Текст книги "Леди не по зубам"

– Стоять всем, суки, взорву всех на хрен!! – проорала Беда, влетая ногами вперёд в окно автобуса.

– Элка, ложись, – простонал я, обдумывая, как бы перепрыгнуть с Лаптевой на Беду, чтобы и её закрыть своим телом.

Урод в шапочке пальнул ещё раз. Крякнула лобовуха, пуля пробила стекло, оставив маленькую, невинную дырочку в центре. У Беды хватило здравого смысла пригнуться и спрятаться за сиденье.

– Взорву всех, суки, – без прежнего пафоса повторила она.

На минуту всё стихло, если не считать рёва «Рамштайна», собачьего лая и стрёкота мотоцикла. Я поднял голову. Угонщика в салоне не было. Он воспользовался кнопкой аварийного выхода и выскочил через заднюю дверь.

– Глеб Сергеич, вы ногу мне отлежали, – сдавленным голосом сообщила Лаптева.

– Ушёл! – простонала Элка и ринулась в открытую заднюю дверь. Невежливо наступив на Лаптеву, я вскочил и побежал за ней.

– Стой! – заорал я Беде. – Стой, этот придурок вооружён!

– Глеб Сергеич, вы мне руку оттоптали, – жужжала Викторина сзади.

В свете автобусных фар я увидел, как парень в чёрной шапочке зигзагами несётся к лесу, темневшему вдалеке. За ним, словно опытная борзая, бежала Элка, её с лаем нагонял Рон.

– Фу! – заорал я. Собака в отличие от Элки послушно остановилась.

В два прыжка я нагнал Беду и повалил на землю. Лежать на Элке, прикрывая её от пуль, было гораздо приятнее, чем на развратнице Лаптевой.

– Ты лучше пиши, – проворчал я ей в ухо, – а под пулями будут бегать специально обученные люди.

– И где они?!

– Кто?

– Эти специально обученные люди! Сидят в специально отведённых кабинетах?! А бандиты тем временем стреляют в ни в чём не повинных людей?!

Я заткнул её болтливый рот поцелуем, потому что слушать этот бред не было сил.

И тут опять грохнул выстрел. Потом второй, тритий, причём не со стороны леса, а со стороны, где сгрудились автобус, «Вранглер» и мотоцикл.

– Промазал, ёпть! – разочарованно сообщил голос Обморока. – Это потому что я по ногам стрелял, а он ногами сучит, как последний гадёныш! – Математик стоял на одном колене и как заправский боец с двух рук палил по беглецу, как будто не спал мертвецки пьяный пятнадцать минут назад мордой в тарелке.

– Прекратите стрелять! – заорал я, вскочив на ноги. – Вы… вы с ума сошли, Герман Львович! Откуда у вас оружие?! Как вы тут очутились?!

– Ушёл, гад! – поднимаясь на ноги, сказал Герман. – Я, Глеб Сергеич, у пацанов мотоцикл позаимствовал и за вами рванул. Ведь мало ли что… Вы меня не ругайте, потому что ситуация была хуже некуда. Я, кстати, и с джипом договорился, ребята не в претензии, что вы на нём уехали.

Он не ответил на главный вопрос – откуда у него пистолет, но я почувствовал, что сил у меня больше нет ни на допрос математика, ни на новые открытия. Главное, что все живы.

– Слава богу, все живы, – пробормотал я и пошёл к автобусу. – Кстати, где Ганс?

– В автобусе под кроватью, – напомнила Викторина.

– Как бы там нашего Гаспаряна шальной пулей не зацепило, – сказала Элка. – Они, шальные пули, очень любят тех, кто прячется под кроватью… Эй, Ганс! Выходи, шалун! Опасность уже миновала!

Мы ввалились в салон, тесня и опережая друг друга. Судьба Ганса тревожила всех.

– Ганс! Вылезай, подлый трус! – позвал Герман.

На полу что-то зашуршало, и сдавленный голос ответил:

– Я… не могу.

– Почему? – Элка нагнулась и заглянула под кровать.

– Кажется… я застрял.

– Где застрял-то? Там расстояние полметра от пола!

– Я и сам не могу понять. Я тут ел, ел и… застрял.

– Что ты там ел, горе армянского народа? – Элка встала на четвереньки, и включила фонарик в мобильнике, чтобы рассмотреть, в чём проблема.

– Сухофрукты! Я когда нервничаю, всегда ем.

