Текст книги "Предатели. Цикл рассказов"

Предатели
Цикл рассказов
Оля Маркович

Иллюстратор Оля Маркович

Корректор Ирина Суздалева

Корректор Мария Устюжанина

Корректор Венера Ахунова

Корректор Светлана Харитонова

© Оля Маркович, 2023

© Оля Маркович, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0056-2156-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Полтора дня

Глава 1. Утро. Скрэмбл

– Ты всегда казался мне хлюпиком, – она смотрела на него, едва проснувшегося, прикрыв рот простыней, так что торчали одни глаза с хорошенько размазанной тушью.

На полу лежали скинутые небрежно вещи. Двое малознакомых людей делили постель и утро, обнажающее недостатки. Вечер матирует несовершенства. День скрывает детали за беготней. В ночи, как известно, кошки серы. А утро… Утро похлеще, чем в операционной, препарирует. И речь не только о внешнем. Обнимает партнер спросонья или сбегает по делам, улыбается или прячет глаза – вот оно, истинное и самое верное время, обнажающее недостатки. Недостаток любви, тепла, вовлеченности. Недостаток близости.

– Чего спряталась? – спросил он и добавил, обдумав услышанное: – Почему хлюпиком?

– Хлюпиком, и все. Я же говорю: каза-а-ался, – она растянула «а», продолжая речь из укрытия, ткань вокруг рта намокла и прилипла к лицу.

– Не дури, вылезай оттуда! – он рванул простыню.

Она расхохоталась, дернула в ответ. Выиграв сражение за кусок материи, вскочила, обернулась на манер гречанки и прокричала:

– Чур я первая в душ!

Сделав неуклюжий реверанс, топоча, как хороший тяжеловес, она скрылась из виду.

С ней никто не соревновался. Стасов хорошо себя чувствовал в кровати, раскинувшись звездой. «Ох уж эти корпораты, никогда не знаешь, с кем проснешься», – подумал он и улыбнулся, припомнив, как все начиналось. Помнил он не так чтобы очень хорошо.

Стасю для себя он не рассматривал. Не потому, что с ней было что-то не так. Бывают женщины, с которыми сложно. Может, даже не сложно. Он не мог подобрать слово. Такие, от которых не знаешь, чего ожидать. Или начнут преследовать, или ни во что не будут ставить. Словом, такие, что не попадают под сформировавшуюся за жизнь классификацию. На флирт такие реагируют странно, с лицом, будто льешь им на голову кофе из автомата, при этом сами выдают неоднозначное поведение. То поправят тебе воротничок у рубашки, то возьмутся смотреть издали, прямо долго-долго, как бы и на тебя, и сквозь. А присядешь к такой на край стола, улыбнешься, поигрывая папкой с бумагами, а она опять с тем же видом уставится, будто ей на голову что-то льешь. Потому держался он от Стаси подальше. Было в офисе, помимо нее, много кого интересного. А вчера она заявилась на праздник с таким недвусмысленно глубоким декольте, что само по себе работает, как липкая лента для ловли мух, а в изрядном подпитии и подавно. В ее овальном вырезе «побывал» весь отдел, только ленивый не кинул туда взгляд. Потому пробуждение Стасова у Стаси в кровати казалось теперь вполне оправданным и, можно даже сказать, предопределенным.

Он бегло оглядел комнату. Ничего особенного. Горшок с цветком на полу. Голые стены. Светлый дубовый пол и стул с вещами вместо шкафа.

Гость спустил с кровати ноги, потянулся и широко зевнул. За пределами спальни что-то происходило, до него доносились странные гортанные звуки. Подхватив пальцами ног трусы с пола и подкинув вверх, он поймал их одной левой. Посмотрел, где у кельвинов зад, где перед, быстро надел и вышел в коридор.

Звуки доносились из душа – очень скверное пение. По пути на кухню Стасов наткнулся босой ногой на мелкую, неприятно воспринимаемую телом деталь, нагнулся, покрутил в руке – лего. В просторной столовой по-свойски открыл холодильник, оценив безысходность положения. Есть хотелось зверски. Пение закончилось, дверь в ванную распахнулась, и вместе с паром ему явилась новая близкая знакомая из отдела по связям с общественностью.

– Ты что это, душ в кипятке принимала? – спросил он, глядя на нее, совершенно красную.

– А я всегда так, – она улыбнулась. – Будешь завтракать?

