Текст книги "Нерассказанная история США"

Министр торговли Генри Уоллес прибывает в Белый дом. После призыва к более трезвому подходу в отношении СССР, с которым он выступил 12 сентября 1946 года в «Мэдисон-сквер-гарден», Трумэн его уволил. Противники компромисса в холодной войне, такие как Джеймс Бирнс, вместе убедили Трумэна, что Уоллесу лучше уйти.

Уоллес сознавал, что положение требует быстрых действий. Он с нетерпением ждал выступления на многолюдном собрании, запланированном на 12 сентября в концертном комплексе «Мэдисон-сквер-гарден» в Нью-Йорке. Перед выступлением Уоллес еще раз просмотрел текст вместе с Трумэном, и последний неоднократно выразил свое одобрение. Трумэн заранее сообщил репортерам, что читал доклад и полностью согласен с ходом мысли автора. В Нью-Йорке, в присутствии 20 тысяч человек, Уоллес занял место в президиуме вместе с Полем Робсоном, а Клод Пеппер обратился к собравшимся: «Поскольку сегодня нашу внешнюю политику создают консервативные демократы и реакционные республиканцы, это все, что мы можем сделать, чтобы не дать глупцам заставить нас участвовать в блицкриге гитлеровского типа и сбросить атомные бомбы на русских»⁵⁵. Когда настал черед Уоллеса, он произнес взволнованный призыв к миру:

«Сегодня вечером я хочу поговорить о мире – и о том, как достичь мира. Никогда еще простые люди по всей земле так не жаждали мира. Однако они еще никогда… так не боялись войны… Мы не можем успокаивать себя тем, что это мы изобрели атомную бомбу… Тот, кто полагается на атомную бомбу, рано или поздно от нее и погибнет… Одна только британская империалистическая политика на Ближнем Востоке, если русские ответят на нее силой, приведет США прямиком к войне… Мы вынуждены считаться с силой, которую нельзя одолеть политикой “жесткого языка с Россией”… Я вовсе не призываю к попустительству. Мы хотим, чтобы нам шли навстречу… И, я полагаю, мы можем добиться сотрудничества, как только Советский Союз поймет, что наша главная цель – не спасти Британскую империю и не купить ближневосточную нефть ценой жизни американских солдат. Мы не можем позволить соперничеству между странами за нефть втянуть нас в войну… политические вопросы Восточной Европы касаются нас не больше, чем СССР касаются политические вопросы Латинской Америки, Западной Европы и Соединенных Штатов. Нам может не нравиться то, что СССР делает в Восточной Европе. Его методы аграрной реформы, национализации промышленности и нарушение основных гражданских свобод оскорбляют чувства подавляющего большинства американцев… Но в то же время мы должны признать, что Балканы ближе к Советскому Союзу, чем к нам, и что СССР не может позволить ни Англии, ни США контролировать политические процессы в том регионе… Советские идеи социально-экономической справедливости скоро будут доминировать на одной трети мира. Наши идеи демократии, основанной на свободном предпринимательстве, будут доминировать в значительной части остального мира. Эти два типа идей будут пытаться продемонстрировать, какой способен лучше всего удовлетворить простого человека, каждый – в своей сфере политического господства… В условиях дружественного, мирного соревнования русский мир и американский мир будут постепенно становиться похожими друг на друга. Русские будут вынуждены расширять личные свободы, а нас все больше станут занимать вопросы социальной и экономической справедливости. Россию необходимо убедить в том, что мы не планируем начать против нее войну, и мы со своей стороны должны убедиться, что СССР не стремится расширить свою территорию или достичь мирового господства… ООН должна получить… контроль над стратегически важными авиабазами, которыми США и Англия покрыли почти весь мир. И мало того, что отдельным странам следует запретить производство атомных бомб, управляемых ракет и самолетов-бомбардировщиков; ни одной стране нельзя позволить расходовать на вооруженные силы больше, к примеру, 15 % ее бюджета… Мы, считающие призывы к войне с Советским Союзом преступной глупостью, должны донести до людей свое понимание ситуации – и пусть нас называют коммунистами за то, что мы осмелились высказаться открыто»⁵⁶.