– И сильно ты нервничал? – ехидно спросила Элка.

– Стряляли, – неопределённо ответил Ганс. – А мне погибать никак нельзя! У меня восемь девушек, все беременны и все от меня.

Викторина громко фыркнула и отошла от кровати. Я и Герман низко нагнулись, стукнувшись лбами у пола.

Ганс лежал в глубине под кроватью, с несчастным лицом. Вернее, голова его находилась под кроватью, а тело словно заткнуло какую-то узкую нишу, о существовании которой я и не подозревал.

– Вылезай! – приказал я.

– Не могу, Глеб Сергеич! Я и правда застрял! Как Вини-Пух в дыре у Зайца.

– В норе у Кролика, – менторским тоном поправила его Викторина.

– Где ты взял сухофрукты? – спросил я.

– Да тут их целый мешок! Они в этой дырке лежали, в которой я застрял. – Ганс вытолкнул наружу большой холщовый мешок, на дне которого и правда болталась горстка сухофруктов.

– Чёрт знает что! Откуда здесь это? – Я показал мешок Герману.

– Наверное, бельгийцы стратегический запас на случай голодовки держали, а Ильич его не нашёл, когда автобус на запчасти растаскивал, – предположила Элка. – Вот жалость-то! Сколько бы его Нэлька могла компота на халяву сварить! Придётся тебе, герой, полежать там пару деньков, пока не похудеешь, – не без злорадства сказала она Гаспаряну.

– Нет! Глеб Сергеич, выдерните меня! Я в туалет хочу…

Я аккуратно взял его за голову и потянул на себя. Сначала дело показалось мне гиблым, но постепенно, с хрустом в шейных позвонках, Гаспарян начал вытягиваться из-под кровати. Уж не знаю, что он там чувствовал, но пытку Ганс перенёс молча.

– Вставай! – приказала ему Беда, когда я его вытащил.

– Не могу. Затёк я. Руки-ноги не двигаются.

– Может, тебе массажик организовать? Викторина Юрьевна, вы как, не спец по части разминания юных тел?!

– Не спец, – буркнула Викторина.

– Точно?

– Точнее некуда!

Едва миновала опасность, всё вернулось на круги своя. Нужно было срочно прерывать перепалку Беды и Лаптевой, иначе неизвестно, куда бы она зашла.

Герман понял это раньше меня.

– Да тут самый настоящий тайник! – воскликнул он, разглядывая устройство под кроватью. – Тут и дверца есть и замочек! Удивительно, как Гансу удалось его открыть, потому что он кодовый! Нет, да это самый настоящий сейф! Не удивлюсь, если несгораемый… Вы не знаете, Глеб Сергеевич, зачем в несгораемом сейфе хранить мешок сухофруктов?

– Понятия не имею. Всё, братцы, алес! Я больше не хочу знать ни о каких загадочных тайниках. Плевать мне на них! Я устал и хочу спать.

Ганс вдруг вскочил и убежал в туалет.

Герман вздохнул и что-то сунул в тайник. Наверное, пистолет.

За стенами автобуса так и гремел «Рамштайн», рёвом и грохотом сотрясая окрестности.

Затылок после удара битой сильно болел. Там даже надулась шишка, но я старался не обращать на это внимания.

Наше приключение закончилось более-менее хорошо. Парни-неформалы, сидевшие в кафе, действительно не имели к нам никаких претензий за то, что мы угнали у них «Вранглер». Тем более, что джип и мотоцикл мы вернули без повреждений. Только вот магнитофон никак не хотел выключаться и орал как оглашенный, пока мы не приехали в «Ням-ням».

– Прикольные вы чуваки и чувихи, – сказал по виду самый старший из парней и выключил музыку, нажав что-то в районе тормоза.

Я ему кивнул с заискивающей улыбкой, а Беда в качестве компенсации подарила свою книгу с автографом.

Совершенно обессиленные мы уехали на берег какой-то реки и остановились на ночлег.

Когда выяснилось, что заснуть всё равно никто не сможет, Герман развёл костёр. Небо уже светлело у горизонта. Какие-то птицы заливались в верхушках деревьев.

– Алтайские соловьи, – подняв голову к небу, мечтательно сказал Ганс.

– Натуралист, ёпть, юный, – проворчал Абросимов, подкидывая сухие ветки в огонь.

Мы расселись вокруг костра и молча смотрели на языки пламени.