– Да я бы с радостью, но у тебя ничего нет. – Стасов резко открыл и закрыл дверь холодильника, демонстрируя его бесполезность.

– Как это нет, все у меня есть. – Хозяйка дома отодвинула гостя от дверцы и стала доставать свертки и баночки, приговаривая: – Это называется «ничего нет», тоже мне фифа, у меня всего полно!

Стасов присел на небольшой диванчик, поигрывая маленькой деталью, что попалась под ноги. Хозяйка, фырча, одномоментно вытворяла на сковороде и разделочной доске кулинарные кульбиты.

– У тебя сын?

Она оглянулась через плечо, отрицательно мотая головой, но, заметив детальку в руках гостя, кивнула:

– Да, – и вновь отвернулась к плите.

Стасов понял, что она не хочет об этом говорить, но его это не останавливало, возможно, потому он менеджер с приставкой «топ», а не что-то там.

– Сколько ему? – спросил он, зная что люди чаще отвечают на прямые вопросы, даже если того не хотят.

– Шесть, – ответила она не оборачиваясь. – Ты любишь глазунью или желток перемешать? – Стася меняла тему, что еще больше подталкивало Стасова дожимать.

– Скрэмбл хочу. Где он сейчас?

Нож раздраженно плясал в ее руках, шинкуя зелень.

– Кто?

Вот упертая. Ее напряженная в возмущение спина вызывала у Стасова непроизвольную, чуть садистскую улыбку:

– Ну не скрэмбл же! Сын.

Девушка громко выдохнула, развернулась к устроившему допрос.

– Слушай, все же хорошо было, не надо изображать участие. Это никому не нужно! Есть наш офис, корпорат, лихая ночь, все круто. – Она размахивала тесаком на эмоциях, кажется, не понимая, как умилительно смотрится. – Может, я сама бы рассказала потом, не сейчас. Мне вот это вот все не нужно! – Последнюю фразу она дополнила повышенным тоном и артикуляцией.

– Вот это вот что? – Стасов испытал неимоверное удовольствие, выводя ее на эмоции. Обыкновенно происходящее вокруг касалось Стасю наполовину или того меньше.

– Еще раз! Моя жизнь, сын, тетушки и дядюшки, хомячки, что померли у меня в детстве. Есть ты, я и настоящее, этого достаточно, – она повернулась к кухонной рабочей поверхности, откинула лопаткой омлет на сковороде и продолжила заниматься зеленью.

– Я люблю детей. – Стасов ожидал, что будет взрыв и набрал побольше воздуха.

Она силилась меньше минуты, снова развернулась, сыпля сварочными искрами:

– Знаешь, что я не люблю больше всего?! Не люблю, когда люди говорят о том, чего не знают. Ты любишь их как? Сделать милому карапузу козу или «у-тю-тю»? Любишь, как щенят или кроликов? Знаешь, ну вообще это странно – их не любить, так-то. Тогда ты вроде как социопат. Ну, то есть на расстоянии-то их почти все любят. Кто-то не хочет их заводить, чайлдфри к примеру, но обычно они не заявляют о своей нелюбви к детям, обычно у них есть очень глубокие причины не приводить в эту жизнь кого-то, о ком они не могут или не хотят заботиться. Кого-то, кто будет, по их теории, страдать в этом мире, перенаселение планеты и прочие отговорки.

– Эка тебя понесло!

Она обмякла. Стасов понял по ослаблению мышц, что девушка пожалела о спитче.

– Ладно, прости. Я не хотел. Увидел реакцию и не смог не дожать. Я понимаю, о чем ты, мы просто проводим время, пара дней, и все, ты не хочешь, чтобы я лез в твою жизнь с грязными ногами, принято! – Он встал с дивана и подошел к ней вплотную. Она молча перебирала пальцами нарезанную траву. – Ты обычно непробиваемая, меня завела твоя уязвимость.

– Пробил, мистер Стасов, – она улыбнулась, и в ее желтоватых глазах заплясали искорки. – В слабостях вся правда, но это большая роскошь – давать топтаться на ней. Я стараюсь не давать этого делать никому. Но я не в обиде. Иногда хорошо выпустить пары, сказать что думаешь кому-то вроде тебя. – Она улыбнулась с вызовом и снова стала той знакомой ему Стасей, самоуверенной чудачкой.

