Текст книги "Антрополог на Марсе"

Жизнь хирурга

Синдромом Туретта страдают люди всех рас и национальностей, всех слоев общества. Впервые разнообразные патологические состояния, сопровождающиеся хаотичным жестикулированием, некоординированными подергиваниями мышц, гримасами, странными выкриками, описал Аретей[73]73
  Аретей (около 50 г. н. э.) – греческий врач из школы пневматиков. – Примеч. перев.


[Закрыть] из Каппадокии еще две тысячи лет назад. Но только в 1855 году молодой французский невролог Жорж Жиль де ля Туретт, ученик Шарко[74]74
  Шарко, Жан Мартен (1825–1893) – один из виднейших представителей французской медицинской науки XIX в., основоположник современного клинического учения о нервных болезнях. – Примеч. перев.


[Закрыть] и друг Фрейда, более подробно описал симптомы и развитие этой болезни, опубликовав работу, основанную на собственных наблюдениях.

Кроме известных симптомов Туретт отметил непроизвольное повторение слова или предложения, только что произнесенного другим человеком (эхолалию и эхофразию), непроизвольное подражание движениям, совершаемым другим лицом (эхопраксию), импульсивное произнесение вульгарных или нецензурных слов (корполалию). Шарко предложил назвать это заболевание именем своего ученика – синдромом Туретта.

У людей, страдающих синдромом Туретта, могут проявляться и другие симптомы болезни: одни больные страдают навязчивыми мыслями и страхами (расцениваемыми как глупые, но от которых трудно избавиться), вторые склонны к фантазиям, третьи необоснованно агрессивны, другие обнюхивают чуть ли не каждый предмет или патологически чистоплотны. Каждый пациент, страдающий синдромом Туретта, по-своему индивидуален.

Каждая болезнь вносит двойственность в жизнь больного – сказывается влияние «оно»[75]75
  «Оно» – один из компонентов личности в теории Фрейда. Представляет собой локализованное и бессознательное средоточие инстинктивных побуждений, стремящихся к немедленному удовлетворению независимо от отношений субъекта к внешней реальности. – Примеч. перев.


[Закрыть] с его нуждами, требованиями и ограничениями. При синдроме Туретта «оно» оборачивается целым комплексом желаний и побуждений, находящихся в противоречии с другим компонентом структуры личности – с «я». «Оно» не знакомы никакие оценки, добро и зло, никакая мораль, и потому у больных с синдромом Туретта потребности «оно» характеризуются «одержимостью» – явлением, хорошо известным в средневековье. (Туретт интересовался этим явлением и даже написал пьесу об эпидемии «одержимости бесами» в средневековом Лудуне[76]76
  В пьесе рассказывается об эпидемии «одержимости бесами» монахинь урсулинок в 1633 г. Эти события также описал Олдос Хаксли в книге «Дьяволы Лудуна», вышедшей в 1952 г. – Примеч. перев.


[Закрыть].)

У больных с синдромом Туретта отношения между болезнью и личностью, между «оно» и «я» могут быть чрезвычайно сложными, особенно если эта болезнь началась в детстве и постепенно прогрессировала. В этом случае проявления синдрома Туретта и личность больного приспосабливаются друг к другу и дополняют друг друга пока, подобно чете супругов, долго проживших вместе, не превращаются в единое целое. Такие взаимоотношения чаще всего деструктивны, но бывают и продуктивными и в этом последнем случае могут ускорить развитие и сообщить личности необычные полезные свойства.

В конце XIX и в начале XX веков синдром Туретта рассматривали не только как физическую болезнь, но и как болезнь духовную, как проявление слабости духа и потому рекомендовали больным воспитывать волю, вырабатывать стойкий характер, закалять организм. В двадцатые-шестидесятые годы XX века синдром Туретта стали рассматривать как психическое расстройство, которое следует лечить с помощью психоанализа и психотерапии, но и такое лечение не принесло нужного результата. Затем, когда в начале шестидесятых годов выяснилось, что некоторые симптомы заболевания подавляет наркотик галоперидол, синдром Туретта стали рассматривать как проявление дисбаланса нейтротрансмиттера, дофалина в мозгу. Но все эти соображения не смогли в полной мере охарактеризовать природу заболевания. Ни морально-социальная, ни психологическая, ни биохимическая оценка синдрома Туретта не является исчерпывающей. Чтобы бороться с этой болезнью, нужно исходить из всех трех перечисленных положений, присовокупив к ним внутреннюю и экзистенциальную перспективы, зависящие от самого пациента.