– Может, всё-таки, заявить об угоне в милицию? – неуверенно спросил Ганс.

– Ага, – усмехнулась Элка, – и провести полдня в отделении, объясняя подробности. Нет уж, поедем дальше, ведь всё обошлось. Кстати, как называется эта речка?!

– Кто б знал! – пожал я плечами. – Не лезть же за картой…

– Речка Ктобзнал! – захохотала Беда и вдруг быстро разделась, оставшись в одном купальнике. – Пойду, поплаваю!

– Не вздумай! – вскочил я. – Тут сильное течение и чёрт знает какое дно!! – Но это были не те аргументы, которые могли остановить Элку, её затылок уже маячил нал водой. Она уверенно плыла против течения, всплесками нарушая тишину и покой ночного пейзажа.

– Только не заплывай далеко! – Я безнадёжно махнул рукой, потому что было бы наивно думать, что Элка меня послушается. Рон подбежал к реке, но и у него хватило здравого смысла не соваться в холодную воду.

Ганс притащил гитару и начал задумчиво перебирать струны. Викторина старалась на него не смотреть. Интересно, что толкнуло её к Гаспаряну?!

Необузданный темперамент? Лишняя рюмка водки? Любопытство?

Непонятно, что зарыто в этих «синих чулках»… Всё-таки, не зря мне нравятся люди открытые и незакомлексованные.

– А скажите-ка, Викторина Юрьевна, откуда вы взяли бейсбольную биту? – поинтересовался я.

– Нашла в грузовом отсеке. – Она умудрилась сказать это так, что я почувствовал себя виноватым в том, что какой-то урод угнал наш автобус, а Викторине пришлось шарить в салоне в поисках хоть какого-нибудь оружия.

– Странно, я не видел никакой биты, – пробормотал я. – А вы, Герман Львович, пистолет тоже в грузовом отсеке нашли?

– Нет! – вскинул голову математик. – Я, представьте себе, из дома его прихватил! У меня и разрешение имеется, могу показать! Вы, Глеб Сергеевич меня извините, но нельзя быть таким беспечным, как вы! Отправляетесь в такое дальнее путешествие и без оружия! Да на трассе бандиты орудуют на каждом шагу! В чём, вы, кстати, и убедились… – Он помешал палкой угли в костре, и пламя взмыло вверх с новой силой. Глядя на языки огня, я подумал, что нужно быть со своими подчиненными пожёстче. Что они себе позволяют? «Глеб Сергеевич, нельзя быть таким беспечным, как вы!» Тьфу! Уж если даже Обморок может мне такое сказать…

У меня зазвонил мобильный. Всё ещё погружённый в свои мысли, я машинально ответил на звонок.

– Глеб! – заорал в трубке голос Троцкого. – Не разбудил?

– Будем считать, что нет, – мрачно ответил я. Меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать с Ильичом.

– Слушай, а ты это… как себя чувствуешь?

– Нормально.

На том конце возникла короткая пауза, будто Ильич обдумывал информацию о моём самочувствии.

– Вот и отлично, – наконец сказал он. – Слушай, я тут подумал, раз ты такой принципиальный и не хочешь просить деньги у деда, то… продай ты к чёртовой матери эту гуманитарную помощь!

– В каком смысле «продай»?!

– Ну, встань, блин, на обочине и продай мешки с одеждой, одеялами и лекарством за пол-цены! И технику к чёртовой матери продай! Фиг с ними, с интернатами, переживут! А сами на эти деньги в Белокурихе пару дней отдохните! А потом потихоньку дальше езжайте уже без всяких заездов в детдома… А? Ну как?

Я молчал.

– Ну нету у меня сейчас денег для тебя! – завопил Ильич. – Не-ту! Продай мешки, будь человеком! Нэлька на дачу мебель из бамбука заказала!

– Пусть Нэлька этот бамбук тебе знаешь, куда засунет?.. – угрожающе начал я.

– Знаю! – почти радостно воскликнул Ильич. – Но ты, Сазонов, мешки по-дешёвке всё равно продай! Деревенские их с руками оторвут! У них в деревне, кроме морковки, ни хрена нет!

Я в ярости отбросил телефон в траву.

– Эй! – крикнула из воды Беда. – Никто не хочет приобщиться к природе?! Вода как парное молоко!

Викторина вдруг встала, разделась и, оставшись в одном белье, крикнула Элке:

– А слабо наперегонки на тот берег?!

