Текст книги "Денди: мода, литература, стиль жизни"

Лейтмотивы дендистского сценария

По отношению к судьбе мудрец всегда должен находиться enétat d’épigramme[127]127
  Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. М.: Искусство, 1983


[Закрыть].

Фридрих Шлегель

Легенда о Браммелле и его реальная биография отнюдь не всегда совпадают. Создание жизненного сценария – сфера совместного творчества и главного героя, и окружающих. Браммелл сначала сам активно творил свою дендистскую легенду, а затем постарались его биографы. Разделить это трудно, но возможно – в нашей книге мы сначала решили изложить «легенду», а затем дать более широкий реальный контекст «прозы жизни». Но при этом остается открытым самый интересный вопрос: каковы механизмы запуска сценария, как «сырая» реальность превращается в мифологическую историю? Попробуем подумать над этими бесконечно интригующими вопросами, выделив в жизненном сценарии Браммелла несколько ключевых мотивов, которые пунктиром проходят через всю его биографию.

Жизнь Браммелла всегда привлекала внимание и светских сплетников, и мемуаристов, и серьезных биографов. Всем было легко и приятно писать об английском периоде – эпохе светских триумфов. Но далее сразу начинались проблемы. Пребывание денди во Франции, длившееся 24 года, поставило его биографов в затруднительную ситуацию. Капитан Джессе, который был знаком с Браммеллом только во Франции, основную часть своего двухтомного труда посвящает именно этому периоду, что вполне естественно. Он познакомился с Браммеллом в феврале 1832 года в Кане, когда тот еще был консулом. И хотя он честно делает попытки собрать все доступные ему свидетельства о жизни Браммелла в Англии, объем этого материала все же заметно меньше. Интонация Джессе-биографа весьма противоречива: он с восхищением пересказывает истории о светских триумфах своего героя в Лондоне, аккуратно фиксирует все слова и действия самого Браммелла, занимая при нем пост официального летописца, как Эккерман при Гете. Однако нельзя не заметить, что в его тщательных описаниях промахов стареющего денди звучит злорадство, а в заключительной главе своей биографии Джессе пытается сделать моралистические выводы в духе викторианского осуждения тщеславия. Более того, он даже предсказывает своему герою забвение: «Весьма вероятны опасения, что в анналах истории в будущем Джорджу Брайану Браммеллу не будет уделено ни строчки»[128]128
  Jesse W. Op. cit. Vol. II. P. 379.


[Закрыть].

Д. Кук. Д.Б. Браммелл. 1819 г.

Благодаря новой когорте французских поклонников Браммелла во главе с Барбе д’Оревильи в середине века английского щеголя не только не забывают, но и возводят на пьедестал: история его жизни окончательно становится эстетическим манифестом дендизма. Еще в 1830 году Бальзак в «Трактате об элегантной жизни» создает канонический образ Браммелла как учителя всех франтов. Барбе в своей книге (1845) выводит из биографии Браммелла философию стиля, и этот трактат остается по сей день самым авторитетным и красиво написанным текстом о дендизме. Показательно, что он уделяет очень мало внимания французскому периоду в жизни Браммелла, справедливо полагая, что лучше изучать феномен дендизма по фазе расцвета. Именно благодаря трактату Барбе легенда о Браммелле становится фактом европейской культуры. Эту линию затем подхватит Бодлер, рассуждая о дендизме в своих очерках «Художник современной жизни» в 1863 году (правда, он имеет в виду не конкретно Браммелла, а дендизм в целом). Под его пером денди превращается в героя современной городской цивилизации, стоика и циника.

Далее уже в 1896 году Макс Бирбом в своем очерке «Денди и дендизм» в присущей ему остроумной манере пишет о Браммелле, сравнивая его с графом д’Орсе. Вирджиния Вулф в 1935 году посвящает Браммеллу эссе[129]129
  Woolf V. Beau Brummell. // Common Reader. Second series. London: Hogarth Press, 1935. P. 148–156.


[Закрыть] и, пересказывая биографию денди, пытается быть объективной, удерживая баланс между английскими триумфами и французским «процессом дезинтеграции». В XX веке появляются первые научные биографии Браммелла[130]130
  Melville L. Beau Brummell. New York: G.H.Doran co., 1925; Campbell K. Beau Brummell. L., 1948; Moers E. The Dandy. New York: The Viking Press, 1960; Cole H. Beau Brummell. L.: Granada publishing, 1977.


