Текст книги "Дочь палача и черный монах"

Бенедикта пока удерживалась от расспросов и лишь временами отирала кровь с носа Симона. Погрузившись в раздумья, она потягивала разбавленное вино из кружки и, так же как лекарь, внимательно разглядывала гостей. Наконец она заговорила с ним:

– Я решила еще на несколько дней остаться в Шонгау. Делами в Штайнгадене не хуже меня занимается мой доверенный. К тому же сегодня мне удалось наладить связь с несколькими виноторговцами из Аугсбурга. – Вздохнула. – Но, разумеется, задерживаюсь я прежде всего из-за брата. Я не успокоюсь, пока не поймают этих проклятых убийц. Вы смогли что-нибудь выяснить по поводу его смерти?

Симон ненадолго задумался. А потом рассказал ей о том, как они разгадали загадку, о находке в базилике Альтенштадта и что в поисках следующей подсказки он намеревается осмотреть руины замка Вельфов. Бенедикта помрачнела.

– Но как это все связано с моим братом? Он ведь не мог всего этого знать!

Симон глотнул вина и продолжил:

– Разумеется, ваш брат не мог знать всей правды. Но он узнал о гробнице под церковью, кому-то о ней рассказал, а этот кто-то не пожелал излишней огласки.

– Излишней огласки? – Бенедикта взглянула на него с недоверием. – Да что там нашлось-то, кроме каких-то идиотских загадок? Состарившийся рыцарь решил подшутить. – Она пожала плечами. – Возможно, этот Вильдграф просто не обделен чувством юмора, и все, что вы отыщете в развалинах замка, – это грубый стишок про любопытство кое-каких людей.

Симон покачал головой:

– Это не вяжется с образом мыслей тамплиеров. Это был орден, объединивший в себе добродетели христианства и рыцарства, а не сборище шутов. Первая загадка восходит к Откровению Иоанна, вторая связана с древним дворянским родом, Вельфами. Совпадения быть не может. Выглядит все так, словно покойный рыцарь хотел проверить, на что мы годимся. Он, скорее всего, искал людей, которые одинаково хорошо разбираются и в Библии, и в жизни дворянина. Тамплиеры… – он остановился на полуслове.

– Что с вами? – спросила с улыбкой Бенедикта. – Вино ударило в голову?

Симон снова покачал головой, а затем достал книжицу, которую одолжил ему Якоб Шреефогль. Он все еще носил ее с собой в кармане. Раскрыл ее на столе и принялся лихорадочно перелистывать.

– Что это? – спросила Бенедикта и попыталась заглянуть в книгу.

– Это… книга о тамплиерах, – ответил Симон, прекратил перелистывать страницы и вздохнул. – Мне вдруг показалось, что я кое-что вспомнил. Но, видимо, только показалось.

Он в двух словах рассказал ей, что знал об ордене тамплиеров.

– Этот Фридрих Вильдграф, который покоится в крипте, был магистром ордена, – сказал он в заключение. – Судя по договору, который мы видели в Штайнгадене, он, будучи комтуром, властвовал над всей Священной Римской империей и находился у самой вершины власти. Всего через несколько лет тамплиеров начали преследовать по всей Европе и уничтожили. Но их несметные богатства до сих пор не найдены… – Он посмотрел Бенедикте прямо в глаза. – Зачем еще могущественному магистру придумывать подобные загадки, кроме как с целью что-нибудь спрятать? Сначала изречение на саркофаге, теперь это указание в базилике… Этому должна быть какая-то причина!

– Вы думаете…

Симон кивнул.

– Я думаю, Фридрих Вильдграф мог спрятать где-нибудь поблизости сокровища тамплиеров. Или, по крайней мере, часть их.

– Сокровища? – Бенедикта стерла платком капельки вина с губ. – С какой стати тамплиерам прятать что-нибудь на этом богом забытом клочке земли? После всего, что вы рассказали, – они проживали в Париже, Иерусалиме, в Риме наконец! Что же побудило их выбрать именно Пфаффенвинкель… – при этом она сморщилась, как от чего-то противного, – это баварское захолустье, чтобы спрятать здесь свои сокровища?

Симон хлопнул по столу.

