Текст книги "Договор на одну тайну"

– Нет.

– Ты Маугли? – Валера вновь наполнил стопки. – Хотя дитя джунглей наверняка гонял с волками…

– Я Ихтиандр, ты правильно заметил.

– То есть у тебя есть жабры?

– Я родился и вырос у моря. Все детские игры были связаны с ним. Мы пропадали на берегу. Купались, ныряли, загорали летом, зимой катались на лодках, ловили рыбу и круглый год строили замки из гальки.

– За замки! Любые… В том числе воздушные.

Они выпили вновь. Три стопки для Леши, чуть ли не половину жизни воздерживающегося от алкоголя, могли бы стать убойными, но, как ни странно, он чувствовал себя бодро.

– А не лягу я спать, – решительно сказал он. – Футбол смотреть буду. И за французов болеть. Пусть русские и с ними воевали, не только с фрицами. Но мы победили всех.

– Увы, не в футболе.

– Хочешь попробовать еще что-нибудь из моей коллекции?

– Нет, спасибо. Как ты правильно заметил, мне завтра на работу.

– А если б нет?

– Тогда я открыл бы абсент и поджег его.

– Зачем?

– Темнота, его так пьют.

– Что-то не припомню на картине Пикассо «Любительница абсента» пламени.

– А я не припомню такой картины, но знаю, как подают этот напиток в клубах.

– Покажешь? – И унесся в комнату, чтобы достать из бара абсент. Когда Земских вернулся с бутылкой в кухню, Валера отложил куриное крыло и сердито проговорил:

– Слушай, Леха, завязывай.

– Так я только развязался.

– Ты уже пьян.

– Увы, нет. – Земских на самом деле не ощущал опьянения, только облегчение. Нервы, закрутившиеся за день в канаты, расслабились. – Давай, жги абсент. Потом пойдем смотреть футбол.

– Ты ж завтра умрешь.

– Нет, не завтра, – засмеялся Леша. – Где-то через три, пять месяцев.

– Не понял?

– Да не слушай ты меня, болтаю какую-то ерунду…

Фомин встал из-за стола и подошел к Земских. Взял его за плечи, посмотрел в глаза и тихо спросил:

– Леш, что с тобой?

– Да нормально все.

– Не ври.

– Сделай мне абсент, тогда скажу.

– Хорошо. – Он разжал свои пальцы-шпикачки и принялся колдовать над напитком.

Земских следил за Валерой с интересом. Когда тот поджег абсент, захлопал в ладоши.

– Ты точно ребенок, впервые увидевший, как фокусник достает из шляпы кролика, – хмыкнул Фомин.

– Неужто в клубах так делают?

– Ой, там чего только не насмотришься. – Он протянул Леше стакан и скомандовал: – Пей залпом.

Земских было немного страшно, но он сделал, как велели – опрокинул в себя горячий абсент.

– Вещь, – выдохнул Леша.

– Срубит сейчас, готовься.

– Не срубит, я поем. – И схватил контейнер с каким-то сомнительного вида салатом. Кажется, грибным. – Жаль, супа нет. Я бы сейчас навернул борща. Моя мама чудесно его готовила, она украинка. Из Кременчуга родом.

– Пошли в комнату, скоро футбол начнется.

– Может, ты еще замутишь мне чего-нибудь? Вот из текилы, например. Есть какие-то коктейли, которые так же эффектно готовятся?

– Текила-бум. Но ты ее не получишь.

– Почему?

– Да, я всегда хотел… научить тебя плохому. Помнишь «Ералаш»? – Леша покачал головой. – Не важно. В общем, споить хотел я тебя в первую очередь. Ну, и растормошить. Подбить на хулиганство… И вот сейчас, когда ты зажигаешь, я в ужасе… Потому что твое веселье на грани истерики. Объясни мне, Леша, что с тобой?

Земских хотел что-нибудь наврать. Потому что правду он намеревался скрывать ото всех. Но его срубило, как и прогнозировал Фомин. Леша обмяк, мозг его затуманился, а язык стал как вата и едва ворочался. Но он смог проговорить:

– У меня рак, четвертая стадия.

После этого Леша положил голову на стол, закрыл глаза и провалился в безмятежность пьяного сна.

* * *

Болело все – голова, желудок, спина…

Когда Леша открыл глаза, оказалось, что глаза тоже болели.

Он лежал на полу в прихожей. Под головой подушка. Тело накрыто пледом. Судя по всему, Фомин пытался перетащить друга на кровать, но его сил хватило лишь на то, чтобы выволочь из кухни.