Его речь оказалась зажигательной. Сенатор-республиканец Роберт Тафт обвинил Трумэна в том, что тот предал Бирнса, которого привело в бешенство публичное осуждение его политики. Джеймс Рестон, журналист New York Times, написал, что Трумэн – единственный человек в Вашингтоне, не видящий разницы между тем, что отстаивает Уоллес, и тем, что предлагают Трумэн и Бирнс⁵⁷. Госдепартамент дал понять, что эта речь поставила Бирнса в более глупое положение, чем если бы кто-то спустил с него штаны прямо на Парижской конференции. Английские официальные лица пришли в негодование. Советники Министерства иностранных дел заявили: «В США нет ничего похожего на правительство», – а лондонская пресса насмешливо заметила, что американская внешняя политика делается наобум»⁵⁸.

Многие встали на защиту Уоллеса. Элеонора Рузвельт призналась, что разделяет его позицию: «Он попытался объяснить, что мы не одобряем ни британский империализм, ни советскую агрессивность. Он указал, что мы хотим дружить с Россией, хотим идти ей навстречу, но и она должна идти нам навстречу»⁵⁹.

Став посмешищем для всего мира, Трумэн попытался сказать репортерам, что поддерживал право Уоллеса высказать собственное мнение, а вовсе не суть его выступления. Потом он стал вообще отрицать, что прочитал и одобрил всю речь заранее.

Пока шли споры, кто-то организовал утечку информации, предав гласности текст записки, которую Уоллес 23 июля отправил Трумэну и где он указывал на «роковой просчет» в плане Баруха. Несколько советских газет опубликовали полный текст записки.

«Этот просчет – схема… достижения международных соглашений в несколько “простых этапов”, причем от других стран требуется обязательство не проводить исследований в области военного применения атомной энергии и опубликовать сведения о своих запасах урана и тория, а в то же время за США сохраняется право не делиться своими техническими знаниями в области атомной энергии, пока система международного контроля и инспекций не станет такой, как нам удобно.

Удивительно ли, что русские не проявили ни малейшего энтузиазма по поводу нашего плана? <…> Я думаю, мы бы реагировали так же, как, похоже, делают русские. Мы бы для вида выдвинули свои контрпредложения, но реальные усилия направили бы на создание бомбы, чтобы уравнять шансы на переговорах…

На деле у СССР есть два козыря, которые он может использовать на переговорах с нами: 1) у нас очень мало информации относительно прогресса его науки и техники в области атомной энергии и 2) у нас вообще нет сведений о размерах русских запасов урана и тория. Эти козыри и в подметки не годятся нашим козырям: запасу атомных бомб, реально работающим заводам-изготовителям, бомбардировщикам B-29 и B-36 и авиабазам, покрывшим половину земного шара. Однако мы, по сути, требуем, чтобы Советский Союз немедленно открыл свои два единственных козыря – и говорим, что мы сначала на них посмотрим, а потом решим, будем ли продолжать игру»⁶⁰.

Трумэн потребовал от Уоллеса перестать говорить о внешней политике, пока идет послевоенная конференция Совета министров иностранных дел. Перед тем Бирнс телеграфировал Трумэну из Парижа и пожаловался, что из-за речи Уоллеса и его письма президенту на встрече царит хаос. И Бирнс, и Барух пригрозили уйти в отставку. Трумэн испугался, что Форрестол и военный министр Роберт Паттерсон поступят аналогичным образом. Он решил уволить Уоллеса и написал тому язвительное письмо с требованием уйти в отставку по собственному желанию. Уоллес немедленно позвонил президенту и объяснил, что если это письмо всплывет, то оно сильно подорвет имидж Трумэна. Президент тут же послал человека забрать письмо. Копий не сохранилось. Осталась только запись в личном дневнике Трумэна, сделанная в тот вечер; из нее в какой-то степени можно понять, о чем, скорее всего, шла речь в письме. В дневнике Трумэн назвал Уоллеса «стопроцентным пацифистом. Он желает распустить наши вооруженные силы и передать русским наши военные секреты, доверившись горстке авантюристов из Политбюро. Я не понимаю таких “мечтателей”… Союз американцев немецкого происхождения под предводительством Фрица Куна и тот не был настолько опасен. Красные, шарлатаны и “салонные радикалы”, похоже, объединились и превращаются в национальную угрозу. Боюсь, они занимаются вредительством на пользу “дядюшки Джо”»⁶¹.