– В этом же вся суть! Никто не станет искать сокровища здесь. Французский король, наверное, не нашел бы Пфаффенвинкель, даже если бы герцог обвел его на карте. Горы, леса, болота и горстка необразованных, но честнейших крестьян. Идеальное место!

Бенедикта помолчала некоторое время, а потом кивнула.

– Возможно, вы и правы. – Ее обычно живые глаза теперь стали неподвижны. – Сколько, по-вашему…

– Денег? – Симон пожал плечами. – Трудно сказать. Во всяком случае, больше, чем мы можем себе представить. Не забывайте, французский король велел уничтожить тамплиеров только ради этих сокровищ. Даже если здесь только часть… – Лекарь замолчал и огляделся. – В любом случае следует быть осторожнее, – прошептал он. – Есть люди, которых убили за куда меньшую сумму.

– Есть люди, которые и за куда меньшие деньги пойдут на определенный риск. – Бенедикта подмигнула ему. – Никогда не рассказывайте торговке о зарытых сокровищах, иначе вам от нее ни за что не отделаться. – Она подняла свою кружку. – Мы, полагаю, можем рискнуть. A la vôtre![9]9
  Ваше здоровье! (фр.)


[Закрыть]

– A la vôtre! – Симон поднял кружку, и они чокнулись.

Эта женщина из Ландсберга не переставала его удивлять. Но она была права. Даже если где-то в Пфаффенвинкеле зарыта лишь небольшая часть сокровища тамплиеров, ему больше не придется раздумывать о своем будущем. Он сможет накупить себе горы плащей, сюртуков и новых сапог, а к ним в придачу шляпы с павлиньими перьями, резвую лошадь и чемодан новейших медицинских инструментов. Его репутация в городе взлетит в одно мгновение. И это еще не всё! Кто тогда запретит ему жениться на дочери палача? Он выстроит дом для себя и Магдалены. Как знать, может, они вместе откроют в Шонгау аптеку… Он станет лечить, а она, его жена, – собирать целебные травы и яды по округе… Образцовая пара!

Размечтавшись о своей будущей жизни, Симон не заметил, что из-за стола у дальней стены встал и направился к двери худой незнакомец. Когда он вышел из трактира, по воздуху разнесся едва уловимый запах весны.

6

Магдалена стояла перед церковью и куталась в шерстяной платок. Холод пронизывал до костей. Распрощавшись с красильщицей, она бесцельно бродила по переулкам. Куда ей податься? Симон после ссоры наверняка будет искать ее в родительском доме. Но даже теперь, когда злость ее поутихла, Магдалена не желала его видеть. Возможно, он именно в эти минуты стоит перед домом за Кожевенной улицей и изнывает от беспокойства… Так ему и надо! Нечего было в ее присутствии увиваться за этой девкой. Немного волнения пойдет ему только на пользу – может, тогда в нем проснется хоть капелька совести. Никто из Куизлей не потерпит подобного обращения!

Погрузившись в раздумья, Магдалена брела через рыночную площадь. Вокруг уже начали сгущаться сумерки, заезжий торговец продавал ножи, ножницы и всякую мелочь. В воздухе чувствовался запах поджаренных с медом лесных орехов. Магдалена терла одна о другую озябшие руки и глядела по сторонам. С наступлением вечера прохожих на площади встречалось все меньше. Горожане кутались в потрепанные платки и плащи и, ссутулившись, чтобы снег не задувало в глаза, шагали сквозь несильную вьюгу. Магдалена вглядывалась в их бесстрастные исхудалые лица. Со времен Большой войны прошло не так уж много лет, и люди до сих пор страдали от ее последствий. На некогда богатый город обрушились чума, голод и болезни. И теперь лишь снег прикрывал обвалившуюся со стен штукатурку и замерзшие нечистоты по улицам. Между домами одиноко ютились развалины с провалившимися крышами – молчаливые свидетели тех дней, когда от чумы вымирали целые семьи. За последние десятилетия Шонгау потерял более трети жителей. Не было такой семьи, где бы не оплакивали хотя бы одного умершего. В детстве Магдалена часто видела, как трупы целыми дюжинами вывозили на телегах к кладбищу Святого Себастьяна – на старом кладбище у приходской церкви места для такого количества покойников давно не осталось. А теперь в город пришла еще эта лихорадка…

Повинуясь спонтанному побуждению, Магдалена шагнула к трактиру Земера. В кармане у нее осталось еще несколько монет, а после всех огорчений горячее питье пошло бы ей только на пользу. От одной только мысли об этом настроение у нее заметно поднялось. Она уже взялась за дверную ручку, но бросила при этом мимолетный взгляд в круглое окошко слева от входа.