Можно предположить, что тики, являющиеся главными симптомами синдрома Туретта и сочетающиеся с нарушением поведения, мешают трудовой деятельности человека и даже исключают его приобщение к некоторым профессиям. Однако это не так. Среди больных, страдающих этим заболеванием, есть писатели, математики, музыканты, актеры, ди-джеи, конструкторы, механики, служащие, спортсмены. Сначала, признаться, я полагал, что некоторые профессии (такие, как, к примеру, хирург), требующие точной координации движений, – не для людей с синдромом Туретта. Однако я ошибался. В настоящее время мне известно о пяти хирургах, страдающих этим заболеванием[77]77
  Один из этих хирургов – хирург-офтальмолог. Кроме того, среди людей с синдромом Туретта я встречал трех терапевтов, двух неврологов и одного психиатра. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Я впервые встретил доктора Карла Беннетта в Бостоне на конференции, посвященной вопросам диагностики и лечения синдрома Туретта. Это был человек лет пятидесяти, среднего роста, с подстриженной клинышком каштановой бородой и щеточкой седоватых усов. На нем был элегантный темный костюм, а сам он производил впечатление солидного благообразного человека с чувством собственного достоинства, пока не начинал неожиданно пританцовывать и бурно жестикулировать. Меня поразили его моторные тики, и, разговаривая с мистером Беннеттом, я тактично поинтересовался, не мешает ли ему его недуг справляться с обязанностями хирурга. Разговор закончился тем, что мистер Беннетт пригласил меня к себе в Брэнфорд, пообещав сводить в госпиталь, где он практикует, и посмотреть своими глазами, как он оперирует.

Через четыре месяца, в октябре, я прилетел в Брэнфорд на маленьком самолете. Мистер Беннетт встретил меня в аэропорту и, подхватив мой чемодан, пошел рядом со мной к машине, странно припадая на одну ногу, словно хотел свободной рукой что-то поднять с земли.

Брэнфорд, небольшой городок, находится в юго-восточной части Британской Колумбии[78]78
  Британская Колумбия – одна из провинций Канады. – Примеч. перев.


[Закрыть] и ютится у подножия Скалистых гор, соседствуя с глетчерами и многочисленными озерами. На севере от городка – Банф[79]79
  Банф – национальный канадский парк. – Примеч. перев.


[Закрыть], а на юге простираются американские штаты Монтана и Айдахо.

По дороге в Брэнфорд мистер Беннетт рассказал мне, что увлекается геологией и несколько лет назад даже прервал на год свою врачебную практику, чтобы пополнить свои знания в области геологии в университете Виктории[80]80
  Виктория – город в Британской Колумбии. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Сидя за рулем, мистер Беннетт рассказывал мне о стратификации Скалистых гор, сложенных главным образом из гранитов и гнейсов, и видевшийся мне пасторальный ландшафт приобретал научную значимость. Мистер Беннетт вел рассказ со знанием дела, вдаваясь в многочисленные подробности, но, правда, иногда повторяясь. Он говорил почти не переставая, и я посчитал, что своей разговорчивостью он непроизвольно пытается отвратить навязчивые движения.