С уходом Уоллеса исчез последний шанс предотвратить холодную войну и гонку ядерных вооружений. Тем же вечером, 20 сентября 1946 года, Уоллес выступил по общенациональному радио:

«Победа мира важнее, чем высокая должность. Она важнее, чем любые соображения партийной политики. От успеха или неудачи нашей внешней политики зависят жизнь или смерть наших детей и внуков. От них зависит жизнь или смерть нашей цивилизации. От них может зависеть, будет ли и дальше существовать человечество и весь мир или же им придет конец. Таким образом, от внешней политики зависит сейчас самое важное, и мы – каждый из нас – должны считать своим святым долгом участие в борьбе за победу мира… Я хочу еще раз уточнить, что я противник любых видов империализма и агрессии, от кого бы они ни исходили: от русских, англичан или американцев… Успех любой политики в конечном счете зависит от доверия и желания людей. Политика не может быть успешной, если люди не знают и не понимают ее целей, если им не сообщают все факты и если они не хватаются за возможность принять участие в формировании внешней политики в ходе подробных и открытых обсуждений. В этих обсуждениях мы должны уважать права и интересы других народов, ожидая такого же уважения с их стороны. Итог этих обсуждений, как я уже говорил в своей нью-йоркской речи, определит не то, будем ли мы жить в “одном мире”, а будем ли мы жить вообще. Я намерен продолжать борьбу за мир»⁶².

Поддержка Уоллесу пришла оттуда, откуда не ждали. Альберт Эйнштейн написал: «Я не могу не выразить свое высочайшее и безоговорочное восхищение Вашим письмом президенту от 23 июля. В нем содержится глубокое понимание фактической и психологической ситуации и многообещающее понимание нынешней американской внешней политики. Ваша мужественная позиция заслуживает благодарности всех нас, с глубокой тревогой наблюдающих за действиями нашего нынешнего правительства»⁶³.

Как только ушел Уоллес, США с головой погрузились в пучину холодной войны и во внутренней, и во внешней политике. 24 сентября был получен долгожданный доклад советника Белого дома Кларка Клиффорда и его помощника Джорджа Элси. Всесторонний обзор действий, намерений и возможностей Советского Союза призван был доказать, что те регулярно нарушали условия соглашений. Сообщение рисовало страшную картину усилий СССР «ослабить позиции и подорвать престиж Соединенных Штатов в Европе, Азии и Южной Америке», с тем чтобы СССР мог управлять миром, одновременно сея через Коммунистическую партию раздоры в самих США. Штатам необходимо было отреагировать: нарастить атомный арсенал, расширить сеть заграничных баз, усилить военный потенциал и мобилизовать все ресурсы, чтобы «помочь всем демократическим государствам, в какой-либо мере оказавшимся под советской угрозой или подвергающимся такой угрозе». Однако они не смогли документально подтвердить вероломство Советов касательно обязательств по договорам и были вынуждены признать: «Представить прямые доказательства конкретных нарушений весьма затруднительно»⁶⁴.

