Текст книги "Проклятие Эдварда Мунка"

3

– Можно, я останусь?

Марина Красавина откинулась на подушку и с досадой поморщилась. Зачем Антон портит такую чудесную ночь? Ведь знает же прекрасно – она любит спать одна. С ней можно сколь угодно долго заниматься любовью. Но потом надо встать, одеться и уйти. Она всегда считала: не следует позволять мужчинам слишком многое. Сначала они остаются в постели, потом в ванной появляется их бритвенный станок. Не успеешь оглянуться – на кресле свитер, в шкафу костюм. И возникают вопросы, предъявляются претензии.

– Мне было очень хорошо с тобой, правда. И все-таки уходи. Я так привыкла. К тому же, мне надо хоть немного поспать. А с тобой это невозможно.

Антон быстро заверил:

– Клянусь, если ты не захочешь – ничего не будет.

«Все-таки мужчины – идиоты. И почему многие женщины жалуются на то, что выйти замуж – сложно? Все очень, очень просто. Не позволяй мужчине приблизиться, играй, ускользай – и он на руках понесет тебя в постель, в ЗАГС. Куда запретишь – туда и потащит. В святой уверенности, что поймал добычу. Охотник не поймет: это он попался в заранее расставленные сети», – подумала Марина, изучая лицо Антона. Вряд ли его можно назвать красивым – русые волосы, глаза то ли серые, то ли голубые, точно и не скажешь… И все же ей хорошо с ним. Он нежный, страстный любовник и, что бывает намного реже, верный друг. Она забыла своего смешного мальчика. И не из-за нескольких часов сумасшедшего секса… Вроде бы какие-то мелочи. Шутки, над которыми она хохочет. Изысканные комплименты. Флакон духов в подарок, «Agent provocateur». А ведь она не оставляет оригинальный флакончик, розовую фарфоровую гранату, ни в ванной, ни в прихожей. Носит духи в сумочке. Антон ее обшаривал? Или провел много времени в парфюмерном магазине, пытаясь вычислить аромат, которым она пользуется? Он так и не признался. Все эти мелочи сложились в то, чего она хотела больше всего на свете.

Освобождение. Свобода…

– Спасибо, милый, – Марина прижалась к широкой груди и повторила: – И все-таки уходи, пожалуйста.

Антон, вздохнув, поднялся с постели и принялся одеваться.

В прихожей он пригладил щеткой волосы и укоризненно пробормотал:

– Жестокая ты, Марина. Я на ногах не стою от усталости.

– Какая есть. Тебе что-то не нравится? Ты возле двери…

Его глаза были прикованы к полочке у зеркала. Сашины ключи.

Марина улыбнулась. Смешной парень. Неужели он всерьез полагал, что ей больше делать нечего, кроме как в гости к нему ходить? Потом она подумала о том, что Антон, должно быть, обо всем догадался. Саша на все ключи прикрепляет флэшки в качестве брелков. И сам ими увешан, как новогодняя елка – даже на шее парочка болтается. Новое поколение выбирает надежные носители информации…

– Ты спала с этим юнцом? Он забыл у тебя ключи?! – Антон с досадой треснул кулаком в стену.

«Начинается. Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – подумала Марина тоскливо.

Она накинула Антону на плечи тонкую мягкую дубленку и устало сказала:

– Да, я спала с этим мальчиком. И что это меняет? Ведь знаешь, что ты тоже не единственный мужчина, с которым я встречаюсь. Послушай, я тоже едва стою на ногах. Давай отложим выяснение отношений.

Нет, сбивчиво принялся оправдываться Антон. Это не ревность, пусть не подумает ничего такого. Он любит ее такой, какая она есть. Она хочет встречаться с другими мужчинами – пусть встречается. Конечно, он не в восторге, но если это делает ее счастливой, то ему не остается ничего, кроме как принять ситуацию. Просто компьютерщик… Он же совсем юный.

– Антон! Хватит. Уходи, – Марина распахнула дверь и подтолкнула любовника к порогу.

Мужчина задержался еще на пару секунд, чтобы запечатлеть на ее губах нежный поцелуй, и помчался вниз по ступенькам узкой лестницы.

Закрыв дверь, Марина посмотрела на часы. Уже почти утро. Сейчас примет ванну – а потом спать.

