Текст книги "Assassin's Creed. Единство"

21 января 1788 г

И вот настал день приезда поверенного моего отца. Всю неделю до его появления я старалась не наделать новых бед. Девицы считали, что я вела себя тише обычного. Некоторые даже спрашивали, когда вернется «прежняя Элиза». В основном все радовались тому, что меня наконец-то удалось обуздать. Но это мы еще посмотрим.

На самом деле, я готовилась к предстоящей встрече, умственно и телесно. Поверенный отца, скорее всего, будет рассчитывать на мою робость и уступчивость. Он полагает, что встретит здесь испуганную отроковицу, которую всерьез ужасает перспектива исключения и потому она с радостью примет любые другие наказания. Он наверняка надеется на бурные слезы и чистосердечное раскаяние. Ничего подобного он от меня не дождется.

Меня позвали в кабинет директрисы и велели ждать. Я повиновалась, в руках сжимая сумочку, в которой лежала подкова. Ее я «позаимствовала», сняв с двери спальни. Прежде она ни разу не принесла мне удачи. Сейчас у нее был шанс исправить положение.

Через какое-то время со стороны вестибюля послышались голоса. Льстивый, подобострастный голос мадам Левен. Она приветствовала поверенного отца, сообщив, что виновная находится у нее в кабинете и ждет заслуженных наказаний. Ей ответил низкий, раскатистый голос:

– Благодарю вас, мадам.

Я зажала рот, чтобы не вскрикнуть, потому что мгновенно узнала этот голос. И все равно почувствовала некоторую оторопь, когда дверь открылась и в кабинет вошел мистер Уэзеролл.

Он плотно закрыл за собой дверь. Я бросилась к нему и чуть не задушила в объятиях. Меня переполняли чувства. Я не смогла сдержать слезы и разрыдалась на груди англичанина. Мои плечи тяжело вздымались. Я всхлипывала, давая волю эмоциям. Поверьте, никогда еще чье-либо появление не вызывало у меня столько радости.

Так мы стояли некоторое время. Я беззвучно рыдала на груди своего защитника, пока наконец не взяла себя в руки. Затем мистер Уэзеролл отстранил меня на расстояние руки. Пристально глядя мне в глаза, он поднес палец к губам, затем расстегнул и снял камзол. Камзол он повесил на крюк возле двери с таким расчетом, чтобы загородить замочную скважину.

– На вашем месте, мадемуазель, я бы плакал горючими слезами. Вы настолько рассердили вашего отца, что он не пожелал приехать сюда сам. Мне не хватит красноречия, чтобы описать его гнев и ярость. Словом, он послал сюда меня – вашего гувернера, – мистер Уэзеролл мне подмигнул, – чтобы я вместо него подверг вас заслуженному наказанию. Но вначале вы напишете отцу покаянное письмо, в котором покорнейшим образом испросите прощения. А затем я подвергну вас наказанию, и оно, как вы уже догадываетесь, будет самым суровым из всех, что выпадали на вашу долю.

Мистер Уэзеролл повел меня в другой конец кабинета, где стояла школьная парта. Я уселась за нее, положила перед собой лист бумаги, взяла перо и сняла крышку с чернильницы. Эта маскировка предназначалась для директрисы, если она под каким-нибудь предлогом явится в кабинет. Затем мистер Уэзеролл пододвинул к парте стул, уперся локтями в ее поверхность и выразительно посмотрел на меня.

– Как я рада вас видеть, – призналась я шепотом.

– Не скажу, что это меня удивляет, – с усмешкой так же тихо ответил он. – Ты наверняка ждала, что с тебя семь шкур спустят.

– Как раз наоборот. Я бы не дала себя обидеть, – сказала я, раскрыв сумочку и показав ему подкову.

Англичанин нахмурился.

– А что бы было потом, Элиза? – сердито прошептал он, подкрепляя слова выразительным жестом. – Все идет к тому, что тебя исключат из Королевского дома. Твое образование и вступление в орден отложатся на неопределенное время. И твое восхождение к званию великого магистра – тоже. Чего ты хочешь добиться таким поведением?

– А знаете, мне все равно, – ответила я.

– Значит, тебе все равно? И судьба твоего отца тебя тоже больше на заботит?

– Вы же прекрасно знаете, как отец мне дорог.

Мой сердитый поток слов вызвал у него усмешку.

– Я также прекрасно знаю, что память о матери тебе тоже не безразлична. И честь семьи, если уж на то пошло. Так почему ты с таким упорством делаешь все, чтобы очернить свою фамилию? Почему ты избрала путь, который никогда не приведет тебя к титулу великого магистра?

