Текст книги "Плачь, влюбленный палач!"

3.

Комнатенка нам досталась не очень комфортная (подозреваю, что не только нам). Темноватая, холодная, с казенной обстановкой. Три кровати, столько же тумбочек, кособокий шкаф, синтетические коврики на полу, на стене вешалки и пара репродукций (видимо, администрация турбазы хотела этими лощеными журнальными картинками как-то облагородить простецкую обстановку помещения) – вот и весь антураж. Ни тебе холодильника, ни телевизора, ни магнитофона, только допотопное радио на стене, да и то сломанное. Зато вид из окна открывался чудесный: высоченный ели, пламенеющие своими роскошными гроздями рябины, трогательно беззащитные березки и уходящие в бесконечность снежные дюны. Одним словом, красота!

… День близился к своему финалу – пропикало 9. Мы успели раскидать вещи, занять кровати, выпить по бутылочке пива. Оставалось сходить в туалет, умыться и лечь спать. Мы решили не перегружать себя впечатлениями, а хорошо выспаться, отдохнуть, чтобы на следующее утро сразу после завтрака отправится покорять заснеженные склоны.

Подруги в расслабленных позах возлежали на кроватях. Перекусывали вредными вкусностями: холестериновыми чипсами, прогорклыми орешками, «бумажными» кальмарами. Они чмокали, облизывались, короче, всем своим видом показывали, что страшно довольны трапезой. Делалось это для того, чтобы я оторвалась от своих «писулек» и присоединилась к ним. Но я, хоть и тянула меня почавкать, на соблазны подруг не поддавалась – во-первых, никогда не ем после 6 вечера, а во-вторых, мне просто необходимо было закончить 15 главу.

– Брось, Лель, – начала уговаривать меня Ксюша. – Дома допишешь. Ты же на отдыхе. Расслабляйся, кайфуй!

– Нет, – решительно возразила я. – Я дала себя слово – домучить ее до понедельника.

– Чипсов хочешь? – хитро предложила Сонька. Она знала, что я обожаю чипсы с паприкой.

– Хочу, но не буду. Не отвлекай!

– И о чем мы пишем? – возобновила приставания Ксюша.

– О любви. И мести, – буркнула я, не отрывая глаз от своих «иероглифов».

– И как произведение называется?

– «Страстная преступница», – за меня ответила Сонька.

– «Преступная страсть», – поправила я.

– Одна фигня.

– Как это одна? – строго спросила я, отодвигая тетрадь. – «Страстная преступница» – это название для крутого эротического триллера. А мой роман написан совсем в другом жанре.

– А жаль! – мечтательно выдохнула Ксюша. – Написала бы эротический триллер, сделала бы меня главной героиней…

– Почему это тебя? – насупилась Сонька. – Я тоже хочу быть главной героиней!

– Вот когда Леля комедию надумает писать, тогда обязательно! – хихикнула Ксюша.

– Да иди ты! – обиделась Сонька.

– Заткнитесь, пожалуйста, – взмолилась я. – Я не могу сосредоточиться. Вы трандычите, как сороки. А у меня предложение никак не составляется. Вот посмотрите, – я придвинула тетрадь к их лицам и прочла. – «Когда Алена поднималась по мрачной деревянной лестнице, и не слышала ничего кроме скрипа ступеней… в ее комнате… ржали кони»

– Кто ржал в ее комнате? – переспросила Сонька, удивленно моргая.

– Кони, – подсказала Ксюша, вчитавшись в мой текст. – Только что они делали в комнате, а Лель? Она что в конюшне жила?

– Нет. В особняке. С богатым мужем. И коней у них не было. Только два «Мерседеса».

– А что ее богатый муж ступеньки в доме поменять не может? – нахмурилась Ксюша. – Они ж скрипят!

– Ой! Вспомнила. Это не в ее особняке происходит, а за городом. Ее анонимным звонком выманили из дома…

– Это ничего не меняет. Коней там все равно быть не должно.

