Текст книги "Тайна Дамы в сером"

– …профессор Роджерс из Цюриха, – грозно откашлявшись, повторила завхоз.

– Мария, – пропела Манечка, зачарованно глядя в глубокие северные глаза гостя.

– Прекрасное имя, – улыбнувшись, ответил гость. – Могу ли я видеть госпожу Шереметьеву? – Он говорил по-русски, хотя и с сильным акцентом, но совершенно правильно. Завхоз с Манечкой переглянулись.

– А… госпожа Шереметьева немного задерживается, она просила передать вам свои извинения, – нашлась завхоз, приоткрыв дверь директорского кабинета. – Вот здесь вы сможете ее подождать. Может быть, чашку чая? Кофе? Минеральной воды?

– Благодарю, – отозвался гость, с интересом оглядев кабинет, – но я, с вашего разрешения, предпочел бы пока побродить по школе.

Он кивнул женщинам и, не дожидаясь ответа, удалился.

– Н-да, – сказала завхоз после долгой паузы, – наверное, следовало бы его сопроводить… Но мне почему-то кажется, что он справится и сам. Однако начальство-то где? Где ее носит? А мы тут за нее отдувайся!

– Какой мужчина!.. – не слушая завхоза, шептала Манечка. – Какой мужчина!

Завхоз выразительно посмотрела на Манечку, покачала головой и ушла.

Очнувшись, Манечка начала действовать. Мгновенно все бумаги со стола были убраны в толстую папку с надписью «Приказы» на корешке, а сама папка засунута на полку. Поверхность стола, освобожденная от пыли и бумажного мусора и украшенная вазочкой с гвоздиками, приобрела праздничный вид; сбоку посвежел и заиграл красками громоздкий компьютерный монитор, а с клавиатуры бесследно исчезли пятна от кофе и хлебные крошки.

Покончив с уборкой, Манечка еще раз внимательно оглядела себя в зеркале. Так и есть: над левой бровью наметился прыщик, ресницы какие-то тусклые, и помада совсем съелась. Манечка хищно прищурилась и достала из сумочки Специальный Набор для Боевого Раскраса.

* * *

Прозвенел звонок, возвещающий начало пятого урока, и Аделаида осталась в своем кабинете одна. Ушел в кабинет иностранных языков гость, увлекаемый обеими англичанками и подоспевшей немкой, ушла повар Алиса, интересовавшаяся, будет ли гость обедать, ушла завуч старших классов со свежим выпуском «Педагогической науки», и с ней под руку беременная Васильева, томно обмахивающаяся больничным листком.

Не сразу, но разошлись и просто любопытные, под разными предлогами толпившиеся в приемной и как бы невзначай заглядывавшие в полуоткрытую дверь кабинета.

Знакомство с гостем произошло как-то быстро и странно, что смутило Аделаиду, ценившую протокол. Смутило Аделаиду и то, что гость показался ей совершенно непохожим на профессора и директора лицея.

Аделаида была знакома со многими профессорами, как докторами педагогических наук, так и историками, из окружения мужа. В большинстве своем это были люди солидные, в возрасте, а преобладающими внешними признаками являлись очки, лысина, борода, нездоровый цвет лица и томная расплывчатость фигуры.

Новоявленный же специалист по древней истории был, напротив того, молод (лет тридцати пяти на вид), хорош собой и замечательно сложен. Лицо его, сильно загорелое, с правильными чертами, было гладко выбрито; глаза без очков, темно-серые, глубоко посаженные, пристальные; густые светлые волосы коротко острижены и зачесаны назад. Да и одет демократично – джинсы, свитер с глухим воротом и стильная, хотя и несколько потрепанная, замшевая куртка.

А впрочем, бог с ней, с внешностью – известно ведь, что у них в Европах все не как у людей, и ученую степень дают кому ни попадя, и одеваются с полным безразличием к условностям. Не документы же было у него спрашивать, в самом-то деле?

Пока Ирина Львовна с Манечкой шепотом спорили в приемной, кому из них представлять гостя директрисе, тот, услыхав «Войдите!», спокойно открыл дверь кабинета и вошел. Секретарша с англичанкой ахнули и устремились следом.