– Мне предначертано стать великим магистром, – ответила я и внутренне поморщилась.

Сейчас я была похожа на Мэй Кэрролл.

– Предназначение может и измениться, дитя мое.

– Я уже не ребенок, – напомнила я англичанину. – Мне целых двадцать лет.

Мистер Уэзеролл с грустью посмотрел на меня:

– Для меня, Элиза, ты всегда останешься ребенком. Я хорошо помню ту девчонку, с которой занимался в лесу, уча держать меч. Самая способная из всех учеников, какие у меня были, но и самая порывистая. Излишне самолюбивая. Кстати, ты продолжаешь упражняться с оружием? – спросил он, искоса поглядев на меня.

– Здесь? – поморщилась я. – Как вы себе это представляете?

С нескрываемым сарказмом мистер Уэзеролл сделал вид, будто раздумывает.

– Давай поищем возможности. Как насчет того, чтобы быть тише воды и ниже травы и не привлекать к себе ничьего внимания? Тогда твои исчезновения оставались бы незамеченными. Но тебе, похоже, нравится быть у всех на виду.

Я почувствовала себя виноватой.

– Я здесь совсем не упражнялась, и вы это знаете.

– Значит, приобретенные тобою навыки почти наверняка утрачены.

– Тогда зачем меня послали в такую школу, где это неминуемо должно было случиться?

– Почему же неминуемо? Этого вовсе не должно было случиться. Ты не должна была допускать, чтобы так случилось, памятуя, кем тебе надлежит стать.

– Несколько минут назад вы говорили, что предназначение может и измениться, – с иронией заметила я.

– Все действительно изменится, если ты не возьмешься за ум и не исправишь свое поведение, – невозмутимо парировал мистер Уэзеролл. – Тех, кого ты зовешь во́ронами: господа Лафреньер, Лепелетье, Сивер и мадам Левек… они ждут не дождутся, когда ты допустишь промах. Неужто ты думаешь, что в ордене все тихо и спокойно? Или ты веришь, что все происходит так, как в исторических романах, и они заблаговременно начали разбрасывать цветы, готовясь к коронации своей «законной правительницы»? В таком случае ты крупно заблуждаешься на их счет. Каждый из них хотел бы положить конец власти семейства Де Ла Серр и поставить перед своим именем титул великого магистра. Каждый из них ищет повод сместить твоего отца и самому встать на его место. Ты помнишь, что их политические воззрения отличаются от отцовских? Твой родитель цепляется за их доверие, которое висит на волоске. И уж меньше всего, черт побери, ему сейчас нужна непутевая дочь. Кроме того…

– Что?

Он посмотрел на дверь. Я не сомневалась: мадам Левен сейчас прильнула ухом к замочной скважине. Желая удовлетворить любопытство директрисы, мистер Уэзеролл нарочито громко произнес:

– Ваше покаянное письмо, мадемуазель, должно быть написано самым красивым почерком, какой вам доступен. Извольте постараться.

Успокоившись, англичанин снова наклонился ко мне:

– Помнишь тех двоих, напавших на вас в парижском переулке?

– Разве такое забудешь?

– Так вот, я пообещал твоей маме непременно разыскать того молодца с докторским саквояжем. Полагаю, я его нашел.

Я удивленно посмотрела на своего собеседника.

– Да, времени на это ушло немало, я согласен. Но я его нашел, и это главное.

Наши лица почти соприкасались. Я уловила легкий запах алкоголя, исходящий от него.

– Кто он такой?

– Некто Раддок. Он действительно ассасин или, по крайней мере, был таковым. Похоже, его исключили из ордена, и с тех пор он не оставляет попыток туда вернуться.

– За что его исключили?

– Его поведение позорило орден. Насколько мне удалось выяснить, он обожает заключать пари, но не принадлежит к числу удачливых. По общему мнению, он сейчас по уши в долгах.

– Может, он рассчитывал убийством мамы вернуть благосклонность своего ордена?

Мистер Уэзеролл выразительно на меня посмотрел.

– Не исключаю, хотя сам я склоняюсь к мысли, что он сознавал… по крайней мере, отчасти… всю опрометчивость и непредсказуемость такой стратегии. Ведь убийство твоей матери могло обернуться для него еще бо́льшим позором. Он был не в состоянии предугадать результат. – Мистер Уэзеролл покачал головой. – Убийство твоей матери было лишь частью его плана. Если Раддок всерьез собирался вернуться в орден, ему нужно было выждать и посмотреть, какой резонанс вызовет это событие. Если благоприятный для него, Раддок смог бы заявить о своей причастности. Но мне не верится, что он избрал такую стратегию. Я склоняюсь к другой мысли: он предлагал свои услуги тем, кто подороже заплатит. Деньги ему были нужны, конечно же, на уплату игорных долгов. Полагаю, наш приятель действовал как обыкновенный наемник.

