Книга: Вальс с чудовищем - Ольга Славникова

Возможно, автор в пору написания романа переживала состояние тяжёлой, мрачной депрессии, создав эту галерею друзей мамлеевских "шатунов", но более неприятного, без искры юмора и иронии, взгляда на человечество мне встречать не приходилось. Это не тот случай, когда мрачный взгляд автора сочетается с фонтанирующим интеллектом (как у Набокова или Эльфриды Елинек), - здесь – поверхностная констатация угрюмого, уродливого авторского восприятия всех, обильно сдобренная образными оскорбительными для персонажей эпитетами (осьминог, совёнок...). Если у Набокова – аристократичная интеллегентная холодность, у Елинек – энергичный, ядовитый сарказм, здесь – жуть местячкового недоброжелательства без намёка на гротеск и иронию. Даже успешных, креативных героев, как директор фирмы и его творческий заместитель, автор не обходит недобрым вниманием и не забывает унизить - способов бесконечное множество. Впервые обидно за всех этих героев-представителей рода человеческого, а не за автора: надо уметь так принизить всех без разбора! Замечательно, что самым значительным, убийственным "ничем" выглядит центральный персонаж – Антонов – на стороне которого, казалось вначале сосредотачивался авторский интерес и симпатия.

Мощный финал: герой, почувствовавший вкус и обретший свободу – не от сопутствующих жизни и душе женщин (хоть и уставший от них), а от себя прежнего – зачарованного, стремящийся вон из романа, из прежней судьбы, от внимания автора и читателя, переплетённый с нарастающим к концу (и без того не молчаливым) авторским "я", заставляет иначе переоценить всё прожитое героями, всю прежнюю сонную заторможенность их и повествования, принять все авторские "несправедливости", пропустив их через собственный опыт и вынести уроки (вместе с главным героем ) и для себя.

Уже заканчивая чтение, увидела дату написания 1997, которая многое проясняет. Конечно, можно предположить, что автору нелегко дались девяностые, что и отразилось на мрачном видении ею всех и вся.

В сборник входят такие же унылые, насыщенные безнадёгой рассказы-памятники ущедшей эпохе девяностых. "БАСИЛЕВС" "КОНЕЦ МОНПЛЕЗИРА" "МЫШЬ" Последний сиюминутно показался мне наиболее оригинальным из-за общего однотипного фона и настроения всех прочих сюжетов сборника.

Предмет этой книги – драма особого рода, которую я давно назвала для себя: вальс с чудовищем. Объятие чудовища смертельно, защититься от него невозможно. Единственный способ оставаться в живых – танцевать, вальсировать, увлекать партнера за собой на новые и новые круги. Хватка чудовища компенсируется движением. Бесконечно наступая, оно не может как следует выпустить когти, не может подмять. Чудовище, о котором речь, – вовсе не инопланетный монстр и не медведь гризли, а самый близкий моим героям человек

Уфф, отвальсировала. Отмучилась. "Один в зеркале", роман Честно говоря, это вязкое, в словесную завитушечку, повествование вызвало у меня головную боль. Зачем это? О чём это? Слова ради слов? Это, конечно, нужно уметь - так лихо писать, но читать это литературное недержание было очень трудно и почти физически неприятно.

Он – Антонов - талантливый, но непризнанный и вялый математик, которому не суждено сделать открытия века (открытие века сделает благоденствующий у океана и пальмы американец). Честно говоря, следов гениальности не обнаружила, а обнаружила: мягкотелость, неспособность к действию, душевную аморфность, вялость, никчёмность, нерешительность и постоянные спазматические попытки понять «а где я нахожусь? Ээ? Какой год?»

Она – тупая как пробка, бесчувственная, как сапог, несуразная, некрасивая, и даже слегка придурковатая, но житейски вёрткая Вика, его жена. Он её мучительно любит(за чтооооо??????), она его – мучительно нет. Вика, кажется, не любит никого вообще, кроме замусоленного и давно погибшего Павлика с затрёпанного фото. Однако всё это не мешает ей неплохо устроиться в жизни (сто страниц нытья об ускользающей эпохе, которой не нужны математики, а нужны менеджеры), а также завести выгодного любовника (двести страниц описаний отвратительной внешности и повадок любовника).