– Почему? – включилась в обсуждение Сонька. – Это же деревня.

– Но она поднимается на второй этаж. Как кони могли туда забраться? Они что, дрессированные? Из цирка сбежали?

– Ты, Лель, случайно не фантастику пишешь? – поинтересовалась Сонька серьезно.

– Нет, – опешила я. – Триллер. А почему ты спрашиваешь?

– Ну… Я думала, может, это не просто кони, а пегасы. Залетели в окно и все дела…

Я вновь склонилась над рукописью. Конечно, никаких пегасов, как и обычных коней в моем романе не было, но ведь кто-то в комнате ржал.

– Я поняла! – воскликнула Сонька. – Тут написано: «Когда Алена поднималась по мрачной деревянной лестнице, и не слышала ничего кроме скрипа ступеней… в темноте крался некто…». Ну и так далее.

– Точно! – обрадовалась я. – Именно в темноте, и именно крался. Но как ты смогла? Если даже я не понимаю…

– А ж учительница! – гордо молвила подруга. – Знаешь, сколько я тетрадок за свою жизнь проверила? Тьму! И почти каждая исписана такими каракулями.

– Молоток! – похвалила подругу Ксюша. – На тебе орешек.

Сонька взяла целую пачку, и они вновь с упоением принялись поедать арахис.

– Что-то не идут к нам женихи, – весело молвила Ксюша, догрызая очередную пачку орехов.

– И биатлонистов не привезли, – добавила Сонька, но совсем не весело.

– Зато есть 4 банкира, – вяло отпарировала я.

– И Юра Зорин, заменяющий и банкиров и спортсменов, – продолжала веселиться Ксюша.

– Влюбленный по уши в Софью Юрьевну Аниськину, – поддакнула я.

– Дуры, – не столько как оскорбление, сколько, как констатацию факта, выдала Сонька.

– А он ничего. Симпатичный.

– Да идите вы!

– На диету посадишь. На кефирную. Станет стройным, подтянутым…

Сонька ничего не сказала, просто запустила в подругу подушкой. Ксюша увернулась, но на вражескую атаку отреагировала бурно – пульнула в обидчицу шапкой. Не знаю, чем бы кончилась потасовка, если бы в дверь не постучали.

– Войдите, – крикнули мы хором.

Дверь робко приоткрылась, и в проеме показалась всклоченная голова Сонькиного кавалера. Щеки его пылали, борода стояла дыбом, по лбу стекала струя пота, размером с маленькую реку, видимо Юра бежал.

– Девочки, что же вы не идете? Мы вас заждались.

– Куда? – не поняли мы.

– Как куда? В столовую.

– А что уже на завтрак пора? Вроде, еще не ложились.

– Ну как же, девочки… – он всплеснул своими пухлыми ладошками. – Вы что про кефир забыли?

– Какой такой… – начала я, но потом замолкла и хлопнула себя по лбу. Как я забыла? На турбазе же существует обычай поить отдыхающих кефиром на ночь. Не знаю точно, откуда это пошло, но полагаю, традиция осталась с тех времен, когда лыжная база была пионерлагерем. – Мы не пойдем. Да, девочки?

– Нет. Не пойдем, – согласилась Ксюша. – Что мы кефира не пивали?

– Но как? Он же полезен для пищеварения! – воскликнул Зорин почти плача.

– Он кислый, – поморщилась Сонька. – Тут же не «Данон» дают. Я только «Данон» люблю.

– А я «Можетель», – сказала Ксюша.

– Девочки, – простонал он и воздал руки беленому потолку.

Мне стало жаль беднягу. Бежал ведь, сердешный, целых 50 метров, пыхтел, мечтал, думал с Сонькой поворковать, а она – «кислый».

– Мы сейчас, – пряча глаза от подруг, молвила я. – Иди, мы следом.

– Вот и славно, – обрадовался наш пылкий влюбленный и, топоча, унесся.

