Текст книги "Леди в наручниках"

9
МОВИТА УОТСОН

Я выполняю очень много функций в администрации тюрьмы, которые никогда не доверяют заключенным. Это благодаря мисс Ринглинг – вернее, благодаря ее лени. Она из тех государственных служащих, которые считают, что их основная обязанность заключается в том, чтобы класть в карман жалованье. Большинство тех заданий, которые требуют хотя бы минимальной сообразительности, мне дает сама Гвен. А остальное поручает мне Ринглинг. Но вот наконец я закрыла рабочую программу и собралась идти на ужин. И именно в этот момент Хардинг вышла из своего кабинета с таким равнодушным лицом, которое лучше всяких слов говорило, что у нее ко мне серьезное дело. Мы с ней знаем друг друга наизусть, и я сразу уловила ее беспокойство.

– Мовита… – начала она.

– Да? – пробормотала я в ответ, прекрасно понимая, что сейчас последует просьба, которую я не смогу не выполнить.

– Я подселила Спенсер к Зуки Конрад. Как ты думаешь, Зуки не будет возражать? – спросила Хардинг.

С какой стати первая леди Дженнингс интересуется тем, что я думаю?

– Почему я должна волноваться о том, что считает Зуки? – отрезала я.

Это прозвучало не слишком вежливо, поэтому я смягчила тон:

— Она ее нормально примет. Не о чем беспокоиться. Спенсер, кажется, не психопатка, если вас это волнует.

– Я просто подумала, что никто лучше тебя не знает, куда поместить новую заключенную. А я не хочу усложнять и без того скользкую ситуацию.

Я знала, чего она хочет. Хардинг хотела, чтобы я пригрела эту маленькую белую стерву на своей большой черной материнской груди. Это одна из самых противных особенностей тюрьмы: если ты хоть раз дашь слабину, тебе сядут на шею. Если я неизвестно почему взяла шефство над Зуки Конрад и приняла ее в свою семью, из этого не следует, что мне можно подсовывать любую дохлятину, которая не способна стоять на собственных ногах!

Признаться, я сама не очень понимаю, зачем мне понадобилась Зуки. Просто, когда я в самый первый раз увидела ее, такую жалкую, в приемной Хардинг, у меня сердце сжалось. Когда-то в детстве мне подарили на Рождество куклу с желтыми волосами и синими глазами. Как же я ее любила! Словом, я пожалела эту несчастную девчонку, да и все. Кроме того, в нашей компании не хватало ребенка.

Женщинам нужна семья. Неважно, кровная это родня или нет. В своей семье мы иногда как матери и дочери, а иногда – как сестры. А бываем и другими членами семьи, как сложится. Только не думайте, что мы никогда не ругаемся и не ссоримся. Но в нашем положении приходится держать себя в руках, иначе крыша съедет.

– Я прошу, чтобы ты мне сообщила, если с этим соседством будет что-то не так. Договорились? – спросила Хардинг.

Она смотрела мне прямо в глаза, и я понимала, что ей нужен не просто официальный отчет о нарушении режима, а гораздо больше. Она знала, как ко мне подобраться.

– Достаточно на сегодня, Мовита. Можешь идти ужинать. – Она немного помолчала. – Какие у вас планы на сегодня?

Я выключила наконец компьютер и выровняла несколько листов бумаги на столе.

– Сегодня ужин готовит Тереза, – ответила я, – так что нас всех ждет сюрприз.

Иногда у меня бывает странное чувство, что Хардинг завидует нашей семье. Или даже хотела бы быть в ней. Мне кажется, что, если бы она могла, она бы пришла ужинать к нам вместо того, чтобы идти к себе домой. Я мало что знаю о ее жизни на воле, только то, что она в разводе и почти все время торчит на работе. Не думаю, что у нее есть какая-то личная жизнь.

Когда я вернулась домой, Тереза уже резала морковь, которую почистила Зуки.