– Значит, это не ассасины стояли за покушением на нас?

– Почти наверняка не они.

– Вы рассказали во́ронам?

Мистер Уэзеролл покачал головой.

– А почему?

– У твоей мамы имелись некоторые… подозрения насчет во́ронов, – глядя в сторону, ответил он.

– Что еще за подозрения?

– Помнишь ли ты некоего Франсуа Тома Жермена?

– Вряд ли.

– Такой довольно неприятный тип. Когда ты была еще от горшка два вершка, он постоянно крутился у вас в замке.

– От какого горшка? – не поняла я.

– К слову пришлось, – улыбнулся мистер Уэзеролл. – Тогда этот Франсуа Тома Жермен был помощником твоего отца, но носился с сумасбродными и рискованными идеями, за что отец и выставил его из ордена. Сейчас этот человек мертв. Однако твою маму не оставляла мысль, что во́роны могли разделять его идеи.

Я оторопела, не в силах поверить в услышанное.

– Но ведь вы не верите, что советники отца могли составить заговор с целью убийства мамы?

Пусть я всегда ненавидела во́ронов, но в равной степени я все годы учебы ненавидела мадам Левен, однако мне и в голову не пришло бы, что она замышляет меня убить. Такая мысль была слишком невероятной.

– Гибель твоей мамы послужила бы их замыслам, – продолжал мистер Уэзеролл. – Номинально во́роны считаются советниками отца, но с тех пор, как Жермен получил коленкой под зад, мнение жены стало для великого магистра авторитетнее всех остальных, включая и мнения советников. Устранив ее с пути…

– Но она и так «устранилась с пути». Мамы давно нет в живых, а отец остается верен своим принципам.

– Элиза, никто не знает, как будут разворачиваться события. Возможно, отец оказался менее податливым, чем они рассчитывали.

– И все равно это кажется мне бессмыслицей, – качая головой, призналась я.

– Любовь моя, происходящее не всегда имеет смысл. Попытка ассасинов убить твою мать выглядела бессмыслицей, однако все охотно в нее поверили. Я не стану отказываться от своих подозрений, пока не получу доказательств их ошибочности. Если ты разделяешь мою точку зрения, я не стану рисковать, пока мы не узнаем, что к чему.

У меня внутри появилось странное, опустошающее чувство. Мне казалось, будто отодвинулся занавес, и то, что прежде казалось ясным и понятным, вдруг предстало шатким и неопределенным. Получалось, внутри нашего ордена были люди, желавшие нам зла. Я должна выяснить, так это или нет.

– А как насчет отца?

– Что именно?

– Вы не поделились с ним своими подозрениями?

Упираясь глазами в парту, мистер Уэзеролл покачал головой.

– Почему?

– Ну, во-первых, потому, что они – всего лишь подозрения, и, как ты верно заметила, нелепые и бездоказательные. Если они не подтвердятся – а скорее всего, так и будет, – я окажусь первостатейным идиотом. Если же подтвердятся – я лишь спугну «воронье». Они дружно поднимут меня на смех, а сами начнут строить планы расправы со мной. И вдобавок…

– Что?

– Видишь ли, Элиза, с момента смерти твоей матери я веду себя отнюдь не лучшим образом, – признался он. – Можешь назвать это возвращением к прежним привычкам. Я сейчас занимаюсь тем, что… сжигаю мосты, которые так старательно наводил последние несколько лет. Этим я отчасти похож на мистера Раддока.

– Понятно. Не потому ли от вас пахнет вином?

– Каждый по-своему справляется с горем, дитя мое.

– Мистер Уэзеролл, но ведь мама покинула нас почти десять лет назад.

Он невесело рассмеялся:

– По-твоему, я слишком долго предаюсь скорби? Но то же самое я могу сказать и про тебя. Завершение образования пущено у тебя на самотек. Вместо того чтобы заводить подруг и полезные связи, ты лишь наживаешь себе врагов. Так что, Элиза, нечего насмехаться над моими привычками. Вначале разберись со своими.

Я нахмурилась и вернула разговор в прежнее русло.

– Мы должны узнать, кто стоял за покушением.

– Этим как раз я и занимаюсь.

– Каким образом?