Алексей, кряхтя, встал. Его качнуло. Придержавшись за косяк, он выровнялся. Потом нетвердой походкой направился в кухню. Там, как ни странно, было чисто. Валера убрал еду в холодильник или слопал, а посуду помыл. Леша открыл кран с питьевой водой и стал жадно пить. Утолив жажду, вернулся в прихожую, чтобы найти сумку, в которой таблетки.

– Жив? – услышал он голос Валерки, а затем увидел его в дверях гостиной. Друг был в одних трусах.

– Жив. Как игра?

– Так себе. Ничья.

– То есть победила дружба. Это хорошо.

– Ты извини, что я тебя бросил тут, но ты такой кабан, Леха, я не смог тебя дотащить хотя бы до дивана.

– Да хоть до коврика бы дотащил, у меня от жесткого пола спина разламывается.

Земских достал из сумки таблетки и отправил в рот сразу две. Их не нужно было запивать, поэтому Леша сразу отправился в ванную, чтобы почистить зубы. Во рту, как сказал бы Фомин, будто кошки нагадили.

– Есть не хочешь? – спросил Валера, материализовавшись на пороге ванной комнаты, которую Леша не потрудился запереть.

– Нет.

– А я заточил бы чего-нибудь.

– Иди, точи. А я спать.

– Нет, сначала поговорим. Чай будешь?

– Не хочу. Меня и так в жар бросает.

– Тогда пивка? По бутылочке?

– Я выпью «Боржоми».

Леша почистил зубы, умылся. И все это сделал под пристальным взглядом Фомина, который оставался стоять на пороге ванной. Когда Земских закрутил кран, он выдал:

– Поверь мне, пиво пойдет лучше. Сейчас три ночи и уже завтра, но давай будем считать, что еще вчера.

– А зачем нам это?

– Чтобы ты еще немного побезумствовал.

– И выпил-таки текила-бум?

– Нет, только пива. Я не хочу, чтоб ты снова упал лицом в салат.

Они прошли в кухню. Леша сел, а Фомин стал доставать из холодильника еду и напитки. Из девяти бутылок пива осталось только три. Из еды одни лишь суши и салат, в который Земских, если можно так выразиться, упал. Валера протянул его другу, но Алексей качнул головой. Есть не хотелось. Хотя от борща он по-прежнему не отказался бы.

– Когда ты узнал, что болен? – задал вопрос Валера, открыв пивные бутылки.

– Сегодня. Но если точнее, вчера.

– Что будешь делать?

– Жить.

– Понятно, что умирать рано. Но ты уже выбрал способ лечения? Что онколог советует? Облучение? Химию? Или можно попробовать операции? Даже на четвертой стадии их проводят.

– Опухоль с метастазами. Их много. Можно попробовать убрать, но нереально удалить все.

– Но химия замедлит их рост, и ты продлишь свою жизнь…

– Нет, я продлю существование. Я думал вчера весь день над тем, как мне поступить. У меня мозги начали плавиться. Думал, с ума сойду. Но я смог принять решение. И все благодаря тебе.

– Мне? – осторожно переспросил Валера.

– Я редко вспоминаю детство. А когда ты спросил, не Маугли ли я…

– Ты сказал, что Ихтиандр. И что?

– В детстве у меня была мечта. Я грезил о том, что, когда стану взрослым, выйду в море на яхте, буду сам ею править и доберусь до маяка на далеком мысе, свет которого мы видели вечерами. – Лешин голос дрогнул. Он сделал глоток пива и продолжил: – И вот я взрослый. А до маяка так и не добрался. Хотя это же не так сложно. Надо всего лишь научиться управлять яхтой, взять ее в аренду и выйти в море…

– Мы все в детстве о чем-то грезим, но мы взрослеем, и у нас появляются новые мечты, а старые забываются.

– А у меня новых не появлялось, понимаешь? Только планы. Четкие, рациональные. Я стал хирургом не потому, что страстно этого желал, просто я знал, что у меня получится. Достойная профессия, уважаемая, перспективная, денежная. И она мне нравится. Я доволен своим выбором. Но если б я стал моряком… В моем городе есть училище, я думал туда поступать. И если бы я стал моряком, то был бы счастливее.

– Или не был.

– Да. Но не попробуешь, не узнаешь. А я так много не попробовал. Ограничил себя. Обделил.

