Текст книги "Assassin’s Creed. Фрагменты. Клинок Айдзу"

Глава 6

Мацуо сморщил нос, глядя на представшего перед ним связного. Он считал себя человеком широких взглядов, а время, проведенное среди ассасинов, побудило его принять самые передовые идеи Братства. В глубине души он знал, что ценность человека не сводится к его внешности, возрасту или полу и что важны лишь поступки. Именно поэтому он так непринужденно чувствовал себя в компании баракуминов.

И все же он никак не мог подумать, что представителем Братства в армии Айдзу будет женщина. Нет, не женщина. Девочка. Сколько ей было? Двадцать два года? Возможно, даже меньше.

– Ну как, закончили меня разглядывать? – спокойно спросила Накано Такэко.

Она стояла на коленях на татами и, судя по всему, чувствовала себя совершенно свободно в наряде, состоявшем из хакама[24]24
  Широкие штаны в складку, которые в средневековой Японии носили аристократы, в том числе самураи.


[Закрыть] и хлопчатобумажного жилета, который никак не скрывал ее принадлежности к женскому полу. Все в лагере знали, кто она такая – единственная женщина, получившая право поступить на службу в армию, дочь высокопоставленного чиновника из провинции, преподавательница боевых искусств, с ранней юности известная своим мастерством во владении нагинатой.

И все же.

Двадцать лет? Девятнадцать?

Мацуо осознал, что продолжает пристально рассматривать собеседницу, так ничего ей и не ответив, и кашлянул, чтобы скрыть смущение.

– Прошу меня простить, я думал, что вы будете…

– …мужчиной?

– …другой. Но это совершенно неважно.

– Я тоже так считаю.

Мацуо встретил взгляд девушки и его ободрило то, что он в нем прочитал. У Такэко были глаза бойца, а разве не это ему в конечном счете и было нужно? Да, ей не удастся оставаться незамеченной, но Мацуо уже давно понял, что самый надежный способ спрятаться – это находиться у всех на виду. В конце концов, Исса в совершенстве освоил искусство скрытности синоби, а все равно закончил с пулей во лбу. И теперь положение дел было как никогда сложным.

Жюль Брюне, через которого местная ветвь Братства была связана со всей Европой, пришел в ярость от недавних событий.

– Вы вообще отдаете себе отчет, в каком положении мы находимся? – бушевал он. – Тамплиеры внедрились во дворец и играют императором как марионеткой. Они обратили его против Токугавы и против нас. Влияние британцев постоянно растет. Столько лет я подталкивал Токугаву к тому, чтобы вернуть власть народу, мало-помалу, указ за указом – и тут эта война, которая положила конец всем нашим надеждам. Теперь у нас больше нет выбора. Мы обязаны победить, и наша победа должна стать окончательной. Император должен быть свергнут, его армия – развеяна по ветру. Только так мы сможем сделать Японию хозяйкой своей судьбы. Кто знает, возможно, после крушения императорской династии здесь могла бы зародиться республика.

– На которую, разумеется, оказывала бы влияние Франция, – не удержался Мацуо.

– Разумеется, – рассеянно подтвердил Брюне. – Но всему свое время. Первый шаг – обеспечить силам Токугавы поддержку Братства. И сделать это незаметно. Он не должен догадаться о наших целях.

Вот почему Мацуо пришлось таскаться по всем самым отдаленным провинциям Японии, чтобы передать указания всем представителям Братства. Он предпочел бы оказаться на поле боя, но приказы не обсуждались; по крайней мере, не тогда, когда их отдавал сам Жюль Брюне. Ронин никого не боялся, но когда на нем останавливался взгляд бледных глаз француза, он невольно чувствовал, как по спине пробегает холодок.

– Вам уже доводилось выполнять поручения по охране? – с ходу спросил Мацуо.

Такэко подняла бровь; больше в ее облике ничто не указывало на растерянность и злость, которые, должно быть, вызвал у нее этот вопрос.

– В смысле, работу телохранителя? Вы что же, хотите, чтобы я нянчилась с каким-то даймё?