Вероятно, я оказался прав, ибо, закончив рассказ, мистер Беннетт стал беспрестанно поглаживать себя по бородке и поправлять очки, чередуя эти движения с касанием ветрового стекла обоими указательными пальцами. «Движения должны быть синхронными, – пояснил он, а затем поудобней устроившись на сиденье, добавил: – А колени следует держать параллельно рулю». Стали у него проявляться и вокальные тики. Главным образом в речь встревало словечко «ну», а когда у мистера Беннетта что-то не получалось, он укоризненно бормотал: «Ну, Патти!» (Позже я выяснил, что Патти – имя его бывшей возлюбленной, с которой он расстался при драматических обстоятельствах; теперь ее имя превратилось в вокальный тик.)[81]81
  Тики, присущие больным с синдромом Туретта, могут быть совершенно бессмысленными, а могут иметь и некоторое значение, которое опирается на события прошлого. Так, жест или слово, когда-то непроизвольно подмеченные, могут быть сначала безотчетно повторены, а затем превратиться в тик. Один из моих пациентов, для которого английский – родной язык, при всяком мало-мальски подходящем случае употребляет слово «verboten» (нем. «нельзя». – Примеч. перев.), подражая при этом голосу своего отца, немца. Стоит отметить, что и здоровые люди нередко засоряют свою речь словами-паразитами или используют целые фразы не по первоначальному смыслу (так, например, фраза «храни тебя Бог» со временем изменила свой смысл, приобретя значение «до свидания»).
  Одна из моих корреспонденток, женщина с синдромом Туретта, заметила, что многие тики знаменуют собой «экспрессивные отголоски событий прошлого». – Примеч. авт.


[Закрыть]

Домик Беннетта стоял на невысоком пригорке среди фруктовых деревьев и имел весьма живописный вид. У домика нас встретили лаем две собаки, подбежавшие к автомобилю, виляя хвостами. Выйдя из май тины, Беннет воскликнул: «Ну, бестии!», а затем потрепал их по шее, одну левой, другую – правой рукой, делая синхронные одинаковые движения. «Помесь лайки и маламута, – пояснил он. – Специально завел двоих, вдвоем веселее. Они вместе играют, вместе спят и вместе охотятся. «И одновременно получают порцию ласки», – добавил я про себя, посчитав, что Беннет завел двух собак, чтобы занять обе руки.

Услышав лай собак, из дома выбежали два подростка. Я было предположил, что Беннет встретит их возгласом «Ну, парни!» и потреплет обоих по голове, но этого не случилось. Он ограничился тем, что представил мне своих сыновей. Одного звали Дэвид, другого – Марк. В доме Беннетт познакомил меня со своей женой, накрывавшей на стол. Ее звали Хелен.

Едва мы сели за стол, мистера Беннетта одолели моторные тики. Над его головой висела лампа в стеклянном плафоне, и он, то и дело отвлекаясь от еды, тыкал в плафон указательными пальцами, наполняя комнату щелкающими звуками. Я поинтересовался: «Если бы стол стоял в другом месте, стали бы вы подходить к плафону, чтобы его пощелкать?» «Нет, тогда бы не стал, – признался мистер Беннет. – Все зависит от того, где я нахожусь. Сейчас от меня стены вне досягаемости, а если бы я стоял у стены, то барабанил бы пальцами по стене». Я обвел глазами стены, они были грязными, в жирных пятнах. На глаза мне попался и холодильник. Его дверца была помята во многих местах. Проследив за моим взглядом, мистер Беннетт сказал: «Бывает, я вхожу в раж, когда чем-то расстроен, и тогда кидаюсь всем, что попадется мне под руку. В ход идут кастрюли, скалки и даже утюг. Больше всего достается холодильнику». Я воспринял информацию молча. До сих пор я считал мистера Беннетта добродушным, благожелательным человеком, не способным на опрометчивые поступки. Теперь я взял на заметку, что он бывает и вспыльчивым[82]82
  Бросание различных предметов – одно из проявлений синдрома Туретта. Но люди, у которых проявляется этот симптом, обыкновенно кидаются тем, что попадается им под руку, без всякого повода, а не в состоянии возбуждения, вызванного досадой. К тому же такие люди, если они в помещении не одни, прежде чем что-то бросить, обычно предупреждают о своем странном поступке, к примеру, возгласом «Берегись!» Подобные тики я наблюдал и у некоторых своих пациентов, перенесших энцефалит, после длительного лечения препаратом L-ДОФА. Стоит добавить, что кидаться любят и дети. Так, два моих крестника (оба двухгодовалые) пускают также в ход все, что попадется им под руку, но, конечно, это не тики. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Наконец я спросил: «Но если вас раздражает плафон, не проще ли пересесть?» «Он действительно раздражает, – ответил мистер Беннетт, – но, с другой стороны, мне нравится звук, который он издает. Впрочем, плафон отвлекает, и работаю я у себя в кабинете».