– Кому-то вроде меня? Звучит не как комплимент, но будем считать, что мы квиты. – Он взял с доски щепотку ароматной зелени и насыпал в рот. В составе чувствовалась кинза, перебивающая прочий аромат.

Стася выставила на стол яства. Сев на стул, подобрала одну ногу под себя. Из приборов в сервировке участвовала только вилка.

– А нож можно? Я без ножа не привык.

– Ты серьезно? Омлет ножом будешь есть?

Стасов не ответил. Демонстративно поднялся из-за стола и стал выдергивать ящики на кухне один за другим.

– Не омлет, а скрэмбл.

Девушка закатила глаза.

– Справа, крайний. – Она жевала завтрак за обе щеки. Казалось, ей доставляло удовольствие обилие соусов, в которые она макала ломтики хлеба, насаженные на вилку кусочки омлета и все съедобное, что попадало под руку.

– Ты дикая, – заметил Стасов и принялся аккуратно делить скрэмбл на маленькие ровные части. Соус, в который девушка залезла ломтем чиабатты, разлетелся алыми брызгами в стороны, и тут уж гость не стерпел: – Это хорошо, что мы с тобой на свидание в рестик не ходили, со стыда бы сгорел!

Стася странно улыбнулась, утёрла рот тыльной стороной ладони так, что еще больше размазала по щекам рыжий соус.

– Почему сгорел бы? Еще сгоришь.

– Так уверена? – Стасов не предполагал сильно продлевать их близкое знакомство.

– А ты что, совсем ничего не помнишь? – девушка даже немного расстроилась. Или сделала вид.

– Чего не помню?

– Ну про «Статус-кво»?

– А что с ним?

– Ты меня пригласил. – Стася смотрела на мужчину удивленно.

Стасов понимал, что она не могла знать про его любимый ресторан и раз апеллирует названием, значит, что-то такое было. А уж чего-чего, а слово свое он старался держать. Может, он и был последней сволочью, но от обещаний своих никогда не отступался. Да, сливался, уходил от ответов, выкручивался и избегал прямых обещаний, но если уж давал слово, то выполнял. Мама так с детства приучила. Любила она, учитель русского языка и литературы, повторять: «Пушкин, Лермонтов и столько светлых умов за одно мужское слово, за честь и достоинство полегли. Так вот, как они, не надо, но поучиться у них есть чему. Если сказал, то делай! Закон простой. Таких мужчин уважают. А главное, сами такие мужчины уважают себя».

– Пригласил, значит, идем. А когда?

– Так сегодня вечером.

– Хм, ну, значит, еще один вечер вместе?

– Ну выходит так. – Стася замолчала. – А ты вообще ничего не помнишь? – На этих словах она стала румяной, почти как соус, размазанный по лицу.

– А что я должен помнить?

– Не могу тебе сказать.

– Почему это?

– Ты не поверишь. Подумаешь, что вру. Только мне это не надо. Так все и было.

– Что тебе не надо?

– Ну врать об этом.

– О чем?

– Ну о том.

– О чем о том? Ты меня запутала совсем.

– Ну о том, о чем я не хочу говорить, о том, что было, но во что ты не поверишь, потому что решишь, что я вру. А мне об этом врать незачем. И поэтому я молчу.

– Но ты не молчишь.

– Очень даже молчу.

– Очень даже не молчишь, а интригуешь и наводишь тумана, чтобы побольше придать этому значения.

– Вот так и знала, что так подумаешь. Поэтому и не хотела говорить.

– Но сказала.

– Ничего я не сказала.

– Ой, ладно. Чую неумелый блеф. Что я такого мог сказать-то удивительного?

– Сказал, что любишь меня, – выдала она фразу на одном дыхании.

Стасов заржал, и еда полетела у него изо рта.

– Да я в жизни никому ничего такого не говорил.

– А мне сказал. И еще кое-что.

Стасов изобразил удивление и приглашающе закивал.

– Сказал, что я даже сама не представляю, какая я.

– Какая?

– Не знаю, ты был сильно пьян и не мог подобрать слов. Чесал затылок и хмурился, но все не мог сформулировать.

– И все это после пятнадцати минут, проведенных с тобой на корпорате? – Это прозвучало довольно саркастически. – Ну расскажи, расскажи подробнее, что еще там было?

– Стебешься? Но, знаешь, выглядел в этот момент ты очень даже серьезно. И, я бы сказала, даже немного жалко.