[Закрыть], и – что немаловажно – о нем с интервалом в 30 лет снимают два фильма. Первый фильм «Beau Brummell»1924 года, в роли Браммелла – Джон Барримор; режиссер Харри Бьюмонт. Второй – голливудский фильм с тем же названием «Beau Brummell» – снят в 1954 году режиссером Кертисом Бернхардтом. Браммелла играет Стюарт Грейнджер, принца Уэльского – Питер Устинов, в роли леди Патриции – Элизабет Тэйлор. В фильмах Браммелл был представлен как романтический герой с роковыми страстями, жертва коварных интриг. Это уже было преломление образа денди в массовой культуре.

В дореволюционной России Браммелла знали по переводу трактата Барбе[131]131
  Барбе д’Оревильи Ж. Дендизм и Джордж Бреммель. М.: Альциона, 1912. Предисловие М. Кузмина.


[Закрыть]; очевидно, рассказы о денди и впоследствии циркулировали среди интеллигенции. Имя его оставалось нарицательным[132]132
  «Рашид подталкивал меня к сапожному ремеслу, расписывая радужные перспективы, в которых мы с ним выступали эдакими белебеевскими Бреммелями…» (Из неопубликованных мемуаров В.Б. Мириманова. Речь идет о середине 40-х, но написано это много позже, в 2000 году. Белебей – городишко, где в ссылке находилась семья В.Б.Мириманова после 1937 года. Благодарю С.Ю. Неклюдова за эту цитату.)


[Закрыть]. В советское время легенда о Браммелле бытовала среди питерских стиляг (возможно, под влиянием трофейных американских фильмов). В начале 1960-х годов они сочинили жестокий романс, в котором фигурировал «знаменитый обормот» Жора Бремель, носивший леопардовый жилет и распивавший зубровку с королем Георгом[133]133
  Полный текст песни о Браммелле см. в разделе о стилягах.


[Закрыть]. Это уже был настоящий городской фольклор.

Как же зарождалась легенда о денди? Ведь традиция романтического восприятия Браммелла до сих пор процветает, несмотря на обилие научных трудов о дендизме. Сам Браммелл был первым автором собственной биографической легенды. Часто играя на публику, он, разумеется, понимал, что многие его остроты циркулируют в обществе, но в некоторых случаях он был не в состоянии опровергнуть очередную историю, если она не соответствовала действительности. Так произошло с эпизодом, когда он якобы приказал принцу позвать слугу («Wales, ring the bell!»). Сам Браммелл всегда отрицал этот анекдот. Тем не менее эта шутка вошла в разряд хрестоматийных и даже стала прозвищем Браммелла, которое следовало за ним по пятам даже за пределами Англии.

Если сравнить эту легенду с его другими остротами, то разница и впрямь очевидна: классический браммелловский юмор обычно строится на неожиданном переносе, гротеске, преувеличении. Например, однажды некто спросил его, случалось ли на его памяти столь холодное лето, как нынешнее. Браммелл ответил: «Да, прошлой зимой». Вот это типичный образчик его остроумия, по сравнению с которым история «Wales, ring the bell!» явно грубовата.

Во многих его хрестоматийных шутках эффект возникает в результате форсированного переименования. Вспомним ранний этюд «По-вашему, это называется фрак?» или аналогичный разящий вопрос: «Разве это туфли? Скорее это домашние тапки». Браммелл фактически без конца варьировал одну и ту же тему – узнавания/признавания, это был его жизненный метасюжет. Вероятно, он как лидер моды был абсолютно уверен в своей привилегии давать правильные имена, видеть или не видеть по своему усмотрению, устанавливать культурные правила и категории[134]134
  Подробнее об этом см. в разделе о дендистском зрении.


[Закрыть]. Он непрерывно ведет борьбу за собственную дендистскую идентичность, и все, что не вписывается в четко выверенный модный универсум, просто не признается. Этим предметам отказывается в праве на существование, и точно так же Браммелл отодвигает от себя любое происшествие, не укладывающееся в прокрустово ложе дендистской легенды: случайное кофейное пятно на скатерти, поклон знакомого вульгарного горожанина, пребывание в неподходящем месте – бедном районе или больнице.