– Не бывает недостойных заданий, если они выполняются для Братства, – назидательным тоном проговорил Мацуо. – Кроме того, если вас это утешит, мой руководитель считает именно это поручение наиболее стратегически важным. Вам оказано большое доверие.

– Работа телохранителя, – повторила Такэко. Попытки Мацуо ее умаслить явно не возымели успеха. – Ненавижу такое. Мои способности к проникновению окажутся совершенно бесполезны, а вместо того, чтобы действовать самой, мне придется лишь отвечать на действия противника.

– В самом деле, это куда сложнее. Правильно ли я понимаю, что вас пугают трудности?

Глаза девушки метали молнии. И все же, как бы она ни старалась постоянно держать свои чувства в узде, она все еще очень молода, с легким беспокойством отметил Мацуо. Под силу ли ей будет справиться с задачей?

– Не пытайтесь вывести меня из себя, – выплюнула Такэко. – Ваше задание – пустая трата моих умений, но я его выполню. Кого я должна защитить?

– Даймё по имени Сайго Каяно.

– Впервые слышу.

– И неудивительно. Он ничем не знаменит, не могуществен, не является умелым политиком. Все, что у него есть, – маленькое войско, и он принадлежит к клану Сацума, а не к Айдзу.

– По вашему описанию я не могу понять, почему мы должны его защитить. Что делает его таким уж особенным?

Мацуо позволил себе слегка улыбнуться.

– Его катана.

– Прошу прощения?

– Его катана, – повторил ронин. – В его семье она передавалась от старшего сына к старшему сыну на протяжении почти ста пятидесяти лет. Это работа Масамунэ. Подлинник.

Такэко с шумом выдохнула сквозь зубы. Хотя она и знала основы кендзюцу, но мало пользовалась катаной и предпочитала ей нагинату. И все же даже она слышала о Масамунэ, прославленном оружейнике, жившем шесть сотен лет назад. Говорили, будто на работу его вдохновляли ками, будто его творения жили собственной жизнью. Такэко не знала, можно ли верить этим рассказам, правда ли выкованные Масамунэ клинки были способны рассекать камень, словно льняную бумагу, но одно только упоминание его имени заставляло ее сердце биться с юношеской восторженностью, от которой она, казалось, давно уже избавилась.

– Каким образом мелкий провинциальный даймё сумел заполучить клинок, изготовленный самим Масамунэ? Я думала, на свете их осталось не больше дюжины.

– Вы излишне щедры, – усмехнулся Мацуо. – Большая часть тех его работ, что еще находятся в обращении – подделки. Я знаю одного предводителя клана при императорском дворе, который упивается мыслью о том, что ему принадлежит клинок, сделанный самим Масамунэ, но мне удалось разглядеть его поближе – ничего особенного. О, то есть катана, безусловно, хороша, ее выковал очень одаренный оружейник, но это не работа Масамунэ.

– А вы уверены, что упомянутый вами даймё владеет подлинником?

– Да. Но это не единственная причина, по которой эта катана так важна. Представьте себе, один из предков Каяно нашел ее закопанной в темнице в подвалах замка Тиба.

В этот раз Такэко не помогла выдержка – девушка побледнела. Она положила руки на колени, чтобы унять дрожь, и вперилась взглядом в глаза Мацуо в поисках подтверждения своей догадки.

– Не говорите мне, что…

– Именно, – спокойно проговорил Мацуо. – Братство думает, что речь идет о подлинной катане самого Миямото Мусаси. Но, что куда важнее, так думают и тамплиеры. Они попытаются завладеть ею во имя укрепления своих идей. Только представьте, какая это будет катастрофа – император ринется в бой, вооруженный катаной Мусаси работы самого Масамунэ! Я молчу о невероятных силах, которыми обладает такое оружие, но само то, что противник завладеет им, уже будет знаком нашего сокрушительного поражения. Мы не можем этого допустить.

– В таком случае почему бы нам не забрать эту катану себе? – сощурившись, спросила Такэко.

