Текст книги "Кровь неделимая"
Автор книги: Ольга Шульга-Страшная
Жанр: Исторические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 8
В то утро Василиса Андреевна проснулась рано. Она проснулась от собственного крика, который застрял у нее в горле и долго не давал отдышаться.
– Ты что, старая, заболела? – Захар Михайлович повернул к жене заспанное лицо.
– Спи, Захар, спи, это так – морок у меня, заслонку, видать, закрыла рано. Пойду водицы хлебну.
Василиса Андреевна прошла в сени, зачерпнула ковш воды, принесенной вчера вечером из родника. Вода из него почему-то долго оставалась студеной и сейчас памятно скользнула по зубам зимним холодом. Василиса Андреевна постояла босиком на прохладном полу сеней, потом подошла к небольшому низкому окну. Голубоватый зимний рассвет уже скользил по высоким сугробам, расцвечивая их холодными синими искрами. И этот леденящий рассвет, и этот снег, и сон, четким воспоминанием скользнувший ночью в ее сознании, напомнили ей события, которые хотелось забыть за-ради спокойной жизни и, в то же время, забыть было совестно. Да и как забыть то, что снилось так часто, что иногда казалось ей настоящей жизнью. А то, что происходило днем, было лишь зыбким сном?
«Совсем ты, старая, с ума спятила, – думала Василиса Матвеевна, – в зеркало-то посмотри – тебе уж ко встрече с Господом готовиться надо, а ты все видишь себя молодой да красивой!».
Она подошла к старому тусклому зеркалу, за ненадобностью приспособленному в углу, возле новой раковины. Сквозь мелкую сетку трещин она вдруг увидела не свое постаревшее лицо, а лицо человека, и спасшего ее жизнь, и надломившего ее. Его взгляд скользнул по лицу Василисы Матвеевны и растаял, и зеркало уже ничего не отражало, потому что в сенях на самом деле было еще темно, и рассмотреть собственное отражение в таком сумраке было невозможно.
«Мороки, – устало вздохнула Василиса Матвеевна, – и как это я с ума не сдвинулась за столько-то лет». Она понимала, что чувство вины, пластавшее ее дух который уже десяток лет, не отпустит ее до конца. «Может и вправду, надо было лечь рядом с ним в могилу, что б не мучиться самой и не мучить Захара, – привычно и в который раз рассуждала она.
Она никак не могла простить себе тот давний грех, молила тысячу раз о прощении Бога, и Он, наверное, давно простил ее. И грех это было, не прощать себя, если Всевышний простил, она знала это и все-таки мучила себя и мучила. Она понимала, что ее мучениям на самом деле есть другая причина, другая вина – отступничество, но это было страшнее смерти и она заслонялась от него картиной казни, вновь и вновь вслушиваясь в автоматную очередь, как будто пытаясь собственной грудью поймать те пули.
Она помнила, как офицер СМЕРШа небрежно махнул рукой, и сухая автоматная очередь отдалась в ее ушах негромким звуком. Как будто кто-то из ребят созорничал и надломил над ее ухом сухую ветку. И три далекие от нее фигурки, четко обозначенные на снегу, вдруг согнулись, как будто этот треск дал им команду наклониться вместе, в одну секунду. И они послушно согнулись, как будто кланяясь и ей, и капитану с красными новенькими погончиками, и двум пожилым солдатам, экономно расстрелявшими троих приговоренных. Полицаи упали некрасиво, как-то набок. Наверное, эта неловкость случилась из-за того, что у них были связаны сзади руки. А тоненькая фигурка немецкого солдата упала навзничь, на спину, и руки его успели беспомощно взмахнуть, как будто надеясь еще надеть зачем-то снятые перед казнью очки, и улеглись ровненько так…, как будто он и мертвый стеснялся своего нелепо высокого роста и узеньких плеч. Его и связывать-то не стали перед расстрелом, столь очевидна была его неспособность к сопротивлению или даже резким движениям.
«Как только рука на такого поднялась, – отрешенно подумала в ту минуту Василиса, – «как-как», ты же знаешь – как!». Она как будто сердилась на себя и все время старалась не смотреть в сторону расстрелянных. Но взгляд ее то и дело цеплялся то за длинную вытянутую фигуру немца, то за скрюченные тела русских. Немец лежал между русскими как на листе белой бумаги между двумя кавычками. Как будто смерть его была ненастоящей, понарошку. Но не успевшие закрыться глаза уже не моргали, и даже издали было видно, что редкие снежинки, изредка падавшие на них, ни разу не заставили рыжие ресницы вздрогнуть и сморгнуть их. Но они еще таяли. Ведь он был еще такой теплый, такой почти живой еще. И такой уже мертвый…
Василиса все стояла и стояла. И только слова усталого, но довольного собой капитана принудили ее очнуться от спасительного непонимания и отрешенности.
– Ну что, девка, вот и расквитались за тебя! Живи теперь….
Он уселся в трофейную, почти новенькую еще немецкую машину, его автоматчики сели сзади, и машина, рыкнув в непривыкших еще к ней руках, умчалась дальше на запад. Искать, находить, пытать, защищать….
– Живи…, – прошептала Василиса, – зачем мне теперь жить? И как? Как людям в глаза смотреть?
«Повешусь», – вдруг спокойно решила она.
Василиса не понимала, как зашла в дом, как сняла с крюка за печкой все мешочки с сушеными травами и разным тряпьем, как неумело связала несколько тонких завязок от старых мешков, скрутила их в петлю и, не задумываясь ни на минуту, нырнула в неровно завязанный круг. Тело ее повисло, петля на секунду прервала дыхание, но в тот же миг веревка с треском оборвалась, и Василиса больно растянулась на полу. Обида и злость за собственное неумение умереть заставили ее расплакаться. Слезы хлынули, и она долго сидела на холодном полу в нетопленной с утра избе и все плакала и плакала, пока наконец одна мысль не заставила ее отвлечься.
– И то правда, – почти спокойно сказала сама себе Василиса.
Она поднялась, накинула на плечи тяжелую шаль и вышла из дома.
На улице уже никого не было, все разошлись, оставив на снегу запорошенные тела расстрелянных. Василиса на миг замерла, потом взгляд ее оторвался от покойников, и она решительно направилась к дому Митьки.
– Это ты чево? Это ты куда? – Митька стоял на пороге избы.
– А вот чево! – Василиса что было силы размахнулась и так ударила в скулу хлипкого Митьки, что он ввалился в дом и растянулся на полу. От удара головой о дверь в глазах его еще долго гуляли разноцветные круги, но Митька почему-то испытывал облегчение. Он сразу понял, что, если Василиса его ударила, то убивать уже точно не будет. Хотя с нее станется. Митька сел, утер кровь с подбородка, поднял на Василису взгляд и догадливо произнес:
– Я это… я похороню.
– Похоронишь. Обоих – по-над берегом. Под березой. И Рыжика. И солдатика перенесешь, – с придыханием перечисляла Василиса.
– Дак он же – невиновный! Чё ж его с ентим?
– Невиновный. И тот – невиновный. Не тебе судить.
– И не тебе, – вдруг осмел
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?