Гость приблизился к стоявшей неподвижно Аделаиде Максимовне.

– Карл Роджерс, – представился он приятным низким голосом.

– Аделаида Максимовна Шереметьева, – ответила Аделаида, пытаясь вспомнить, принято ли сейчас при знакомстве с иностранцами подавать руку; ничего не вспомнила, но решила на всякий случай подать. Гость принял руку бережно, словно драгоценность, слегка пожал и на мгновение накрыл другой ладонью, сухой и очень горячей.

– А-де-ла-ида, – повторил он задумчиво, словно имя было совсем уж трудно произносимое, – Аделаида… Делла… Вы позволите мне называть вас Делла?

Покосившись на замерших у двери Манечку с Ириной Львовной, Аделаида Максимовна смутилась окончательно и в просьбе отказала. Гость, впрочем, нисколько этим не обиделся и не огорчился, лишь внимательно посмотрел на порозовевшую директрису, и в серых глазах его на миг вспыхнули лукавые золотые огоньки.

Аделаида, спохватившись, предложила ему сесть.

– Вы очень хорошо говорите по-русски, профессор, – заметила она, желая сгладить возникшую неловкость.

– О, я давно изучаю русский язык, но до сих пор не имел возможности практиковаться. Я впервые в России, – серьезно и обстоятельно ответил гость.

Задав еще несколько вопросов относительно планов и намерений гостя в подведомственной ей школе и получив такие же деловые, обстоятельные ответы, Аделаида совершенно успокоилась.

Гость вел себя в высшей степени корректно, неудобных вопросов больше не задавал, глазами на Аделаиду не сверкал. С зашедшими по неотложному делу педагогами вежливо раскланивался, привстав с кресла.

После краткого визита в кабинет иностранных языков гость отбыл, пообещав явиться завтра утром и провести в школе весь день.

В перерыве между сменами Аделаида созвала административное совещание.

– Гость пробудет у нас всю следующую неделю, до начала каникул, – сказала она, кратко посвятив коллег в суть дела, – полагаю, преподавателям иностранных языков, истории и литературы следует воспользоваться любезным предложением господина Роджерса насчет проведения уроков.

– Мы-то уж точно воспользуемся! – тут же заявила Ирина Львовна. Остальные согласно закивали.

– Надо бы культурную программу для гостя, – сказала Мария Александровна.

– Культурную программу берем на себя, – вновь выступила Ирина Львовна, – у Татьяны Эрнестовны знакомая билетерша в оперном театре.

Остальные заволновались.

– Почему это – «вы берете»? – возразила Мария Александровна. – Опера оперой, но и у нас, в начальной школе, есть что показать! Наша «Снежинка» на фестиваль в область ездила, забыли? Вася Мухин на домре играет…

– А наш драмкружок? – поддержала Марию Александровну завуч старших классов. – Они как раз «Горе от ума» репетируют!

– В музей его надо сводить, вот что, – предложила завхоз, – пусть полюбуется на продырявленные доспехи своих древних германцев… Шучу! – поспешно добавила она, поймав укоризненные взгляды остальных.

– Музей… – рассеянно повторила Аделаида, перелистывая страничку ежедневника, – музей… Да, конечно, отличная мысль. Музей сейчас закрыт, но я переговорю с мужем.

Только оказавшись дома, Аделаида вспомнила, что собиралась позвонить дочери. Тут же, в прихожей, не раздеваясь, она набрала ее рабочий номер. Отозвался автоответчик. Это означало, что в крошечном, на три стола, офисе риелторской конторы, где работала Елена, никого уже нет.

Затем Аделаида позвонила ей домой и прослушала полную серию протяжных гудков, потрескиваний и обрывков чьих-то чужих разговоров.

«Надо все-таки купить ей мобильный телефон», – размышляла Аделаида по дороге на кухню. Она достала из морозилки каменной твердости треску, нашла в отделении для овощей луковицу и пять проросших картофелин, а на средней полке – почти полную банку с майонезом. С тех пор как дочь вышла замуж и переехала в Город, у нее не так уж часто возникало желание что-нибудь приготовить собственными руками, но сегодня был как раз такой день.