Желание отгородить себя от других, стремление к уединению – характерная черта людей с синдромом Туретта. Такие люди, к примеру, придя в ресторан, стараются сесть за свободный столик, а если рядом с ними оказывается сосед, то всякий раз отодвигаются от него, если он подается вперед. Не выносят они, и когда ходят за их спиной[83]83
  Однажды в Лос-Анджелесе я пошел в ресторан с тремя своими приятелями, страдающими синдромом Туретта. Когда мы вошли в ресторанный зал, то все трое бросились к столику, находившемуся в углу. Но только двоим посчастливилось сесть у стены, и третий весь вечер чувствовал себя неуютно.


[Закрыть]. Подобное неудобство они испытывают и управляя автомобилем. Им часто кажется что другие машины слишком близко от них, и потому стараются оторваться от находящейся сзади или обогнать впереди идущую. Правда, люди с синдромом Туретта, как правило, обладают быстрой реакцией и за рулем, при маневре, действуют безошибочно. (Замечу в скобках, что к уединению стремятся и люди, страдающие паркинсонизмом.)

У людей с синдромом Туретта желание обособиться, отгородиться от окружающих, принимает иногда и странные формы. Так, с кем-нибудь разговаривая на улице, они порой начинают носком своего ботинка чертить вокруг себя круг. Такая странность присуща и мистеру Беннетту. «Я черчу вокруг себя круг почти бессознательно, инстинктивно, – пояснил он. – Уподобляюсь собаке, которая метит свою территорию. Мне кажется, что в людях и по сей день дремлют первобытные инстинкты. Синдром Туретта выпускает их на свободу»[84]84
  Синдром Туретта не следует рассматривать как психическую болезнь. Это – невробиологическое расстройство гиперфизиологического вида, для которого характерны субкортикальное возбуждение и спонтанная стимуляция примитивных отделов мозга. Оно приводит к поведенческим нарушениям, что можно наблюдать и при энцефалите (подобный случай я описал в книге «Awakenings»). Такие нарушения обычно случаются в начале болезни, а также после длительного лечения препаратом L-ДОФА. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Мистер Беннетт назвал синдром Туретта «болезнью без тормозов». Поясняя свое суждение, он рассказал мне о том, что у него нередко сохраняются в подсознании прошлые мысли, которые зачастую всплывают из памяти в самый неподходящий момент без всякого понуждения да еще принимают навязчивую вокальную форму. Он привел и пример. Однажды утром в солнечный день ему пришла мысль позагорать. Эта мысль всплыла на работе во время приема больных. Обследовав очередного больного и не пригласив из приемной следующего, он подошел к окну и, любуясь прекрасным солнечным днем, стал без умолку повторять: «Хорошо бы позагорать, хорошо бы позагорать», нимало не беспокоясь о том, что его бормотание могут услышать пациенты в приемной. Его в чувство привела медсестра, но, отпустив очередного больного, он снова принялся за свое.

Типичными проявлениями синдрома Туретта являются также необоснованные страхи и беспокойство, к примеру, о здоровье членов семьи. Мистер Беннетт мне сообщил: «Если я услышу по радио о несчастье, произошедшем с ребенком, то непременно стучу по дереву и внятно произношу: “Надеюсь, в нашей семье ничего подобного не случится”». Вскоре я смог и воочию убедиться в проявлении подобного страха. По телевизору сообщили о пропавшем ребенке, и мистер Беннетт сразу же пришел в возбуждение. Он стал поправлять очки, ерзать на стуле, а затем, ухнув несколько раз, как сова, и воскликнув с тревогой в голосе: «А где Дэвид?», стремительно удалился. Неприятное сообщение вызвало мучительную ассоциацию, и мистер Беннетт не смог усидеть на месте. Проверить, дома ли сын, стало для него неотложной потребностью.