Увиденное повергло ее в шок.

Через стекло вид получался немного размытым. За столом сидели Симон с Бенедиктой. Оба, казалось, были чем-то увлечены. В тусклом свете Магдалене привиделось, что лекарь обнял торговку. Дочь палача бросало то в жар, то в холод. В первый миг у нее возникло неодолимое желание распахнуть дверь, схватить с полки кружку потяжелее и швырнуть в Симона. Вместо этого она просто бросилась бежать через рыночную площадь, не в состоянии о чем-либо думать. По лицу ее текли слезы, замерзая на щеках.

Магдалена добежала до Пастушьих ворот и только тогда пришла в себя. Она стояла всего в нескольких метрах от дома знахарки. Недолго думая, девушка распахнула дверь и влетела внутрь.

Марта Штехлин в изумлении оглянулась. Она сидела за столом в комнате и растирала в ступке засушенные травы. Знахарка уже собралась отчитать Магдалену, но, увидев ее бледное лицо и трясущиеся губы, передумала.

– Девочка моя, что с тобой? – спросила она обеспокоенно. – Неужели из-за тех родов? Не тревожься, ребенок вполне здоров, тебе не следует так…

Магдалена покачала головой, а потом снова разревелась. Штехлин подвела ее к столу, заботливо усадила на скамейку и погладила по голове.

– Что же тогда случилось, милая моя? – пробормотала она и налила ей в кружку горячий отвар из мяты, который только что приготовила.

Слова полились из Магдалены горькой желчью, и она поделилась со знахаркой всеми своими горестями. Штехлин сочувственно покивала.

– Мужчины, они такие, – прошептала она. – Никогда не ценят, что имеют. Но рано или поздно они всегда возвращаются. Мой Ганс, храни Господь его душу… – Она замолчала на полуслове и смущенно потерла глаза, словно в них попала соринка.

– А что с твоим мужем? – спросила Магдалена, желая отвлечься от собственных забот. – Ты мне про него никогда не рассказывала.

– За девками он гонялся, – ответила Штехлин. – Никогда дома не бывал, все по трактирам шатался, стервец… – По ее губам пробежала улыбка. – Но я любила его. Даже когда мы поняли, что детей у нас не будет, и люди начали болтать… мы всегда держались друг друга. И ни одной смазливой служанке не удалось нас разлучить. – Она подмигнула дочери палача.

– Что с ним стало? – Магдалена вытерла слезы и вытянула ноги к очагу.

Знахарка уставилась в пустоту.

– Чума его забрала. Десять зим назад я его похоронила, и с тех пор одна.

В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание дров в печи. Магдалена прикусила губу. Черт ее дернул расспрашивать! Она сконфуженно глотнула из дымящейся кружки.

Наконец знахарка встала и прошла к полкам, тянувшимся вдоль всей стены от красного угла до печи.

– Так тому и быть, – сказала она. – Жизнь продолжается.

Ее взгляд заскользил по горшкам и тиглям, рядами выстроившимся на полках. Горшки блестели свежей глазурью, на каждом значился алхимический символ, указывающий на его содержимое. Штехлин заглянула в некоторые из них и покачала головой.

– Мне понадобится мелисса, – пробормотала она. – И спорынья, если ничто другое не поможет.

– Что ты собираешься делать? – спросила Магдалена и встала рядом с ней. – Снова тяжелые роды?

Уже полгода Магдалена была в учении у Марты Штехлин. С тех пор она пять раз помогала принимать роды. На самом деле знахарку звали, только когда возникали сложности. Чаще женщины рожали без посторонней помощи – в одиночку или в кругу семьи, в натопленной комнате или сарае, а иногда даже в поле. Раз Штехлин сейчас проверяла горшки, значит, кому-то снова понадобились ее услуги.

