сказать, что он никогда не был коммунистом, поэтому ему и не дали генеральскую должность. Я не знаю, что им двигало, но так или иначе он не хотел входить в эту партийную систему. Должно быть, остатки воспитания с детства, потому что отца вырастила очень верующая приемная мама. Моя бабушка, которая воспитывала мою маму, пела в церкви. Просто на поколении моих родителей вера практически прекратилась. Но корни все равно оставались. Это сработало через поколение.

Потом уже, через несколько лет после моего поступления в семинарию, папа рассказывал, что, когда я подал документы, к соседям приходили люди в штатском и так заботливо и осторожно спрашивали: «А кто такой Владимир? Как он живет? Какие у него интересы? Кто к нему приходит? Где он бывает?». Позже, когда «потеплело», соседи осторожно отцу сказали, что обо мне под большим секретом наводили справки.

Почему такое внимание? Потому что в то время была такая установка: людей с высшим образованием не принимать в семинарию. Считалось, что человек, который получил высшее советское образование, сдал в обязательном порядке экзамен по научному атеизму (а мы все сдавали его в любом вузе), а потом поступил в семинарию, этот человек сошел с ума. Такого человека воспринимали как предателя.

Поступлению таких людей в семинарию всеми силами препятствовали. Были случаи, когда перед экзаменами неожиданно приходила повестка из военкомата, человека вызывали в армию на сборы. Пока шли экзамены, его держали. Экзамены заканчиваются – отпускают, но всё, в семинарию он не поступил. Меня это миновало, потому что я в то время жил у отца Германа и сразу оттуда поехал. А так, вообще, угрозы были.

Потом уже, когда «потеплело», родители поняли, что у меня это серьезно, что тут никакие не сектантские намерения, и друзья мои им понятны, и я не сошел с ума: я к ним приезжаю и общаюсь с ними. Поняли, смирились. Хотя, может быть, очень сильное советское идеологическое воспитание не дало им возможности обратиться к вере напрямую.

Из наиболее ярких событий церковной жизни в те годы мне больше всего запомнился пожар в академии. В буквальном смысле яркое происшествие. Это такое отрицательное событие, которое Господь обратил во благо. Трагедия заставила людей мобилизоваться и оказать пострадавшим огромную помощь. А те, кто попал в беду, немножко собрались, поняли, что смерть близко, что трагедия может всегда произойти.

Это консолидировало церковную среду, и через год новый актовый зал и новое общежитие выстроили вместо сгоревших, отремонтировали академический храм. Выросло и сочувствие общества к Церкви. Ведь любой русский человек испытывает сочувствие к тем, у кого беда; оно преодолевает все разногласия – и политические, и социальные, и идеологические. Каждый готов помочь. Это, наверное, из тех времен самое яркое. А из серьезных общественных событий – празднование 1000-летия Крещения Руси в 1988 году.

В моей жизни постоянно присутствуют чудесные проявления Промысла Божия. Господь действует любовно и вообще осторожно и нежно. В принципе, во всем можно увидеть Промысл Божий. Конечно, когда читаешь некоторые воспоминания, книги, можно, если быть внимательным, найти прямые и явные случаи Промысла Божия.

Я лично про себя могу сказать, что почти каждый день бывает такое, я уже привык к этим проявлениям. Самое главное чудо в моей жизни – возможность служить Богу; что я, недостойный, – священник Божией милостью. Вот это само по себе проявление Промысла Божия – точное и самое главное, а все остальное как бы в тени.

На своем жизненном пути я, по милости Божией, встречал великих подвижников. Таким был отец Герман. Таким был его духовник, который стал потом духовником нашей семьи, – протоиерей Михаил Труханов. Он провел 5555 дней (шестнадцать лет) в лагерях за веру. У него нашли Библию, дали три года, а потом увеличивали срок. Он еще прожил долгую жизнь после этого, был святым при жизни, исповедником.

Для меня пример отношения к людям – это старец Иона Одесский. Он прожил длинную жизнь именно в советский период, когда было очень много неприятностей, страданий, гонений, репрессий, и, конечно, люди его окружали разные. И вот он, когда прощался с паствой, сказал такую фразу: «Я благодарю Бога, что за всю свою жизнь не встретил ни одного плохого человека».

Удивительно! Он не мог не встретить плохого человека с обыденной точки зрения. Столько было бед, столько было злости. Как так? А он их не видел просто. Для меня это образец, как можно прожить и не видеть плохого в людях.