– Бизя, хлебальник закрой! – заорала Элка, и я вернул на место отпавшую челюсть. Не знаю, что меня больше всего поразило: предложение Лаптевой поплавать наперегонки, её откровенно шикарная фигура, вечно задрапированная длинными юбками и нелепыми кофтами, или… её слишком дорогое бельё, насколько я мог понимать в этом.

– Давай, учительница, – согласилась с предложением Лаптевой Элка. – Только, боюсь, пороху у тебя не хватит! – Она вышла на берег и приказала мне:

– Засекай время! Сейчас все увидят легендарный, беспрецедентный заплыв двух очаровательных фей через реку Ктобзнал! На старт, внимание, марш!

Они разбежались и, поднимая брызги, вбежали в воду.

Я, конечно, забыл посмотреть на часы, да и смысла в этом не было никакого – всё равно в темноте с этого берега не было бы видно, кто первым с точностью до секунды выплывет на тот берег.

Я позволил себя опять открыть рот.

– Вика! Вика! – начал скандировать Ганс, обозначая, за кого он болеет.

– Элла! Элла! – заорал Герман Львович.

– Бе-да! Бе-да! – опомнился я.

И только Рон безмятежно дрых у костра. Ему были по фигу спортивные страсти.

Элка была отличной пловчихой, но ей пришлось туго. Лаптева рассекала упругое течение, словно катер с мощным мотором. В какой-то момент я понял, что Беда может потерпеть позорное фиаско, и с утроенной силой заорал:

– Бе-да! Бе-да!!! – Я даже начал скакать, как фанат на футболе. Если Элка не выиграет этот заплыв, более-менее мирному существованию нашего коллектива придёт конец. Впрочем, если выиграет, будет, наверное, ещё хуже…

Они приплыли на тот берег одновременно. Занимающийся рассвет позволил увидеть, как девушки вышли из воды, упали на землю и о чём-то долго переговаривались. Потом встали, разбежались и размеренно поплыли обратно, уже не наперегонки.

– Ничья вроде, – разочарованно сказал Ганс.

– И слава богу, – махнул рукой Герман. – Хуже нет, когда одна из женщин в чём-то лучше другой.

Элка и Викторина вышли на берег мокрые, запыхавшиеся и довольные.

– Лаптева у нас, оказывается, мастер спорта по плаванью, – гордо сообщила Беда. – Нет, представляете, она мастер, а я любитель! А пришли одновременно!

– В последние годы я почти не тренировалась, – скромно сказала Викторина, подходя к костру, чтобы обсохнуть. Ганс сбегал в автобус и притащил полотенце. По тому, как он смотрел на Викторину, я понял, что есть опасность новых страстей.

«Поскорее бы уж добрать до монгольской границы», – тоскливо подумалось мне.

– А я, Элла, пожалуй, прочитаю ваш детектив! – улыбнулась Викторина. – Человек, который хорошо плавает, не может плохо писать!

Все засмеялись и уселись петь у костра. Элка, которая это дело терпеть не могла, отчего-то тоже поддержала гитарное сообщество и с кислой миной начала подпевать «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Кажется, в коллективе назревало единодушие.

Я тихо ретировался. В автобусе было невыносимо душно, я открыл все окна, лёг на кровать и провалился в сон.

Мне приснился восточный базар.

Я сидел по-турецки, а вокруг меня лежали мешки с гуманитарной помощью.

– А ну подходи, налетай! – кричал я. – Лучшая в мире гуманитарная помощь! Одеяла, трусы, наволочки, витамины, консервы! Возьму недорого, три рубля за мешок!

– Пять! – вдруг строго скомандовал голос Троцкого откуда-то сверху. – Пять рублей за мешок, а то Нэлька бамбук на сандал[6]6
  Сандал – ценная порода древесины (сандаловое дерево)


[Закрыть] поменяет!

Беда

Это неправда, что я всегда беру сюжеты из головы.

Дело в том, что по профессии я журналист, а у всех журналистов есть привычка на уровне рефлекса – писать о том, что видишь и слышишь.

Да, почти все мои сюжеты… из жизни.

Но упорство, с которым все задают вопросы: «Откуда вы берёте свои сюжеты?» и «Каковы ваши творческие планы?» меня удивляет.

Неужели все люди так стандартно, одинаково мыслят?

От этого вывода хочется застрелиться.