– Жена Хольцхофера… – начала знахарка.

Магдалена с шумом втянула воздух.

– Второго бургомистра?

Знахарка продолжала копаться в горшках.

– У нее давно уже срок подошел. Если к следующей неделе не родит, придется дать ей спорыньи.

Магдалена кивнула. Спорыньей называли плесень, выраставшую на пшенице и овсе. Сильный яд, который вызывал гангрену, но в умеренных дозах помогал добиться схваток.

– А ее у тебя не осталось? – спросила она.

Штехлин тем временем проверила оставшиеся горшки.

– Не только спорыньи. Нет ни мелиссы, ни полыни, ни росянки. И у твоего отца тоже не осталось ни щепотки! – Она вздохнула. – Похоже, придется мне в трескучий мороз еще и в Аугсбург тащиться. Зимой спорынью и полынь раздобыть можно только там, в аптеке. Но что толку! Если с женой Хольцхофера хоть что-нибудь случится, он обвинит во всем знахарку, в итоге меня прогонят из города или дом подожгут…

Магдалену внезапно осенила мысль, и она широко улыбнулась Марте.

– Я могу съездить, – сказала она.

– Ты? – Штехлин недоверчиво на нее взглянула, и девушка старательно закивала.

– Я пока все равно не хочу пересекаться с Симоном. Пускай-ка посмотрит, каково ему будет без меня. Завтра же с утра отправлюсь с первым плотом. – Чем больше Магдалена раздумывала об этой идее, тем заманчивее она ей казалась. – Просто напиши, что тебе нужно и куда мне следует идти в Аугсбурге, – затараторила она. – Наверняка и отцу понадобятся кое-какие пилюли и травы. Тогда вам обоим не придется никуда ехать.

Знахарка задумчиво на нее посмотрела. Потом пожала плечами.

– Почему нет, – пробормотала она. – Ты все-таки хочешь знахаркой стать… Так что побывать разок в аптеке тебе не помешает. И Аугсбург… – Она улыбнулась. – Что ж, в городе ты наверняка сможешь отвлечься. Только смотри не рехнись там. Столько народу ты еще никогда не видела. – Она хлопнула в ладоши. – А теперь за работу! Нужно размолоть листья календулы и смешать с жиром. Корнбихлерша должна получить свою мазь еще до вечера!

Магдалена улыбнулась и принялась ссыпать сухие пахучие листья в ступку. Комнату наполнял запах растопленного гусиного жира, болтовня Штехлин усыпляла, словно журчащий ручей. Симон, отец и мертвый священник стали вдруг очень и очень далекими.

Куизль распахнул сундук, и взору открылась его прошлая жизнь.

Сундук этот долгие годы простоял у палача на чердаке, заваленный мотками веревок и разбитыми бочками, чтобы никто его не увидел. Теперь Якоб спустил его в комнату и отворил бережно хранимым ключом. Он сгреб в сторону измятую, изъеденную молью униформу и вынул свинченный ствол фитильного мушкета. За ним последовал шлифованный украшенный приклад, мешочек со свинцовыми пулями и пояс, на котором висели пороховницы, – в солдатских кругах их называли «двенадцатью апостолами». Затем палач извлек из ножен саблю и проверил лезвие большим пальцем. После стольких лет клинок оставался таким же острым и блестящим, как меч правосудия, с незапамятных времен висевший в красном углу.

На самом дне сундука покоился ящичек из вишневого дерева. Куизль отщелкнул замок и осторожно снял крышку. Внутри лежали два хорошо смазанных пистолета. Палач погладил полированные рукояти, пальцы легли на холодные спусковые крючки. Эти пистолеты обошлись ему в целое состояние. Хотя тогда деньги не играли никакой роли – их проедали, пропивали, тратили направо и налево. У Куизля дрогнули веки. В памяти внезапно всплыли призраки прошлого.