Однажды мы с Беннеттом в сопровождении маламутов отправились на прогулку, обозревая с живописных холмов маленький городок. Пока мы гуляли, мистер Беннетт рассказал мне о своей жизни. Является ли его болезнь наследственной, он сообщить не мог: своих родителей он не помнил, его усыновили чужие люди, и он жил с ними в Торонто. Первые признаки синдрома Туретта у него проявились в шести-семилетнем возрасте. «Я уже с детства носил очки, – рассказывал мистер Беннетт, – и некоторое время – фиксаторы на зубах и потому избегал компании, а когда у меня явственно начали проявляться симптомы заболевания, то вне школы стал проводить время без сверстников. Приятелей у меня не было. Мне никто не названивал по телефону, подобно тому как сейчас названивают моим сыновьям». Из того разговора с мистером Беннеттом я также узнал, что он часто выезжал один за город, чтобы полюбоваться природой. Такие прогулки помогли обрести ему независимость и чувство собственного достоинства. Он с детства любил животных, а его любимым предметом в школе была анатомия. Стать хирургом он решил еще в школьные годы.

Он поступил в медицинский колледж, однако к тому времени его болезнь получила неожиданное развитие: ему стало трудно читать. Мистер Беннетт признался: «Я вынужден был читать каждую строчку по несколько раз. Прежде чем начать чтение, я помещал книгу так, чтобы углы абзацев располагались в поле зрения симметрично». Кроме того, ему приходилось «уравновешивать» все слова, осмысливать пунктуацию и даже в отдельных случаях определять частоту повторения в тексте какой-нибудь буквы[85]85
  Такие патологические явления, нередкие при синдроме Туретта, иногда наблюдаются и у людей, перенесших энцефалит. Так, одна моя пациентка, Мириам X., читая книгу, подсчитывала на каждой странице количество букв «е», а в некоторых случаях прочитывала отдельные фразы еще и задом наперед. Кроме того, глядя на человека, она делила его лицо на геометрические фигуры и старалась расположить симметрично все, что попадалось ей на глаза. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Все это препятствовало беглому чтению и мешало занятиям. К сожалению, эти патологические явления у мистера Беннетта сохранились, и чтение не доставляло ему удовольствия. Но без чтения новинок медицинской литературы ему было не обойтись, и, чтобы при необходимости не возвращаться к прочитанному, он старался самое нужное для него выучить наизусть.

Окончив колледж, мистер Беннетт работал врачом общей практики сначала на Северо-западной территории[86]86
  Северо-западная территория – административно-территориальный район Канады. – Примеч. перев.


[Закрыть], потом на Юконе, а затем в Арктике, в ледокольной флотилии. Во время своей работы он познакомился с бытом и нравами эскимосов, оказывая им медицинскую помощь. В двадцать восемь лет он женился и совершил с женой кругосветное путешествие, во время которого поднялся на Килиманджаро. В последующие семнадцать лет мистер Беннетт практиковал в небольшом городке на западе Канады, а после этого переехал в Брэнфорд, привлекший его своим месторасположением. «Я люблю горы и воду, – признался мне мистер Беннетт. – Горы вы видите сами, а озер, поверьте на слово, здесь предостаточно. Мне нравится Брэнфорд, и я останусь здесь до конца своих дней». Далее мистер Беннетт мне рассказал, что в Брэнфорде симпатичные люди, а главное, не докучливые, что в высшей мере его устраивает. Нравился ему и сам город с прекрасными школами, общественным колледжем[87]87
  Общественный колледж – колледж, в котором учатся студенты, живущие дома, и где учеба дешевле, так как часть расходов берут на себя местные органы власти. Учащиеся обычно совмещают учебу с работой. – Примеч. перев.


[Закрыть], театрами и книжными магазинами (один из которых держала Хелен). На досуге мистер Беннетт охотился, ловил рыбу, занимался туризмом, зимой катался на лыжах.

Когда мистер Беннетт приехал в Брэнфорд, он посчитал, что местные жители отнеслись к нему с недоверием. «Хирург, страдающий тиками, – кому такой нужен? – видимо, так они судачили обо мне», – сказал мне мистер Беннетт. Первое время у него и вправду не было пациентов, но постепенно дела наладились. Жители городка высоко оценили его способности, да и коллеги, сначала относившиеся к нему скептически, в конце концов изменили свое суждение и стали относиться к нему с доверием, приняв на равных в свое медицинское братство.