– Ты чего это? – двинулась на меня Сонька, стоило топоту затихнуть. – Хочешь меня с этим мамонтом спарить?

– Я… Да ты что… Да как ты могла такое…

– Или Ксюшу с тем червяком? А может сама надумала Геркулесову рога наставить…

– Я просто хочу кефиру, – рявкнула я.

Сонька замигала. Ей, видимо, не пришло это в голову.

– Ты что кефир любишь?

– Люблю, – не сильно погрешила я против истины.

– Ну ты даешь! Я, конечно, знаю, что ты обжора, но чтоб эту гадость…

Обзывая меня обжорой, Сонька нисколько не преувеличила. Я действительно очень люблю поесть. Особенно, что вредно для здоровья и фигуры. Но ни на том, ни на другом мое пристрастие к жирному-соленому не отражается. По этому я ем с завидным аппетитом все, что люблю: шоколад, пирожные, копченую рыбу, жареную свинину, сало. И пью сильно вредные для талии напитки – пиво и портвейн. Но есть только два правила, которые я неукоснительно соблюдаю. Первое – не есть после 6 вечера. Второе – хотя бы 2 раза в неделю подрыгаться под музыку и покачать пресс. Может, именно из-за этой пары «догм» я и не полнею.

– Пошли что ли? – спросила Ксюша, накидывая на плечи дубленку.

– Пошли, – с тяжким вздохом промямлила Сонька.

Мы вышли. Девчонки резво дунули по коридору, а у меня развязался шнурок, поэтому мне пришлось притормозить и наклониться. Кряхтя, я начала шнуровать ботинок. Лоб мой при этом упирался в дверь комнаты, располагающейся напротив нашей, видимо, Антошкиной.

– Идешь что ли? – обернувшись, крикнула Сонька.

– Идите, догоню, – пропыхтела я, мне никак не удавалось справиться с узлом.

Подруги скрылись. Их шаги затихли. Ничто больше не нарушало тишины коридора. И вот в этой тишине я услышала:

– Я тебя убью!

Я вздрогнула и подняла глаза.

Никого.

Фу! Значит, убьют не меня. Уже хорошо. А то после осенних событий, когда я чуть не погибла от рук сумасшедшего гения, мне постоянно мерещатся душегубы, меня преследующие. Этот, видимо, преследовал кого-то другого.

Тут возглас повторился.

– Убью!

Я вновь вздрогнула. Нет, это слишком. Почему неизвестный выкрикивает угрозы именно в тот момент, когда Я зашнуриваю ботинки. Подождать что ли не может?

Я перевела дух и припала ухом к двери. Как ни хотелось мне слинять, чтобы хоть на сей раз не впутаться в сомнительное расследование – гражданская моя совесть не позволила, гаркнула на ухо: сиди, внимай, вдруг от твоего любопытства будет зависеть чья-то жизнь. Мне ничего не осталось, как превратиться в слух. Но… За дверью восторжествовала гробовая, нет, могильная тишина. Неужто уже укокошили?

– Не смеши! – как гром среди ясного неба прозвучало из-за двери.

Я испуганно взвилась и брякнулась от неожиданности на задницу. А между тем в комнате продолжал звучать веселый баритон:

– Убьет видите ли… Надо же придумать такое… – Дальше последовало шуршание и чей-то тихий возглас. Потом вновь вступил баритон. – Не обижайся, ладно? На друзей ведь не обижаются. А мы-то с тобой друзья… – И что-то в том же духе и той же тональности.

Я радостно хрюкнула. Слава тебе господи! – возопила я мысленно. – Даже если ты не существуешь, ты молодец! Я поднялась с пола, отряхнулась и заспешила в фойе. Мое присутствие тут, спасибо господи еще раз, не требуется. Обычная ссора двух приятелей, между мной и моими драгоценными подружками такие приключаются раз по восемь за неделю. А уж сколько раз я грозилась убить Соньку и не сосчитаешь.