Кто-то дергается в петле под кроной дуба. Вдали полыхает зарево пожара. Маленькая девочка плачет и ползет к нему по обугленным развалинам. Мужчины со смехом играют в кости, рядом с ними куча окровавленных одежд и блестящего барахла… Обугленная детская погремушка…

Он был бригадиром, мастером меча, и всегда сражался в первых рядах, орудуя двуручным клинком, как его научил отец. Ему выдавали двойное жалованье, он получал большую часть добычи. Он считался одним из лучших. Идеальный убийца…

Обугленная погремушка…

Палач помотал головой, чтобы разогнать видения, и закрыл ящичек, пока в памяти еще что-нибудь не всплыло.

За спиной скрипнула дверь, и он развернулся. Это была его дочь. Она распрощалась со знахаркой и, прежде чем стражник успел запереть ворота, пустилась домой. Теперь Магдалена влетела в комнату, лицо ее раскраснелось, и она сгорала от нетерпения сообщить отцу новость.

– Папа, я обещала Штехлин завтра утром поехать в Аугсбург. Пожалуйста, позволь… – Увидев сундук, она замерла. – Что там?

– Ничего такого, что имело бы к тебе отношение, – проворчал палач. – Но если так уж интересно, то там оружие. Завтра начинается травля.

Магдалена повернулась и увидела бережно разложенные на столе саблю, грязный солдатский сюртук и мушкет. Она провела пальцем по усиленному медью дулу мушкета.

– Откуда они у тебя?

– Из прошлого.

Магдалена оторвалась от оружия и посмотрела в глаза отцу.

– Ты никогда не рассказывал мне о своем прошлом. Мама говорит, что ты был настоящим солдатом. Это правда? Почему ты пошел на войну?

Куизль долго молчал.

– Что ты намереваешься делать в будущем? – спросил он наконец.

Магдалена пожала плечами:

– А у меня есть выбор? Я дочь палача, и мне ничего не остается, кроме как выйти замуж за живодера или другого палача. Ты тоже не можешь выбрать иную профессию.

– Вот видишь, – сказал палач. – Война жестока, но она дает человеку свободу. Каждый может убивать, и, если хватит смекалки, сможешь даже стать фельдфебелем или фенрихом, и тогда у тебя будет столько денег, что и пропить невозможно.

– Но почему же ты тогда вернулся? – удивилась Магдалена.

– Потому что в убийствах, как и во всем остальном, должен быть хоть какой-то порядок.

Этим ответом палач и ограничился. Он захлопнул сундук и вызывающе посмотрел на дочь.

– В Аугсбург, значит, собралась? Зачем?

Магдалена пояснила, что знахарке понадобились кое-какие важные ингредиенты, и поэтому она решила отправить ученицу в большой город.

– Мне ей даже безоар придется раздобыть! – договорила она взволнованно.

– Безоар?

– Камень из козьего желудка. Он помогает от бесплодия и при тяжелых родах и…

– Я знаю, что такое безоар, – резко перебил ее палач. – Штехлин он на что дался?

Магдалена пожала плечами:

– Жена второго бургомистра Хольцхофера беременна, но ребенок не желает появляться на свет. И она попросила у Штехлин безоар.

– Тогда ей придется немного раскошелиться, – проворчал палач. – Безоар стоит недешево. То есть в Аугсбург ты отправишься с кучей денег.

Магдалена кивнула.

– Завтра утром Штехлин мне их и передаст.

– А если тебя ограбят?

Магдалена рассмеялась и чмокнула отца в щеку.

– Беспокоишься за меня? Не забывай, я дочь шонгауского палача! Скорее, люди боятся меня, а не я – их, – она улыбнулась. – Ну пожалуйста! Мама сказала, чтобы я у тебя отпрашивалась. Завтра я отправлюсь на плоту, а обратно вернусь с какими-нибудь торговцами из Аугсбурга. Что там может случиться?

Палач вздохнул. Ему всегда было трудно отказывать дочери.

– Хорошо, – ответил он наконец. – Но при условии, что ты и мне кое-что привезешь. Идем-ка посмотрим, что мне нужно…

Он прошел в соседнюю комнатку. У дальней стены до самого потолка высился огромный шкаф. Полки его были забиты книгами вперемешку с пергаментными свитками. Некоторые из ящиков оставались выдвинутыми, и взору открывались бесчисленные горшки, мешочки и склянки. В самый разгар зимы комната дышала летними запахами, ароматами розмарина, имбиря, муската и гвоздики. Шкаф палача славился на весь город и передавался от поколения поколению. Даже знахарка, не говоря уже о лекаре, не могла похвастаться таким набором трав, лекарств и ядов, как у Куизлей.