– Ты сейчас об этом? – Валера щелкнул пальцами по пивной бутылке.

– Я тебя умоляю, Фомин! Не старайся казаться примитивнее, чем ты есть. Я рад, что не пил, не курил, следил за питанием. Потому что сейчас могу быть уверенным в том, что не угробил свой организм. Я делал все для того, чтоб содержать храм своей души в идеальном состоянии, извини за патетику.

– Пожалуй, я примитивнее, чем тебе кажется. Я не понимаю, к чему ты. Что моряком не стал, жалеешь, так зря. Работал бы сейчас за копейки и явно храм своей души привел в негодность низкопробным алкоголем. А вот что не женился, это да, зря. Все твои женщины, из тех, кого знаю, достойными были, образованными, порядочными, воспитанными, не то что моя… Магдалена из пены.

– Но ты ее любишь.

– Люблю. Но я глупый романтик. Я не могу без страстей. А ты на пылкую любовь, как мне кажется, не способен… – Валера осекся, заметив, как изменилось выражение Лешиного лица. – Или?

– Или. Но мне разбили сердце, и я решил, что больше не позволю себе такой роскоши, как безоглядная любовь. В общем, я отказал себе во всем. Больше я этого делать не буду. Проживу оставшиеся мне месяцы на полную катушку.

– Тебе здоровье не позволит, – покачал головой Фомин.

– А это мы еще посмотрим, – возразил Леша с ухмылкой. – А теперь пойдем спать, на завтра у меня куча дел.

Глава 2

Оля Крестовская бросила взгляд на часы и с сожалением отметила, что прошло всего пять минут с тех пор, как она смотрела на циферблат в последний раз. Она-то надеялась хотя бы на десять. Но время замедлилось. Так всегда бывает, когда чего-то с нетерпением ждешь…

– Девушка, извините, у вас свободно? – услышала Оля мужской голос совсем рядом.

Подняв глаза, она увидела симпатичного парня с двумя чашками кофе и кивнула. Оля сидела в вагоне-ресторане поезда одна за столиком, тогда как он был рассчитан на четверых.

– Я за вами давно наблюдаю, вы такая грустная, – начал он.

– Я задумчивая, – перебила парня Оля.

– Пусть так. Но ваша чашка опустела. Я принес вам еще кофе.

– Спасибо, но я больше не хочу.

– Тогда, может, перекусим? Здесь неплохо готовят. Я езжу этим поездом регулярно и перепробовал почти все блюда в меню. Рекомендую жульен.

Ольга едва сдержалась, чтобы не накричать на парня – его настойчивость граничила с навязчивостью, но сдержалась.

– Вас как зовут? – спросила она.

– Олег. А вас?

– Это не важно. Олег, вы очень милый, и в другой день я бы с радостью попила с вами кофе и поболтала, но не сегодня… Извините.

И, встав из-за стола, поспешила на выход.

К мужскому вниманию Ольге не привыкать. Она была королевой школы, института, города. Причем признанной. Участвовала в конкурсах красоты, во многих побеждала, а в девятнадцать лет выиграла корону королевы края и собиралась на «Мисс Россия», но…

Не получилось. Обстоятельства не позволили.

Больше Оля Крестовская в конкурсах не участвовала. Получив диплом, уехала к сестре матери в Самару. Тетка занимала высокую должность на автомобильном заводе и хорошо племянницу пристроила. Ольга сделала неплохую карьеру, удачно вышла замуж, но два месяца назад развелась и… уволилась! Решила, что уж если менять жизнь, то кардинально. Перерубив два каната, что держали ее в Самаре, она улетела к подруге на Тенерифе, как планировалось, на всю календарную весну. Почти месяц Оля провела в безделье. Пропадала на пляже, ходила по ресторанам и клубам, баловала себя шопингом и курортным романчиком. Успокоила нервы, загорела, поправилась на пять кило и поняла, что больше не может оставаться на дивном острове, потому что смертельно устала от праздности… И по России, которую раньше не покидала дольше чем на десять дней, скучает. И Оля вернулась, хотя гипотетически рассматривала вариант переезда в Испанию на ПМЖ. В Самаре оставаться она по-прежнему не хотела. Санта-Круз ей тоже не подошел. Что выбрать? Москву? Ее тетка сейчас в столице, и она снова поможет. Да Оля и сама, в принципе, в состоянии устроиться, но… Ей не хотелось в столицу. А куда хотелось, она не знала. Тянуло на родину, но что делать в их маленьком портовом городке?