– Жалко?

– Ага.

– Чего это?

– Ну ты подходил ко мне три раза и приглашал с тобой выпить. Я каждый раз тебя посылала, потому что знала, что ты тот еще. Но на третий раз ты схватил меня за руку и потащил к бару. У бара ты уставился на меня, пока нам готовили апероль, и говоришь: «Можно я тебя поцелую, ну пожалуйста!» Я, конечно, отказалась. Тогда ты полез, и пришлось тебя оттолкнуть. И тогда ты снова так жалобно говоришь: «Ну пожалуйста, мне это правда очень нужно»!

Стасов расхохотался.

– Это какое-то очень дешевое НЛП. И чего?

– Не сработало.

– А-а-а, что-то такое припоминаю. Помню, как приятно было, и непривычно, что я дотрагиваюсь до девичьих губ, а они целомудренно сжаты. И почему же я был жалким? Из-за этого?

– Неа. Из-за того, что все смотрел на свой телефон, а там был в контактах открыт номер какой-то Оли. Ты много раз ей набирал, а она не отвечала.

Тут лицо Стасова переменилось. Он посерьезнел.

– А в любви я тебе до этого признался или после?

Стася не понимала, какое это имеет значение.

– После. В конце самом. Когда я села в такси. Ты мне его заказал, вышел в одной рубашке меня провожать. Было не по-летнему прохладно. Ветер завывал. Я села в тачку. Смотрела на тебя. У тебя зубы стучали. Хотя, может, от волнения. Ты так хорохорился. И тут вот и сказал. Потом хотел уйти. Опустил голову. А я просто тебя за рукав затянула в салон. Ты плюхнулся рядом и положил голову мне на плечо. Заснул. И у тебя даже слюна чуть в декольте мне вытекла.

– Стыд-то какой.

– Да не, нормально. Это было лучшим моментом вечера. Потому что только в нем ты не рисовался.

– Любишь жалких?

– Настоящих люблю.

– Значит, и пиджака моего с документами тут с нами нет?

– Ага, все в офисе осталось. Хорошо, что мы не на выезде отмечали. Думаю, там, у нас, в безопасности доки твои.

Стасов кивнул и почесал затылок.

Он никому никогда не признавался в любви, но это не значит, что чувств таких не испытывал. Женщин он любил и почти всегда выходил из отношений победителем. Скучающим и пресытившимся. Оля-то другое дело, но про нее он говорить не любил. Зато любил рассказывать байки о проблемах с бабами на «с».

Глава 2. День. Проблемы на «с»

Стасов заехал в офис забрать пиджак с документами и тачку. Опустевший холл с блестками на полу напоминал о прошедшем накануне празднестве. День рождения конторы из года в год руководство отмечало с особым размахом. Место, где располагался выездной кейтеринг, было украшено наполовину сдутыми шарами, они невесомо покачивались в безветренном помещении. Вчера все тут дышало таинством. В заряженной тестостероном и эстрогеном атмосфере снимались запреты и ограничения. Женатые мужики из руководства зажимали в уголках статисток. Состоявшиеся руководительницы отделов ненароком укладывали когтистые перстневые руки на коленки к поднимающимся по карьерной лестнице молодым да ранним менеджерам. И только Стасов со Стасей выбивались из круговерти порока с по-детски наивными признаниями в любви у зеленоглазого такси. Что это было? Стасов не понимал. Скорее всего, ему хотелось испытать то, о чем он сказал своей случайной спутнице. Может, он расчувствовался из-за нахлынувших об Оле воспоминаний. Или и правда ощутил любовь в том моменте как мимолетный импульс и выразил его под наплывом эмоций, расслабленный изрядным количество апероля.