Как всякий неуверенный в себе, но добросовестный кулинар, она полностью сосредотачивалась на процессе, поминутно заглядывая в книгу рецептов и очень осторожно обращаясь с ножом. Результат, как правило, оказывался вполне съедобным, а главное, во время готовки не тревожили никакие посторонние мысли.

Спустя самое непродолжительное время рыба уже скворчала в духовом шкафу. Запах от нее, сытный и тягучий, густыми волнами заполнил квартиру и просочился на лестничную площадку, взволновав не на шутку возвращавшуюся с прогулки соседскую кошку.

Приехал из своего института муж, веселый и довольный – «Зенит» обыграл «Надир» со счетом 3:0, так что имелись все шансы получить в этом сезоне по меньшей мере «бронзу».

За ужином Аделаида рассказала мужу о неприятностях дочери. Тот поначалу отнесся к этому рассказу философски; подняв вилку с куском картошки и совершая ею плавные движения, словно во время лекции, высказал убеждение, что родителям не стоит вмешиваться в жизнь совершеннолетних детей и тем более улаживать их семейные ссоры. Впрочем, он ничего не имеет против намерения Аделаиды съездить на выходные в Город, если ей самой от этого станет легче. Он, кстати, все равно собирался провести субботу в музее, порыться в запасниках.

– Кстати, о музее… – начала было Аделаида, но муж, осененный новой идеей, перебил ее:

– Говоришь, не берет трубку? А почему бы тебе не поехать к ней уже завтра? После обеда, а? Завтра пятница, короткий день, в субботу ты не работаешь. Заночуешь у нее, а в субботу погуляете где-нибудь, походите по магазинам…

Аделаида, изумленная неожиданным поворотом мыслей мужа, ничего не ответила. Однако он и сам почувствовал, что несколько переборщил, пожал плечами, с равнодушным видом бросил: «Впрочем, тебе виднее…» – и молча доел свою рыбу.

– Хорошо, – сказала Аделаида, подумав, – если ты не возражаешь, я уеду завтра. Ужин тебе оставить?

– Нет-нет, зачем же тебе утруждаться? – поспешно возразил муж. – Я перекушу в институте, вернусь поздно. А в субботу пообедаю у Нарышкиных или в «Тайване».

– Только не бери шницель, он у них слишком перченный, – предостерегла Аделаида, надевая фартук и собираясь мыть посуду. Муж пробормотал что-то неразборчивое, плеснул себе чаю в широкий, кобальтовый с золотом чайный бокал с надписью «Дорогому и уважаемому…» и устремился назад, в гостиную, к телевизору.

Покончив с посудой, Аделаида накинула старое пальто и пошла выносить мусор. На дворе было темно, безлюдно и ветрено. Но ветер дул теплый, южный, он разгонял тяжело и неустанно ползущие с ледяного моря тучи, и мягкий серебристый отблеск на их рваных боках манил, и тревожил, и вселял надежду в истосковавшееся от бесконечной зимы сердце.

Аделаида постояла, прислонившись к старому, еще скованному стужей тополю, росшему посреди двора. С обледенелой ветки упала прозрачная светящаяся капля и покатилась по ее щеке; она вздрогнула, открыла глаза, подобрала ведро и вернулась домой.

* * *

Наступившая пятница оказалась днем хлопотливым и полным забот как для героев, так и для рядовых участников этой правдивой истории.

Раньше всех, раньше даже дежурных техничек в школу прибыла завхоз. Она лично обследовала чистоту холла первого этажа, площадку перед столовой и коридор между директорским кабинетом и учительской.

Трудовик вечером заменил все перегоревшие в холле люминесцентные лампы на новые, и в их рассеянном, холодно-розоватом свете засияли отмытые до блеска высокие массивные двери спортзала. Сам спортзал выглядел далеко не так солидно и достойно, как его двери, но тут уж ничего поделать было нельзя.