И тут ей пришла телеграмма… Телеграмма! Кто их вообще сейчас посылает? Когда есть электронка, скайп, вайбер и прочие блага цивилизации!

Оля прочла телеграмму.

«Здравствуй Оля ТЧК Это тетя Маня бабушка Саши ТЧК Если можешь приезжай ТЧК Сашенька нуждается в друге ТЧК Не говори ей что я связалась с тобой ТЧК».

Далее следовал адрес, по которому бабушка Саши и, скорее всего, сама Саша проживали. Не раздумывая долго, Оля купила билеты на поезд и отправила тете Маше ответную телеграмму.

И вот она едет в родной город. И нервничает, потому что не видела подругу пятнадцать лет. Даже в скайпе, хотя девушки все годы были на связи, сначала писали друг другу обычные письма, вскоре электронные, после перешли в агент, затем вацап. Списывались, созванивались. Оля как-то предложила Саше устроить сеанс видеосвязи, но та сказала, что у нее сломана камера на компьютере, и Крестовская не стала настаивать.

На малую родину Ольга отправилась налегке. С собой только дорожная сумка среднего размера. В ней минимум вещей: белье, сменные джинсы, пара футболок и домашнее платье, в котором можно и спать. Плюс любимый фен и планшет. Оля даже косметики не взяла, разве что пудру и блеск для губ. Благо и без макияжа выглядела эффектно. Многие, включая бывшего мужа, считали, что ей даже лучше ненакрашенной. Но Оля, если желала произвести впечатление, наносила косметику. Вот только в родном городе она не собиралась привлекать к себе внимание. Более того, ей хотелось остаться неузнанной.

Подхватив сумку, Оля покинула купе. До ее остановки оставалось еще минут пятнадцать езды, но она решила постоять это время в тамбуре.

– Только не подумайте, что я вас преследую, – услышала она за спиной.

– Я уже сделала это, – бросила Оля через плечо. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Олег.

– Я шел в свой вагон, только и всего. А тут вы. Сделать вид, что я вас не вижу, было бы невежливым.

Повисла пауза. А все потому, что Оля оставила реплику Олега без комментариев.

– Вы сейчас выходите? – не унимался парень.

Пришлось повернуться к нему – невежливо стоять к собеседнику спиной.

– Да.

– А я на следующей.

– Угу.

– Можно я вам оставлю свой телефон?

– Можно, – ответила Оля, решив, что Олег так быстрее отстанет.

Молодой человек протянул ей визитку. Она, не глядя, сунула кусок картона в карман джинсов.

– Всего вам хорошего.

– И вам.

– Как вас зовут все же?

– Ольга.

– Прекрасное имя.

– Обычное, – равнодушно пожала плечами она. За окном уже показались станционные постройки, значит, через две-три минуты Оля окажется на платформе.

– Мою маму так зовут, поэтому я нахожу ваше имя прекрасным.

– Привет ей от тезки. И прощайте, Олег.

– До свидания.

И скрылся за дверью, из-за которой показалась проводница.

Вскоре поезд замедлил ход и остановился. Оля вышла на перрон.

За те годы, что она не была в родном городе, привокзальная площадь мало изменилась. Здание вокзала все то же, пусть и покрашено в другой цвет. Торговые палатки облагорожены, лавочки заменены на новые, современные, деревья выросли, но… Атмосфера все та же.

Оля сошла с платформы, и ее тут же окружили таксисты. Городок не был туристическим. Курортники редко сюда заезжали, поэтому бомбилы дрались за каждого клиента. Ольга выбрала того, чье лицо ей показалось знакомым.

– А я думал, не признаешь меня, – сказал таксист, подхватив ее сумку. – Не виделись с выпускного!

– Пашка Сорокин, – осенило Олю. Они учились вместе десять лет. – Как я могла тебя не узнать? Ты все такой же.

– Скажешь тоже, – сконфузился Пашка. Что неудивительно, ведь Оля грубо польстила. Пашка обрюзг, полысел и выглядел на десять лет старше своего возраста. – А вот ты все такая же красотка. Нет, даже лучше стала… Поправилась.

– Дурак ты, Сорокин. Разве можно говорить такое женщине?

– Что похорошела?

– Что растолстела!

– Да ты была как глиста, а сейчас справная стала.

Они уселись в старенький универсал фирмы «Опель». Паша завел мотор.

– Надолго к нам? – спросил он.