– Упомянутый Раддок нынче скрывается в Лондоне. У нас там есть надежные люди. Семейство Кэрролл, если помнишь. Я заблаговременно известил их о своем приезде.

Никогда еще во мне не было столько решимости, как в тот момент.

– Я поеду с вами, – заявила я.

Мистер Уэзеролл нахмурился:

– Нет, черт побери, никуда ты не поедешь. Ты останешься здесь и будешь заканчивать свое обучение. Раскинь мозгами, если они у тебя есть: что обо всем этом скажет твой отец?

– А если мы сообщим ему, что меня посылают в Лондон в образовательных целях? Улучшить мой английский?

Мой защитник вдавил палец в парту:

– Нет. Как насчет того, что мы не станем врать, а ты останешься здесь?

Я замотала головой:

– Нет, я поеду с вами. Поймите, мистер Уэзеролл, этот человек годами снился мне в кошмарных снах. – Я надеялась, он заметит мольбу в моих глазах и голосе. – Мне необходимо похоронить своих призраков.

Англичанин закатил глаза:

– Рассказывай сказки! Неужто забыла, что я знаю тебя как облупленную. Скорее всего, тебе просто хочется развлечений. А еще – ты мечтаешь сбежать отсюда.

– Ну хорошо: мне хочется выбраться отсюда. Мистер Уэзеролл, войдите в мое положение. Знаете, как трудно выдерживать насмешки девиц вроде Валери и не иметь возможности сказать им, что в один прекрасный день, когда она будет сватать собственных дочерей за пьяного сынка какого-нибудь маркиза, я стану главой ордена тамплиеров? Этот этап моей жизни слишком затянулся.

– И все-таки придется подождать.

– Мне остался всего год, – не сдавалась я.

– Не напрасно этот год назван завершающим. Никакого завершения не будет, если ты не закончишь начатое.

– Мое отсутствие будет совсем недолгим.

– Нет. В любом случае, даже… даже если бы я согласился, ты бы ни за что не уломала свою директрису.

– Мы могли бы подделать письма, – упорствовала я. – Насколько понимаю, вы ведь в курсе ее переписки с моим отцом?..

– Разумеется, в курсе. Почему, как ты думаешь, я приехал сюда вместо него? Но рано или поздно отец все узнает. Пойми, Элиза: обязательно настанет момент, когда вся твоя ложь откроется.

– Тогда уже будет слишком поздно.

Мистера Уэзеролла захлестнула волна гнева. Его лицо стремительно краснело, оттеняя седые бакенбарды.

– Об этом-то я тебе и толкую. Ты настолько занята собственной персоной, что совсем забыла о своих обязанностях. Это делает тебя беспечной, но чем беспечнее ты становишься, тем большей опасности подвергаешь репутацию твоей семьи. Черт меня дери, я сожалею, что вынужден говорить тебе такие вещи. Я думал, ты более восприимчива к голосу здравого смысла.

Я посмотрела на него и начала догадываться, чем закончится наша встреча. Спектакль, который мы разыграли, наверное, произвел бы впечатление на Валери. Мистер Уэзеролл изображал разгневанного гувернера, а я – упрямицу, которая наконец-то поняла всю правоту его доводов и устыдилась собственного поведения. Мое лицо тоже должно было изображать запоздалое раскаяние.

Мистер Уэзеролл кивнул, затем повернулся в сторону двери и повысил голос:

– Наконец-то вы закончили это письмо. Я отвезу его вашему отцу вместе с известием о вразумлении вас шестью ударами трости.

Я замотала головой и растопырила пальцы.

– Да, как я и говорил, двенадцать ударов тростью, – произнес побледневший англичанин.

Я еще отчаяннее замотала головой и снова растопырила пальцы.

– Ну да, десять ударов тростью.

Делая вид, будто вытираю слезы, я всхлипнула и выкрикнула:

– Пощадите меня, месье! Десять ударов! Боже мой!

– Кстати, не этой ли тростью наказывают у вас провинившихся девиц?

Мистер Уэзеролл загородил не всю замочную скважину: письменный стол попадал в поле зрения директрисы. Подойдя к столу, он взял трость, лежавшую там на почетном месте. Затем он спиной заслонил дальнейший обзор, а сам ловко схватил со стула директрисы подушку и перебросил мне.

Все было проделано очень гладко, будто мы играли этот спектакль каждый день. Мы представляли собой превосходный дуэт. Я подхватила подушку, положив ее на парту. Мистер Уэзеролл подошел ко мне с тростью в руках. Эту часть представления директриса могла только слышать.

– Начинаем, – громко, чтобы слышала мадам Левен, произнес мистер Уэзеролл и подмигнул мне.