Однако завхоз недаром считалась одной из самых сообразительных и находчивых женщин школы. Из кармана синего рабочего халата она извлекла моток скотча, ножницы, отрезала четыре аккуратные полоски и ими прикрепила к дверям лист плотной бумаги с выполненной крупными черными буквами надписью «Ремонт». Оба ключа от наглухо запертого дверного замка уже лежали в другом кармане.

Теперь надлежало заняться разбитым накануне стеклом. Кусок фанеры, прикрывший изнутри круглую дыру с длинными змеящимися от нее трещинами, сразу бросался в глаза и безнадежно портил ярко освещенный фасад. Завхоз постояла немного на тщательно очищенном от снега крыльце, уперев руки в бока и тихо ругая малолетних вредителей, после чего вернулась в вахтерскую и набрала знакомый номер.

– Доброе утро, Дмитрий Алексеевич! Это вас заместитель директора школы по хозяйственной части беспокоит, – заговорила она, делая страшные глаза и отмахиваясь от удивленного и разобиженного физрука, – у нас, знаете ли, вчера такая неприятность случилась – фасадное стекло раскокали начисто… Технички говорят, в это время как раз Саша мимо проходил с товарищами… Да, хорошо бы сегодня… К одиннадцати привезут? А раньше нельзя? Договорились, ждем!

Положив трубку, она взяла физрука за рукав и отвела его в сторону.

– Ты пойми, – втолковывала она ему, – тебе ведь сейчас спортзал не нужен, ты детей на лыжах выводишь, так? А иностранец этот по всей школе разгуливает, может и в спортзал заглянуть, так? Ну, и что он там увидит? Позору же не оберешься!

– Да понял я, понял, – вяло отбивался физрук, – ну хоть на пять минут отоприте, я оттуда свои лыжи заберу…

– Давай, только мигом, – смягчилась завхоз, доставая ключ, – лыжи можешь пока в моем кабинете держать.

Кабинет завхоза – та самая «каморка под лестницей» – был и в самом деле невелик, но очень, очень уютен. Его обстановку составляли письменный стол с выдвижной тумбой, несколько разномастных, но хорошо сохранившихся стульев, средних размеров несгораемый шкаф и вешалка; в углу была даже маленькая раковина с проволочной сушилкой для посуды. Крошечное окошко с пышно цветущей в любое время года геранью прикрывала опрятная белая занавеска; на шкафу жил сувенирный электрический самовар с надписью на крышке «Made in Tula».

Его круглый зеркальный бок отразил сначала свою хозяйку, потом мрачного физрука с лыжами, а после, когда физрук удалился, – золотые очки нового вахтера. Войдя в кабинет, вахтер зачем-то обшарил его глазами и лишь после этого заговорил.

– Я извиняюсь, – сказал он, откашлявшись, – я насчет стекла…

Завхоз, откинувшись на спинку стула и поигрывая остро отточенным карандашом, выжидательно смотрела на него.

– Как я вам уже докладывал, – продолжал вахтер, настороженно следя за движениями карандаша, – вчера, сразу после разбития стекла я опросил техничек. Лично. Никто ничего не знает, никто никого не видел.

– И?.. – дружелюбно спросила завхоз.

– Да как же, вы ведь только что звонили по телефону и сказали…

В кабинете повисла тревожная для вахтера пауза. Выдержав ее ровно столько, сколько нужно было, чтобы вахтер в полной мере ощутил всю зыбкость и неверность своей позиции, завхоз сказала:

– Хорошо. Я сейчас перезвоню Горчакову и объясню ему, что произошло недоразумение и что этого стекла его Саша не разбивал. После чего пошлю вас на поиски нового, стоимость которого, – тут завхоз пододвинула к себе приходно-расходную книгу и сделала в ней пометку, – будет вычтена из вашей зарплаты.

Вахтер побледнел и издал какой-то невнятный звук.

Завхоз, прекрасно знавшая, как и с кем нужно разговаривать в подобных обстоятельствах, пододвинула к себе телефон.