– Потому что в этом случае знак получится еще более неблагоприятным. Сайго Каяно сражается за нас, он принадлежит к армии Токугавы. Что подумают другие даймё, если один из вассалов вдруг погибнет, а его легендарное оружие таинственным образом окажется в руках сёгуна? Какой пример это им подаст?

Девушка пристыженно опустила глаза. О таком она не подумала. И все же, меч самого Миямото Мусаси… она почувствовала, как по всему ее телу от макушки до пяток пробежали мурашки почти священного восторга.

– Ну что? Ваше задание до сих пор кажется вам столь же простым и ребяческим?

– Моя нагината принадлежит вам, – просто ответила Такэко. – Ни один тамплиер не прикоснется к священному клинку.

Сложнее всего было с уборными.

Ко всему остальному Ацуко привыкла с удивительной быстротой. Вони она больше не чувствовала – ведь и сама тоже не мылась целую неделю, с тех пор, как армия вышла из Айдзу. Бинты, которыми она стягивала грудь, все так же доставляли ей страдания, но она привыкла к постоянной боли и больше не обращала на нее внимания. Благодаря полученной в додзё закалке, она без труда шла в ногу с остальными и внимательно следила за тем, чтобы всегда говорить низким голосом и ни с кем не заговаривать без особой нужды.

Но вот с уборными ей было все так же сложно – потому что большую часть времени их просто не было.

Согласно уставу, асигару должны были каждую ночь разбивать лагерь и оборудовать полевые уборные в соответствии с жесткими правилами. Для предотвращения распространения болезней отхожие места должны были находиться не менее чем в пяти дзё[25]25
  Японская мера длины, пять дзё – это примерно пятнадцать метров.


[Закрыть] от костров, а для этого требовалось расширить и земляной вал, чтобы не натыкаться в темноте на врагов. Стоит ли говорить, что после дневного перехода солдатам не слишком хотелось взваливать на себя лишнюю работу, и уборные просто не строили.

Так что асигару мочились стоя – на дерево, на камень, на куст, на палатку. Они мочились у всех на глазах, не прерывая беседы, разговаривали через плечо, будто так и надо. Иногда двое или трое спускали штаны одновременно и начиналось состязание: кто помочится дальше всех или кому удастся затушить костер. В походе развлечений было мало, а солдатам нужно было отвлечься, чтобы не думать о смерти.

И потому они соревновались, кто помочится дальше, смеялись и рассказывали друг другу жуткие истории, чтобы притвориться, будто испугались, прежде чем начнется настоящий ужас.

И Ацуко находилась в толпе этих незрелых юношей. До сих пор ей удавалось избежать участия в подобных состязаниях, зато по ночам приходилось тайком ускользать из палатки, чтобы помочиться в самом дальнем углу лагеря, а сердце ее бешено билось от ужаса при мысли, что она может попасться.

– И зачем я только в это ввязалась? – жалобно шептала она снова и снова, дожидаясь, когда пройдут часовые, чтобы прокрасться мимо них.

Но она знала, что врет себе. На самом деле, несмотря на подобные мелочи, Ацуко впервые чувствовала себя настолько свободной, настолько счастливой. Здесь ее считали такой же, как все, а кроме того, нашлись тут и те, кто уже оценил ее мастерство в обращении с яри.

Время от времени она замечала в соседнем лагере своего брата или отца. Самураи не общались с простолюдинами, их палатки находились дальше, были лучше защищены и куда более роскошны. У них-то наверняка были полевые уборные. Ацуко попыталась представить себе, как ее отец соревнуется с однополчанами кто помочится дальше, и сдержала смешок. Это было совершенно невозможно.

Она вернулась в свою палатку, бесшумно, как привидение, и тут же уснула, утомленная после целого дня перехода.

На следующий день Ацуко шла в левом ряду колонны и заметила брата – тот двигался в противоположном направлении, в руке у него было письмо, а на лице – гордое выражение того, кому поручили важное задание. Она пристально оглядела его с головы до ног; он прекрасно смотрелся в блестящем нагруднике и со шлемом под мышкой. Недаром все принимают его за героя из легенд! Ацуко и сама начала задаваться вопросом, уж не выдумала ли она все это? Может, и не было никакой стычки на холмах?