– Какой делать салат? Сладкий или острый? – спросила Тереза.

– Мне все равно, если ты его приготовишь, – ответила ей Шер. Нахалка бесстыдно развалилась на койке и смотрела картинки в журнале, ожидая, когда ее позовут ужинать.

Попадая в Дженнингс, понимаешь, что тебя приговорили не только к отсидке, но и к тому, чтобы есть дерьмо. Сколько бы Хардинг ни воевала с Беном Нортоном, нашим главным поваром, жратва здесь лучше не становится. Никто – даже самые голодные и неразборчивые – не хочет есть то, что дают в столовой. Это вонючая смесь жира, крахмала и тухлого мяса. Мы едим ее только тогда, когда нет другого выхода.

В столовке еду дают бесплатно. Так что, если ты нищий, или тратишь все, что у тебя есть, на контрабанду, или у тебя нет никого на свободе, ты будешь давиться стряпней старика Бена. Но если ты хоть что-то соображаешь и умеешь поворачиваться, то сможешь покупать продукты в той же столовке и готовить из них сама. Для этого нужно иметь немного денег и пару кастрюль и сковородок. В наших комнатах, конечно, нет кухонь, но Хардинг разрешает пользоваться электроплитками.

Конечно, особых разносолов тут не купишь, это не супермаркет, но обычно есть куры, а иногда даже мясо. Еще салат, овощи, картошка, рис. Бывают и фрукты. Тереза работает рядом, в аптеке, так что всегда знает, что привезли. Она припасает для семьи самое лучшее на деньги, которые Шер получает за вещи, украденные у новеньких. Жалко, нет холодильника, приходится обходиться льдом. Фрэнки повезло, что ее поставили на доставку льда, он здесь нужен как воздух, иначе все продукты очень быстро портятся.

– Дай мне эту кастрюлю с водой, Зуки, – попросила Тереза.

А я устроилась поудобнее и приготовилась слушать последние сплетни. По правде говоря, больше всего меня интересовала Спенсер. Я считала, что разговор о ней заведет Зуки, но Шер, как обычно, всех опередила.

– Говорят, что эта Спенсер ведет себя здесь так, как будто она купила эту тюрьму, – фыркнула Шер. – Бирд сказал старухе Крэнстон, что, если Спенсер еще раз спросит его про телефон, он посадит ее в карцер.

– Кстати, знаете, что говорят о просящих и получающих? – вмешалась Тереза, засыпая макароны в кипящую воду.

– Слушай, здесь тебе не воскресная школа! – огрызнулась Шер. – Между прочим, во всех фильмах показывают, что, когда заключенного приводят в тюрьму, он имеет право на один звонок.

– Вам, белым девочкам, непривычно не получать сразу того, что вам хочется, – сказала я, глядя на Шер.

Она сделала в ответ удивленное лицо.

– Зачем говорить такие неприятные вещи? – расстроилась Зуки.

– Мовита не имела в виду тебя, дорогая, – успокоила ее Шер.

Она встала и похлопала Зуки по плечу. Это целиком моя заслуга. Когда я привела Зуки в нашу шайку, Шер возражала больше всех.

– Она не умеет готовить, не умеет красть, она умеет только плакать! – возмущалась Шер. – Она тупая, как пень, иначе не повезла бы своего парня на дело.

Лично я считаю, что Зуки на самом деле верила, что ее дружок зашел в супермаркет за сигаретами. Он вышел из магазина, ограбив кассу, но наша малышка так и не поняла, что плохого в том, что она ждала его, не выключая двигателя.

Тереза проявила тогда гораздо больше понимания.

– Ведь Зуки потеряла своего ребенка, – пыталась она урезонить Шер. – Она теперь никогда не перестанет плакать о нем. Знаете, что говорят о матерях, у которых отняли их детей?