Несмотря на «цензорские» усилия самого Браммелла, народная молва о нем разрасталась. Еще при жизни денди один предприимчивый издатель выпустил в свет явно апокрифический сборник его изречений под названием «Книга моды: краткий перечень принципов знаменитого Джозефа Браммелла»[135]135
  Название в оригинале: The book of fashion; being a digest of the axioms of the celebrated Joseph Brummell.


[Закрыть]. Уже одна ошибка в имени денди красноречиво свидетельствует об уровне этой книги.

Легенды, однако, формируются по своей собственной логике. В построении жизнетворческих сценариев есть своя жесткая формальная поэтика, и трагедия Браммелла, собственно, как раз и состояла в том, что он стал невольным заложником этой поэтики, осуществляя своей жизнью не им придуманную фабулу, которая подчинена достаточно четким законам.

Эти законы давно исследованы – фольклор разных народов можно описать через типологические формулы, и легенды о браммелловских шутках тоже представляют собой особый, хотя и вполне традиционный, жанр городского фольклора. Структура анекдота подразумевает столкновение двух миров, юмор возникает на стыке несовместимых сознаний. Герой анекдота, если брать отечественную традицию, – чукча, Чапаев, Чебурашка, новый русский – абсолютно естественен в своей «природной» простоте, он «дикий», отсталый и потому смешон с точки зрения «продвинутого» носителя более сложной логики.

В анекдотах о Браммелле все окружающие его почитатели выступают в роли простодушных чебурашек, не понимающих причуд мэтра, но в то же время чувствующих его неоспоримое превосходство. Браммелл же, напротив, предстает как практик нового вкуса, у которого решительно всё – глаз, тело, мозг – устроены по-другому, более тонко. Он отвечает на вопросы с позиций своей все усложняющей требовательности к внешности, костюму, гигиене.

При явном типологическом сходстве легенд о Браммелле и обычных анекдотов существует одно, довольно важное, различие. Оно кроется в точке зрения повествователя. Главный эффект легенды – возвышение Браммелла, а вовсе не принижение незадачливых простаков, как то происходит в традиционном анекдоте. Интонация повествователя – изумление и почтительное восхищение, он – ученик, поклонник, папарацци, пытающийся зафиксировать и понять иную, неожиданную систему принципов.

Эта новая система на самом деле была предвестием современного подхода к саморепрезентации знаменитостей: умелая смесь эпатажа и предсказуемости, главный принцип – не дать забыть о себе. Браммелл, действующий в эпоху, когда о грядущем могуществе массмедиа еще невозможно было догадаться, понял основной закон publicity: не имеет значения, позитивно или негативно окрашена информация, важно только периодически становиться героем дня.

Поведение Браммелла, можно сказать, строится сугубо по законам современного news-maker’ства. Он – источник легенд, он заинтересован в распространении информации о своей оригинальности, скандальности и таинственности. Но кто выступает в роли зрителя? Сначала, конечно, это широкий круг – друзья, поклонники, лондонский высший свет. Потом круг сужается и остается один главный зритель: будущий биограф.

Книга капитана Джессе остается базовым источником для всех авторов, пишущих о Браммелле. И уже в ней заложен рабочий алгоритм дендистской легенды. Попробуем проанализировать на примере одного эпизода, как этот первый биограф смотрит на своего героя. Джессе наблюдает Браммелла за туалетом: «Когда я навещал его утром, дверь его спальни обычно оставалась приоткрытой, чтобы можно было вести разговор. Таким образом я мог для собственного развлечения наблюдать тайны его туалетного столика благодаря зеркалу над каминной доской в гостиной. Так и представляю сейчас, как он стоит без парика в нижних панталонах перед зеркалом, растирая кожу щеткой…»[136]136
  Jesse W. Op. cit. Vol. II. P. 79.


[Закрыть] В данной ситуации Браммелл выступает в роли травестийного монарха, а Джессе – придворного, который присутствует во время туалета царственной особы. Однако наблюдателю не дозволено впрямую «ассистировать» при туалете, и он вынужден довольствоваться позицией собеседника, его держат в соседней комнате, и разговор ведется через приоткрытую дверь. Когда-то, как мы помним, Браммелл давал «мастер-класс» принцу Уэльскому, допуская его при этом в свою спальню, чтобы принц мог из первых рук получить наставления, как следует ухаживать за собственным телом. Джессе не допущен до прямого созерцания, и он пользуется приемами косвенного наблюдения, рассматривая отражение Браммелла в зеркале. При этом вполне вероятно, что временами капитан видел двойное отражение – образ Браммелла в зеркале его туалетного столика, отраженный в зеркале в гостиной.