Девушка задумалась и забыла вовремя отвернуться. Ибука встретился с ней взглядом, удивленный, что какой-то солдат посмел так на него уставиться.

Маскировка Ацуко была хороша, а со стриженными волосами она и вовсе была почти неузнаваема, она могла бы обмануть кого угодно – но только не своего брата, с которым прожила бок о бок шестнадцать лет. Ибука застыл, словно громом пораженный, совсем забыв о письме, которое должен был доставить.

Ацуко поспешила продолжить свой путь, глядя прямо перед собой и надеясь, что брат решит: это ему привиделось. Но, конечно, надеялась она зря. На плечо ей легла рука и ей пришлось покинуть колонну.

– Эй, ты, – проговорил Ибука хриплым голосом, которым, должно быть, разговаривал со всеми подчиненными. – Ты, похоже, сильный малый. Поможешь мне отнести ящики к интенданту.

– Но… – начала было Ацуко и тут же осеклась. Ни один асигару не смел нарушить прямого приказа самурая, тем более на глазах у сержантов. Она наклонила голову в знак покорности и потащилась вслед за братом.

Ибука шел, по-военному чеканя шаг, не меньше минуты, затем свернул в сторону от колонны, за повозку, нагруженную ящиками, которые и послужили ему предлогом отвести сестру подальше. Наконец он повернулся к Ацуко. На лицо его было страшно смотреть. От былой шаловливой улыбки не осталось ни следа.

– Во имя всех ками, что ты тут делаешь? Еще и в этом нелепом наряде? А твои волосы? Ты… ты… ты совсем с ума сошла?

Ацуко скрестила руки на груди; теперь, когда их никто не видел, она могла себе позволить перечить брату.

– Я не собираюсь оставаться в Айдзу, пока вы все идете воевать, – спокойно объяснила она. – Неужели ты думал, что я буду сидеть дома, хандрить и ждать от вас вестей, отвергая предложения брака от тех, у кого недостало смелости даже на то, чтобы пойти на войну?

– Но это же не повод!.. – задохнулся Ибука. – Тебе прекрасно известно, что я думаю об этом: в военном искусстве ты преуспела гораздо больше, чем многие мужчины, но закон есть закон. Девушки не имеют права поступать на военную службу, и, если кто-то раскроет твою тайну, ты окажешься в смертельной опасности.

– Я видела в армии женщину, – возразила сестра. – Ее зовут Такэко, и она просто великолепна. Она несравненно владеет нагинатой.

– Она – то исключение, которое подтверждает правило. И даже само ее присутствие осложняет наше положение. Нам нельзя…

– Мочиться у нее на глазах? – закончила его фразу Ацука. В голосе у нее слышался яд. – Уж не сомневаюсь.

– Речь не об этом, – заливаясь краской, пробурчал ее брат. – Отец ни за что не должен узнать, что ты здесь, это его убьет. Я разузнаю, что можно сделать, чтобы втайне отправить тебя назад в Айдзу.

До сих пор девушка сдерживала себя, но после этих слов она двинулась на брата, грозя ему пальцем. Глаза ее метали молнии.

– Никуда ты меня не отошлешь! Так уж вышло, что военная жизнь мне по нраву, я впервые за много месяцев чувствую себя свободной – впервые, между прочим, с тех пор, как отец заговорил с нами об обеде у даймё и моей будущей свадьбе. Но дело не только в этом. Я ведь поступила на службу в том числе и ради тебя.

– Ради меня? – недоверчиво переспросил Ибука.

– Что ты будешь делать на поле боя? Не хочу тебя обидеть, но у врагов будут настоящие катаны, с настоящими клинками, которые наносят настоящие раны. И если ты вдруг замрешь на месте, как тогда, на холмах, то не проживешь на поле боя и минуты. А я, как ни странно, до сих пор тебя люблю, братец, несмотря на твою трусость.

– Не смей со мной так говорить, – прорычал Ибука, бледнея от гнева. – То, что тогда произошло, – не более чем случайность, я уже тысячу раз об этом говорил. Этого больше не повторится. Я каждый вечер по часу сражаюсь с другими самураями, и еще ни разу не проиграл.