Короче говоря, не прошло и минуты, как я в припрыжку неслась по аллейке к ярко освещенной столовой. Тогда я еще не знала, что обрывок подслушанного мной разговора мог бы стать ключом к разгадке тайны. И не догадывалась о том, что не пройдет и суток, как я горячо пожалею о том, что не задержалась тогда, чтобы понять, кто же именно ссорился в инструкторской комнате.

* * *

ЧЕЛОВЕК сидел в углу и плакал. Тихо, скупо, по-мужски. От обиды и жалости к себе. Ему было обидно, потому, что никто не принимает его всерьез. А жаль, потому что очень скоро он из просто ЧЕЛОВЕКА превратиться в убийцу…В преступника…В грешника.

Но ведь могло бы быть все по-другому! ЧЕЛОВЕК специально пришел к приговоренному. Хотел дать ему последний шанс. И если бы приговоренный повел себя иначе – не врал, не издевался, ни смеялся над его угрозами – остался бы жив.

Но он свой шанс упустил. Так что пусть готовится к смерти.

4.

На следующий день мы проснулись довольно рано – около 7-30. Не слишком солнечное, но обещающее быть довольно ясным утро заглядывала в окно вместе с луноликим Зориным. Последний в отличие от утра был лучезарно, искрометно, ослепительно ясен и весел. Все его тридцать два зуба сверкали между кустами бороды и усов, а щеки алели, лоснились, почти лопались, как перезрелые томаты, нависая над черной волосяной каемкой.

– Пора-а-а, девочки, пора! Заснеженные склоны вас заждались! – грохотал он своим оперным басом в нашу неплотно прикрытую форточку. – Подъем! Труба зовет! – но этого ему показалось мало, по этому он затянул. – Утро кра-а-а-асит нежным светом… – и сопроводил серенаду аккомпанементом – постукиванием кулака по стеклу.

– Что за гад там горланит? – прохрипела в подушку Сонька.

– Твой, – доложила Ксюша, приподнявшись на кровати.

– Господи, и зачем я только сюда приехала!? – обратилась к своей подушке Сонька, видимо спросонья перепутав ее с всевышним.

– Уйди, Юра, мы не одеты, – строго прикрикнула я на «Казанову», но он только фыркнул:

– Ничего, я не из стеснительных, – после чего впился глазами в заголившееся Сонькино плечо. Плечо, как видно, произвело на Зорина шокирующе-неизгладимое впечатление, потому что он перестал петь, а ни с того ни, с сего ляпнул. – А на завтрак каша.

– Это в голове у тебя каша, идиот! – рыкнула я. – Сказано, иди.

– Мы уже уходим, – пропищал некто из-за необъятной спины Зорина.

– Мы? – сразу же проснулась Сонька. – Кто это мы?

– Мы! – отрапортовал Серега, вынырнув из-за своего спино-дзота. – Мы! – подтвердил Лева Блохин отделяясь от стены, с которой он слился благодаря своему потрепанному спортивному костюму, цвета «обшарпанная штукатурка».

– Вам тут что стрип-клуб? Или, может, пип-шоу? – гаркнула я еще злее, вскакивая с кровати.

– Пип – что? – разинул рот Сереженька.

– Шоу, – рявкнули Ксюша с Сонькой хором. И тоже поднялись со своих лежанок, но в отличие от меня вооружившись подушками. Уж не через форточку ли их метать собрались?

– А почему пип?

Но растолковать Серому, что за извращение такое «пип-шоу» было некому, потому что секунду спустя наших «кобелей» как ветром сдуло. Ибо за стеклом вместо трех разомлевших от сна и серенад девиц в фривольных комбинашках они увидели компанию фурий с зелеными рожами, белыми губами, к тому же во фланелевых рубищах.

– Мы вас на лыжне подождем! – донесся до нас слабый Зоринский крик.

– Ждите, ждите, – хмыкнула Сонька, опуская подушку. – А чего это они так ломанулись?

– Испугались.

– Подушек?