В конце нашей прогулки мистер Беннетт сказал: «Завтра утром в половине восьмого у нас в госпитале летучка, а затем у меня амбулаторный прием. Приглашаю вас поехать со мной и понаблюдать за моей работой. А в пятницу я оперирую. Можете тоже полюбопытствовать».

На следующее утро я рано проснулся, разбуженный странным шумом, раздававшимся из-за стены, – там был небольшой тренажерный зал. Поднявшись с постели, я еще полусонный вышел в коридор и, подойдя к полупрозрачной стеклянной двери, ведущей в зал, прижался к стеклу. Моему взору предстала удивительная картина. Мистер Беннетт сидел на тренажере-велосипеде и методично крутил педали. Во рту у него была длинная трубка, из которой вырывался голубоватый дымок, а перед ним стоял столик, на котором лежала открытая книга (как я выяснил, войдя в зал, – книга по патологии, открытая на главе, посвященной нейрофиброматозу). Время от времени мистер Беннетт издавал протяжный гудок. «Изображаю из себя мчащийся по прерии поезд, – увидев меня, сказал он. – Кручу педали каждое утро». Оказалось, что такое занятие успокаивает его, и тики в это время не наблюдаются, что позволяет ему спокойно читать.

Но как только мистер Беннетт оставил велосипед, его одолели тики. Он начал пошлепывать по своему животу (вовсе не толстому) и приговаривать: «Толстый, толстый, толстый, толстый… толстый, толстый, как кубышка». «Причем здесь кубышка?» – поинтересовался я. «Сам не знаю, – ответил Беннетт. – Ко мне часто привязываются нелепые, несуразные слова, неуместные в речи. Одно время я постоянно вставлял в речь слово “ужасно”, которое через месяц-другой сменилось на “страшно”. Мое внимание, помимо воли, привлекают необычные слова, странно звучащие имена. Такое слово или имя будто прилипает ко мне, и я постоянно повторяю его. Проходит месяца два, и ему на смену приходит другое, не менее странное».

Зная о пристрастии мистера Беннетта к странным редким словам, именам и фамилиям, его сыновья, увидев в книге или газете, или услышав по телевизору или радио подобную «странность», доводили ее до сведения отца. Особое предпочтение они отдавали именам и фамилиям (как правило, иностранным – необычным для человека, говорящего по-английски). Такие имена Марк и Дэвид заносили в специальный список, поместив в него за шесть лет более двухсот имен и фамилий. «Этот список – наиболее ценная вещь в доме», – сказал мне мистер Беннетт, назвав его содержимое «конфетами для ума».

Открывало список имя Оджинга Одинга, привлекшее мистера Беннетта необычной аллитерацией. Из обилия необычных имен двадцать два были «текущими», находящимися в обращении и по сей день и дарующими мистеру Беннетту чувство удовлетворения. Одним из этих двадцати двух имен было имя профессора университета в Саскачеване[88]88
  Саскачеван – одна из провинций Канады. – Примеч. перев.


[Закрыть] (где в свое время училась Хелен). Его звали Славек Гурка, и имя это звучало в речи мистера Беннетта на протяжении последних семнадцати лет. Другие имена (такие, как Борис Бланк, Флойд Флейк, Морис Гук, Любор Зинк) непроизвольно использовались мистером Беннеттом для придания речи особой живости и экспрессии. Иные имена (Иелбертон Титл, Бабалу Мандел) привлекали благозвучной аллитерацией[89]89
  Читатель, пожалуй, согласится с трудом с такой оценкой звучания этих двух последних имен. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Эхолалия «замораживает» слова, «останавливает» течение времени, внедряется в разум человека как имплантант, как инородное тело, чтобы неожиданно дать знать о себе пробудившимся эхом. Но в разум, по словам мистера Беннетта, вживляется только звучание слова, его «мелодия» – его происхождение и значение важности не имеют. (Приверженность к такого рода словам можно рассматривать как проявление тиков.)