– Ага, только в руках у вас при этом боккены, – вздохнула Ацуко. – Слушай, мне хотелось бы, чтобы ты оказался прав. Может быть, в нужный момент в тебе проснется мужество и ты станешь героем, как все тебе пророчат. Но пока этого не случилось, я собираюсь за тобой присматривать – просто на всякий случай.

– И как ты собираешься это сделать, если ты – асигару? Мы ведь сражаться даже будем в разных местах!

– А вот тут ты ошибаешься. Я все тщательно изучила, выполнила разные поручения для нескольких сержантов и в конце концов выбила себе место на краю западного фланга, там, где окажешься и ты. Можешь на меня рассчитывать, брат.

Ибука потер переносицу, как делал всегда, когда чувствовал приближение головной боли.

– Об этом не может быть и речи. Я заставлю тебя вернуться домой, и точка. Мне и так уже стыдно за себя, а если я допущу, чтобы ты погибла на поле боя, я этого просто не переживу. Тебе тут не место.

Он отвернулся, показывая, что разговор окончен, и потому не заметил огня, горевшего в глазах сестры, когда она ядовитым голосом бросила ему в спину:

– Если ты только попробуешь заставить меня уехать, я всем расскажу, что я твоя сестра и что я здесь только ради того, чтобы защитить тебя от злых солдат императора, потому что в бою ты настоящий трус. Конечно же, никто мне не поверит. В конце концов ты герой, всем известно, как ты прекрасно владеешь катаной, мне будут смеяться в лицо. Но это посеет семя сомнения. Кое-кто задумается, кое-кто начнет наблюдать за тобой с особым вниманием. Не говоря уже о тех, кто решит, что самурай, не способный призвать к порядку даже собственную сестру, недостоин управлять солдатами на поле боя.

– Ты этого не сделаешь, – в бешенстве выдохнул Ибука.

– Я бы ни за что не стала поступать так с братом, – тем же тоном ответила Ацуко. – Но если ты отправишь меня домой, несмотря на то, что я умоляла тебя не этого делать, ты перестанешь быть мне братом и станешь просто трусом, который не вступился за меня на холмах, когда меня там чуть не изнасиловали. Ну? Что ты решил? Я могу уже вернуться к товарищам или тебе все еще хочется меня разоблачить?

Юноша закусил губу, посмотрел на сестру, задумался, но он уже знал, что проиграл. Ацуко была права, такие тяжкие обвинения нанесут ему ущерб. Даже если никто ей не поверит. Он не мог допустить, чтобы что-то подобное омрачило его блестящее будущее.

К тому же Ибука с удивлением осознал, что находит что-то утешительное в том, что Ацуко окажется рядом с ним на поле боя.

Такэко дождалась, когда самурай и асигару разойдутся в разные стороны и присоединятся каждый к своему полку, а затем выбралась из своего укрытия за ящиками с провиантом. Она не осмелилась подойти ближе, опасаясь, что ее заметят, и не смогла расслышать, о чем шла речь. Но то, что эти два солдата разговаривали более четверти часа, уже было очень интересно.

Первого она знала хорошо – самураи называли его живой легендой, он был самым юным из телохранителей даймё Мацудайры Катамори. Она уже много раз слышала, как о нем говорят у костра – были даже те, кто сравнивал его с Миямото Мусаси, ни больше ни меньше!

Что же касается второго, Такэко никогда с ним раньше не встречалась – и в этом не было ничего удивительного, ведь с крестьянами она не водилась. Однако внимательно разглядев его с головы до ног, она заметила нечто странное – казалось, будто в его облике не хватает какой-то малости, чего-то очевидного и в то же время скрытого.

Что общего могло быть у этих двоих? Никаких причин разговаривать у них не было, а это неизбежно означало, что они замешаны в каком-то заговоре.

Может, они – подручные тамплиеров?

Такэко закинула древко нагинаты на плечо, как лесоруб – свой топор, и быстрым шагом направилась назад к лагерю.