– Нас, дурочка, – хихикнула я. – Ты в зеркало-то посмотри.

Сонька послушно глянула в поданное мною зеркало и недоуменно протянула.

– А что не так то?

– Да-а, Софья Юрьевна, видно давно вы с мужиком не спали…

– Че это? – обиделась подруга.

– Так привыкла рожу огуречной маской мазать на ночь, что даже не замечаешь, что это не очень эстетично выглядит…

– Не огуречной, а огуречно-хреновой, – машинально поправила Сонька. – Прекрасное средство от старения кожи.

– Да ты что? – заинтересовалась Ксюша. – Я что-то про такую не слышала. Неужто новая разработка? От «Виши», да?

– От Саши.

– Это что за фирма?

– Это не фирма, – залыбилась Сонька. – Это имя моей матушки. Александра Ивановна на огороде хрен да огурцы выращивает, как-то мудрено их настаивает, смешивает с глицерином. Такое «Виши» получается – закачаешься!

– А! – разочаровалась Ксюша, она к народным рецептам красоты относилась брезгливо-недоверчиво. Она недоумевала, как такая хрень, как хрен, может помочь коже, и удивлялась – как надо себя не уважать, чтоб этой хренью намазать свое драгоценное лицо.

Ксюша собралась уже выдать Соньке свое «Фи!», но во время одумалась, она знала, что наша политически активная подружка тут же отбреет ее фразой, типа «Вам-богатым нас-не-понять-да-Леля?» и меня призовет в свидетели, хотя я (если рассматривать нас троих) отношусь скорее к среднему классу.

– А сама-то!? – взвизгнула Сонька, ткнув в меня пальцем. – Бигуди накрутила, как буфетчица-пенсионерка. С Геркулесовым, небось, без них почиваешь!

– Ну… – начала, было, оправдываться я, но было бесцеремонно остановлена окриком, – Да еще меж бровей зачем-то пластыри приляпала. Уж не под Царевну ли Лебедь косишь, у которой во лбу звезда горит?

– Да это первейшее голивудское средство от морщин, дурила! Мажешь кремом, да не хренью огородной, а нормальным патентованным, и пластырь клеишь, чтобы мышцы лица…

Но закончить лекцию по косметологии мне никто не дал.

– А Ксюша! Обмазала губы белой бякой, думает красиво!

– Это бальзам. Французский, между прочим.

– Знаем мы ваши французские крема. И знаем, в каком подвале их делают…

Вот в таком духе мы общались еще минут 10, пока не спохватились и не вспомнили про завтрак.

– Но мы еще продолжим, – уверила нас Сонька, соскребывая с лица запекшуюся зеленую корку.

… В столовую мы прибыли, когда посудомойки уже убирали со столов грязные тарелки. Наскоро перекусив остывшей кашей и заветренной колбасой, мы вылетели на свежий воздух.

– Красота! – восхитилась Сонька. После чего цапнула палки и, забыв нацепить лыжи, рванула в лес. Мы, увешанные снаряжением, потрусили следом.

За воротами мы отдышались, сунули обутые в казенные ботинки ноги в пазы креплений и заскользили… Ну не совсем, конечно заскользили, а так скажем, тронулись. Пробуксовывая, кряхтя, кренясь во все стороны, мы продвигались по лыжне в сторону горки, намереваясь (с дуру!) с нее съехать. Зрелище, надо думать, было еще то. Успокаивало одно – впереди и сбоку карячились точно такие же неумехи.