На шатком столе посреди комнаты в ржавой подставке дотлевала лучина. В тусклом свете Магдалена разглядела несколько раскрытых книг. Среди них – работу Диоскорида о целебных растениях и незнакомую книгу на иностранном языке.

– Что-нибудь по поводу Коппмейера? – спросила она с любопытством.

– Может, и так.

Без лишних объяснений Куизль проверил запасы трав и порошков и написал для Магдалены список.

– Мне нужны еще кое-какие примеси, которыми аптекарям торговать, в общем-то, запрещено, – сказал он. – Сушеная красавка и семена дурмана, а еще квасцы, селитра и мышьяк. Я знаю этих пройдох – заплатишь на пару крейцеров больше, и все продадут. А если нет… – Он ухмыльнулся. – Просто скажи, что ты от палача из Шонгау. Пока что это на всех действовало.

Он вдруг задумчиво посмотрел на дочь.

– Как-то ты внезапно засобиралась… Не в Симоне тут, случаем, дело?

Магдалена скорчила гримасу:

– До Симона мне дела нет. Он и без меня прекрасно обойдется.

Якоб снова заглянул в список.

– Ну если так считаешь… Так тебя, по крайней мере, не коснутся эти убийства. – Лицо его помрачнело. – Не хватало еще, чтобы под конец ты и в эту историю впуталась. Уж я-то чувствую, не скоро она прояснится.

Магдалена подошла к нему поближе.

– Но ты ведь уже узнал, кем могли быть те люди, которые подкараулили тебя в церкви?

Палач покачал головой:

– Это я еще выясню. И уж тогда помилуй их Господь.

Пламя от лучины бросало на его лицо неровные тени. В такие мгновения Магдалена боялась отца. Вот так он и выглядит, подумала она, когда затягивает на ком-нибудь петлю или дробит кости ломом.

– Теперь известно, по крайней мере, что один из них встречался с Коппмейером незадолго до его смерти, – сказала она наконец.

Девушка рассказала отцу о своей встрече с красильщицей и странном золотом кресте, который женщина видела на шее незнакомца. Когда она закончила, палач помотал головой.

– Тамплиеры, латинские фразы, золотые кресты, поперечины… Все уже запутано до невозможности! – Он ударил ладонью по столу, так что в книге перелистнулись несколько страниц. – Во всяком случае, Симон завтра с утра отправится в Пайтинг и попробует найти какую-нибудь подсказку в старых развалинах. Может, тогда мы узнаем что-нибудь об этом проклятом тамплиере, который нас всех за дураков держит. А может, заодно и про наших дружков.

В первое мгновение Магдалена подумала, не отказаться ли ей от своего решения. Что, если Симон действительно отыщет в развалинах замка клад? Или же его там подкараулят те незнакомцы? Не потребуется ли ему ее помощь? Но потом она подумала о путешествии на плоту, о большом городе, новых запахах и лицах. Ей хотелось сбежать подальше отсюда… и от Симона.

Девушка поцеловала отца в лоб и отправилась на второй этаж. Мама и близнецы уже давно легли спать.

– Береги себя, отец, – прошептала она. – Себя и Симона.

И с этими словами скрылась в спальне.

В мерцающем свете лучины палач снова склонился над потрепанными книгами. Красавка, паслен, аконит… Палец его скользил по бесчисленным изображениям ядовитых растений, но ни одно из них по своим действиям не походило на яд, который парализовал его в крипте. Это средство завезли откуда-то издалека, из далекой страны, в этом не возникало сомнений. Вот только как подобный яд попал к этим людям? Может, они и сами были из тех далеких земель? Может, это странствующие монахи из отдаленного монастыря? Один из них разговаривал с необычным акцентом.

И на латыни.

Внезапно ему вспомнилась странная фраза, которую он услышал в крипте.