Настало время понаблюдать за этим таинственным асигару.

Глава 7

Девять самураев были опытными воинами, прославленными в множестве сражений. Все они убивали ради целей тамплиеров, хоть и посмеивались над взглядами своих нанимателей. Главным для них было то, что им платили, и платили хорошо. Они уже много лет как отреклись от понятий чести; Сайдзу предал его даймё; Ёсисада однажды очнулся под грудой мертвых тел – и так и не сумел вспомнить ничего о своей прошлой жизни. Масадзиро, чья улыбка была такой нежной, приговорили к смерти за то, что соблазнил жену придворного; Нобусукэ в приступе гнева вырезал целую деревню.

Все они были ронины, разочарованные в жизни, никому не доверявшие, все они смотрели смерти в лицо, и ничто в этом мире уже не могло их удивить. Они были гончими псами в мире овец.

И тем не менее от своего нынешнего заказчика они старались держаться на почтительном расстоянии. Потому что даже гончие псы остерегаются волков.

– Вам все ясно? – закончил свою речь Уильям Ллойд. – Задание не слишком сложное, Сайго Кайано – всего лишь третьесортный даймё, у него нет никакой особой охраны. Он не ожидает нападения.

– И все же его палатка будет стоять среди палаток солдат его армии, – заметил Ёсида. – Мы не синоби, а простые воины. Совершить убийство, а потом просто раствориться во тьме у нас не выйдет. Назад придется пробиваться силой.

– Сколько людей под началом у Каяно? – спросил Сайдзу, склонившись над выцветшей картой, которую принес Ллойд.

– Штук сорок скверно вооруженных солдат и вдобавок – пять самураев.

– Девять против сорока пяти? Даже для нас это будет трудная схватка.

Тамплиер насмешливо фыркнул.

– Не смеши меня, Сайдзу. Его солдаты по большей части – крестьяне, у которых и доспехов-то нет. Ты успеешь обезглавить троих, прежде чем остальные поймут, что случилось. Они не ждут нападения, и это вам на руку. Неужто ты и правда думаешь, что они продолжат драться после того, как поймут, что тот, кто их нанял, мертв, его пятеро телохранителей валяются с кишками наружу, а вы несетесь на них со зверскими воплями?

– Ну если на это так посмотреть… – пробормотал Нобусукэ, поглаживая рукоять своей катаны.

– Так или иначе, я плачу вам не за то, чтоб вы сидели сложа руки. Не хотите на меня работать, так я найду других ронинов.

– Полно, не будем делать поспешных выводов, – попытался успокоить их Масадзиро. – Что касается меня, я согласен. Мы нападаем на лагерь, устраиваем беспорядки, убиваем даймё и забираем его меч. А зачем, кстати, кому-то понадобился его меч?

Ллойд не собирался раскрывать своим наемникам подлинного происхождения катаны. Может, тамплиеры и купили их верность деньгами, но ему не хотелось пытать счастья и говорить с ними о Мусаси. За сокровище подобной ценности кое-то готов и родных мать с отцом продать.

– Мы считаем, что, возможно, это клинок работы Масамунэ, – едва слышно произнес он. – Конечно, подлинность еще нужно проверить, но если это действительно одна из катан великого оружейника, то в руках императора она будет знаком нравственной победы над противником.

У Нобусукэ загорелись глаза, а Сайдзу невольно облизнулся. Хоть Ллойд и умолчал о связи клинка с Мусаси, одно упоминание Масамунэ изменило самураев до неузнаваемости. Они выпрямились и окинули друг друга оценивающими взглядами, будто вдруг стали соперниками, а глаза их алчно заблестели.

Конечно, Ллойд предвидел такой их отклик. Доверие, которое он испытывал к собравшимся здесь ронинам, было весьма относительным. Дорого стоило только их мастерство, верность же не стоила ничего.

– Я пойду с вами, – бросил он с холодной улыбкой. – Раз уж вы сомневаетесь, что справитесь с заданием, мое присутствие должно вас успокоить.