Особенно колоритно смотрелась «святая троица». Впереди, как броненосец «Потемкин», неслась Галина Ивановна. Даже не она сама, а ее грудь. Монументальная грудь 6 размера, обтянутая мохеровым свитером. За Галиной Ивановной, правда с сильным отставанием, катилась Изольда. Взмыленная, лохматая, красная, как рак, вся в снегу и елочных иголках, она быстро семенила по лыжне, забыв о палках. Они волочились за ней следом, шаркая по насту, постоянно цеплялись за корни, пни, ветки. Изольда падала, с робким смешком поднималась и, забыв отряхнуться, трусила вдогонку за своей старшей подругой. Замыкала сею процессию Ниночка. Эта не торопилась, не суетилась, ехала медленно, аккуратно, не обращая внимания на окрики тех, кто катился за ней. Она постоянно останавливалась, то послушать дятла, то поправить съехавший на бок парик «грива льва», то просто из вредности, чтобы ее все объезжали. Короче, тормозила Ниночка, как мой Арнольд, но при этом умудрялась не отставать от своих более шустрых товарок больше, чем на 5 метров.

В общем, наблюдать за «девчушками» было весело. Еще веселее оказалось следить за выкрутасами Суслика. Этот молодец, облаченный в синтетический спортивный костюм и шапку с оторванным помпоном, рассекал снег «коньковым» методом. Видели бы вы, как он старался! Два метра проедет – и давай по сторонам озираться, типа, смотрите, вот я какой! Еще пару осилит – грудь колесом выпятит, словно ему уже медаль на нее олимпийскую повесили. А уж коли упадет – тут же вскочит, отряхнется, шапку поправит и как ни в чем не бывало опять скользит с гордой миной.

По соседней лыжне ехал Тю-тю, за ним Санин с Маниным. Братья-электроники особой спортивной подготовкой похвастаться не могли, поэтому катили они медленно, неуклюже, с частыми остановками, зато Сенечка несся так стремительно, что бархатная юбка вздувалась парусом.

Четверка банкиров каталась тут же. Причем, только один из них с удовольствием – он единственный догадался привезти лыжи с собой, остальные же корячились на казенных. Слышали бы вы, как они матерились! Еще бы! Казенные лыжи для катания были просто непригодны. Потому что, помазать их специальным гелем Антошка Симаков не удосужился. Мы-то, бывалые туристы, всегда таскали с собой на турбазу кусок воска и лоскут баечки, чтобы самолично натереть лыжи перед прогулкой, но рафинированные новые русские, привыкшие к пятизвездочному сервису, об этом даже помыслить не могли. Вот и ругались они, не как банкиры, а как сапожники, и сковыривали с «подошв» лыж комки прилипшего к ним снега.

– И чего они на эту турбазу приперлись? – хихикнула Ксюша, пронаблюдав за их мучениями. – Им что Альп мало?

– А, может, им Альпы надоели, – предположила Сонька. – Может, им молодость вспомнить захотелось.

– Альпы надоесть не могут, – безапелляционным тоном выдала Ксеня, – я там один раз была… Красотища!

– Ты один, а они, может, десять. Им уже та красоты не в радость. Хочется чего-то другого. – С видом знатока произнесла Сонька. Будто психологию новых русских изучила от и до. – Твой же Педик жрет сухой корм, вместо омаров, а они вот на совковой турбазе решили отдохнуть…

– Ладно, хватит болтать, – нелюбезно прервала их спор ваша покорная слуга. – Покатили дальше.

– Покатили, – согласились они обреченно.

… Обливаясь потом, мы добрались до развилки, посмотрели по сторонам: вправо уходила довольно сносная лыжня, а влево и вниз крутейший спуск с горы.

– Куда? – просипела Сонька. Вопрос был риторическим, так как ни одна из нас не осмелилась бы скатиться.

– Ну что, девчушки! – донеслось до нас из-за ели. – Сиганем!

Мы обернулись. На лыжне, картинно раскинув руки с зажатыми в пухлых кулачках палками, стоял Зорин. Вид он имел залихватский – шапка набекрень, борода дыбом – как у пьяного Деда мороза. Рядом присоседился Серега, Левы же что-то видно не было.

– Вы лучше без нас, – буркнула Сонька.

– Да не бойтесь, девочки, – покровительственно пробасил Серый. – Мы вам покажем, как надо…

Но показать они не успели. Ибо в тот же миг оба валялись на снегу, сметенными ураганом по имени «Лев». Сам же Лев (Блохин, естественно) с выпученными глазами несся дальше. Не разбирая дороги, растопырив палки и ноги, загребая лыжами кучи снега, он неуклонно приближался к спуску.