Deus lo vult… Такова воля Господа…

Куизль со вздохом захлопнул книгу и принялся чистить мушкет. Завтра придется вставать с самого утра. Секретарь Иоганн Лехнер велел жителям прийти на рыночную площадь к шести часам. Юному Фронвизеру придется в одиночку разбираться с тамплиерами, загадками и убийцами, а Куизль будет охотиться на грабителей. В этом занятии палачу не было равных.

Леонард Вейер выругался и прошелся кнутом по спине лошади. Сивая заржала, встала на задние ноги и снова провалилась в глубокий сугроб. Сгущались сумерки, снег валил густыми хлопьями, так что торговцу из Аугсбурга то и дело приходилось закрывать глаза.

Они опаздывали! Хотя и выехали из Шонгау чуть свет, в полдень им стало ясно, что до наступления темноты в Фюссен им ни за что не добраться. Вейер решил ехать по старой дороге через лес. Так получалось дольше, но по ней мало кто ездил, особенно теперь, в разгар зимы. Грабители, скорее всего, подстерегали на широком тракте, протянувшемся вдоль Леха. Аугсбургский торговец сукном был уверен, что ни один разбойник не станет целый день морозить задницу только для того, чтобы потом – и то может быть – встретить одинокого крестьянина с телегой фуража. К тому же о том, что поедет этой дорогой, он рассказал только очень узкому кругу своих коллег из Шонгау и Аугсбурга. И ехал не как обычно, а в самой простой телеге. Даже удобную подпружиненную повозку оставил в Аугсбурге! Кто в нем теперь заподозрит торговца? Он чувствовал себя в безопасности. Но это не отменяло того, что близилась ночь, а они так и не добрались до деревни.

Ближе к вечеру снегопад начал усиливаться, сугробы местами доходили до пояса, и повозка с четырьмя слугами еле продвигалась. В наступивших сумерках даже собственную ладонь разглядеть удавалось с трудом. Справа и слева от дороги, словно черные пальцы, тянулись в небо густые ели. Две вьючные лошади храпели и тянули повозку через рыхлый снег. Колеса утопали в грязи и полузамерзших лужах, так что слугам то и дело приходилось слезать и толкать. Они хлестали усталых тяжеловозов кнутами, но даже самые сильные удары не могли заставить их идти быстрее. Колеса снова провалились в сугроб, двое слуг с руганью расчищали дорогу, пока двое других пытались вытолкать загруженную доверху телегу.

– Проклятье, побыстрее нельзя? Через час стемнеет!

Серая лошадь торговца беспокойно топталась на месте. Руки у Вейера озябли даже в норковых варежках. Голову его венчала шапка из медвежьего меха, до самых колен спускался плащ из лоснившейся шерсти. И все равно торговец замерзал до самых костей. Он дышал на ладони и тер их друг о друга. Изо рта у него валил пар, а брови и подстриженная бородка покрылись инеем.

Торговец опасливо огляделся. За деревьями у обочины, словно черный занавес, повисла тьма, сумерки медленно подбирались к маленькому обозу. Вейер в очередной раз выругался и принялся бранить слуг, которые устало выталкивали повозку из снега. До ближайшего селения оставалось не больше получаса езды! Торговец давно отказался от намерения сегодня же добраться до Фюссена. Теперь он обрадовался бы и дешевому постоялому двору. При всем при этом план был хорош! Из-за банды грабителей теперь ни один крупный торговец Аугсбурга не осмеливался в одиночку выезжать за пределы городских стен, а если и решался, то только в сопровождении дорогущих солдат. Один только Вейер отправился в путь через Шонгау – и сможет теперь диктовать цены по своему усмотрению. Если когда-нибудь доберется до Фюссена… Торговец беспокойно потянулся к заряженному пистолету, висевшему на поясе под плащом. Он взял с собой четверых самых сильных своих людей, каждого вооружил саблей и дубинкой, а у возницы был даже арбалет. Но достаточно ли этого, чтобы остановить банду жадных, оголодавших разбойников? Вейер покачал головой. Полно! Что делать грабителям на неезженой дороге? Никто не знал, что он проедет здесь с особенно ценным грузом.

– Давай уже, проклятая кляча!

Йозеф, его первый слуга, хлестнул одну из лошадей, так что та скакнула вперед и дернула повозку. Колеса наконец высвободились из сугроба, и путешествие продолжилось.