«Использование и смена навязчивых слов сродни моей компульсивности, побуждению к действиям, – сказал мне мистер Беннетт. – Сейчас, чтобы получить удовлетворение, я каждый раз совершаю три или пять принудительных действий, а несколько месяцев назад их число равнялось четырем и семи, а до этого, как и сейчас, – трем и пяти. Количество навязчивых действий время от времени меняется помимо моей воли».

Для больных с синдромом Туретта характерна не только «приверженность» к необычным для них словам, именам и фамилиям, но и тяга к имитации необычных жестов и мимики[90]90
  Имя известного исследователя синдрома Туретта, доктора Абуззахаба, имеет такую притягательную силу, так стойко «вживляется», что даже используется для диагностики этого заболевания (иногда больные с синдромом Туретта это имя, правда, переиначивают, вероятно, для усиления экспрессивности, говоря, к примеру, «Абуззахуззахаб»). «Тяга» к необычным именам и словам, равно как и ко всему необычному, проявляется, естественно, не только у людей с синдромом Туретта. Анонимный автор мнемотехнического текста «Ad Herennium» еще две тысячи лет назад отметил, что тяга эта является естественной потребностью разума, стремящегося к фиксации различных явлений. («Ad Herennium» – латинский учебник риторики, написанный в 85 г. до и. э. и посвященный некоему Герению; включает в себя также риторические произведения Цицерона. – Примеч. перев.). Автор пишет: «Когда мы сталкиваемся с повседневными явлениями и событиями, обыкновенными, незначительными, банальными, то их не запоминаем, ибо наш разум привычен к этому. Когда же мы видим что-то невероятное, необычное, любопытное, то запоминаем это надолго… Обычные явления и события ускользают из нашей памяти, в то время как необычные оставляют глубокий след».


[Закрыть]. Иллюстрацией этому может послужить цитата из работы Мейге и Фейнделя, написанной в 1902 году[91]91
  Речь идет о работе французских врачей Мейге и Фейнделя «Тики и их лечение» («Les Tics et leurtraitment»). – Примеч. перев.


[Закрыть]:

У меня всегда была склонность к подражанию и имитации. Странные жесты и курьезная мимика, диковинные слова и фразы, необычные выговор или дикция неизменно привлекали меня, предоставляя повод для подражания. Когда мне было тринадцать, я познакомился с человеком, который часто строил одну и ту же смешную гримасу. Я решил ее повторить и в течение нескольких месяцев непроизвольно тренировал эту гримасу, в конце концов добившись полного сходства. Однако в результате эта гримаса превратилась в моторный тик.

В двадцать пять минут восьмого мы с мистером Беннеттом поехали в госпиталь. Дорога заняла всего пять минут. В этот день коллеги мистера Беннетта приветствовали его на редкость сердечно. Оказалось, что две недели назад он дал интервью известному журналисту, и запись этой беседы только что появилась в местном журнале. Раздавались поздравления, сыпались шутки.

В ординаторской, где собралось немало врачей, мистер Беннетт чувствовал себя свободно, непринужденно, не стесняясь проявления тиков, к чему окружающие, несомненно, привыкли. Усевшись на диван, он непроизвольно подскакивал и похлопывал по плечу своего соседа. Мистер Беннетт рассказывал мне, что в первое время работы в госпитале он ужасно стыдился своей болезни и, положим, подпрыгивал в коридоре, только предварительно убедившись, что коридор пуст. Теперь положение изменилось: к его тикам привыкли, и стесняться их проявления на людях он перестал.

Разговор в ординаторской был обычным: врачи рассказывали о своих пациентах, обсуждая главным образом тяжелые случаи. Когда дошла очередь до мистера Беннетта, он улегся на пол, чуть скорчившись, и, потрясая одной ногой, рассказал о необычном проявлении нейрофиброматоза у одного из своих пациентов, которого он недавно прооперировал. Мистера Беннетта слушали внимательно. Серьезность сообщения и необычная манера доклада резко контрастировали друг с другом. Вся сцена выглядела странной, даже диковинной, но в то же время явственно ощущалось, что зрители не видят в ней ничего необычного.