Историк Мелвин Леффлер провел глубокий критический анализ этого доклада и обнаружил в нем большое количество подтасовок. Он писал: «Клиффорд и Элси проигнорировали действия, которые, возможно, добавили бы оттенки серого в их черно-белую характеристику советской внешней политики», – например, все случаи, где Советы соблюдали условия соглашений или делали даже больше того, что обязались сделать; или когда выводили войска, разрешали проведение свободных выборов и препятствовали повстанческой деятельности. «Двойные стандарты и самообман пронизывают весь доклад Клиффорда–Элси», – отметил он и добавил:

«Советники Трумэна не задались вопросом, как повлияло на поведение Советского Союза сомнительное выполнение обязательств со стороны самих США. Они не стали упоминать о том, что [генерал Люшьес] Клей и другие сотрудники Военного министерства постоянно называли Францию, а не Россию, основным источником американских затруднений в Германии. Они подозревают, что за заинтересованностью Советского Союза в объединении Германии кроются попытки Кремля заполучить рычаги управления всей Германией, но с легкостью отмахиваются от попыток США ослабить советское влияние в восточной зоне и ориентировать всю Германию на Запад. Аналогичным образом Клиффорд и Элси указывают на то, что русские войска задержались в Иране, как на неопровержимое доказательство желания СССР установить контроль над Ираном и ближневосточной нефтью. Они не сказали (а возможно, просто не знали), что, пока они писали доклад, представители Госдепартамента и военные оперативники настаивали на том, чтобы войска США, несмотря на истечение всех сроков, задержались в Исландии, Панаме, на Азорских и Галапагосских островах и в других районах, чтобы усилить американские аргументы на переговорах о размещении военных баз и сохранении прав транзита военных сил через территории соответствующих стран».

Леффлер также обвинил их в представлении «совершенно ложного образа возможностей СССР». Позднее Клиффорд признал, что они сделали «черно-белый» анализ, который так нравился Трумэну⁶⁵.

Клиффорд и Элси исключали возможность дальнейших переговоров с Советским Союзом. «Язык военной силы, – писали они, – это единственный язык», который понимают Советы. Следовательно, зловеще предупреждали авторы, «США должны быть готовы вести атомную и биологическую войну» против СССР⁶⁶. Трумэн приказал Клиффорду собрать все десять экземпляров доклада и запереть их в сейфе. «Если бы это всплыло, – рявкнул он, – жертвой публичного скандала стали бы и Белый дом, и Кремль». Доклад также показал бы, что Уоллес, которого Трумэн уволил четыре дня назад, был прав во всех своих предупреждениях о бескомпромиссно-агрессивной направленности американской политики⁶⁷.

Отвечая на вопросы Клиффорда и Элси, адмирал Лихи предоставил Трумэну и Клиффорду копии завещания русского царя Петра Великого, где последний призывал русских завоевать обширные территории в Азии и Европе и никогда не ослаблять военной готовности. В правдивости этой печально известной подделки XVIII века никто не усомнился. Трумэн несколько раз в своих выступлениях цитировал «завещание», подчеркивая преемственность сталинской политики и политики русского царизма⁶⁸.

Пока СССР устанавливал дружественные левые правительства в своей сфере влияния, англичане насаждали правые правительства в своей. В Греции их войска отстранили от власти левый Фронт национального освобождения и восстановили монархию и реакционную диктатуру. Заключение в тюрьму всех несогласных, а также другие репрессии вскоре вызвали восстание под руководством коммунистов. Югославы оказали грекам поддержку, но Советский Союз к ним не присоединился: Сталин придерживался условий заключенного во время войны соглашения с Черчиллем, согласно которому Греция находилась в пределах английской сферы влияния.

Трумэн выступает на совместном заседании обеих палат конгресса в марте 1947 года. Президент обращается с просьбой выделить 400 миллионов долларов для финансирования американской деятельности в Греции и Турции. В документе, получившем известность как «доктрина Трумэна», он объявляет, что США должны поддерживать «свободные народы, которые борются как против попыток вооруженного меньшинства навязать им свою власть, так и против внешнего давления».