Никто тогда ей не ответил. Стало очень тихо. Знаете, я не переношу, когда говорят о детях. Я никогда не говорю о своих маленьких девочках. Их растит бабка, это все, что я готова сообщить.

– Какого черта ты делаешь, Тереза? – спросила я, чтобы снять напряжение. – Ты хочешь убить нас и лишить Шер шанса выйти отсюда?

– Не мешай мне, Мовита, – отрезала Тереза. – Знаешь, что говорят, когда слишком много поваров?

Я рассмеялась и отступила. Разговаривать с Терезой все равно что заглядывать в книгу афоризмов. Я ее уважаю. Ее с ног не собьешь.

– Все говорят, что я оптимистка, – скажет она, как всегда, спокойно и серьезно. – Не думаю, что это правда. Знаете почему? Я вам объясню. Знаете, что говорят о пессимизме и оптимизме?

Хотя Тереза часто задает вопросы, ее не интересуют ваши ответы – она знает все ответы сама.

– Говорят, что у пессимиста бокал наполовину пустой, а у оптимиста – наполовину полный. Знаете, что я об этом скажу? Я скажу, что вы взяли не тот бокал. Он слишком большой. Вот что я скажу.

Тереза немного помолчала, ожидая, пока мы усвоим пройденный материал, и затем с триумфом закончила:

– И знаете, кто я? Я прагматик! Это тот человек, который конструктивно подходит к жизни. Человек, который решает проблемы. Так и здесь: если вы не понимаете, насколько полон или пуст ваш бокал, очевидно, вы просто взяли не тот бокал. Вы понимаете, о чем я говорю? Не важно, что вы об этом бокале думаете, важно то, что вы сделаете. Нужно просто поднять задницу и взять другой бокал, как я уже сказала. Помните: решение – это всегда глагол. Понимаете, о чем я? На двери к успеху написано: «Толкай!» Вы не оставите следа в песках времени, если не наденете рабочие сапоги.

Порой Тереза раздражает меня, но вообще-то я могу слушать ее часами. Я обожаю ее выступления.

– Подними задницу, Шер, и принеси мне дуршлаг, – велела Тереза, и Шер моментально послушалась. – Держи его под кастрюлей.

Шер хихикала, пока Тереза сливала макароны прямо над унитазом, а потом поддразнила ее:

– Как ты думаешь, нет ли какого-нибудь глубокого смысла в том, что мы готовим рядом с туалетом?

Коронное блюдо Терезы – макароны. В столовой их никогда не бывает, но сестра Терезы присылает их в огромных количествах. Очень важно, кого ты берешь в семью. Все хотят иметь подруг, которые часто получают хорошие передачи. Тереза получает макароны, салями и другое итальянское дерьмо, без которого они жить не могут. А уж лучше передач, чем у Шер, и представить себе нельзя. Воровство у ее родственников в генах. Так сказать, семейный бизнес. И у них всегда есть что послать. Правда, большинство из ее передач – запрещенные вещи, и их отправляют обратно, но то, что остается, тоже неплохо. У нас всегда есть шампунь, крем для рук и все такое. А время от времени она получает большую банку консервированной ветчины, посоленной с острыми приправами, не говоря уж о всяких чипсах и соусах.

Зуки никогда ничего не получает. У нее никого нет. Ее маленькую дочку отдали приемным родителям. Ну и наплевать, мы все равно приняли Зуки. Но если мы примем Спенсер, пусть будет готова вносить свою долю.

Ужин подошел к концу. Кроме макарон, у нас был еще салат и бананы.

– Лед весь вышел, – вздохнула Тереза. – И мы получим новый только завтра после обеда, так что ешьте как следует. Я не хочу, чтобы такая еда испортилась.

– Кстати, об испорченности, – сказала я. – Говорят, что мисс Спенсер провела в отстойнике веселую ночку.

– Что, Карл Бирд приставал к ней? – заволновалась Тереза.

– Карл мог найти кого-нибудь получше, чем этот заносчивый кусок дерьма, – вмешалась Шер.