– На пару дней. А если точнее, на две ночи и три дня.

– Что привело? Я знаю, что твои родители тут давно не живут.

– Я к Саше.

– Пахомовой? – Пашка был явно ошарашен.

– Да. Ты общаешься с ней?

– Давно не встречал. А чего ты вдруг?..

– Почему это «вдруг»? Мы все эти годы общались.

– В реальности?

– Нет, созванивались, списывались.

– Вот и я о том.

– Паш, я чего-то не понимаю?

– Сашка затворница. Она крайне редко покидает свою квартиру. И никого не принимает. Как-то на десятилетие выпуска мы, пьяные, веселые, попытались завалиться к ней… Нам просто не открыли дверь, хотя свет в окнах горел. Пахомова общается с людьми по телефону и в Интернете, но в реальности предпочитает не встречаться. Вот я и удивился тому, что ты к ней приехала. Неужто Сашка тебя пригласила?

– Нет, ее бабка.

– Тетя Маня?

– Она. – Сашину бабулю знали многие выпускники их школы. Она работала в школьном буфете пекарем. Ватрушки от тети Мани были вкуснее эклеров и медовиков.

– Так тебя к Пахомовым везти? Я, правда, не знаю, где они сейчас обитают, но у тебя наверняка есть адрес.

– Нет. В гостиницу «Приморская», я там номер забронировала.

– Отличный выбор. «Приморская» у нас сейчас считается самым топовым местом. Туда иностранцы селятся, если в город приезжают, а в ресторан при отеле ходят местные буржуины.

– Надо же. А когда-то была обычной совковой гостишкой.

– У нас тут много что изменилось.

– Серьезно? Я что-то не замечаю.

– Поющие фонтаны открыли, роллердром построили, возвели смотровую площадку…

– Лучше б дороги сделали, – буркнула Оля, когда машину в очередной раз подбросило на кочке. – А мэр по-прежнему Сашин отец?

– Чего? – Пашка расхохотался.

– Сашка говорила мне, что он выигрывает все выборы на протяжении всех лет.

– А она, оказывается, врушка.

– То есть?..

– Пахомова сняли восемь лет назад. И больше он на пост мэра не баллотировался. Потому что тут его все ненавидят, и у дрессированной обезьяны больше шансов стать главой города, чем у него.

– Чем он так прогневил горожан?

– Он пытался закрыть порт, пусть и на время.

– Но город живет за счет порта…

– Вот именно. Но Пахомов так рьяно взялся за борьбу с контрабандистами и коррупционерами, что готов был и на крайние меры.

– Неужели он надеялся справиться с портовой мафией?

– Прикинь?

– И что, его сняли?

– Да. Состряпали какое-то дело, вылили кучу грязи и… как это называется? О, вспомнил, предали импичменту.

– Хорошо хоть не убили.

– В лихие девяностые точно грохнули бы.

– И чем Сашин отец сейчас занимается?

– Увидишься с ней и спросишь, я без понятия. Кстати… – Пашка взял с приборной панели визитку (у бомбил они тоже имелись, надо же!) и протянул Оле. – Вот мой телефон. Позвони после встречи, расскажи, как она. Ну, и вообще… – Бывший одноклассник засмущался. Мальчишкой он был влюблен в Олю и, видимо, сейчас вспомнил об этом. – Набирай, если довезти надо или просто… поболтать с одноклассником.

– Хорошо. – Оля ободряюще улыбнулась Пашке. – А мы, судя по всему, приехали.

«Приморская», построенная в брежневские времена по типовому проекту, выглядела неказисто. И чтобы придать ей шика, новые хозяева возвели высокое крыльцо и над ним водрузили помпезную вывеску, украшенную, кроме всего прочего, тремя звездами.

– Сколько с меня? – спросила Оля.

– Да ничего не надо.

– Перестань, Паша. – Она вынула двести рублей и положила их на сиденье. Ехали всего минут пятнадцать, и она не думала, что в этих местах таксисты берут больше за столь короткую поездку. – Все, пока. Рада была видеть.

– Ты звони.

– Обязательно. – Оля помахала Пашке рукой и зашагала к высокому крыльцу с покрытыми серебрянкой гипсовыми колоннами.

* * *

Оля стояла перед четырехэтажной хрущевкой, выкрашенной желтой краской, и не верила, что пришла по адресу.

Саша Пахомова, девочка, рожденная с золотой ложкой в зубах, живет тут?