– Вы можете идти, Привалов, – бросила она, не глядя на булькающего горлом вахтера. Вахтер прижал ладонь к сердцу и тихо опустился на краешек стула.

– Катерина Алексевна… Помилосердствуйте… Как же это… За что…

– Ладно уж, – смилостивилась завхоз, – иди вон, из крана водички попей. Ты, Игнатьич, у нас человек новый, ты наших жизненных реалий не понимаешь. Стекло фасадное, дорогое, да пока стекольщиков дождешься… А за Горчакова ты не переживай, от него не убудет. Мало, что ли, его Сашка за девять лет школьного имущества попортил? Ну все, иди работай. И учти, за порядком наблюдать – твоя прямая обязанность. В другой раз вычту по всей строгости!

Вахтер, пятясь на ватных ногах, вышел из кабинета и очень осторожно прикрыл за собой дверь.

Прозвенел звонок на первый урок. Было восемь часов утра.

Наверху, под самой крышей, в лаборантской кабинета физики невыспавшийся трудовик хмуро разглядывал лабораторный стол, на котором была разложена вся школьная демонстрационная техника – видеоплеер «Samsung» с оголенными внутренностями и отечественный диапроектор «Луч».

Над душой у трудовика стояли Манечка с Васильевой и хором ныли:

– Ну Степа, ну хоть проектор почини… Ну ты ж у нас на все руки мастер…

– С ума все посходили, честное слово, – ворчал трудовик, включая паяльник.

Этажом ниже, в кабинете математики, шумел и волновался 5-й «А». Им только что сообщили, что следующим уроком вместо русского будет история и что проходить она будет в кабинете физики, а значит, покажут кино, потому что только в кабинете физики имеются плотные черные шторы на окнах и большой экран, который обычно вешается над доской.

Исчерпав все мирные способы восстановления дисциплины, математичка дала ученикам самостоятельную работу.

Пока 5-й «А» корпел над задачами, их учительница истории сидела в приемной, угощала вернувшуюся на пост Манечку мандаринами и расспрашивала о госте.

Манечка, очень хорошенькая в новой розовой кофточке со стразами, на вопросы отвечала рассеянно и то и дело поглядывала на дверь.

Ровно в половине девятого прибыла директриса, как всегда сдержанная и немногословная. Она была в своем повседневном сером костюме, но острый глаз исторички сразу заметил и серебряную птицу-брошь на лацкане, и мягкий блеск цепочки на прикрытой кружевом шее.

Следом за директрисой явился наконец и гость. Он принес с собой большой пластиковый пакет, поставил его на Манечкин стол и начал выгружать оттуда лазерные диски в ярких глянцевых упаковках. Директриса за его спиной вопросительно посмотрела на Манечку; та развела руками и отрицательно покачала головой.

– Извините, профессор, – тихо сказала директриса, – но у нас есть только диапроектор.

Гость задумался; потом вытащил из кармана куртки русско-немецкий словарь в мятой обложке, отыскал там нужное слово и облегченно пробормотал: «Ah, zo! Diapozitiven!» Оказалось, что он прихватил с собой и несколько коробок со слайдами.

Осведомившись у исторички, какую тему сейчас изучают ее ученики, и получив робкий ответ, что только начали падение Римской империи, гость выбрал одну из коробок и объявил, что готов.

Пять минут спустя в кабинете физики воцарился таинственный полумрак, полный смешков, шелеста, перешептываний и треска лопающихся пузырей от жвачки. Задние парты и длинная скамейка у стены были заняты учителями, которые по очереди шикали на детей. На кафедре мягко гудел включенный диапроектор, над которым склонилась вызвавшаяся ассистировать гостю Васильева.

Наконец с легким щелчком первый слайд стал на место, и на экране появилась карта Римской империи.