После суровой зимы 1946/47 года Великобритания, попавшая в тиски финансовых трудностей, попросила США взять в свои руки подавление восстания в Греции, а также модернизацию турецкой армии. Один представитель Госдепартамента позднее заметил: «Великобритания за один час отдала пост мирового лидера… Соединенным Штатам»⁶⁹. Но на пути Трумэна встали измученный войной народ и контролируемый республиканцами конгресс, который понимал необходимость снизить налоги и сократить международные обязательства США. Республиканцы с легкостью победили демократов на выборах в палату представителей в ноябре 1946 года, используя тактику охоты на «красных», которая получит такое широкое распространение в ближайшие 10 лет. Председатель Национального комитета Республиканской партии объявил прошедшие выборы выбором между «коммунизмом и республиканизмом» и посетовал на то, что «радикалы с чуждым нам менталитетом» захватили контроль над Демократической партией⁷⁰.

Конгресс отказывался оплачивать дорогостоящие инициативы Трумэна в Греции и Турции. Военные поползновения СССР в Средиземноморье практически прекратились, и напряженность в отношениях между США и СССР снова ослабела. Сенатор Артур Ванденберг сказал Трумэну, что ему придется «до чертиков напугать страну», если он надеется получить разрешение на глобальную кампанию против коммунистов, которая «целиком и полностью» изменит внешнюю политику. Дин Ачесон взял на себя подготовку президентского послания, подав идею Трумэна как борьбу между свободой и тоталитаризмом. Еще несколько месяцев назад он жаловался на поддержку «реакционного режима» в Греции. Но турецкий кризис переубедил его⁷¹. Ачесон, сын пастора, верил, что жизнь – это «паломничество от рождения до смерти через поле битвы между добром и злом»⁷². Однажды он сказал группе партийных лидеров в конгрессе: «Подобно тому как все яблоки в бочке портятся из-за одного гнилого, так и гниение в Греции заразит Иран, а затем и весь Восток. Заразу занесет и в Африку – через Малую Азию и Египет, и в Европу – через Италию и Францию, которым уже угрожают самые сильные компартии в Европе». Он называл это «Армагеддоном»⁷³.

Джордж Кеннан, тогда занимавший в Госдепартаменте пост главы отдела планирования политики, и другие, включая Джорджа К. Маршалла, которого Трумэн выбрал на смену Бирнсу в должности госсекретаря, Джорджа Элси и эксперта по СССР Чипа Болена, сочли идеи доклада неправдоподобными. Трумэн поддержал Ачесона, и они вместе выступили против тех, кто советовал президенту смягчить тон выступления. Обращаясь к обеим палатам конгресса, Трумэн попросил 400 миллионов долларов для финансирования американской деятельности в Греции и Турции, добавив, что США должны оказать поддержку «свободным народам, которые борются против попыток вооруженного меньшинства навязать им свою власть или же против внешнего давления»⁷⁴. С тех пор это обращение известно под названием «доктрины Трумэна».

После жарких дебатов конгресс уступил. Однако многих конгрессменов встревожили призывы Трумэна поддержать с оружием в руках явно недемократические и непопулярные правительства. Бернард Барух назвал его речь «эквивалентной объявлению… идеологической или религиозной войны»⁷⁵. Маршалл раскритиковал допущенные Трумэном преувеличения. Уолтер Липпман был так огорчен напыщенным стилем «доктрины Трумэна» и неприкрытым стремлением к интервенции, что они с Ачесоном чуть не подрались на званом обеде в Вашингтоне. Кое-кто, включая Кеннана, не принял обоснование Трумэном помощи Турции, поскольку над ней вовсе не нависла откровенная советская угроза, и существовало опасение, что Сталин ответит так, как ответил бы Трумэн, если бы Советы послали военную помощь Мексике.

И снова оппозицию возглавил Генри Уоллес. На следующий день после речи Трумэна в конгрессе он, выступая на канале компании NBC, осудил как «полную чушь» попытку представить правительства Греции и Турции демократическими, а также обвинил Трумэна в «измене» программе Рузвельта: мир во всем мире. «Когда президент Трумэн объявляет о существовании международного конфликта между Востоком и Западом, – заявил Уоллес, – тем самым он говорит советским лидерам, что мы готовимся к возможной войне». Люди во всем мире голодали, испытывали страх и требовали перемен. Попытки не допустить эти перемены были не только бесполезны, но и приводили к обратным результатам. «Как только Америка выступит на стороне противников перемен, – пророчил Уоллес, – мы обречены. Америка станет самой ненавидимой страной в мире». Военная помощь – не выход. «Политика Трумэна, – предсказал он, – стимулирует распространение коммунизма в Европе и Азии. Когда Трумэн предлагает безусловную помощь королю Греции Георгу, он рекламирует коммунизм лучше, чем сами коммунисты»⁷⁶.