Ольга сама была из благополучной семьи среднего достатка. И в первый класс пошла нарядной. Прибалтийская форма (это был последний год, когда форма являлась обязательной) с гофрированным фартуком, гольфы с помпонами, ярко-розовый ранец и того же цвета японские наручные часы. Оля считала, что будет выглядеть лучше всех, пока не увидела Сашу. На той джинсовая тройка (старшеклассницы уже ходили в таких, но из дешевого материала и без лейбла известной американской фирмы), ажурные белые колготки, а в волосах не банты, а диковинные заколки с мордочками диснеевских героев. Но добили Олю кеды со звездами! Все девочки были в босоножках или туфельках, а Саша в немыслимых спортивных чеботах, расшитых разноцветными стразами.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она у мамы, указав на модницу.

– Это дочка Пахомова.

– А кто это?

– Дядя за ее спиной.

– Да, я вижу дядю. Но кто он?

– Начальник отдела международных перевозок порта.

И даже семилетняя Оля поняла, что Пахомов очень крутой мужик.

С его дочкой она подружилась не сразу, зато по-настоящему. Вокруг Саши постоянно крутились желающие угоститься импортными жвачками и шоколадом или поиграть в «Тетрис». Но Ольга держалась от Пахомовой на расстоянии. Она считала ее задавакой и уж точно не мечтала о том, чтоб стать одной из ее «фрейлин». Тем более большинство мальчишек были ее «вассалами». Пусть они и льнули к Пахомовой, желая разжиться вкусностями или развлечься с игрушками, но влюблены были в Олю Крестовскую. Она и без джинсового костюма могла свести с ума любого пацана от семи до десяти лет.

Пахомова сама подошла к Крестовской, чтобы позвать ее в гости. Ее одну!

– И что мы будем делать у тебя? – подозрительно спросила Оля. Она знала, что Пахомова по уши влюблена в Лешку Земских, а он самый страстный поклонник ее, Крестовской. Ей уже мелко пакостили другие девочки, избранники которых не отвечали им взаимностью.

– Ты так красиво плетешь себе косы… Научи меня, пожалуйста.

Оля скептически посмотрела на куцый хвост Саши, но решила, что, если он преобразится в «корзиночку» или «колосок», хуже не будет.

Оля приняла приглашение, и девочки чудесно провели время, делая друг другу прически и крася мордочки французской косметикой Сашиной мамы. А на следующий день после школы вновь встретились, но теперь гостью принимала Оля. И занимались они дрессировкой кота и хомяка. Крестовские разрешали дочери заводить животных, а Пахомовы своей нет – у ее мамы была аллергия на шерсть. Вскоре девчонки стали закадычными подружками. И этому никто не мог помешать, даже Леша Земских, которого Оля терпеть не могла, а Саша обожала.

– Что ты в нем нашла? – недоумевала Крестовская.

– Он умный.

– Не дурак, но и не семи пядей во лбу.

– Красивый.

– Ты издеваешься? Он толстый и белобрысый.

– Крупный и белокурый. А еще он хорошо воспитан.

– Земских? Да он постоянно меня за косы дергает.

– Он обращает на тебя свое внимание, – рассудительно говорила Саша, судя по всему, цитируя свою маму, с которой советовалась по вопросам, касающимся сердечных дел. – А Леша тебе правда не нравится?

– Нет, – совершенно искренне отвечала Оля.

– Совсем-совсем?

– Ни чуточки.

– Это хорошо, – успокаивалась подруга.

Земских Саша продолжала любить – именно такое определение она нашла своему чувству – все школьные годы. Тогда как он с тем же постоянством ее игнорировал. Впрочем, и Оля ему нравиться перестала. Его вообще мало интересовали девчонки. Лешка вечно пропадал на пляже или в порту. Стал худым, черным от загара, а его и без того светлые волосы выгорели до льняного цвета. Как и брови с ресницами. Но такой, как ни странно, он стал больше привлекать барышень. И на выпускном балу десятиклассников Лешу Земских признали королем вечера. А Олю Крестовскую королевой. И они танцевали под Селин Дион, а Саша, глядя на них, глотала слезы.

Оля встряхнулась. Воспоминания завладели ею, и она забыла, где находится. Родной город, улица Маркса на окраине, хрущевка в четыре этажа, квартира, в которой живет дочка бывшего мэра. Ольга подошла к подъездной двери и нажала на кнопку с цифрой девять.

Раздалось пиликанье, затем старческий голос:

– Кто?

– Тетя Маня, это Оля Крестовская.