Сегодня офис грустный и пустой взывал к немедленной уборке. Дверь отворилась, и на пороге появилась троица загорелых брюнеток из Средней Азии с закатанными рукавами, ведрами и чистящими средствами. Стасов поздоровался со служительницами клининговой службы, снял со спинки стула свой одинокий пиджак и отчалил. Он хотел побыстрее покинуть унылое место. Прыгнув в припаркованную на офисной стоянке новенькую «ауди», он быстро оказался дома. Пара важных писем требовала внимания, несмотря на выходные. Он открыл ноутбук, но никак не мог сконцентрироваться на работе. Перед глазами стояла странная Стася и ее манера говорить и есть. Он не понимал, нравится она ему или раздражает, но не мог перестать о ней думать. Лицо, покрытое веснушками, довольно большой рот на слегка выступающей вперед челюсти и узкие, чуть раскосые глаза – все вместе придавало ей сходство с жирафёнком. Не красавица, но ее хотелось разглядывать. Бывают лица, от которых поначалу не отвести глаз, но чем дольше смотришь, тем меньше замечаешь красоту. А бывают, на первый взгляд, не очень впечатляющие мордашки, но чем больше их наблюдаешь, тем сильнее любуешься. Стася казалась именно такой. Она ровесница Стасова, ей было тридцать или чуть больше, отличалась от его привычного контингента. Ему нравилась девическая свежесть, что наполняла, как родниковая вода. Она же была терпкой и горькой, как кофе, и душистой, как чай, такой, в котором чего только ни намешано. Пьешь и распознаешь гвоздику, затем раз – и цитрус, а потом явственно ощущаешь присутствие мяты. Он не был уверен, что хочет долго смаковать ее. Но пока изучал состав. Стасов вдоволь наелся красоты, которая быстро становилась белым шумом. Так вышло у него с Ириной. Ах, Ирина, мечта перфекциониста. Когда он впервые увидел ее в лифте, то потерял двигательную и речевую активность. Она работала на другом этаже в здании конторы. Стройная и глянцево идеальная, Ира казалась чем-то вроде длинногривого единорога. Несколько недель она делала вид, что не замечает Стасова, но он был бы не он, если бы не нашел к объекту подхода. Вообще, для успеха ему требовалось удержать разговор и визуальный контакт минуты на четыре. Если меньше, ничего не выйдет. От четырех минут, считай, дело в шляпе. Ира казалась одетой в золоченую броню, и это сильно заводило, но на деле оказалось не так. Спустя несколько свиданий она попала в зависимость, как самая обычная баба. Флер ее недоступности улетучился. Она во всем стремилась к почти болезненному совершенству. Спорт три раза в неделю, проработка каждой мышцы в теле. Курсы по интимным ласкам. Курсы массажа. Косметолог два раза в месяц. Волосы. Ее волосы – это отдельный вид искусства. Темные и прямые, они всегда блестели. Встань она утром с подушки, попади под дождь, те оставались ровными и струящимися, как сказочный водопад. Она постоянно занималась самосовершенствованием, посещала психолога и кулинарные классы, но с ней было невыносимо скучно. Он любовался Ирой первые недели две, не то чтобы любовался, а таял в ее неземной, доведенной до максимума красоте. Но потом она перестала казаться ему такой уж красивой. Он не мог понять почему, злился на себя, ведь по большому счету в девушке было все, что только можно пожелать. Умная, самостоятельная, ухоженная и красивая, она была ему ровней. Но рядом с ней становилось пусто. И чем более пусто становилось с ней Стасову, тем сильнее она начинала стараться. Массирования ее перед сном становились более крепкими и долгими, она заламывала ему руки на манер маленьких тайских массажисток, цепко отрабатывая спину хваткими ручками. Изнуряла техничным сексом, в котором было все, кроме страсти. Никогда не перечила, хвалила и поддерживала, но слова, направленные на это, были не ее собственными, будто списанными с методичек по обхаживанию мужиков. Постепенно он стал ее избегать, приходил на работу раньше, уходил позже, взял несколько командировок. И – о ужас! – как сильно было его удивление, что после всех этих очевидных примет дистанцирования она не то чтобы не обиделась, а стала ждать его еще сильнее, еще покорнее. Стасову хотелось встряхнуть ее за хорошенькие плечики и сказать: «Да хватит уже, Ира! Я не понимаю, кто ты, где тут что-нибудь лично от тебя! Наори на меня, окажись растрепанной, заспанной, не согласись, вредничай, пукни в конце концов! Хоть что-нибудь». Как же скучно. Интересная закономерность, которую заметил он довольно давно: любые отношения с бабами заканчивались по причине какой-нибудь проблемы на букву «с». Скучно. Как же с Ирой скучно. Тут как по волшебству в его жизни возникла Настя. Вот уж где не было времени поскучать.