– Зачем вы так говорите?! – заволновалась Зуки. – Она очень милая. Она теперь моя соседка. Она говорит, что скоро выйдет отсюда.

– О, я, кажется, догадалась! – засмеялась Шер. – Это еще одна невинная жертва, по ошибке отправленная в тюрьму.

– Она именно так и говорит, – простодушно объяснила Зуки. Она вообще не знает, что такое ирония, и все принимает за чистую монету. – Дженнифер говорит, что ее друг приедет и заберет ее отсюда.

– Ну да! А за мной прискачет рыцарь в сияющих доспехах! – фыркнула Шер.

Шер – отличная соседка. С ней время идет быстрее. Когда ее привезли в Дженнингс, я и представить себе не могла, как можно выжить в одной камере с такой дикой женщиной. Но она оказалась чертовски забавной. И очень честной для воровки. Шер никогда не притворяется не такой, какая она есть. Все, что попадается ей на глаза, – это вещи, которые можно или нельзя украсть.

Ее глаза всегда широко раскрыты, и Шер постоянно ловит момент, чтобы прихватить что-нибудь подходящее. И не только для себя, она не такая эгоистка. Вскоре после того, как она здесь появилась, Шер украла для меня плеер и пуховую подушку. Но главное – эта чертова девка украла мое сердце! Я так и не поняла, как это произошло, но рада, что так случилось. Я люблю Шер.

Не подумайте, что мы лесбиянки. В нашей компании таких нет. Здесь много женщин, которые занимаются сексом друг с другом, но у нас с Шер совсем другое. Мы просто любим друг друга. Когда я вспоминаю, как я относилась к Эрлу, мне почти смешно. Мои чувства к нему кажутся жалкой тенью, когда я сравниваю их с той любовью, которую я испытываю к Шер. И даже к Терезе и Зуки.

Единственным мужчиной, который клеился ко мне здесь, был Бирд. Но он готов трахнуть даже лягушку, если поймет, что она его не хочет. В этом для него весь кайф. Я держу его в рамках – никогда не показываю страха и порой спрашиваю, не найдется ли у него для меня что-нибудь горяченькое. Однажды я заставила подонка покраснеть. Это был мой день, не сомневайтесь!

Я сижу на своей койке и оцениваю свою команду. Может, мы и примем Спенсер. Но при этой мысли я почему-то чувствую, что предаю Шер. Ее скоро могут выпустить, если она что-нибудь не выкинет или не попадется на воровстве у новеньких. Но если даже это случится, у Шер есть отличный адвокат.

Мне от этого как-то грустно. Не то чтобы я завидовала Шер – я рада, что она выходит. Но мне будет дико одиноко и тошно здесь без нее. Может, нам и нужна новая женщина в семью?..

10
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР

– Ужин! – объявил охранник. – Стройтесь и идите по коридору в затылок друг к другу.

Дженнифер совсем не хотела ужинать в столовой, но Зуки указала ей нужное направление, и у нее не осталось выбора. Пришлось идти вместе со всеми. Конечно, она умирала от голода, но кто знает, что там за еда. Дженнифер повернулась, чтобы спросить об этом Зуки, но девушки уже не было рядом; она куда-то исчезла, и Дженни осталось только следовать за женщиной, идущей впереди.

Наконец строй подошел к двери, которую держал открытой другой охранник.

– По одной, леди, по одной! Сегодня вас ждет кое-что вкусное. Мистер Саммит сказал, что на обед салат с ветчиной.

– Давно пора, – сказала одна из женщин.

– Все это пустые слова, – отозвалась другая. Одна из заключенных о чем-то спорила с охранником у двери.

– Это нечестно, сукин сын! – кричала она. – Ты не имеешь никакого права.

Никто, включая охранника, не обращал на нее внимания.