Сайдзу скривился, догадавшись, что заполучить клинок, выкованный самим Масамунэ, у него не выйдет, но он всегда был человеком приземленным.

– Если нас возглавите вы, значит, бой мы уже, можно сказать, выиграли. Солдатов даймё остается только пожалеть.

Уже два часа Такэко втайне наблюдала за солдатом, который разговаривал с Ибукой, и пока что не заметила ничего необычного. Однако чутье продолжало подсказывать ей, что она упускает из виду самое важное.

Она напрямую допросила одного из сержантов и кое-что разузнала. Асигару звали Мори Тайсукэ; Такэко никогда прежде не слышала о семье по фамилии Мори, но в этом не было ничего удивительного, ведь она не имела никаких дел с тысячами крестьян, что кишмя кишели в окрестностях города.

– Хороший новобранец, – подтвердил сержант доверительным тоном. Ему льстило, что единственная в армии женщина заговорила именно с ним. – Стрелок из него не лучший, но с яри он обращается, скажу прямо, мастерски. Либо он на удивление даровит, либо помногу тренировался с ранних лет. В любом случае, я уже дважды просил его помочь мне на тренировках. Он не слишком силен, но уравновешивает этот свой недостаток впечатляющей гибкостью и скоростью.

– А как он ведет себя с остальными?

Сержант растерянно потер лоб.

– Что вы имеете в виду?

– Много ли у него друзей, проводит ли он время в компаниях, играет ли в кости по вечерам, крупные ли делает ставки?

– Нет, он скорее скромный. Такой, понимаете ли, не скрытный, а просто… не знаю, робкий, что ли. Одиночка. Я смотрю, Тайсукэ и впрямь вас заинтересовал, а? Может, он сделал что-то? Мне за ним проследить?

Такэко прикусила губу. Не хватало только, чтобы этот тупица начал всем подряд рассказывать про ее вопросы. Так об этом неизбежно услышат те, кому об этом слышать не следовало, и, если этот Тайсукэ и впрямь лазутчик, он вскоре почувствует, что его разоблачили, и исчезнет без следа ближайшей же ночью.

Выход был только один, и пускай он совсем ей не нравился, Такэко оставалась предана своему делу и была готова использовать все средства, какие только были в ее распоряжении.

– Прошу, не заставляйте меня разъяснять вам, почему мне так любопытен этот мальчик, – жеманно пропищала она. – Он довольно хорош собой, я бы даже сказала – очарователен. Если честно, я задавала все эти вопросы, только чтобы потянуть время перед самым важным: не знаете ли вы, есть ли у него в Айдзу невеста?

Сержант сразу расслабился. Он боялся, что его втягивают в какое-то темное дело, но неожиданно понял, что речь идет о вещах, хорошо ему знакомых. Он с сочувствующим видом наклонился вперед и проговорил:

– Обычно я таких вопросов своим людям не задаю, но для вас могу разузнать. Разумеется, все это останется строго между нами. Я и не думал, что знаменитая Такэко может…

– Может что? – ледяным тоном осведомилась девушка.

– Может… может… – промямлил сержант, не зная, как бы по возможности невинно закончить сказанное. – Хм, мне пора. Обещаю, что все для вас разузнаю не позже, чем сегодня к вечеру.

Он исчез так быстро, словно за ним гнались о́ни, а Такэко вновь вернулась к наблюдениям за Тайсукэ. Мальчик упражнялся во владении яри, причем его противник был на голову выше. Как и отметил сержант, справлялся он очень хорошо. Почти все крестьяне так или иначе умели обращаться с яри, но использовали это оружие для того, чтобы прогонять волков и других хищников, заявлявшихся на их поля. А вот по Тайсукэ было видно, что он провел немало времени в додзё.

– Ты неосторожен, мальчик мой, – пробормотала Такэко. – Более искусный лазутчик не стал бы так открыто показывать всем свои способности, чтобы не выдать себя.

Она скользнула в тень и продолжила наблюдать за Тайсукэ, сама толком не зная, что надеялась обнаружить. Краем глаза она заметила сержанта, который что-то обсуждал с другими офицерами. До нее доносились сальные смешки, из чего можно было сделать вывод, что мужчина с удовольствием сообщает всему свету о том, что даже у грозной Такэко есть сердце – такое же, как у остальных.