Выступление Трумэна разгневало СССР. «Правда» обвинила США в «империалистической экспансии под маской милосердия» и попытках «распространить “доктрину Монро” на Старый Свет»⁷⁷. Говард K. Смит, находившийся в Москве и освещавший конференцию Совета министров иностранных дел для компании CBS, отметил, что сообщение Трумэна изменило атмосферу и в Москве, и во всей Восточной Европе. В конце мая Советский Союз поддержал коммунистический переворот, свергнувший демократически избранное правительство Венгрии. По мнению New York Times, «переворот в Венгрии – ответ России на наши действия в Греции и Турции»⁷⁸.

Гражданская война в Греции становилась все более кровопролитной, а в июне 1947 года в район боевых действий начали прибывать американские войска. Они использовали Грецию, чтобы опробовать тактику (частично новую, а частично старую), которая позже будет применяться во Вьетнаме: запрещение профсоюзов; пытки; выжигание напалмом целых деревень; насильственные массовые депортации в концлагеря без суда и следствия; массовые аресты жен и детей лиц, обвиненных в противоправительственной деятельности; массовые убийства по распоряжению военных трибуналов; введение цензуры. Греция, таким образом, осталась в руках монархистов и богачей, многие из которых сотрудничали с нацистами; жертвами прежде всего оказывались рабочие и крестьяне, боровшиеся с нацистами.

Вооруженная борьба бушевала еще года два. Историк Джордж Херринг назвал ситуацию «особенно беспощадным конфликтом, в котором обе стороны совершали злодеяния, и даже дети становились пешками в этой игре»⁷⁹. Помимо отправки большого контингента «советников», США вооружили до зубов реакционную греческую монархию.

СССР одно время помогал левым силам, но эта помощь быстро была свернута. В феврале 1948 года Сталин приказал югославскому маршалу Иосипу Броз Тито прекратить поддерживать «партизанское движение» в Греции, вызвав глубокую трещину в отношениях со своим самым близким союзником. Когда югославы стали возражать, Сталин взорвался: «У них нет вообще никаких шансов на успех. Вы что, думаете, будто Великобритания и США – США, самая сильная держава в мире, – позволят вам нарушить их линии связи в Средиземном море? Чушь. А у нас нет флота. Восстание в Греции должно быть прекращено, и как можно скорее». Когда Тито отказался подчиниться советским требованиям, Коминформбюро исключило Югославию из своего состава[59]59
  Коминформ, или Коминформбюро (Информационное бюро коммунистических и рабочих партий), – международная коммунистическая организация. Основан в 1947 году на конференции в польском городе Шклярска-Поремба и первоначально в его состав входили представители коммунистических партий девяти стран: СССР, Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии, Франции и Италии. В 1948 году из-за разрыва отношений между И. Тито и Сталиным югославскую компартию исключили из Информбюро. Штаб-квартира организации, первоначально располагавшаяся в Белграде, была перенесена в Бухарест. В апреле 1956 года решением ЦК КПСС и входивших в Информбюро партий его деятельность и издание газеты «За прочный мир, за народную демократию!», издававшейся на иностранных языках, были прекращены.


[Закрыть]⁸⁰. Госдепартамент сообщил об этом так: «Впервые в истории у нас, в рамках международного сообщества, может возникнуть коммунистическое государство… независимое от Москвы… Новый фактор фундаментального значения был введен в мировое коммунистическое движение демонстрацией того, что Кремлю может бросить вызов один из его собственных фаворитов»⁸¹. И хотя США тайно оказывали поддержку Тито, в выступлениях американских представителей никак не отразился факт, что международный коммунизм уже не столь монолитен, как когда-то считалось.