– Я расскажу вам сейчас об одной из величайших загадок Древнего мира, – негромко заговорил гость, смутно видимый в темноте, и шум в классе мгновенно утих. Алый кружок лазерной указки высветил на юге Апеннинского полуострова крошечный городок Конченцу, где в 415 году нашей эры кончил свои дни Аларих, великий вождь вестготов, покоритель Рима. Глубокой ночью, в тайне, его похоронили на дне реки, чьи воды были отведены в новое русло, и вместе с ним – несметные сокровища, захваченные ордами варваров в вечном городе. Река затем была возвращена в прежнее русло, и все рабы, участвовавшие в захоронении, нашли свою смерть в ее водах еще до восхода солнца. Тайна погребения вождя и сокровищ была, казалось, надежно сохранена, но… До наших дней сохранилась легенда, что тот, кто сумеет проследить весь путь Алариха от земель Мезии через страну галлов в Рим и дальше к югу – в хлебные, богатые провинции империи, где лишь внезапная смерть вождя спасла от полного порабощения Кампанью, Сицилию и Северную Африку, – тот сможет найти и русло давно уже высохшей реки, и саму могилу.

…Один за другим замелькали слайды. Вот он, Рим, вечный город, раздираемый борьбой за власть, – багровые отблески факелов лежат на беломраморных колоннах, тускло блестят золотые кровли патрицианских дворцов; огромные цирки переполнены алчно ревущей толпой, а внизу, на арене, окровавленный гладиатор, медленно поднимающий меч над телом поверженного врага, – и мрак, сгущающийся за городскими стенами, и полчища варваров во мраке, глядящих на озаренный огнями город с надеждой и вожделением.

И все же – почему Рим Цезаря и Августа, сердце цивилизованного мира, был на исходе своей тысячелетней истории так легко взят вестготами и примкнувшими к ним германцами? Оттого ли, что он и в самом деле был так невероятно удачлив, этот Аларих из рода Балтов, свирепый рыжебородый варвар? Или это боги отвернулись от охваченных высокомерным безумием римлян? Или причина совсем в ином?..

Взмах руки в свете проектора, приглашающий высказываться свободно и не вставая с места, а на экране – вновь карта Римской империи, но уже раскрашенная в разные цвета. И вот уже первый умник, вглядевшийся в карту сквозь стекла круглых очочков, сначала робко, а потом все более уверенно заявляет, что ведь мало их было, истинных-то римлян, на этих необозримых пространствах… Очкастый всезнайка абсолютно прав, соглашается 5-й «А» после бурного обсуждения, – в чудовищно разбухшей империи большую часть населения составляли покоренные племена и народы, которые то и дело восставали. Да, а еще там были рабы, очень много рабов, которые тоже своими восстаниями подрывали могущество Рима.

Кстати, давайте-ка вспомним самое известное в истории восстание рабов… ну да, название футбольной команды… и еще фильм с Керком Дугласом…

И – дальше, следом за Аларихом и его тяжело нагруженными добычей воинами, на юг империи, неся римлянам смерть и разрушения в отместку за многовековое рабство; дальше, к маленькому сонному городку и мутной илистой реке, упокоившей в конце концов и рыжего вождя, и рыжее золото…

Звонок, всегда долгожданный, прозвенел сейчас резко и неожиданно.

Погас волшебный фонарь. Историчка одним поворотом выключателя изгнала еще насыщенный картинами цветной полумрак, и витающие в нем охотники за сокровищами были вынуждены вернуться в класс.

* * *

…Напротив кабинета физики, в просторном, светлом, тихом помещении школьной библиотеки, сидели две освобожденные от физкультуры десятиклассницы и под прикрытием четырех томов «Войны и мира» изучали журнал «Playgirl». Библиотекарша, сухонькая старушка с фиолетовыми волосами и ярко-розовой помадой на увядших губах, восседавшая за высокой дубовой стойкой, время от времени бросала в их сторону подозрительные взгляды.

В середине журнальчика, на развороте, оказалась особенно мускулистая особь мужского пола, одетая лишь в татуировки; девицы прыснули. Возмущенная библиотекарша начала было приподыматься на своем возвышении, но тут в дверь постучали нетерпеливо и громко, и на пороге возник, почти в полном составе, 5-й «А» класс. Вперед выдвинулась очень серьезная, веснушчатая, вихрастая личность; приблизившись к стойке, она тоненьким голосом спросила какую-нибудь книжку про Алариха.