Она вылила в джакузи немного лимонной пены и вздрогнула. Кто-то отчаянно нажимал на звонок.

«Надо бросать Антона. По-хорошему он не понимает. Придется принимать радикальные меры», – думала она, торопясь в прихожую.

На пороге стоял Саша Сулимский. Замерзший, с покрасневшими щеками и совершенно безумным взглядом. Он хлюпнул носом и застонал:

– Марина, прости меня. Все, что хочешь – только не прогоняй.

Руки озябшие – а в них хорошо. Ледяные губы прижимаются к шее. Только бы это никогда не заканчивалось. Кто-то говорил об освобождении и свободе? Ерунда. Показалось. Ей не вырваться из сладкого плена. Этот мальчик сводит ее с ума.

Марина отстранилась, взлохматила его льняные волосы.

– Ты откуда здесь? Почему как ледышка?

Саша опять шмыгнул носом.

– Ты была не одна. Я ждал, пока он уйдет. Мне все равно. Не прогоняй меня, любимая, ладно?

– Ты всю ночь сидел во дворе?

Он кивнул, стащил куртку, наблюдая за ее глазами. Он может снять верхнюю одежду, разуться? Она не выгонит его? Не сердится?

– Пошли в ванную, горе мое. Ты простудишься.

– Все равно…

От теплой воды и глотка коньяка, который Марина заставила его сделать, Сашу быстро разморило. Он опустил голову на край ванны, закрыл глаза. Только его рука крепко сжимала Маринину ладонь – как будто бы она собиралась сбежать, а он держал ее крепко-крепко, не выпуская.

Марина сдула залепивший лицо комок пены, включила массажные струйки воды. Как здорово лежать с ним в ванной и ни о чем не думать. Пусть держит ее за руку и никуда не уходит. Так. Но ведь это же он хотел уйти?

– Саша, а почему ты не звонил?

Он открыл глаза, чернющие, выразительные, и пробормотал:

– Я хотел тебя убить…

– Что?!

– Я хотел тебя убить.

Марину одолел приступ смеха. Она хохотала как сумасшедшая. Убить? Ее? Да за что?!

– Так в чем проблема, – смех еще булькал в груди. – Что же ты не выполняешь задуманное? Обцеловал всю. В джакузи залез. Нет в вашем поколении истинной целеустремленности!

– Есть.

Интонация его голоса стерла улыбку с Марининого лица. Ей стало понятно: мальчик не шутит.

Саша продолжил:

– Целеустремленности мне лично не занимать. Но за эту ночь я понял, что не смогу тебе причинить зла. Если ты умрешь – я тоже умру. Я не могу без тебя. Можешь мучить меня дальше.

– Слушай, а как именно ты хотел меня убить? – не унималась Марина. Понимала, что мальчик не шутит, но все-таки не могла поверить. – Из пистолета?

– Это было бы слишком просто. У тебя на кухне отличный набор острых японских ножей. Я обратил на них внимание, когда ты кокетничала по телефону с другим… Знаешь, наверное, мне пора. Через пару часов я должен быть в офисе.

Марина выбралась из ванны, накинула халат, сходила в спальню за чистым полотенцем.

– Вот, держи. Вытрись, – она коснулась его плеча и охнула. – Да ты весь горишь. И лоб горячий!

– Голова болит, – он облизнул пересохшие губы. – Но ты не беспокойся, я сейчас уйду. Я знаю, что ты любишь спать одна.

Ну, куда было его выгонять в таком состоянии?

Марина набрала телефон редактора «Искусства» и сказала, что сегодня утром системный администратор будет бороться с вирусами в ее домашнем компьютере. Потом она скользнула к Саше под одеяло и, досадуя на нахлынувшую нежность, закрыла глаза.

«Какое счастье – просто чувствовать его рядом. Можно повернуться и поцеловать его губы. И он ответит на поцелуй, – думала Марина. – Пусть сегодня так и будет. Но завтра… Я клянусь! Если он и будет в моей жизни и в моем теле, то уж в свою постель я его больше не впущу ни за что…»

Возле уха защекотало теплое дыхание.

– Выходи за меня замуж, – пробормотал Саша. – Быть вместе – это такое счастье.

Марина осторожно разомкнула сжимавшие талию ладони и повернулась. Парень спал, на горящем от жара лице блестели бисеринки пота.