– Стой! – заорали мы с Ксюней.

– Стой! – вторили нам выбравшиеся из сугробов мужики.

– Не мо-о-о-гу-у-у! – верещал Лева, подскакивая на кочках. – У-у-у!

Последе «У» донеслось до нас уже издалека – Блохин слетел-таки с трамплина.

Повисла гробовая пауза. Каждый со страхом прикидывал: сколько именно конечностей сломал Левка, пару или тройку. Зорин же не стал мелочиться – с ходу похоронил друга.

– Пошлите за телом! – всхлипнув, молвил он и шагнул к спуску.

Мы, скорбно опустив головы, последовали за ним.

– Где он? – спросила Ксюша шепотом.

– А вон, – хохотнула я, показывая на огромный сугроб, увенчанный красным помпоном. Тут же из него, отфыркиваясь, выбрался живехонький и здоровехонький Блохин.

– Жив! – хором выдохнули все и радостно загоготали.

Пока Левка отыскивал в сугробе поломанные лыжи, мы кумекали в каком направлении двинуть. Зорин порывался повторить подвиг друга, осторожный Серега звал на равнины, мы же склонялись к возвращению в корпус.

И тут из-за снежной дюны, разбрызгивая вокруг себя фонтан белой крошки, вылетел на поляну Антон Симаков. В найковском костюме, в черных очках и на новеньком «Буране». Не мужчина, а мечта престарелой экстрималки.

Сделав пару крутых виражей, он лихо развернулся и красиво затормозил рядом с нами.

– Тухлый рисовщик, – буркнул себе под нос Блохин.

Антон приподнял одну бровь (ему, наверное, казалось, что так он вылитый Джеймс Бонд) и, обдав потенциальных соперников презрением, спросил у нас.

– Накатались уже?

– Ага.

– А я вот новый маршрут прокладываю

– Зачем?

– Трасс мало, всего пара. Одна для новичков, вторая для профи, так ведь некоторым долдонам одной прямой лыжни мало, они на крутые виражи прутся, – и он выразительно посмотрел на стоящего в груде лыжных обломков Леву. – Вот и попросили еще одну проложить. – Симаков сплюнул. – Ну, мне пора. Встретимся на дискотеке.

Он махнул ручкой, газанул. Забросав нас снежной трухой, пронесся по поляне, направляясь к единственному не затоптанному месту, примерился между деревьев и… С лету, на огромной скорости врезался во что-то, запорошенное снегом. Потом, вылетел из «седла», как в замедленной съемке, пропарил несколько метров, затем ухнул на снег и замер.

Я зажмурилась, Сонька завизжала, Зорин булькнул. Только Серега сориентировался мгновенно – бросился по сугробам к Симакову. Очухавшись, мы припустили за ним.

Антон был недвижим. Серега перевернул его, затряс. Голова Симакова поболталась туда-сюда и свесилась на бок.

– Умер! – резюмировал Серый.

– Жив, – перебила его Сонька. Она единственная догадалась пощупать сонную артерию.

– Надо скорую вызывать, – очень уместно влез Зорин.

– Правильно, вот ты и беги.

Зорин молча кивнул и побежал.

* * *

ЧЕЛОВЕК торжествовал. Все произошло именно так, как он планировал! Гладко, четко – идеальною. Как по нотам!

ЧЕЛОВЕК видел, как взвился «Буран», наткнувшись на невидимую преграду, видел, как Симакова буквально вышвырнуло из седла, видел, как он врезался всем телом в дерево, когда падал на снег… И все увиденное привело его в волнение.

ЧЕЛОВЕК чуть заметно (чтоб не увидели те, кто стоял с ним на лыжне) улыбнулся – план начал срабатывать. И первый пункт его уже приведен в исполнение.