Такой прием многократных отражений, кстати, был популярен в романтической эстетике: в литературе он создавал возможность бесконечных вставных повестей и новелл внутри романа, игры точек зрения, а в живописи – эффектных оптических иллюзий, расширения пространства, чем очень любили пользоваться, например, немецкие романтики, а еще раньше художники фламандской школы или Веласкес («Менины»). Джессе, используя прием многократных отражений, применяет его и как повествователь: в своей биографии Браммелла он без конца приводит свидетельства очевидцев, друзей и знакомых денди, порой опровергающие, порой дополняющие друг друга.

И все же собственная позиция наблюдателя временами казалась капитану весьма уязвимой. Ведь порой ему открывались сцены, явно не предназначенные для стороннего взора: «Если бы Браммелл знал, что я видел его без парика, ему бы сделалось дурно и он жестоко высмеял бы меня при следующей встрече; ему не нравилось, когда его заставали не в наилучшей форме, без должного блеска. И все же мое любопытство, а также страх потерять столь забавного приятеля замкнули мне уста, и я никому не рассказывал о виденном»[137]137
  Ibid P. 80.


[Закрыть]. Игра здесь явно идет по двойным правилам с обеих сторон. Джессе, хранящий при себе свои наблюдения при жизни Браммелла, затем спокойно публикует их посмертно в своей книге. Тем самым он приобщается к традиции «раскрывания дендистских секретов» опять-таки в травестийном варианте, ибо читателю достается не ценный технологический секрет элегантности, а жалкие сплетни об уловках стареющего и обнищавшего денди. Но и Браммелл в данной ситуации вряд ли был настолько простодушен, чтобы оказаться легкомысленной жертвой шпионажа. Скорее всего, он догадывался о наблюдении и провоцировал Джессе на подглядывание, выступая как эксгибиционист перед вуайеристом. Такая роль была ему знакома – так в свое время он сознательно подставлялся взглядам прохожих, сидя в эркерном окошке клуба Уайтс. Чужие взгляды, особенно тайные, упоенные, нужны денди для поддержания собственного энергетического баланса: «Денди может представить себя, лишь представая перед кем-то. Он убеждается в собственном существовании только благодаря тому, что видит его отражение на лицах других людей. Они для него – зеркало.

Правда, зеркало быстро тускнеющее, поскольку способность к вниманию у человека ограниченна. Поэтому необходимо то и дело будить внимание, пришпоривая его провокациями…»[138]138
  Камю А. Указ. соч. С. 157–158.


[Закрыть] Так к нашей системе многократных отражений добавляется еще одно «тускнеющее зеркало» – взгляд самого Джессе, составляющий, возможно, наибольшую ценность для Браммелла: взгляд биографа таит в себе будущее повествование, и его и впрямь надо подстегивать, поддерживая плодотворное любопытство.

Браммелл и раньше всегда мастерски стимулировал любопытство поклонников, афишируя, что он владеет особыми «секретами» стиля. Фактически его тайны – это рецепты дендистской «заботы о себе», но преподнесенные под маской поэзии и недоступности.

Браммелл – первый консьюмерист, но он еще владеет «секретами». Секреты нередко трактуются как чисто женская сфера, орудие кокетства и тайна очарования. Однако у Браммелла не кокетство, а ироническое обнаружение секрета, ставящее слушающего в весьма двусмысленное положение. Можно вообразить, как гадали поклонники: неужели и впрямь мэтр чистит ботинки пеной шампанского? Разве можно привлечь пять портных для шитья одной перчатки? Ведь время «больших магазинов» еще не пришло, пока царит исключительно индивидуальный подход даже в самом технологически-ремесленном смысле: каждый секрет – указание на сугубо домашнее, штучное изобретение: накрахмаливание шейного платка, штрипки на панталонах… Каждая находка поэтична и уникальна. Это еще эпоха кустарного, по-своему героического консьюмеризма – период одиночек, чьи случайные «изобретения» сейчас воспринимаются как давно запрограммированные открытия в моде.

Тело предшествует одежде, и оттого вначале скажем в двух словах о реформе Браммелла в сфере гигиены[139]139
  Подробнее см. раздел о дендистской гигиене.