– Олечка, – обрадовалась та. – Заходи!

Дверь открылась, и Оля вошла.

Подъезд оказался чистеньким, но запах сырости и какой-то гнили проникал в ноздри. Быстро поднялась на третий этаж. Олю встречали на пороге девятой квартиры. Тетя Маня, то есть скорее уже баба Маня, распростерла объятия, чтобы заключить в них подругу своей внучки.

– Здравствуй, милая моя.

– И вам не хворать, тетя Маня.

– А я держусь.

– Да, выглядите бодро.

Она на самом деле мало изменилась. Голос стал старческим, скрипучим, а лицо такое же гладкое, румяное. Только ноги все во вздувшихся венах и волосы совершенно седые, тогда как раньше всегда были подкрашены хной.

Женщины, молодая и пожилая, крепко обнялись.

– Милости прошу, заходи, – пригласила тетя Маня гостью. Оля переступила порог и тут же увидела Сашу. Она выехала на кресле из дальней комнаты.

Если б Оля не знала, что должна встретить именно ее, то не узнала бы.

Сашка красавицей никогда не была. Впрочем, как и дурнушкой. Обычная девочка-девушка с худым бледненьким личиком и жидкими волосами, но с приятной улыбкой и глубокими карими глазами. Сейчас же Оля видела перед собой другого человека. Прежним осталось только личико, худое и бледное. Остальное – изменилось. Глаза посветлели, стали зеленоватыми. Губы сжались, как будто слиплись. А волос на голове Саши не было – она их сбрила машинкой.

– Привет, – выдавила из себя улыбку Ольга.

– Здравствуй. – Лицо Пахомовой осталось таким же суровым. Ни губы не дрогнули, ни глаза не потеплели. – Ты все так же хороша. А я-то надеялась, подурнела….

– Я поправилась, если тебя это утешит.

– По закону подлости тебе это только идет… – И наконец в глазах вспыхнули искорки!

– Олечка, она улыбается, – воскликнула радостно тетя Маня. – Впервые за долгие годы…

– Да, я улыбаюсь, – подтвердила Саша, чуть расслабив губы. – А рот не открываю, потому что зубов нет.

– Значит, ты беззубая? Мне-то по фиг, ты знаешь. Я всегда тебя считала дурнушкой.

И Саша хохотнула, пусть коротко. Зубов у нее на самом деле не было. В двадцать лет она попала в чудовищную автомобильную аварию. Все, кто находился с ней в машине, погибли. Выжила только Саша. Но лишилась зубов, селезенки. А самое ужасное, перестала ходить, хотя ее поврежденный позвоночник оперировал лучший в городе хирург, но… Он ничего не смог сделать. А по другой версии, допустил грубую врачебную ошибку, что как раз и привело к инвалидности.

И оперировал Сашу отец Леши Земских…

Ольга обняла подругу. И чмокнула во впалую щеку.

– Чего зубы не вставишь?

– Те, что были, слетели. А новые не готовы еще.

– Девочки, давайте в кухню, чайку попьем, – засуетилась тетя Маня.

– Я как раз привезла тортик, конфетки. – Оля выставила перед собой пакет из супермаркета.

– Да я ватрушек напекла с утра. Ваших любимых.

Они прошли в крохотную кухню, где с трудом помещались плита, холодильник, стол и четыре посудных шкафа: два на полу, два на стене. Саша воткнула свое кресло между холодильником и столом. Гостье выдвинули табурет. На нем круглая подушка – улыбающееся солнышко. Классе в шестом они шили такие, чтобы подарить своим родным женского пола на 8 Марта.

– Как живешь, Олечка? – спросила тетя Маня, принимаясь за хлопоты. Чай, ватрушки, порезать торт, конфеты в вазочку выложить…

– Отлично.

Саша скривила рот и выдала:

– Ба, я ж говорила тебе, развелась она. И с работы уволилась. Так что не отлично. Бодрится красавица наша.

– У тебя же дочка? – обернулась тетя Маня.

– Да, Лена. Ей двенадцать.

– А где она сейчас?

– В Самаре с отцом.

– Почему так?

– Ей с ним лучше.

– А с кем лучше тебе? – тихо спросила Саша.

– С самой собой на данный момент. Хотя нет, вру… С собой тоже не очень. – И уже бодрее: – Поэтому я у вас!

– Ба сказала мне только утром, что ты приезжаешь. И телеграмму показала. Ты что, в прошлый век попала?