На дороге перед ними обозначилась разъезженная колея. Леонард Вейер улыбнулся. У них получится. Он один станет торговать сукном в Фюссене! Прибыль обещала быть внушительной. Возможно, после этого предприятия он сможет наконец уйти на покой и передаст все дела сыновьям. Тепло очага, хорошее питье, жирный каплун – что еще нужно человеку?

Справа донесся шум – тихий треск в обледенелых ветвях. Вейер прищурился и стал всматриваться во тьму между деревьями, но не увидел ничего, кроме густой хвои. Слуги тоже что-то услышали. Они перешептывались и опасливо озирались по сторонам. Что-то следило за ними из темноты. Потом над самым ухом торговца раздался свист. Взгляд Вейера заскользил вверх по дереву и остановился на середине. Ветви там шевелились, словно живые. Они раскачивались из стороны в сторону, хотя ветра не было.

Слишком поздно он увидел глаза. Они выделялись белым на фоне пепельного лица, скрытого среди ветвей. Чуть ниже показался арбалет, направленный прямо на торговца. Вейер услышал тихий щелчок, и правое плечо пронзила жгучая боль. Он сполз с лошади и инстинктивно потянулся к пистолету, но не нашел его. Вокруг него разразился хаос, тьму прорезали крики. Гремели выстрелы, тяжело дышали дерущиеся мужчины. Раздался пронзительный крик, перешедший затем в хрип. Рядом кто-то упал с грохотом на дорогу. Торговец повернулся в ту сторону и увидел расширенные от ужаса глаза Йозефа, своего первого слуги. Из перерезанного горла на дорогой меховой плащ торговца фонтаном хлестала кровь. Вейер, не веря своим глазам, взирал на резню и убийства. Возможно ли такое?

Кто, ради всего святого, знал, что мы поедем старой дорогой?

Леонард Вейер отпихнул от себя труп и принялся возиться с плащом. Шерсть была до того тяжелая, что он никак не мог найти прорезь, чтобы добраться до пояса. Где же чертов пистолет? Наконец он нащупал холодную сталь и схватился за рукоять. Не обращая внимания на боль в плече, осторожно привстал. Из своего положения он увидел, что двое его слуг уже истекали на земле кровью, а последний схватился с тремя разбойниками. Один из них как раз занес топор и обрушил его слуге на шею. Краем глаза торговец уловил движение слева. Он развернулся и увидел приближавшегося к нему человека. Тот обвязал себе руки и ноги еловыми ветками, а лицо вымазал сажей. В правой руке у него блеснул полированный пистолет. Несмотря на всю маскировку, у Вейера возникло чувство, что этого человека он уже видел.

Вот только где?

Дольше раздумывать не было времени. Вейер направил на грабителя заряженный пистолет и спустил курок.

Раздался щелчок. И больше ничего.

Проклятье, порох отсырел, успел подумать Вейер. Господи, помилуй меня!

Человек медленно приблизился, словно растягивая удовольствие, и направил дуло пистолета прямо в лоб торговцу. Прежде чем опустился курок и успел воспламениться порох, Вейер наконец вспомнил, где видел этого человека.

Возможно ли это? Но как…

Внезапное узнавание ничем Вейеру не помогло. Мир взорвался мириадами звезд, а затем наступил нескончаемый мрак.

Куизль явился на рыночную площадь еще до рассвета. Из темноты проступили призрачные силуэты, и лишь по мере приближения они стали медленно обретать очертания.

Палач знал большинство из собравшихся. Среди прочих он отметил стражника Якоба Рауха и сильного кузнеца Георга Кронауэра. Даже ветеран Андрэ Видеман пришел. Старый вояка устало опирался на свой мушкет и недоверчиво разглядывал новоприбывших, которые, кутаясь в плащи, стекались к площади. Изо рта у всех валил пар. Куизль прошел на середину сборища. Позади всех он разглядел сыновей советников Земера и Харденберга; с ними рядом стоял Ганс Бертхольд, отец которого заседал в большом совете от имени булочников. От скуки они поигрывали начищенными саблями и, перешептываясь, кивали в сторону палача. Время от времени до него доносился их смех.