[Закрыть]. Введенный им стиль мужского костюма, безусловно, предполагал чистое тело и чистое белье, что в то время было далеко не общепринято даже среди джентльменов. Браммелл всегда бравировал своими затяжными «утренними ритуалами», до блеска чистил зубы особым порошком, состав которого, разумеется, хранил в тайне. В отличие от своих современников, которые заглушали духами запах немытого тела, Браммелл ежедневно принимал ванну и не душился вовсе. Аккуратная стрижка, заменяющая парик, ежедневное бритье и тщательные омовения – все эти телесные техники были основой его личного стиля.

Как же одевался знаменитый денди? Биограф Браммелла капитан Джессе оставил нам подробное описание его костюма: «В первую половину дня он носил, как и другие джентльмены, гессенские сапожкии панталоны или высокие сапоги с отворотами и штаны из оленьей кожи; синий фрак со светлым или бежево-коричневым жилетом. Этот костюм был безукоризненно подогнан по лучшей в Англии фигуре. Его вечерний ансамбль состоял из синего фрака, белого жилета, черных панталон с тугими застежками на пуговицах у колена, полосатых шелковых чулок и складного цилиндра. Он был всегда очень аккуратно одет, но никогда раболепно не следовал моде»[140]140
  Jesse W. Op. cit. Vol. I. P. 62.


[Закрыть]. Единственными украшениями служили латунные пуговицы фрака, простое кольцо на руке и золотая цепочка для часов.

Подобный костюм при внешней строгости подразумевал частую смену предметов одежды и аксессуаров: «Элегантному человеку требуется в неделю 20 рубашек, 24 карманных платка, 9 или 10 пар летних панталон, 30 шейных платков (если только он не носит черные шейные платки), дюжина жилетов и чулки по усмотрению»[141]141
  Ibid. Vol. II. P. 58.


[Закрыть]. Это был новый кодекс джентльменского консьюмеризма, достаточно изощренный, но не демонстративный.

Главными принципами дендистского стиля, согласно Браммеллу, были простота и сдержанность. «Никаких духов, тончайшее белье, побольше наилучших рубашек, стирка только за городом»[142]142
  Загородная стирка в то время считалась лучшей по качеству, поскольку стирали в проточной воде. В городе, напротив, воду для стирки всегда приходилось расходовать экономно.


[Закрыть]– таковы были принципы денди.

«Если Джон Буль[143]143
  Собирательное прозвище англичанина.


[Закрыть] обернется вслед Вам, то Вы плохо одеты – или слишком формально, или чересчур модно», – любил повторять Браммелл. В другой раз он сформулировал эту идею еще жестче: «При виде хорошо одетого человека не должны говорить: “Какой у него прекрасный костюм!” Пусть лучше скажут: “Какой джентльмен!”» – этот принцип Браммелла по-прежнему актуален для всех современных любителей моды.

Английский эссеист и критик Макс Бирбом справедливо назвал Браммелла «отцом современного костюма»: «Браммелл заложил основы мужской моды XIX века. Это спокойный, разумный и, как мне кажется, очень красивый стиль; начисто лишенный причуд или нарочитости, изысканно упорядоченный; пластичный, суровый и экономичный… Постепенная эволюция костюма вряд ли уведет нас от общих принципов одежного кодекса мистера Браммелла. Напротив, прогресс демократии только укрепит эти принципы»[144]144
  Max Beerbohm. Dandies and dandies // The Works of Max Beerbohm. Albany. 1896. Ch. 1. Эссе Бирбома выложено на сайте: http:// tanaya.net/Books/twomb10/


[Закрыть].

Предложенный Браммеллом вариант мужского костюма был счастливым компромиссом между декоративным стилем макарони и традиционной суровой одеждой британских сельских джентльменов[145]145
  Подробнее см. в разделе «Аполлоны в двубортных сюртуках».


[Закрыть]. По сути, денди разработал универсальный буржуазный костюм, пригодный для всех ситуаций. Но этот ансамбль не был скучным, поскольку владелец имел возможность продемонстрировать индивидуальный вкус в деталях. У Браммелла такими личными «пуантами» костюма были красивый жилет и шейный платок.

Со времен Браммелла искусство завязывания шейного платка приобрело статус особого дендистского хобби: недаром он мог посвящать этому занятию по несколько часов в день. Это знаковое увлечение разделяли многие начинающие денди. Молодой Бальзак, начинавший свою карьеру в журнале «Мода», выпустил трактат о галстуках. Хитро завязанный шейный платок и позднее оставался приметой изощренного вкуса.