– Про кого? – переспросила изумленная библиотекарша.

Личность шмыгнула носом и оглянулась. «Про Древний Рим», – тихо подсказали сзади. Библиотекарша достала с ближайшей полки толстую энциклопедию по истории Древнего мира и, поколебавшись, протянула ее пятикласснику. Тот деловито поблагодарил и тут же принялся листать.

«И мне! И мне!» – раздались голоса, и библиотекарша поняла, что окружена.

Весь школьный запас древнеисторической литературы разошелся в считаные минуты. Последнему желающему пришлось удовольствоваться «Кратким справочником по античной скульптуре и живописи» – правда, там было много интересных картинок, и было даже изображение того самого невезучего римского императора Аттала, которого низверг Аларих и который, будучи в плену, развлекал вождя варваров своей искусной игрой на тростниковой свирели.

Десятиклассницы проводили недоумевающим взглядом этого последнего, переглянулись, пожали плечами и, прихватив свой журнал, на цыпочках прошли к выходу мимо обмякшей в кресле библиотекарши.

* * *

Верная принятому накануне решению, Аделаида ушла с работы в половине второго и пешком отправилась к железнодорожной станции. Специально и вышла заранее, чтобы пройти пустым и безлюдным в это время парком, по чистому еще, не тающему под деревьями снегу, подышать воздухом и, если повезет, встретить у старого, расщепленного молнией дуба семейство белок.

Рано утром Аделаиде удалось-таки дозвониться дочери; та оказалась жива и здорова, хотя и пребывала, понятное дело, в настроении грустном и подавленном. Все же у Аделаиды несколько отлегло от сердца, а чашка крепкого сладкого кофе, которую она позволила себе за завтраком, и вовсе привела ее в сносное расположение духа. Собираясь на работу, Аделаида не испытывала, как это часто бывало в последнее время, чувства усталости и нежелания за что-либо браться; было, наоборот, легкое, едва уловимое предвкушение чего-то неожиданного и приятного.

День и в самом деле оказался не совсем обычным, так что, и покинув школу, она никак не могла переключить свои мысли со школьных дел на семейные. То есть она пыталась это сделать, и даже расстроенное лицо дочери виделось ей в теневых снежно-синих переливах аллеи, и дуб укоризненно скрипел корявыми голыми ветками над головой; но внезапный порыв ветра, каприз зыбкого весеннего освещения, полет вытянувшейся в струну белки – прямо из дупла к разложенному на снегу угощению – и мысли Аделаиды уносились совершенно в другую сторону.

Сорок минут, проведенные в компании грозно размахивающих мечами варваров и изнеженных, напрочь утративших боевой дух римлян, произвели на присутствующих педагогов впечатление сильное и неоднозначное.

Было что-то завораживающее в том, как легко и непринужденно господин директор лицея овладел вниманием малолетней аудитории, как увлек слушателей событиями полуторатысячелетней давности, словно сам был их свидетелем и участником, как умело бросал детям зерна вопросов, не давая им рассеяться и отвлечься, но побуждая думать и радоваться самостоятельно найденным ответам. Даже тяжеловатый немецкий акцент профессора не только не портил общего впечатления, но казался вполне уместным, коль скоро речь шла о германских племенах.

Без сомнения, это была работа мастера экстра-класса.

Но, говорили наиболее пожилые и опытные педагоги на стихийно собравшемся во время большой перемены педсовете, но!.. И многозначительно поднимали палец. Где методическая основа? Где дидактическая? Это, знаете ли, мало похоже на урок в привычном для нас смысле этого слова!..

– И пусть не похоже! И не надо! Зато какой эффект! – кричали восторженно педагоги помоложе, ссылаясь на сбивчивый рассказ библиотекарши, которую сердобольная Манечка в это время отпаивала валерьянкой в приемной.