Когда Дженнифер наконец вошла в столовую, то, что она увидела, оказалось еще хуже ее мрачных ожиданий. Грязно-желтые бетонные стены, лампы дневного света, укрепленные на железных карнизах, холодный воздух, нагнетаемый кондиционерами, и выщербленный бетонный пол с решеткой для стока помоев. Все это напомнило Дженнифер старый мясной рынок, на который ее возила в детстве мать. Там было грязно, как на бойне.

Дженнифер механически повторяла все за женщиной, стоявшей перед ней. Здесь было три автомата, из которых наливали розоватую, оранжевую или лимонную жидкость, судя по цвету, состоящую на три четверти из воды. Дженнифер взяла металлическую кружку, выбрала оранжевую жидкость, а затем прошла дальше и получила пластмассовый лоток, накрытый чистой пластмассовой крышкой.

– Эй, а где же салат с ветчиной? – спросила одна из женщин.

– Да, – подхватила другая, – нам обещали сегодня вкусный ужин.

– Видно, кто-то что-то перепутал, – ответил охранник, стоящий в начале очереди.

Дженнифер взяла лоток и последовала за женщиной, идущей перед ней. Они сели за стол. Соседка аккуратно сняла крышку и подсунула ее под лоток. Затем развернула салфетку и вынула подобие ложки с укороченной ручкой и тремя короткими зубцами. В лотке вокруг горки растворимого пюре текла жирная речка и рос зеленоватый холмик из разваренной капусты. Серый кусок мясного хряща довершал пейзаж. Неделю назад Дженнифер было бы противно и наступить на такое. Господи, они не взбунтуются от подобной еды? Неужели будут покорно терпеть? Дженни уже была на грани нервного срыва, еще немного, и она взорвется. Никогда еще она не пребывала в таком неуправляемом состоянии в своем строго упорядоченном мире.

Напротив Дженнифер уселась крупная женщина неопределенной национальности со светлой кожей, веснушками и рыжими кудрявыми волосами. Она улыбнулась, показав отсутствие зубов, и сказала, понизив голос:

– Я Рыжая. Понадобится горяченькое, только скажи. Дженнифер не поняла, что она имеет в виду.

– Как это называется? – спросила она соседку, с недоумением разглядывая свой столовый прибор.

– Ложковилка, – ответила Рыжая и посмотрела на нее, как на идиотку. – Ты что, раньше никогда такого не видела? Их во всех забегаловках дают.

– А что, обычных ложек и вилок не хватает? – удивилась Дженни.

– Здесь их вообще нет, девочка, – ухмыльнулась Рыжая. – Они не дают нам ни ножей, ни вилок, ничего. Боятся, что мы будем использовать их как оружие.

Дженнифер попыталась набрать на ложковилку немного картофеля, но жидкое пюре протекло между зубцами.

— Неужели нельзя дать нам хотя бы нормальные ложки? – раздраженно сказала она. – Из ложки не получится оружия!

– Ты так думаешь? – презрительно усмехнулась Рыжая. – Лотти ложкой выколола Сабрине глаз.

Она уничтожала свою порцию с таким аппетитом, который Дженни редко приходилось наблюдать в знаменитых ресторанах.

– Лотти притворилась больной, ее отправили в больницу, а там она украла ложку и заточила ее. Когда она вернулась и Сабрина опять начала ее доставать, Лотти выковыряла ей глаз так же легко, как желток из яйца.

Дженнифер отложила свой прибор. На ее языке застыл жир; клейкую жилистую подошву, которую здесь давали вместо мяса, нельзя было разрезать ложкой. Вместо голода она теперь чувствовало тошноту.

– Кончила есть? – спросила Рыжая, не сводя глаз с почти нетронутого лотка Дженнифер.