Нестандартно мыслить – это дар божий. Есть, правда, опасность прослыть идиотом. И оттого я все свои нестандартные мысли стараюсь держать при себе. И уж тем более, не излагать их в своих детективах.

Люди так уж устроены, что чтобы добиться у них успеха, нужно быть простой и понятной.

Хочу ли я добиться успеха?

Да, я хочу успеха, славы и денег. Особенно денег, потому что деньги – это свобода. А деньги, заработанные собственным трудом – это трижды свобода, потому что ты никому ничего не должен.

Пока мне платят мало. Но я верю, что тиражи вырастут, а гонорары взлетят до небес. И тогда… я стану богатой, успешной, знаменитой и бесконечно счастливой.

Впрочем, счастье у меня уже есть. У него два метра роста, внимательные глаза и бесконечное желание меня понять, какие бы фортеля я не выкидывала и какие бы нестандартные мысли не озвучивала. Такое счастье ни за какие деньги не купишь. Но иногда мне кажется, что… это тоже очень банально, стандартно и неперспективно – иметь такое счастье. Иногда мне кажется, что своим счастливым браком я потакаю общепринятым правилам и ненавистному стандартному мышлению. И тогда…

Тогда мне хочется ущипнуть своё счастье, слегка взбаламутить его, добавить туда соли, перца, а то и дёгтя.

Потому что больше всего на свете я не люблю штампы.

Потому что больше всего на свете я ненавижу, когда мне задают вопрос «Откуда вы берёте свои сюжеты?»

Если бы мне нужно было спросить о чём-то интересного человека, я задала бы вопрос:

– А какой величины пузырь из жвачки вы смогли бы надуть?!

Ответ на этот вопрос, мне кажется, может многое рассказать о человеке.

Барнаул встретил нас жарой и пробками на дорогах.

До аэропорта мы добирались два с половиной часа.

Герман беспрестанно пил воду и утирал пот со лба огромным несвежим платком. Ганс разделся до пояса и напевал под нос заунывную армянскую песню. Викторина вдруг вздумала ныть, что хочет мороженого.

Тяжелее всего было Рокки – у него была длинная шерсть и полная невозможность высказаться насчёт духоты и длинной дороги.

Бизя молча маневрировал в потоке машин, с беспокойством поглядывая на часы. Самолёт, на котором прилетал Елизар Мальцев, должен был приземлиться через тридцать минут.

Мы успели впритык. Рейс оказался чартерным, самолёт – грузовым. Какой-то дядька в форме работника аэропорта любезно пригласил нас с Бизоном выйти на лётное поле. В полном недоумении, мы смотрели, как опускается нижняя часть флюзеляжа, и по образовавшемуся трапу медленно съезжает чёрный «Гелендваген».

За рулём сидел сам Сазон Сазонович Сазонов, а вовсе не Мальцев. Вид у него был усталый и слегка отрешённый. На шее поблескивал золотой крест с неприлично большим бриллиантом. Окна в машине были настежь открыты, дед не признавал кондиционеров.

– Здорово, сынку, – сказал Сазон, задумчиво поправляя в ухе слуховой аппарат и оглядываясь вокруг, – никак это и есть планета Барнаул? Жарко, как в Ницце. Ты уверен, что это Алтайский край?

«Сынку» покраснел, побледнел и тихо произнёс что-то заканчивающееся на мягкий знак.

– Ась?! Говори громче, у меня в полёте уши закладывает!

– Какого чёрта ты припёрся сюда?! – заорал Глеб. – Какого?!

– Сынку, – грустно вздохнул Сазон, – мне всё надоело. Дом, семья и работа. В особенности работа. Когда деньги делают деньги, это утомительно и однообразно. Скажи, сынку, может, у тебя тут есть пара тройка патовых ситуаций, на которых можно размять кости и передёрнуть затвор?

Я засмеялась.

Бизя икнул и закашлялся.

– Привет, Сазон! – Я просунула голову в открытое окно и поцеловала Сазона в щёку. – А Мальцев-то где? Неужели без оруженосца прибыл?

– Мальцев! – заорал дед. – Ты там телишься, или ворон ловишь?!

По трапу, блестя фиолетовыми боками, торжественно съехала вниз шикарная «аудюха» R8. Я глазам своим не поверила. По-моему, эти машины едва появились в Европе.

У Бизи глаза округлились, и он снова закашлялся, как старый астматик.