– Быть вместе – это счастье, – сквозь сон повторил он и, не просыпаясь, зашарил руками по одеялу.

Марина смиренно сжала Сашину раскаленную ладошку, потом положила ее на свое бедро.

Глупый мальчик, думала она, глупый простудившийся мальчик. Это одна из самых больших иллюзий – жить с любимым человеком долго и счастливо и умереть в один день. Долго жить вместе можно. Но можно ли чувствовать себя при этом счастливым? Не заскучать, когда любимый изучен до мельчайших подробностей? Не растерять счастье в пылу ссор? Не задыхаться от размеренной предсказуемости?

Из собственного опыта Марина делала лишь один вывод. Малоутешительный. Да и жизнь ее родителей, видимо, также не являлась аргументом в пользу красивой мечты. В противном случае они жили бы вместе… Точно такая же картина и у друзей, и, знакомых. Сегодня почти каждая семья – это минимум вторая попытка наладить отношения.

Просто Саше немногим за двадцать. Только в этом возрасте любят так – безрассудно, безоглядно, думая, что на всю жизнь…

4

Первый снег, накрывший двор белым покрывалом, Василия Михайловича Бубнова не радовал. Он поднял воротник пальто, пытаясь закрыться от мокрых, щекочущих лицо хлопьев, надвинул на глаза козырек кепки и быстро зашагал к школе. За темной подковкой здания – стадион. А чуть дальше – опорный пункт милиции, где его в настоящий момент ждет некий Валькович Александр Иванович. Подумать только: Карину Макеенко убили! Черт знает, что в этом мире творится! Кого, интересно, обидела эта невинная горлица?

Василий Михайлович уже было придремал на мягком диване у телевизора. Его разбудила трель телефона, он бросил взгляд на часы – начало одиннадцатого – и рывком снял трубку.

– Василий Михайлович Бубнов?

– Совершенно верно.

– Вас беспокоит ваш участковый, лейтенант Александр Иванович Валькович. И вот по какому вопросу. Убита Карина Игоревна Макеенко, 1970 года рождения, проживающая по адресу Алтуфьевское шоссе, дом 14, квартира 153. Соседний с вашим подъезд, если не ошибаюсь.

У Василия Михайловича невольно вырвалось:

– Да вы что! Я знал ее… Когда ее убили? Кто?

Участковый оживился, принялся убеждать:

– Все расскажу при личной встрече. Зайдите в опорный пункт для дачи объяснений. Мы опрашиваем всех жильцов дома, чьи номера указаны в телефонной книжке убитой.

– Никогда бы не подумал, что сотрудники правоохранительных органов по ночам работают. Прямо 37-й год какой-то, – недовольно сказал Бубнов и поморщился. Выходить на улицу на ночь глядя совсем не хотелось.

– Наша служба и опасна, и трудна, – хохотнул милиционер. – А если серьезно, то у нас ближе к полуночи – самый аншлаг. Пьяницы буянят, подвыпившие подростки грабят прохожих – а нам со всем этим счастьем разбирайся. Мне все равно еще в отделении до часу ночи сидеть. Но если вам неудобно – давайте встретимся завтра. Пораньше. Когда вы сможете прийти?

Василий Михайлович переносить встречу отказался. Все равно вечер испорчен. Лучше уж сразу покончить с неприятным делом.

А тут еще, как назло, и снег этот мокрый, противный. И ветер пронизывающий…

Он потопал ногами на пороге опорного пункта, стряхивая налипший на ботинки снег, потянул на себя душераздирающе заскрипевшую дверь.

Освещенный тусклой лампочкой коридор пестрел листовками «Их разыскивает милиция». Василий Михайлович нерешительно замер. Бывать в этом здании ему еще не доводилось.

Из кабинета напротив доски с объявлениями показалась лопоухая румяная физиономия юноши.

– Вы Бубнов? Проходите, пожалуйста.

Отчество молоденького милиционера сразу же испарилось из памяти. Никакого доверия к представителю органов правопорядка Василий Михайлович не почувствовал. Мальчишка, ничем не отличается от его студентов.

«Как же его по батюшке? – подумал Бубнов, присаживаясь на узкую неудобную скамейку у двери. – А впрочем, какая разница. Да, не в самых лучших условиях трудится наша милиция».