Тетя Маня застыла с тарелкой в руках. Напряглась.

– А я люблю отправлять послания по старинке. Из каждой страны, в которой бываю, шлю себе самой открытки с видами достопримечательностей. Кстати! – Оля взяла сумку и достала миниатюру, привезенную с Канар. – Это вам подарок с Тенерифе. Здесь изображен вулкан Тейде.

– Красиво… – Саша повертела картину в руках и убрала на подоконник. – Я не хотела, чтобы бабушка тебя пускала. Я сторонюсь людей, даже тех, с кем когда-то была близка… Нет, не так: тем более тех, с кем когда-то была близка. К тому же я обманывала тебя долгие годы и не хотела, чтоб ты поняла, какая я врушка… – Тетя Маня подошла к внучке и обняла ее за плечи. Саша поцеловала ее руку. – Но бабушка сказала, что раз ты за столько лет не приезжала, а теперь вдруг решила нагрянуть, значит, тебе нужна поддержка… Это так?

– Да, – коротко ответила Оля.

– Только у нас для тебя нет отдельной комнаты. Придется тебе в бабушкиной спать, в моей мы вдвоем не развернемся.

– Я сняла номер в «Приморской».

– Говорят, она шикарной стала.

– Разве что по местным меркам, – улыбнулась Оля. – В номерах халаты и тапки, но вода течет тонкой струйкой, а из восьми лампочек горят только пять.

– Чай стынет, девочки, – напомнила тетя Маня. – Пейте.

Девочки послушно взяли свои кружки.

Чаевничали они недолго. У Саши начала болеть спина, и ей пришлось лечь. Оля сидела возле подруги, пока она не уснула. А потом вернулась на кухню. Тетя Маня сидела за столом, на котором вместо кружек стояли тонконогие стопочки с рубиновой жидкостью.

– Кизиловка? – спросила Оля.

– Она.

Тетя Маня делала замечательную настойку на кизиле, и это был тот алкогольный напиток, который девочки впервые попробовали. Александра отлила немного фирменного бабушкиного продукта и угостила им Ольгу в свой день рождения, тогда ей исполнилось четырнадцать. Девочки захмелели с нескольких глотков и сразу почувствовали себя взрослыми. Но больше кизиловку не пили, в ней оказалось сорок пять градусов.

Сашина бабушка подвинула одну из стопок Оле со словами:

– Опрокинем и поговорим.

Выпивать не хотелось, у Оли был полный желудок, да и не любила она крепкий алкоголь, но спорить с пожилой женщиной не стала. Пригубив кизиловки, Крестовская поощрительно посмотрела на тетю Маню, желая, чтоб она начала рассказ.

– Сашка покончить с собой хотела, – без предисловий выдала старушка. – Под машину броситься.

– Тетя Маня, давайте поподробнее. Я ведь, как выяснилось, ничего не знаю о жизни Сашки. То, чем она меня последние годы пичкала, оказалось липой.

– Это уж точно. – Тетя Маня вынула из-под стола низкий табурет и положила на него больные ноги. – Я с Сашкой вожусь с тех пор, как обезножела она. Больше некому. Ее отец и мой сын Глеб весь в работе, мать, как ты сама знаешь, кукушка.

– Нет, не знаю, – удивленно протянула Оля. – Саша говорила мне, что она уехала за границу работать. Тогда нам по четырнадцать было вроде бы…

– Работать! – фыркнула тетя Маня. – Будто она умела чего-то делать. С мужиком сбежала. Первое время писала дочери, звонила, обещала к себе пригласить, да так и пропала. Даже не знаю, жива ли. Ну да пес с ней! Не об этой шалаве речь. Когда Сашу выписали из больницы, отец для нее нанял сиделку и физиотерапевта, и какого-то чокнутого йога, который учил девочку входить в транс, чтоб она могла ощущать себя в нем полноценной. А ей нужна была любовь и забота близких. Я это понимала. Глеб – нет. Для моего сына борьба за справедливость стала идеей фикс. Он расправился с хирургом, потом больницу прикрыл, в которой допускали к операциям нетрезвого доктора. Пытался засудить того мужчину, в чей грузовик врезался автомобиль, в котором Саша ехала. Да только тот ни при чем. Как и родители Сашиного друга, по вине которого произошла авария… А он и их обвинял в том, что они плохо воспитывали сына – он сел за руль нетрезвым. В общем, мой Глеб занимался совсем не тем, чем нужно было.