Менее известна другая радикальная новация Браммелла в моде – панталоны со штрипками. В 1810-е годы короткие облегающие штаны до колена постепенно вытеснялись панталонами – прототипом современных брюк. Солдаты Наполеона одними из первых испробовали их преимущества в условиях походной жизни, да и в гражданской жизни прочие европейцы тоже оценили удобство длинных штанов.

Начали их носить и в Англии, хотя при этом сразу наметилось «жанровое разделение»: более свободные длинные штаны предпочитали надевать днем, а для вечерних приемов были обязательны традиционные короткие штаны до колен с чулками. В истории костюма часто бывает, что в праздничной одежде этикет закрепляет более старинные, даже архаичные формы – происходит их консервация, как позднее в случае с фраком и смокингом.

Однако проблема с панталонами для дневных выходов состояла в том, что из-за свободного кроя на материи появлялись складки, что придавало штанам неэстетичный вид. Браммелл с его тонким вкусом, конечно, не мог вынести таких погрешностей и проводил долгие часы с портными, обсуждая возможные фасоны. Наконец он предложил специальную систему пуговиц внизу штанин и штрипки[146]146
  До этого штрипки использовались в военном костюме XVIII века. Браммелл перенес этот элемент в гражданскую одежду. См.: Бегунова А.И. Повседневная жизнь русского гусара в царствование Александра I. М.: Молодая гвардия, 2000.


[Закрыть], которые были полностью скрыты высокими гессенскими сапожками. В результате Браммелл приобрел репутацию человека с немнущимися панталонами, и некоторое время никто не мог понять тайну этого замечательного эффекта.

Р. Дайтон.

Д.Б. Браммелл. 1805 г.

Но безупречная натяжка панталон, помимо общей приятности для взыскательного взгляда, имела еще одно преимущество: мужчина вновь получал возможность демонстрировать форму ноги, что придавало ему sex-appeal и эротическое обаяние.

«Это уж точно денди». 1816 г.

Это роднит новации денди с эстетикой ампира: кавалер в облегающих панталонах прекрасно смотрелся рядом с красавицей в тунике: благодаря чистоте очертаний как бы «нагих» тел и дамы и мужчины возникала неоклассическая гармония.

По существу, Браммелл все время решал одну и ту же проблему: и с шейными платками, и с панталонами он добивался ликвидации лишних, ненужных объемов, акцентируя сугубо «технические» детали конструкции. Это была стратегия минимализма, которая успешно срабатывала в каждом конкретном случае. Изобретение штрипок, таким образом, функционально подобно накрахмаленным платкам: хотя крахмал подчеркивал складки, а штрипки, напротив, их убирали, в обоих случаях фиксировалась графическая линия. В костюме создавался сбалансированный приятный для глаза контраст: гладкость в нижней части фигуры уравновешивалась умеренными, контролируемыми складками сверху.

После того как секрет был раскрыт, модники стали повсеместно использовать крахмал и, как это часто бывает с неофитами, переусердствовали. Если Браммелл слегка подкрахмаливал свои платки, то его последователи настолько злоупотребляли новым средством, что при высоко завязанном платке было невозможно повернуть голову. Один молодой человек в подобном положении, вместо того чтобы просто повернуться, был вынужден закидывать голову назад: однажды он чуть не вывернул шею, пытаясь позвать лакея. Другой любитель крахмала порезал ухо о край своего сверхжесткого платка. Третий обжег себе подбородок, пытаясь догладить уголки платка уже после того, как он был завязан, поскольку не хотел портить удачный узел.

Карикатуристы беспощадно высмеивали опасности, подстерегающие усердных модников[147]147
  См. каталог сатирических гравюр: Donald D. Followers of fashion. Graphic satires from the Georgian period. Prints from the British Museum. Newcastle: Hayward Gallery, 2002.


[Закрыть]. Да и сам Браммелл, имея дело с «перекрахмаленными» щеголями, не упускал случая отпустить пару саркастических замечаний в их адрес. Будучи лидером моды, он презирал тех, кто, следуя последним тенденциям, жертвовал собственным комфортом и выставлял себя на посмешище. Созданный им костюм, будучи вначале необычным и модным, стал затем общепринятым именно потому, что в нем отсутствовали декоративные излишества и он не стеснял свободу движений.