"Я полагаю, что клише «роковая женщина» давно устарело. Неинтересно писать про гламурную красотку, укладывающую мужчин штабелями", - пишет Славникова, и потому не льстит главной героине – «лицо, которое из-за слоя косметики походило на розовым паштетом намазанный батон» Или ещё лучше – «Вика в такие дни горбилась и дурнела, одевалась в растянутые майки и полусгнившие свитера, кривой пробор в немытых волосах белел, словно засыпанный хлоркой; казалось, она если и способна чувствовать боль от мелких, копошливых самоистязаний, то только в виде какой-то кислятины – а другие и вовсе не могли ожидать от нее никакого сочувствия. »

На этом всё. Честное слово. Они будут вальсировать в вязком словесном, мм, вареве бесконечно – даже после смерти.

Наглость автора доходит до предела: многочисленны и занудны авторские врезки-размышления о сути романа и персонажей, а в особо трудных местах Славникова подмигивает изнурённому читателю и прямым текстом молвит: «Потерпи, читатель, скоро уже конец!» Слабые ложноножки сюжета еле-еле просматриваются сквозь словесный шум, бесконтрольно и дико размножаются метафоры, гиперболы, аллюзии, эпитеты, аллегории, оксюмороны, парономазии, парцелляции, плеоназмы, пролепсисы, ретардации, дистинкции, инверсии, аттракции, амплификации, антитетоны, экзергазии, катахрезы, намёки и сравнения, от которых у меня, обычного провинциального интеллигента, просто волосы дыбом. Чего стоит моё любимое "Настороженное бритое лицо «бывшего» отца, с перехватцами морщин и выпяченным подбородком, без малейшего налета православной святости, напоминало Антонову поставленный на цыпочки старый ботинок" Или вот, описание любовника Вики-прототипа: "Симпатичный урод с розовым, как фарш, морщинистым лицом и с локонами Леля на большой бесформенной голове"

Пример обычного, и даже не слишком сложного предложения, то вот:

Сырая набухшая форточка с ветхими стеклами тянула в себя неохотно расплетавшийся сигаретный дым, Антонов тянул саднящим, словно разбитым носом жесткий, с запахом мороженой крови, холод полуночи, глубокого безлюдья: мерещилось, будто он сейчас дышал единым тесным воздухом с чем-то близко подступившим, почти показавшим из темноты нечеловечески странное лицо. Гармоничная эволюция многомерных сущностей, поколения множеств, описанные в нескольких упростившихся, путем взаимного поглощения, формулах, симметрия бесконечно малого и бесконечно большого относительно любой клопиной точки на мокрой от перекипевшего чайника кухне, – все это было полно для Антонова самых заманчивых свойств

Ещё раз уфф. Решила прочесть, что умные люди написали и ощутили, ведь Русский Букер, ну. Естественно, всё сразу встало на свои места. необычное для нашей нынешней прозы сочетание тончайшего психологизма и безудержной живописности с умным, аналитической складки, математически отшлифованным умом и ещё Сама Ольга Славникова в одной из ее рецензий истолковала суть происходящего в романе: “дурная наоборотность зазеркалья, порочная симметрия... относительно некой непроходимой границы”

Но! В книге, кроме препротивнейшего романа "Один в зеркале", еще несколько неплохих рассказов, которые меня слегка примирили с современной отечественной серьёзной литературой в лице Славниковой. "Басилевс", "Конец монплезира", "Мышь" хороши именно тем, что они - всего лишь рассказы. Да, это тоже многословные пустоцветы с одними и теми же героями - слабовольными мужчинками с ранней лысиной и женщинами-манипуляторшами, но захлебнуться не успеваешь - уже конец.