Самое главное в воспитании детей – доброта воспитателей и строгая свобода. Свобода не в выборе добра и зла, а свобода в выборе добра и еще большего добра. Необходимо дать ребенку понять, что он не имеет права выбирать между добром и злом. Никакая мама не скажет ребенку: «Ну, ты свободен: бери иголку в руки, иди на улицу, бегай между машинами. Ты же хочешь?! Ты свободен!» Это абсурд. Так же и в духовной жизни. Нельзя давать детям, пока они слушаются, возможность выбирать между добром и злом. Мы знаем, к чему привел этот трагический опыт у Адама с Евой. Поэтому выбирать можно только между добром большим и добром еще большим.

Ну, и строгая любовь. Не сюсюкание и не потакание страстям, а любовь к душе, которая отсекает страсть. Сегодня, в день праздника Обрезания Господня, обратил внимание на слова кондака, что Господь обрезывает прегрешения наши. А обрезание, бывает, причиняет боль, но зато в этом есть любовь, потому что, если человеку с гангреной не делать операцию, боясь причинить боль, он просто умрет. Во время операции, может, и будет больно, но человек останется жить. Вот такое отношение к воспитанию детей должно быть.

Иногда спрашивают меня как духовного наставника: что самое главное во взаимоотношениях между людьми? И я обычно отвечаю так: уважение чужой свободы. Уважение свободы другого. Как нас Бог уважает: мы свободны, Он нам не мешает, ничего не навязывает и только в силу Своих возможностей (конечно, Он может все) ограничивает нашу свободу, когда она переходит рубеж между добром и злом.

Также и с людьми: не ограничивать, давать понять, что каждый человек свободен. Иногда люди верующие, бабушки или дедушки, начинают сетовать: «Мои дети в Бога не веруют». И еще такая фраза пролетает: «Не могу затащить внука в церковь». Ну, это полный нонсенс, конечно. Тащить никого никуда не нужно. Надо понять, что Бог нас любит, ведь нас, с нашими грехами, привел когда-то к Себе. Так же и их приведет, если они не будут слишком упираться. Просто нужно помолиться и успокоить свою душу.

Протоиерей Владимир Янгичер

Иногда спрашивают, как относиться к тому негативному, что мы встречаем в Церкви? Да, Церковь земная – это не Церковь небесная, в ней есть много того, что надо преодолевать. Главное – не делать из этого трагедию, потому что мы живем под всевидящим оком Божиим. Если Господь это попускает на данное время, значит это все исправимо, это все пройдет, как проходило раньше.

Оглядываясь назад, понимаем, сколько было негативных сторон в церковной жизни. Все они переплавлялись, исчезали, а Церковь и сейчас живет. То есть Церковь неуничтожима. Грязь не может закрыть или испачкать ее. Потому что на самом деле грязное – это не Церковь, а околоцерковное движение. Церковь свята и непорочна.

Говорят: «А вот у вас в Церкви…» – а это у нас не в Церкви творится, это около Церкви возня происходит. Люди, которые делают грех, по нашему пониманию, выпадают из Церкви. Почему мы, когда молитву на исповеди читаем, просим: «Господи, примири и присоедини нас снова к святой Твоей Церкви»? Потому что мы, грешники, из нее выпадаем. И слава Богу, у нас есть куда возвращаться. Церковь свята и непорочна.

Из опыта прожитых лет я вынес главное: радость, ощущение вечного бытия с Богом, предвкушение этой радости. И ощущение, что наш мир очень радостный, созданный Богом для радости, что мы живем в светлом мире Божием. Боязнь и опаска потерять эти радость и свет, желание помочь другим их найти.

Из опыта прожитых лет вынес я веру в Промысл Божий

Рассказывает митрополит (на покое) Астраханский и Камызякский Иона (Карпухин)

Родился я 13 июня 1941 года в православной семье, тогда еще в селе Алтуфьево, – сейчас это район Москвы. Был четвертым ребенком в семье. Через девять дней началась Великая Отечественная война, и отца взяли на фронт. Мама за него особенно горячо молилась, и, возможно, по ее молитвам он вернулся с фронта в 1945 году живым и здоровым.

Жили мы в селе скромно, но очень дружно. Выживали в основном за счет подсобного хозяйства. Было тяжело, но люди держались вместе, и это чувствовалось. В 1948 году я пошел в первый класс алтуфьевской школы. Учился хорошо. В храм ходил с раннего детства. На первой пасхальной службе был в шесть лет, до сих пор ее помню. С этого же возраста и до поступления в семинарию помогал священнику в алтаре.

Мы часто ходили пешком из моего села Алтуфьево в Троице-Сергиеву лавру. Шли и стар и млад. Меня лавра особенно впечатлила. Там я и прожил потом тридцать два года.