Рабочий в Западном Берлине, участвующий в проекте, финансируемом по «плану Маршалла» (как следует из афиши на заднем плане), июнь 1948 года. США в итоге потратили 13 миллиардов долларов в 1948–1952 годах. Крупнейшими получателями помощи выступили Англия, Франция и Германия, из-за чего план усилил опасения СССР и в отношении перевооружения Германии, и в отношении капиталистического окружения.

Позже Черчилль сказал одному американскому журналисту: «Сталин никогда не нарушал данные мне обещания. Мы договорились о Балканах. Я сказал, что он может получить Румынию и Болгарию, и он ответил, что мы можем забрать себе Грецию… Он подписал бумагу и сдержал свое слово. Благодаря этому мы спасли Грецию»⁸².

Отсутствие немедленной поддержки со стороны Сталина предвещало конец восстания, и Трумэн возвестил о победе США. Однако народ Греции не разделял его уверенность. В войне погибло 100 тысяч человек, 800 тысяч стали беженцами. События в Греции также вызвали другие тревожные последствия. Хотя восстание созрело внутри страны, Трумэн рассматривал его как часть советского плана по установлению мирового господства и готовил почву для интервенций с целью поддержки других антикоммунистических правительств. США заменили дипломатию применением силы и предпочли действовать в одиночку, а не в рамках ООН. Они применили репрессии, вместо того чтобы лечить социально-экономические причины народного недовольства. Историк Арнольд Оффнер пришел к следующему выводу: «В результате этой войны в течение приблизительно трех десятилетий сменяющие друг друга греческие правительства использовали государственный аппарат (чрезвычайные указы, полицию, вооруженные силы и Центральную службу информации, созданную по образу ЦРУ) для того, чтобы систематически преследовать своих прежних врагов и лишать их основных прав и средств к существованию»⁸³.

Маршалл применил более конструктивный подход к европейскому кризису: он предложил европейским странам разработать план восстановления экономики и развития, чье финансирование ляжет на плечи США. 17 европейских стран попросили 27 миллиардов долларов. США в итоге потратили в 1948–1952 годах 13 миллиардов долларов⁸⁴. Крупнейшими получателями помощи явились Англия, Франция и [Западная] Германия, усилив опасения СССР, что США безрассудно восстанавливают могущество Германии и создают западный блок. СССР и Восточную Европу пригласили поучаствовать в программе помощи, но им предложили такие условия, которые Сталин, по расчету американских тактиков, не мог принять. В СССР начали понимать: их прежние ожидания, что западный союз сядет на мель империалистического соперничества, не оправдались.

Джордж Ф. Кеннан, эксперт по СССР, работавший в посольстве США в Москве в 1930-х и 1940-х годах, представил обоснование американской политики своей теорией «сдерживания».

Трумэн назвал свою новую доктрину и «план Маршалла» «двумя половинками одного ореха»⁸⁵. Оставив надежду на длительное сотрудничество с Западом, СССР предложил Восточной Европе собственный план – «план Молотова». Он также возобновил решительные действия по защите своих интересов. Так, последних некоммунистов в правительстве Болгарии скоро вынудили уйти. А в начале следующего года Красная армия помогла свергнуть чешское правительство, положив конец демократии в Чехословакии.

Джордж Кеннан представил теоретическое обоснование новой американской политики. Его статья, озаглавленная «Источники советских действий», появилась в июльском номере журнала Foreign Affairs под псевдонимом «X». Эксперт по СССР, работавший в Москве в 1930–1940-х годах, Кеннан подчеркнул глобальные аппетиты СССР и предложил план «сдерживания» советской экспансии с целью подрыва советской мощи и сохранения гегемонии США. В октябре предыдущего года он занимал более тонкую позицию, написав: «Думаю, будет ошибкой сказать, что советские лидеры хотят установить коммунистическую форму правления в ряде государств, окружающих СССР на западе и на юге. Чего они действительно хотят, так это насадить в этих государствах правительства, послушные их влиянию и власти. Главное – то, что эти правительства должны следовать за Москвой… В некоторых странах, уже во многом попавших под советское влияние, например в Польше, на данный момент не было попыток установить то, что мы могли бы назвать коммунистической формой правления»⁸⁶.