Стоящая в кабинете мебель поражала своей вызывающей несочетаемостью. Черный стол с кряхтящим от старости компьютером, пара белых стульев, когда-то бывший коричневым растрескавшийся шкаф.

Словно подслушав его мысли, Валькович пояснил:

– Пока приходится довольствоваться тем, что есть. Шкаф кто-то из жильцов отдал. Стулья передали сотрудники офиса по соседству. Они себе новые купили. Но ничего. Есть уже такие отделения – чуть ли не с евроремонтом. И до нас очередь дойдет. Итак, вы сказали, что Карину Макеенко вы знали?

– Друзьями мы не были, – начал рассказ Бубнов.

Дружить с женщиной, всеми фибрами души стремящейся выйти замуж, очень сложно. В некотором роде они коллеги, педагоги. Но все-таки преподавание в школе и в ВУЗе – это две большие разницы. Конечно, Василий Михайлович ни в коей мере не желает обижать школьных учителей. Они делают важное и полезное дело – выращивают юную личность, нежно и трепетно, как прихотливый цветок. Как говорится, каждому свое. Но ему все же интереснее с молодежью. Они мыслят, рассуждают, жадно впитывают новые знания. Потому что постигают азы профессии, которой намерены посвятить свою жизнь. Студенты художественной академии – вообще люди особые, личности творческого склада.

– А вот можно поподробнее про намерения гражданки Макеенко выйти за вас замуж, – нетерпеливо перебил парень. – Как вы об этом узнали?

Бубнов пожал плечами. Что же тут сложного? Все очевидно. Сначала молодая женщина сама знакомится с ним у подъезда. Потом, узнав номер телефона – а он ей его, кстати, не давал – звонит и просит починить якобы текущий кран. В кранах, Василий Михайлович честно признался, он не разбирается совершенно. Тогда Карина заявляет открытым текстом: «Да ладно, кран – это мелочи. Я купила торт вкусный. Приходите чай пить».

– И вы пошли?

– Нет. Видите ли, Карина – это не тот тип женщин, который мне нравится. И я уже так привык жить один, что с трудом представляю рядом даже кого-либо более привлекательного.

– Так значит, в квартире гражданки Макеенко вы никогда не были?

Бубнов покачал головой. Они здоровались, болтали по-соседски. Однако не более того.

Участковый что-то пометил в лежащем перед ним листе бумаги и уточнил:

– Но каких-либо трений у вас с женщиной не было? Она не высказывала обиды в связи с тем, что вы не ответили на оказываемые вам знаки внимания?

– Помилуйте, молодой человек!

Последний вопрос Бубнову совсем не понравился. Его что, подозревают в чем-то, что ли?

Нет, больше ему рассказать решительного нечего. У него нет привычки шпионить. Есть дела и поинтереснее. Так что он понятия не имеет, встречалась ли с кем-то Карина и были ли у нее конфликты со знакомыми или соседями.

Участковый, уловив неприязнь в коротких ответах Бубнова, принялся за объяснения. Никто Василия Михайловича Бубнова ни в чем не подозревает. По большому счету, это формальность. Просто следователь дал участковому поручение – провести беседы с теми из жильцов дома, чьи телефоны значились в записной книжке Карины Макеенко. Это обычная практика. При расследовании убийства создается оперативно-следственная группа. Следователь сам вызывает свидетелей на допросы, «опера» общаются с друзьями, коллегами и родственниками убитых. Но объем работы все равно колоссальный. Подключают участковых, чтобы помогли. Он, Александр Иванович Валькович, лично к Василию Михайловичу никаких претензий не имеет. Жалоб на него со стороны жильцов не поступало, трудных подростков или лиц, пребывающих в местах лишения свободы, в семье Бубнова не имеется. Вот сейчас они подпишут все бумаги и расстанутся, довольные друг другом. Возможно, следователь, получив отчет об их беседе, захочет сам встретиться с Бубновым. Тогда ему пришлют повестку.

– Но, чтобы вам лишний раз не отвлекаться, подробно ответьте на все мои вопросы. Тогда и следователю ничего уточнять не придется, – участковый встал из-за стола, щелкнул кнопкой элетрочайника. – Чаю хотите?

– Да, пожалуйста. У вас не жарко.