Ну что ж, если это так их веселит, то почему бы и нет. Все, что могло сделать Такэко в глазах других более человечной и приятной, было полезно для задач, которые ей предстояло выполнить в будущем. И все же было ужасно обидно, что на нее вот так вот просто навесили ярлык.

Прошло еще два часа, а Такэко так и не сумела заметить ничего необычного. После тренировки Тайсукэ отправился прямо в палатку, а чуть позже снова вышел наружу, чтобы подготовить свое обмундирование к завтрашнему переходу. Ни дать ни взять образцовый солдат.

Раздосадованная, девушка наблюдала, как солнце садится за холмами. Она убила целый свободный день на погоню за неизвестно чем. Пора было возвращаться в лагерь самураев и как следует отдохнуть. Она не могла позволить себе вот так вот попусту тратить время.

Она уже собиралась уходить, когда Тайсукэ огляделся – слишком уж небрежно, чтобы эта небрежность была искренней, а затем рывком поднялся с земли. Он старался ускользнуть незаметно, но старался слишком уж сильно, и результат вышел противоположным. Такэко стало страшно любопытно, и она спряталась в тени, чтобы продолжить наблюдения.

Асигару скрылся за палаткой и направился в сторону леса. Такэко почувствовала, что она наконец на верном пути, и последовала за ним. Когда она того хотела, она умела передвигаться незаметно, как большая кошка, становясь еще одной тенью среди теней. Она не позволяла своей броне бряцать, а нагинату держала на весу, чтобы древко не скребло по земле.

Достигнув опушки леса, Тайсукэ резко развернулся, и девушке пришлось замереть на месте, прижавшись к колышку палатки с бешено бьющимся сердцем. Она отсчитала три удара, прежде чем продолжить слежку.

Не успела она войти в лес, как ее окутала ночная тьма. Здесь огней лагеря уже не было видно, а свет луны не пробивался сквозь густую листву. Она едва видела даже то, что находилось от нее на расстоянии нескольких шагов. Девушка сильнее сжала древко нагинаты. А что если это ловушка? А что если…

– Ох, – выдохнула она, выходя на полянку.

Тайсукэ сидел на корточках за кустом и Такэко понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что она видит. Ошеломленная, она отшатнулась и наступила на сухую ветку. Солдат вскочил, рывком поправляя штаны, но было уже поздно: тайну раскрыли.

И что это была за тайна!

– Невероятно, – проговорила Такэко. – Ты…

Договорить она не успела. Яри Тайсукэ метнулось ей в лицо, и она успела отбить удар лишь в самый последний момент, скорее непроизвольно, чем сознательно. Два древка яростно столкнулись, и Такэко безотчетно ответила ударом в лицо. У Тайсукэ чудом вышло уклониться – острие, которое могло бы проткнуть сонную артерию, пролетело на волосок от шеи. Спасаясь, асигару удалось упасть на землю и одновременно поставить противнице подножку, впрочем, движение было таким неловким, что та без труда увернулась.

– Стой, я не причиню тебе вреда! – воскликнула Такэко. Напрасно. Мгновение – и асигару вновь несется на нее с отчаянием раненого зверя. Движения Тайсукэ были очень неплохи: быстрые, точные, действенные, и наверняка они уже принесли победу над множеством противников. Но Такэко, можно сказать, родилась с нагинатой в руках и много лет потратила на то, чтобы научиться с ней обращаться. Она отразила все атаки, затем перешла в наступление и нанесла коленом точный удар в пах.

Любой мужчина после такого тут же повалился бы на колени и на несколько минут потерял способность двигаться от невыносимой боли.

Но Тайсукэ, как оказалось, – не мужчина. Удар всего лишь сбил асигару с ног и вызвал короткий стон боли, который продлился не дольше нескольких мгновений. Однако для Такэко этого оказалось достаточно, чтобы обезоружить Тайсукэ и приставить нагинату к бледному горлу.