На плече у Мальцева сидела мартышка. Она трепала его жёлтый шейный платок и ласково поглаживала седую роскошную шевелюру.

Эту обезьяну нам с Бизоном подарили на свадьбу друзья. Свадьба проходила на родине Бизи – в жарком климате у моря, поэтому у меня о ней остались самые хорошие воспоминания. Но вот с «подарком» вышел облом. Мартышка не любила Бизона. Бизон не любил мартышку.

Звали её Яна, и она обладала всеми мерзкими качествами, которыми и должна обладать обезьяна – невоспитанностью, дерзостью, хитростью, агрессивностью, прожорливостью, вороватостью… Список можно продолжать до бесконечности.

Яна била всё, что билось, рвала даже то, что порвать было невозможно, разматывала рулоны туалетной бумаги, рассыпала по квартире специи и крупы, писала в раковину на кухне, пачкала зубной пастой все зеркала в доме, любила раскачиваться на люстре и бросать в прохожих из форточки яйца. А главное – она воровала деньги и украшения, причём не только у членов семьи, но и у соседей, к которым легко проникала через балкон. Конечно, мы всё возвращали и извинялись, но любви соседей к нам это не прибавляло. В общем, жизнь после свадьбы стала насыщенной и нескучной, и что самое страшное – летний отпуск заканчивался, предстояло везти Яну с собой в Сибирск. Это пугало даже меня. Масла в огонь подливали друзья, которые стали шутить: «Какой шустрый у вас ребёночек! Вылитый папа!»

Бизя не выдержал и отнёс обезьяну в зоопарк. Через день Яна оттуда сбежала и явилась к нам через форточку, несмотря на то, что жили на мы у Сазона, на восьмом этаже. Увидев мартышку, Бизон побледнел, схватил табуретку и, размахнувшись, мрачно сказал, что сейчас убьёт эту тварь.

И тут произошло чудо.

Мальцев остановил Бизона молчаливым жестом и пообещал… поговорить с обезьяной. Елизар взял мартышку за лапу и увёл в свою комнату. Их не было два часа. Когда дверь открылась, Яна сидела у него на плече и нежно прижималась мордой к его лицу. Больше она не безобразничала. Впрочем, это было и невозможно, потому что она не слезала с Мальцева. Она с ним спала, ела, мылась и даже ходила в туалет. Все вздохнули с облегчением. Даже Сазон признал укротительские способности Елизара.

– Циркач ты, цуцик, однако! – одобрительно сказал дед Мальцеву и дёрнул мартышку за хвост, на что та никак не отреагировала.

Конечно, ни в какой Сибирск мы обезьяну не потащили. Это было бы кощунственно. Такая любовь случается раз в тысячелетие. Какие там Ромео с Джульеттой!

Мартышка восседала у Мальцева на плече и с лиричным выражением на морде искала в его седой шевелюре блох… ну, или что там по её обезьяньему разумению должно водиться в человеческой шевелюре. Елизар ничего не имел против её постоянного присутствия на своём плече. Напротив, он носил обезьяну с непринуждённостью и достоинством, словно это был цветок в петлице. Они слились воедино – Мальцев и эта мартышка, представляя собой единую, логически завершённую композицию. Мне даже казалось странным, что бывший поэт не написал в честь новой подруги какой-нибудь стихотворный памфлет. Впрочем, может, и написал, но мы об этом не знаем…

– Прикатили, бля, – открывая окно своей навороченной тачки, сказал Елизар. – Это какой город? Самара?

– Ага, Воркута, бля! – заорал из «Гелендвагена» дед. – Ту что, не помнишь, куда летел?! Барнаул это, цуцик! Бар-на-ул! Родина барнаульцев и барнаулок! Сынку, а ты почему молчишь? Почему не радуешься моему приезду?!

– М-м-м, – со страдальческим лицом сказал Бизя.

– Доча, ты что, его на язык кастрировала? Чтобы не доставал?! А ну-к, садитесь все ко мне в машину, счас поедем удивлять барнаульцев и барнаулок! Взвод, по коням!

Я села сзади, Глеб рядом с дедом. Какой-то дядька на автокаре поехал впереди нас, показывая выезд из аэропорта. Сазон пальцем лениво крутил руль. Мальцев дисциплинированно ехал за нами, повторяя все наши маневры.

– Ну, здорово, дед! Рад видеть тебя, – вдруг сказал Бизя и похлопал Сазона по плечу.