Дженни отодвинула лоток и кивнула. Она не успела и глазом моргнуть, как Рыжая схватила ее лоток и поставила на свой. Проблемы разрезания мяса для нее не существовало: она просто отправила в рот весь кусок и мощно заработала челюстями. Дженнифер не могла отвести от нее глаз. Да, манеры здесь сильно отличались от тех, к которым она привыкла. И на десерт едва ли следует ждать торта с сахарными фиалками и зажженными свечами…

Но это же издевательство, а не исправление! Это невозможно выдержать, как ни старайся! Неужели все эти женщины так опасны, что им нельзя давать нормальные приборы для еды? Дженнифер посмотрела на Рыжую, которая быстро приканчивала вторую порцию, и думала: неужели история про ложку – правда? Может быть, это один из приемов запугивания новичка, вроде школьной истории о кровавом крюке, который открывает дверь?

В этот момент две женщины принялись громко ссориться, и Рыжая в одну секунду оказалась на столе, едва не наступив при этом на руку Дженни.

– Убей эту суку! – орала она.

Дженнифер сомневалась, что даже со стола Рыжей было что-то видно: драка происходила на полу, по другую сторону стола, около самой стены. Охранники немедленно окружили дерущихся. Хотя Дженнифер не хотелось туда смотреть, она не смогла удержаться и увидела, как один из охранников – она решила, что это Бирд, – изо всей силы пинает катающихся по полу женщин ногами.

Весь этот клубок начал перемещаться вправо, и тут Дженнифер вдруг заметила в коридоре телефон-автомат. Это был ее шанс!

Воспользовавшись поднявшейся суматохой, Дженнифер медленно и спокойно начала спиной пробиваться к выходу. Ей не раз приходилось проходить сквозь толпу в кинотеатрах Нью-Йорка, когда она хотела попасть на интересный фильм. Сейчас на карте стояло много больше.

Дженни двигалась очень осторожно, стараясь никого не толкнуть, меньше всего ей хотелось самой быть втянутой в тюремную драку. Хотя в «Хадсон, Ван Ша-анк и Майклс» Дженнифер была известна как отважный боец, но ее оружием всегда было слово, ни разу в жизни ей еще не приходилось драться по-настоящему.

Наконец путь был свободен, осталось всего десять шагов – и она у цели. На нее никто не обратил внимания, но сердце стучало так сильно, что, казалось, перекрывало весь этот шум.

Дженнифер снова оглянулась – и бросилась к телефону. Набирая номер, она представляла себе квартиру Тома, из окон которой открывался вид на нью-йоркскую гавань и статую Свободы. Сотни раз она с гордостью любовалась этим символом родины. Она услышала, как на другом конце линии, в другом мире зазвонил телефон, а женщины продолжали визжать. Хуже, чем в сумасшедшем доме! Дженни больше не могла это выдерживать: она закрыла ухо рукой, но это мало помогло. Ее начала бить крупная дрожь; по щекам катились слезы, а она даже не могла их вытереть; потому что обе руки были заняты.

Неожиданно Дженни заметила, что несколько охранников тащат по коридору двух женщин.

– Все по камерам! – послышался крик охранника из столовой.

Но Дженнифер не двинулась с места, упорно вслушиваясь в долгие гудки. Ну возьми же наконец трубку!

Шаркающая шеренга женщин двинулась к выходу. Одна из заключенных остановилась рядом с Дженнифер с безумной улыбкой на черном лице.

– Пыталась удрать? – спросила старуха.

В этот момент чья-то сильная рука вырвала у Дженнифер трубку.

– Сейчас нельзя звонить! – рассерженно бросила охранница. – Чертовы новички!

Она схватила Дженни за плечи и втолкнула в шеренгу.

– Повернись! Тебя тоже это касается, Веснушка! Живей шагайте! Все по камерам! – орала она.

Дженнифер казалось, что она сейчас завизжит. Надо было что-то делать! Она должна срочно дозвониться до Тома! Еще один день здесь – и она сойдет с ума. Если после ночи в блоке наблюдения она не покончила с собой, то еще одной такой трапезы точно не перенесет.