Понимание разницы между двумя интерпретациями послевоенных намерений СССР крайне важно. Мало того что у СССР не было проекта послевоенной советизации Восточной Европы; он надеялся поддерживать с союзниками военного времени отношения, основанные на дружбе и взаимодействии. Меньше всего хотелось СССР конфронтации с Западом. Как поясняют русские ученые Владислав Зубок и Константин Плешаков, в Кремле не было «никакого генерального плана, а желания Сталина всегда сурово сдерживались ужасной разрухой СССР во время Второй мировой войны и существованием американской атомной монополии»⁸⁷.

К сожалению, статья Кеннана в Foreign Affairs предлагала тот же черно-белый анализ склонности СССР к завоеваниям. Кеннан потом долго сожалел, что в его словах увидели поддержку именно тому милитаристскому ответу Советам, против которого он позднее решительно выступал. Оглядываясь на прошлое, он испытал потрясение, увидев в одной своей телеграмме еще более откровенный воинственный призыв – теперь телеграмма в его глазах выглядела так, словно ее написали «Дочери американской революции» во время гневного антикоммунистического выступления⁸⁸. Журналист Уолтер Липпман критиковал Кеннана за обращение к военным, а не мирным средствам урегулирования конфликтов и за всемирное распространение его политики сдерживания, не делающей различий между жизненно важными интересами и второстепенными. Он опасался, что такая политика будет означать «бесконечное вмешательство в дела всех стран, которые, как предполагается, должны “сдерживать” СССР». К тому же эта политика нарушала Конституцию США, наделив слишком большой властью президента как главнокомандующего вооруженными силами⁸⁹.

Пока Трумэн запугивал американцев байками о коммунистах за рубежом, республиканцы поступали аналогичным образом в отношении коммунистов внутри страны. Трумэн решил превзойти республиканцев, использовав их же приемы. Уже через девять дней после выступления с призывом к международному крестовому походу против коммунизма он торжественно представил сложную программу, нацеленную на «выкорчевывание» людей, подозреваемых в подрывной деятельности, из учреждений федерального правительства – при всем том, что, как позднее признал советник Белого дома Кларк Клиффорд, «президент не придавал слишком большого значения так называемой коммунистической панике. Он считал, что по большей части это все ерунда. Но политическое давление было такой силы, что ему пришлось “признать” реальность угрозы… Мы не считали эту ситуацию настоящей проблемой. Настоящая проблема только-только создавалась. В стране нарастала истерия»⁹⁰. Трумэн приказал проверить на благонадежность всех государственных служащих. Обвиняемые не могли ни узнать, кто их обвиняет, ни выяснить основание обвинений. «Не такие, как надо» представления о религии, сексуальном поведении, внешней политике или расе могли заклеймить человека как неблагонадежного. Председатель Комитета по благонадежности Министерства внутренних дел заметил: «Конечно, если человек выступает за расовое равенство, это еще не значит, что он коммунист, но вы невольно присмотритесь к такому человеку внимательнее, правда?» ФБР проводило расследование по горячим следам, как только госслужащие попадали в «черный список». Даже Трумэн опасался, что ФБР под руководством Эдгара Гувера может стать «американским гестапо». Клиффорд тоже считал, что Гувер «очень близко подошел к тому, чтобы стать американским фашистом»⁹¹. Власти организовывали массовые собрания, где служащие пели «Боже, благослови Америку» и клялись защищать свободу. В 1947–1951 годах комитеты по благонадежности уволили приблизительно 300 госслужащих и принудили уйти в отставку в 10 раз больше, таким образом возведя вину в соучастии в ранг системы и поощряя отупляющий конформизм, в результате чего большая часть американцев стала отождествлять инакомыслие с неблагонадежностью.