– Ай да, сынку, – захохотал дед, – ну и реактивный же ты! Тебе б с такой реакцией на воротах стоять – все шайбы твои!

– А какого чёрта ты прилетел?! – заорал Бизя. – Я у тебя что просил? Деньги! А ты… сам на машине припёрся, да ещё дедулина своего притащил с обезьяной! Я что с вами делать буду?! Куда девать?! У меня и так неприятности, а тут ещё вы… с мартышкой. – Он безнадёжно махнул рукой, давая понять, что ситуацию уже не исправить и придётся принимать её такой, какова она есть.

– Сынку! Я похож на того мудака, которого нужно куда-то девать?! Да я тихонечко потащусь за тобой по Алтаю, изредка постреливая по куропаткам! Ты меня не увидишь и не услышишь! Мартышку зажарим, цуцику найдём нормальную алтайскую девку и оставим в Укоке[7]7
  Укок – плоскогорье на Юге Алтая.


[Закрыть] поправлять гнилой генофонд! Сынку, я сам себя прокормлю, пропою и обстираю! Говорю же тебе, задолбало всё – дом, работа, семья! В особенности семья. Впечатлений хочу! Новых! Свежих! Ярких! А там, где ты – всегда круговорот интересных событий. Возьми меня в свою экспедицию! Можно главным по хозяйственной части. А можно и не по хозяйственной. Я руководить люблю, но в остальном ты меня не заметишь. Возьми!

Бизя молчал.

– Возьми! А то начну военные действия против Камбоджи, Монголии и Лаоса…

Бизя хрюкнул, прикрыв рот рукой.

– Возьми, сынку, а то в санаторий здешний какой-нибудь ломанусь. Тебе охота потом иметь кучу алтайских родственников?

Бизя не выдержал и заржал.

– Чёрт с тобой, оставайся! Заодно обратно в Сибирск всех потом увезешь, чтобы не мыкаться по автобусам и электричкам. Только без выкрутасов! Мы не успели доехать до автостоянки, а ты уже подрезал кучу машин, проехал на красный свет, а теперь шарашишь по тротуару…

– Пошли все на хер, я Шумахер, – пробормотал дед и поддал газу.

День решили перекантоваться в гостинице.

Жара стояла невыносимая, поэтому все единодушно проголосовали за то, чтобы двинуться в путь ночью. С деньгами проблем больше не было. Сазон скупил целый этаж. Гостиница оказалась частная, маленькая и очень уютная.

– Элка, – восторженно сказал Бизя, когда мы оказались с ним в номере. – Наконец-то мы одни, наконец-то мы вместе, наконец-то у нас есть душ и кровать!

Он набросился на меня с вдохновением рыцаря и похотью молодого животного. Мне стало смешно, но я не стала сопротивляться. В конце концов, мы, действительно, наконец-то одни и здесь, действительно, есть душ и кровать. Едва мы успели раздеться, в коридоре раздался вопль Сазона:

– Рота, подъём! Команде обедать!

Дверь распахнулась от неслабого пинка.

Бизя выпустил меня из объятий и стыдливо напялил рубашку, словно ему было тринадцать лет и его впервые застукали с девушкой.

Дед не обратил на пикантность ситуации никакого внимания.

– Доча, одевайся! – приказал он. – Я пожрать организовал! Поросёночек, блины, сёмга, икорка! Спускайтесь в ресторан на первый этаж!

Мы с Бизей молча оделись и поплелись в ресторан. Столы оказались составлены в длинный ряд, словно для банкета. За ними уже сидели Герман, Ганс, Викторина и Елизар с мартышкой. Лица у всех были вдохновлённые, и это было понятно, потому что столы ломились от деликатесов.

– Спонсор, виват!! – зачем-то выкрикнул Герман при появлении деда и пальнул в потолок шампанским.

– Мы больше не пьём, – сухо сказал Бизон, усаживаясь за стол, подальше от Мальцева с обезьяной.

– А за знакомство?! – хором спросили все.

– Сынку, ты просто сатрап какой-то. Какой обед без рюмашки? Никакого слюноотделения! Правда, народ?!

– Правда!! – заорал народ как-то уж чересчур единодушно.

Правда, шампанским и ограничились. Коньяк и водку Бизон приказал унести, с пафосом заявив, что спиртное и педагогика несовместимы. Дед хмыкнул, но возражать не стал, признавая тем самым главенство Бизона. Все начали есть, тем более, что закуску, горячее и десерт принесли почему-то одновременно.