Я встала сбоку. Мистер Уэзеролл отвесил подушке десять ударов тростью, каждый из которых сопровождался надлежащими звуками. Мне ли не знать, какие звуки при этом издает жертва экзекуции? Я представила себе раздосадованную, бормочущую проклятия мадам Левен. Ведь самого интересного она не увидела. После этого она наверняка примет решение незамедлительно переставить в кабинете мебель.

«Наказание» закончилось. Чтобы вызвать настоящие слезы, я подумала о маме, и они тут же появились. Вернув на место трость и подушку, мы открыли дверь. Мадам Левен стояла в вестибюле, на некотором расстоянии от двери. Я придала своему лицу страдальческое выражение. Мои покрасневшие глаза сердито скользнули по директрисе. Меня так и подмывало на прощание подмигнуть мистеру Уэзероллу, но я не поддалась искушению и быстро удалилась зализывать раны.

На самом деле, мне нужно было кое-что обдумать.

23 января 1788 г

Итак, дайте вспомнить, с чего же все началось… Ага, точно: с заявления Жюдит Пулу, что у мадам Левен есть любовник.

Как-то вечером, когда в дортуаре погасили свет, Жюдит как-то невзначай сказала, что у мадам Левен «есть любовник, с которым она встречается в лесу». Остальные девчонки посмеялись над этим, но мне было не до смеха. Мне вспомнился другой вечер, когда после ужина я выглянула в окно дортуара и увидела ненавистную директрису. Кутаясь в шаль, она торопливо спустилась по ступенькам школьного крыльца и растворилась в темноте.

Вела себя она довольно странно, отнюдь не как человек, собравшийся подышать воздухом. Она, постоянно озираясь по сторонам, шла по дорожке, которая вела к гимнастическим лужайкам. Возможно, дальнейший ее путь лежал в лес, росший вокруг школы.

Два вечера подряд я не отходила от окна, неся вахту. Во второй вечер мне повезло, и я снова увидела директрису. Как и в прошлый раз, она украдкой покинула школьное здание, озираясь по сторонам. Однако окна, открывшегося на втором этаже, она так и не заметила. Я выбралась на решетку, устроенную для плюща, быстро спустилась вниз и отправилась в погоню.

Наконец-то мне пригодилась моя прежняя выучка. Я превратилась в ночного призрака, стараясь не выпускать директрису из поля зрения. Я неслышно неслась за ней по пятам. Свет луны облегчал ей движение. Она направлялась в сторону полей гимнастических лужаек.

Преследуя директрису, я неминуемо должна была выйти на открытое пространство. Слегка нахмурившись, я сделала то, чему меня всегда учили мама с мистером Уэзероллом. Я оценила обстановку. Луна светила мадам Левен в спину. Вдобавок директриса была подслеповата, тогда как мои молодые глаза отличались прекрасным зрением. Я решила увеличить расстояние между нами. Мне было достаточно видеть ее тень. Вскоре я заметила, как блеснули в лунном свете стекла очков. Директриса обернулась, проверяя, не увязался ли кто следом. Я застыла, сделавшись частью вечерней темноты и моля Бога, чтобы мои расчеты оказались верными.

Расчеты меня не подвели. Эта ведьма продолжала идти, пока не достигла кромки деревьев и не растворилась среди стволов и кустарников. Я поспешила и нагнала ее, двинувшись по той же тропинке, по которой шла она. Я снова превратилась в призрака. Мне вспомнилась другая тропинка, по которой я ходила год за годом. Та выводила к пню, на котором сидел улыбающийся мистер Уэзеролл, тогда еще не сломленный маминой смертью и не пахнущий вином…

Я прогнала воспоминания, когда увидела впереди хижину землекопа и поняла, что именно сюда и спешила директриса. Я остановилась за деревом и замерла. Директриса тихо постучала. Дверь открылась.

– Мне так не терпелось увидеть тебя, – услышала я слова мадам Левен.

Послышался отчетливый звук поцелуя, и директриса исчезла внутри, плотно закрыв дверь.

Это и был ее любовник, с которым она встречалась в лесу. Землекоп Жак. Я ничего не знала о нем, лишь иногда видела за работой, да и то издали. Впрочем, кое-что я все-таки знала: он был значительно моложе мадам Левен. Ну и темная же лошадка наша директриса!

Я вернулась в дортуар. К несчастью для директрисы, я теперь не только знала ее грязную тайну, но и не брезговала пустить эти сведения в ход, чтобы добиться от нее желаемого. Именно это я и намеревалась сделать.