– Сам мерзну! А что делать… Мы уже почти закончили. Только вот где-то у меня еще листок был с вопросами… Следователь недавно позвонил. Уже другой, не с нашего округа. Дело об убийстве Карины Макеенко, как я понял, объединили в одно производство с делом об убийстве другой женщины, – Валькович разгребал бумаги на столе и сетовал: – Да уж, писанины в нашем деле – будь здоров. Кто-то чихнет – и надо ответ давать. Верите ли – только что писал по поводу жалобы старушки. Ей кажется, что соседи сверху отравляют воду в ее кране. А попробуй не ответить – начальство голову отвернет и скажет, что так и было. Ага, нашел. Вот. Знали ли вы некую гражданку Инессу Морову?

– Нет. А что, она тоже в нашем доме живет?

– К моей радости, в другом. И не на моем участке. То есть вы эту гражданку не знаете?

– Нет.

Участковый вздохнул. На его почти мальчишеском лице появилось досадливое выражение.

– Тоже убили. Как и Карину. Множественные ножевые ранения. Тоже не замужем, с племянником жила. Трудный подросток, на учете в комиссии по делам несовершеннолетних состоял, – произнес он и уставился в листок. – И последний вопрос: разговаривала ли с вами Карина Макенко о художнике Эдварде Муке?

– Мунке! – выпалил Бубнов, – Эдварде Мунке. Это гениальный художник. Нет, Карина никогда об этом не заговаривала. Она знала, что я преподаю историю живописи, но, по-моему, интереса к художникам у нее не было. А в чем дело?

Оказывается, рядом с телами убитых женщин нашли репродукцию картины «Крик» и альбом…

«О господи! Что же все это значит? – подумал Василий Михайлович. – Да, мне известен и этот альбом, и открытки-закладки. Про Мунка издается не так много материалов, и я знаю все, что выходило…»

Бубнов вытер выступивший на лбу пот и сказал:

– Если бы вы меня не перебили, то я бы рассказал, что читаю лекции по истории живописи. И Мунк – мой любимый художник. Этот набор открыток-закладок издавался один раз, в 1980 году. А альбом с репродукцией «Мадонны» на обложке выходил в 1998-м и 2002 годах. У меня дома первое издание – 1998 года.

Ошеломленный, участковый молча допил чай и уставился в окно.

– Глупо как-то объяснять, что я не убивал этих женщин, – выдавил Бубнов. От волнения ему сделалось жарко, он расстегнул пальто. – Я всего лишь преподаватель…

– Знаете что, давайте так, – в глазах участкового уже не было прежней симпатии. – Сейчас вы подпишете вот эти листы и пойдете домой, время действительно позднее. Я сообщу следователю, и он, думаю, захочет с вами побеседовать. Не волнуйтесь, все выяснится. Если вы невиновны – вам не о чем беспокоиться.

– Что значит если?! – взвился Бубнов. – Я не имею к смерти этих женщин никакого отношения!

– Конечно. Не волнуйтесь.

Василий Михайлович подписал, не читая, протянутые бумаги, схватил кепку, и, сухо попрощавшись, вышел из кабинета.

В груди клокотало возмущение. Его, уважаемого человека, автора нескольких монографий и учебников, среди ночи терзает какой-то молокосос! Что он себе позволяет, этот участковый!

Внезапно он остановился. Логика убийцы представилась ему четкой и понятной.

«В это невозможно поверить. Но все-таки это так!» – пробормотал Василий Михайлович и в отчаянии закусил губу. Что же это получается? Он понимает, почему убийца действовал именно так, или он знает, потому что сам убил?

Нет!!! Это прошло! Все, все, все. Прошло. Больше не вернется. Прошло…

Дрожащие руки не сразу открыли замок.

Не разуваясь, Бубнов побежал в зал, стал вытаскивать с полок книги. Сердце гулко ухнуло. Того самого альбома Мунка на полке не было. Пару открыток-закладок он отыскал – «Летняя ночь», «Юриспруденция», «Портрет живописца Енсена-Хелля». «Крик» среди репродукций отсутствовал.

Потом Василий Михайлович метнулся в кухню. Участковый сказал – женщин зарезали. Ножи. Сколько же у него ножей? Он не помнил. Ему казалось – их стало меньше.

«Все вернулось», – в отчаянии прошептал Василий Михайлович.