Глеб бегло представил Сазону всех членов команды, охарактеризовав каждого, как «мой коллега». Я даже испугалась, что он и про меня скажет «коллега», но Бизя, слава богу, сказал: «Ну, с Элкой тебя знакомить не надо!»

Сазон, указав на Мальцева, заявил:

– Мой лучший друг Елизар Мальцев. Поэт дрянной, но человек хороший. Любит женщин, коньяк и… женщин.

– А почему на плече у него… – начала Викторина.

– Геморрой? – перебил Сазон. – Это не лечится. Срослось, – развёл он руками и сунул мартышке в лапу банан, который она тут же метнула в Бизона.

– Яна, – нахмурился Мальцев, – ты забыла, о чём мы с тобой договаривались?

Обезьяна потупилась и виновато прижалась мордой к щеке Мальцева.

– И о чём вы с ней договаривались? – недобро поинтересовался Бизя.

– О том, что все леди в сравнении с ней – мартышки, – скромно ответил Мальцев. – Извините, дамы, если обидел, – Он придвинул к себе огромное блюдо с копчёными креветками.

Я засмеялась. Викторина фыркнула и подналегла на клубнику со сливками. Она брала ягоду руками и так картинно отправляла её в рот, будто снималась в рекламе.

Некоторое время все ели молча. Пока чёрт не дёрнул меня спросить:

– Как твоё творчество, Мальцев? Чем сейчас занимаешься? Картины пишешь? Стихи? Прозу?!

– Елизар временно завязал с искусством, – ответил за него дед.

– Отчего временно? – с сарказмом поинтересовался Бизя. Он только что расправился с седлом барашка и подналёг на шоколадный торт.

– Да уже напевает что-то себе под нос. Боюсь, как бы песни писать не начал, а то придётся вбухивать деньги в его раскрутку на сцене.

– Чем бы дитя не тешилось, – пробормотал Бизя.

– Лишь бы не какало! – загоготал Сазон.

В детском вопросе Сазон был ас. Полгода назад у него родилась дочка. Впервые Сазон столкнулся с проблемой, которую нельзя было решить за деньги. Дело в том, что УЗИ до последнего месяца показывало, что у Сазона должен родиться мальчик. Но час пробил, и родилась крепкая, черноволосая, розовощёкая девочка – вся в молодую испанскую маму.

Факт этого удивительного превращения остался необъяснённым наукой. Врач, которого дед вызвал на «мужской разговор», лишь краснел и разводил руками.

– Я тебе за что платил?! – орал дед. – Чтобы ты пообещал мне Гришку!! А что родилось?!

Самое ужасное, что он чуть так и не назвал дочку – Гришка. Его с трудом уломали в загсе изменить имя на Дашку, заверив, что девчонка с именем Гришка намучается.

В конце концов, дед без ума полюбил дочку, нанял в помощь своей молодой жене целый штат нянек и гувернанток, а в минуты сентиментального настроения говорил Бизе по телефону:

– Вот, сынку, хотел тебе дядьку родить, а получилась – тётка!

Дело в том, что по всем разумениям и расчётам, новорождённая Дашка приходилась Бизону родной тёткой.

… В общем, обед прошёл в дружеской обстановке.

Из-за стола легко встать смогла только я, потому что съела лишь фруктовый салат и выпила зелёный чай и сухим печеньем.

– О-о-о! – простонал Герман, держась за живот. – Последний раз я так объедался только в … – Он вдруг испуганно замолчал, словно чуть не выдал страшную тайну.

После бессонной ночи и обжорства у всех слипались глаза. Решено было, что все идут спать, но не успели мы с Глебом дойти до своего номера, как нас догнал дед.

– Сынку, хочу город посмотреть! Когда ещё такую экзотику поглядеть удасться!

– Да какая тут экзотика, дед! – начал было Бизон, с тоской посмотрев на дверь номера, где нас ждала разобранная кровать и душ, но махнул рукой на полслове и сказал:

– Ладно, поехали. Дедулин дедуля, конечно же, с нами?

– При нас. Сзади тихонько пошкондыбает, ты его и не заметишь.

– Распорядись покормить Рона, он в нашем номере дрыхнет.

– Есть распорядиться покормить Рона! – радостно отрапортовал дед.