Познакомились они на Бали. Настя лихо покоряла волны на серфе, в то время как он только пытался удержаться на доске. Она хохотала белозубым ртом, встряхивая выгоревшие локоны, запрыгивала на него сзади и, обхватив крепкими ногами, заваливала на песок. Молодые люди объездили весь остров на байке, и Стасов никому не признавалась, но щурился, как девчонка, когда они гнали с Настей по бездорожью, а она только прибавляла газ. Настя зарабатывала бешеные деньги на фрилансе и брала от жизни все. Но ей всегда и всего было мало. Мало ощущений, мало скорости, мало чувств. Со временем Стасов понял, что она адреналиновая наркоманка или что-то типа того. Она постоянно бежала от себя то в пранаяму, то в прыжки с двухсотметровой тарзанки, то в отшельничество, то в тусовки. Рядом с ней Стасову казалось, что его собственные яйца размером с горошину. Он гнался за ней, но не поспевал. Она всегда была права. Во всем разбиралась. Всех знала. Она казалась храбрее, свободнее, ярче и выше его на голову. Она могла вступить в стычку с маргинальными типами на ночном пляже, потому что они слишком громко кричат, залезть на охраняемую территорию с колючей проволокой или заставить Стасова поставить все свои наличные в подпольном казино на отшибе острова, просто чтобы отыграться. Говоря по существу, с ней было небезопасно. Да что уж там, как же, мать его, с ней было туалетозазывательно. Стасов признался себе, что не такой интересной жизни он хотел, и таким образом вывел еще одно определение свода о проблемах с бабами на «с» – страшно! Скучная Ира показалась теперь тихой гаванью. Она, по крайней мере, была заинтересована в нем, в то время как Настя воспринимала его приложением к собственной персоне. Но, уже собравшись вновь вернуться к Ире, Стасов вспоминал пустую безэмоциональную тягомотину и заскучал только от одной мысли об одинаковых вечерах. Именно тогда он закрутил с Леночкой. Она работала бариста на первом этаже их офисного здания, и к ней по три раза на дню бегали за кофе все особи мужского пола от мала до велика. Она смотрела с поволокой на каждого без исключения, создавая у мужиков ощущение избранности. Стасов флиртовал с ней на максималках, но выйдя за стеклянную дверь с двойным латте, тут же забывал о ее существовании. Лена устала ждать развития событий и написала ему свой телефон на салфетке, сопроводив передачу ценной целлюлозы многозначительным взглядом. Стасов подумал: почему бы и нет. И не прогадал. Лена, мягкая и тягучая, окружила его сиропом чувственности. Ласки ее были горячими, руки мягкими, а груди здоровыми и медовыми. Она была создана для наслаждений. Для того, чтобы дарить их и получать в ответ. Она не была так умна и образованна, как Ира, и не могла похвастаться хоть сколько-нибудь успешной карьерой и уверенностью в себе, как Настя, но с ней Стасов погружался в елейный сироп. К его приходу она готовила пять блюд, одно вкуснее другого, зажигала кругом ароматические свечи и расхаживала по дому в полупрозрачном пеньюаре. Всё в ней служило неге и удовольствиям. Каждое ее прикосновение доводило до мурашек, вот у кого бы поучиться Ире урокам ласк. Слушала Стасова она с открытым ртом и только и приговаривала, надо же, какой он умный и сильный. Вот у кого бы поучиться Насте тому, как не лишать партнера мужского достоинства. Но со временем Стасову стало до того приторно, что он уже не мог принимать Ленину патоку, в него больше не лезло. Так Стасов вывел для себя новую проблему с бабами на «с» – сладко! Слишком сладко. Также он хорошо был знаком с проблемами: «стрёмно», «спонтанно» и «сомнительно», но им и внимания-то уделять не хотелось. Стася могла бы с легкостью пополнить список проблем на «с», и ее определением стало бы – стыдно. Он заржал от своей мысли и вспомнил размазанный по лицу соус, истерику с ножом в руках на тему любви к детям, неприличное декольте на корпорате, топот, гортанное пение и красную физиономию после душа в кипятке. Да уж, и это перечень только одного дня.