Аделаида молчала, не мешая коллегам высказываться; глядя на директрису, молчали и завучи. Наконец завуч по внеклассной работе, тонко улыбнувшись, заметила:

– Вот вам – роль личности в истории…

Такому обороту беседы, то есть возможности перейти с истории на личность, все обрадовались и заговорили разом. Сам-то он сейчас где? Что собирается делать дальше? Мария Александровна, поднявшись, с достоинством объяснила, что гость выразил желание присутствовать на уроках русского языка в начальной школе, где и проведет все оставшееся от первой смены время. А во вторую смену, поспешно добавила завуч старших классов, мы ждем господина Роджерса на немецкий в 8-м «А»; разумеется, приглашаются все желающие.

Потом был звонок, разогнавший педагогов по классам, какие-то мелкие, не запомнившиеся Аделаиде дела, краткая беседа с завхозом по поводу разбитого стекла («Да не берите в голову, Аделаида Максимовна, все уже сделано») и с Марией Александровной, которой Аделаида сообщила о своем отъезде («Да не беспокойтесь, Аделаида Максимовна, поезжайте, у нас тут все будет в порядке»). После чего Аделаида могла бы с чистой совестью покинуть школу уже в половине первого, но почему-то медлила, тянула время и даже подумывала о том, чтобы позвонить дочери и сказать… А что, собственно, сказать? Что у нее важные дела и поэтому она приедет позже? Конечно, как директор школы она обязана присутствовать на таких мероприятиях… Но с другой стороны, есть же у нее заместители… Ну, положим, дело не только в обязанностях. Ей это интересно. Очень даже интересно. Как педагогу, разумеется, как профессионалу…

Ну, в таком случае педагог сможет удовлетворить свой профессиональный интерес и на следующей неделе – ведь гость не уедет раньше следующей субботы, он определенно обещал…

С этими мыслями Аделаида все-таки покинула школу и теперь, покормив белок, брела к выходу из парка, стараясь поудобнее приладить на плече тяжелую сумку; кроме бумаг и прочих необходимых вещей, там лежала литровая банка с любимым Леночкиным вишневым вареньем и палка финского сервелата из продуктового набора, который директора школ получили в гороно по случаю 8 Марта.

Электричка на этот раз пришла вовремя, и в ней даже были свободные места. Устроившись на краю жесткого деревянного диванчика, Аделаида вытащила из сумки сборник кроссвордов, ручку и приготовилась к получасовому тряскому пути.

Разгадывать кроссворды Аделаида любила и умела; однажды даже выиграла в конкурсе, организованном областной газетой «Досуг», ценный приз – кофеварку «Мулинекс». Газета намеревалась взять у нее интервью и приглашала за призом в редакцию; Аделаида от дачи интервью отказалась, а кофеварку ей выслали по почте.

Сегодня, однако, ей было трудно сосредоточиться и на этом приятном занятии. Промучившись несколько минут над словом, означающим «сильное, захватывающее душевное переживание» (шесть букв, первая – «л», последняя – мягкий знак), Аделаида отложила начатый кроссворд и стала смотреть в окно.

Чахлый кустарник за покрытой черным снегом насыпью сменили бесконечные бетонные заборы. Проглянувшее было солнце, зевнув над безрадостным пейзажем, укрылось толстой серой тучей, и сразу же сверху посыпалась снежная труха пополам с дождем. В вагоне потемнело. Соседи по купе клевали носом. Как-то незаметно для себя Аделаида тоже задремала, обняв сумку.

Между тем сидевший напротив мужчина не спал, а с интересом поглядывал на Аделаиду сквозь толстые затемненные стекла роговых очков.

Женщина показалась ему достойной внимания. Красивое лицо, только какое-то застывшее, безжизненное, словно заснеженное озеро под темным зимним небом; изящные округлые кисти рук, миндалевидные ногти, тщательно обработанные, но не покрытые лаком; фигуру, разумеется, определить трудно под этой ужасной дубленкой, но можно надеяться, что и она хороша; возможно, чуточку полновата, но это, с точки зрения настоящего знатока и ценителя, скорее достоинство, чем недостаток. Равно как и возраст – в зрелых осенних плодах есть свое неповторимое очарование. Равно как и гладкое золотое колечко на безымянном пальце правой руки – гарантия безопасности будущих приятных отношений.