После летучки мы с мистером Беннеттом позавтракали в кафе, выпив по чашке кофе с оладьями, а затем отправились в хирургический кабинет пригоспитальной амбулатории. В приемной мистера Беннетта ждали несколько пациентов. Первым пациентом оказался проводник из Банфа, в ковбойской шляпе, клетчатой рубашке и в джинсах. Оказалось, что его придавила упавшая лошадь, в результате чего у него образовался большой кистоид поджелудочной железы. Поговорив с пациентом и выяснив, что вздутие немного уменьшилось, Беннетт пропальпировал ему брюшную полость, после чего пациенту сделали сонограмму. Изучив ее с радиологом, мистер Беннетт обрадовал пациента: «Кистоид рассосется сам по себе, операция вам не требуется. Можете вернуться к своим занятиям. Зайдите ко мне через месяц». Проводник, сияя, вышел из кабинета бодрой походкой. Позже я перекинулся парой слов с радиологом. Он отозвался о Беннетте с похвалой: «Великолепный диагностик, операции зря не делает».

Следующим пациентом оказалась грузная женщина, у нее на ягодице образовалась меланома. Мистер Беннетт вымыл руки и надел резиновые перчатки. Но, вероятно, он посчитал, что руки от запястья до локтя недостаточно чистые и судорожными движениями правой руки стал тереть левую руку, что я расценил как проявление синдрома Туретта. Проделав то же самое левой рукой, мистер Беннетт потряс руками, словно смахивал с них грязь. Медсестра не моргнула и глазом. Бесстрастной оставалась и пациентка, и я счел, что ее лечащий врач, несомненно, предупредил ее о странностях Беннетта, сказав приблизительно следующее: «Вам следует удалить меланому. Рекомендую вам доктора Беннетта, он прекрасный хирург. Правда, он страдает синдромом Туретта, что иногда проявляется в странных возгласах и движениях. Однако не беспокойтесь: его недуг на работе не скажется».

Посчитав руки чистыми, Беннетт приступил к операции. Сначала он обработал ягодицу йодом, а затем абсолютно твердой рукой сделал анестезирующие уколы. После этого Беннетт сделал два овальных надреза вокруг меланомы и за сорок секунд удалил опухоль, оказавшуюся величиной с бразильский орех. «Готово!» – воскликнул он и принялся зашивать рану, сделав пять узелков. Пациентка наблюдала за ним, повернув голову. «Вы рукодельничаете и дома?» – улыбнувшись, спросила она. Беннетт ответил: «Бывает, и дома. Только носки не штопаю. Легче купить новые».

Вся операция заняла не более трех минут. После ее завершения мистер Беннетт показал пациентке комок отторгнутой плоти: мешанину жира и кожи. Пациентка поморщилась: «На эту гадость и смотреть не хочу», – сказала она, после чего тепло поблагодарила хирурга.

Мистер Беннетт провел операцию профессионально. Меня смутило только одно: зачем он показал пациентке удаленную меланому, представлявшую малоприятное зрелище. Можно показать пациенту удаленные желчные камни, но зачем демонстрировать сгусток жира и кожи? Возможно, такое действие явилось проявлением педантичности, аккуратности и скрупулезности, свойственных больным с синдромом Туретта, которые к тому же стремятся и сами все досконально понять и во всем разобраться.

Та же мысль мне пришла и позднее, когда Беннет вводил следующей пациентке трубку в желчный проток. Процедура была достаточно длительной, и Беннет попытался объяснить пациентке сущность процесса, однако женщина его прервала: «Не хочу слышать об этом. Пожалуйста, делайте свое дело». Я снова задумался. Является ли разговорчивость Беннетта проявлением компульсивности, свойственной больным с синдромом Туретта, или он просто привык делиться своими знаниями? (Беннет раз в неделю читал лекции по анатомии в Калгари[92]92
  Калгари – город в канадской провинции Альберта. – Примеч. перев.


[Закрыть].) Или, быть может, сопровождение процедуры медицинскими пояснениями помогает сосредоточиться, в то же время являясь проявлением скрупулезности? Или, может быть, он считал, что пациенту любопытно узнать все детали происходящего? Возможно, такие люди и есть, но, полагаю, что их немного.