Они договорились сначала немного прогуляться и уже потом отправиться в «Статус-кво». Он наскоро принял душ, побрился, надел свежую рубашку. Да, Стасов даже на неофициальных прогулках одевался формально. Залез в телефон и посмотрел, правда ли звонил день назад Оле. Там было пять неотвеченных вызовов и одно СМС, тоже без ответа. Стася не соврала. Когда-то Оля не оставила в его душе камня на камне. Вспоминая те отношения, Стасов ощущал себя клоуном. Наверное, в большей степени оттого, что Оле было с ним «страшно», ведь он не брал на себя никакой ответственности, приторно «сладко», потому что он хотел от нее только удовольствий, и «скучно» в силу его концентрации исключительно на себе. Но когда она ушла, он совсем потерялся. То, что казалось само собой разумеющимся и доставшимся так легко, по праву его рождения, совершенства и природной харизмы, исчезнув, доставило несусветную боль. До этого Стасова никогда не бросали, и он оказался настолько этим ошарашенным, что ему впору было примерить красный нос, слезоточивые насадки за уши и размалевать лицо белым, а рот красным. Больше всего на свете он хотел никогда больше не испытывать такой боли. Проблема с Олей на «с» была – серьезно, все с ней было слишком серьезно.

– Привет, хлюпик. – Стася подошла сзади и похлопала его по плечу.

Стасов оглянулся и увидел ее, кудрявую и свежую. Вчера на корпорате нарочито лощеная с выпрямленными волосами в черном облегающем платье с декольте она, конечно, заводила, но инородность сразу считывалась, может, оттого над ней хотелось подтрунивать за ее маскарад. Сейчас же в легком синем платье в цветочек, накинутой косухе как с чужого плеча она казалась собой. Ноги утяжеляли черные ботинки с инфантильно-белыми носочками. Коллега напомнила ему юную Лив Тайлер из клипа Crazy, хоть лет ей было как минимум на пятнадцать больше.

– Да почему опять хлюпик? Я в зал хожу. – Стасов поднял руку, зажатую в кулак, как тяжелоатлет и продемонстрировал бицепс. Рубашка в том месте прилично напряглась.

Стася хихикнула.

– Куда идем?

Они встретились в парке около офисного здания.

– Я не думал. Погода хорошая. Погуляем?

– Может, велики возьмем?

– Я лет сто не ездил на велике. Сайклинг в зале не в счет! – Он глянул на девушку. – Да и ты в платье.

– Ну и что.

– Ну давай возьмем, раз хочешь, а куда поедем?

– Разве это важно?

– Я не умею их брать.

– Разберемся.

Они, как дети, гнали по набережной, мощеным улочкам и широким проспектам, держась как можно ближе друг к другу. Стасов оглядывался и если видел, что Стася отставала, оттормаживал и дожидался ее, раскрасневшуюся и пыхтящую. Она улыбалась своим широким ртом и откидывала со лба влажные волосы. Ей шло все это. Пот, скорость, синее платье в белый цветочек и, может быть, молчание. Да, во время поездки она ничего не говорила и потому выглядела не такой странной. Совсем взмокшие и выдохшиеся, они добрались до залива и попадали с железных коней в серый песок. Белая рубашка Стасова казалась безвозвратно потерянной, он рассмеялся и начал еще больше засыпать себя сверху мелким ракушечником. Стася подключилась к веселому занятию, и вскоре оба они хохотали, как дети, грязные и мокрые.

– Как мы в таком виде заявимся в «Статус-кво»?

– Ну ты же их любимый клиент, выставить тебя они не смогут. Будут терпеть! – Стася засмеялась.

– А ведь ты права, другого бы они выставили, а меня не посмеют. Будет интересно понаблюдать за развитием событий.

– Ага!

– Почему ты одна? – вдруг спросил Стасов.

Стася нахмурила брови, а потом спросила с вызовом, но мягко:

– Вот ты мне и ответь.

– Я не знаю.

– Знаешь.

– Как я могу знать? – Стасов раскинулся звездой, принял любимую позу и уставился в небо.

– Знаешь, потому что уже решил для себя, почему все у нас ненадолго.

Стася говорила об этом спокойно и тепло. А у него все сжалось в душе. Ведь она права. Он задавал вопрос риторически, но совершенно точно не планировал связывать с ней свою жизнь. Ему стало стыдно. И он не нашелся, что ответить.

– Вот именно, хлюпик. Вот именно.

Стася сняла тяжелые ботинки, сунула в них уже не совсем белые носочки и побежала к воде.

– Только не лезь туда, нам вытереться нечем! – заорал Стасов.

Девушка оглянулась, кивнула ему, потрогала воду кончиками пальцев и медленно побрела вдоль берега, погруженная в свои мысли. Ее темный силуэт врезался в кромку горизонта черной точкой на пастельной дымке дали.