Он сложил ножи в темный полиэтиленовый пакет, надел пальто и выбежал на улицу…

5

Юра Рыжов честно смотрел в учебник по уголовному процессу, но мысли его снова и снова возвращались к однокурснице Верочке. Такая красотка! Блондинка с голубыми глазами. Всегда в мини. Какие уж тут лекции. Он пялится на ее ноги и представляет себе такое, и взгляд его, должно быть, становится стеклянным. А Верочка участливо спрашивает: «Юра, с тобой все в порядке?» С ним все не в порядке. Он ее хочет до дрожи в руках! А она после занятий укатывает в своем серебристом «Пежо» – красивая, недоступная, заманчивая. Не для него эта девушка. Он и не пробует с ней флиртовать. Глупо. На роже прыщи, в карманах пусто и даже учится еле-еле на тройки.

Кстати, об учебе. Зачет завтра. Надо все-таки читануть что-нибудь.

– Повод для возбуждения уголовного дела можно определить как явление объективной действительности, с которым закон связывает возникновение у дознавателя, органа дознания, следователя, прокурора юридической обязанности разрешить вопрос о возбуждении уголовного дела, то есть принять одно из следующих решений: 1. Возбудить уголовное дело; 2. Отказать в возбуждении уголовного дела…

Юра дважды прочитал вслух определение и помотал головой. Что за ересь! Повод для возбуждения уголовного дела – явление объективной действительности, либо возбудить это самое дело, либо нет. Есть повод – дело возбуждают. Причем тут отказ?! И вот такой казуистики – он пролистал книгу – четыреста шестьдесят две страницы мелким-премелким шрифтом. Ежу ясно – зачет он не сдаст. Второй хвост за сессию. Не сдаст зачеты – затянет с экзаменами – стипендию не дадут. Эх, Верочка, вечный объект вожделения, как к тебе приблизиться? Недавно у него появились деньги, но слишком скромные для покорения такой красотки…

– Стажер, ты здесь что, ночевать собрался?

Юра поневоле отвлекся от сладких мечтаний о стройных Верочкиных ножках. Следователь Володя Седов, уже в куртке, до ушей замотавшийся в шарф, собирался уходить домой.

– Пытаюсь к зачету готовиться. Дотянул, как обычно, до последней ночи. Теперь читаю – и ни во что не врубаюсь.

Седов заговорщицки подмигнул.

– А списать никак нельзя?

– Списать у Петренко? Да вы что!

– Петренко еще работает? Вот мужик дает. Я помню, он же совсем старенький был, даже когда нас учил. Как-то на лекции он упал с кафедры. Мы ему помогли принять прежнее положение. И даже почти не ржали. Но у него списать – действительно, дохлый номер. Шпоры можешь даже не делать. Он хоть и в годах, но зоркий и вредный. Ну что, удачи тебе, студент!

– Спасибо!

Следователь Седов был последним сотрудником, покинувшим то крыло здания, которое чрезвычайно занимало стажера Юру Рыжова.

Он дождался, пока дежурный следователь и эксперты уедут на вызов.

Через полчаса из закутка дежурного милиционера раздался зычный храп. Услышав раскатистые звуки, Юра отложил ненавистный учебник и, стараясь не шуметь, осторожно направился к кабинетам следователей.

Преступников ловят – а сами беспечные, как дети. За первую неделю практики у него появились дубликаты всех ключей от кабинетов и, что намного важнее, от сейфов.

Он открыл дверь первого кабинета и достал из кармана брюк фонарик. Содержимое сейфа его разочаровало. Пьяная поножовщина, нанесение телесных повреждений средней тяжести, кража сотового телефона. Только у Александры Марининой бандиты в книгах умные, аж оторопь берет. Пока книжку до конца не дочитаешь, ни за что не поймешь, кто же главный злодей. В жизни все проще.

Юра защелкнул замок и направился в следующий кабинет, к Седову. Разбуженная лучом фонарика зеленая попугаиха просвистела рядом и со снайперской точностью нагадила на рукав свитера.

– Голову отверну, – пообещал Юра Амнистии и опустился на колени перед сейфом.

Пролистав пару томов уголовных дел, он радостно присвистнул. Седов его не подвел…

«Вот это повезло, так повезло! Верочка, душа моя, все еще не потеряно. Далеко не потеряно», – думал он, со всеми предосторожностями спускаясь по лестнице.