Текст книги "Мемуары монаха. Если бы правда была рассказана"

3. Акции и Бог

Чем больше времени я посвящал садхане, тем более критически смотрел на астрологию. Она фокусировалась прежде всего на двенадцати знаках зодиака и девяти планетах, а садхана показывала мне существование обширного и бесконечного внутреннего мира. Я начал видеть, что, как и все вокруг меня, являюсь точной копией Вселенной. Во Вселенной существуют бесчисленные звезды – это макрокосм; а мое тело состоит из мириад клеток – это микрокосм. Снаружи есть солнце и луна, а внутри – два канала дыхания, солнечный и лунный. На Земле 70 % воды, и в моем теле тоже 70 % воды.

Если повсюду мерцают неисчислимые планетарные системы и таинственные звезды, видные даже невооруженным глазом, – как можно поверить в то, что на нашу жизнь влияют всего лишь девять планет? Но даже если согласиться на эти девять объектов, которыми оперирует астрология, то разве не стоит добавить к ним еще и Землю? Две планеты – Раху и Кету – вовсе не считались планетами Солнечной системы, а Луна считалась планетой, хотя на самом деле была лишь спутником Земли. Я никак не мог смириться с тем, что астрология принимает в расчет влияние Марса, отдаленного от нас на сотни миллионов километров, и при этом не отводит никакого места Земле – планете, которая дала мне дом и питание.

Я решил, что нет смысла долго выяснять, что пророчат мне планеты, и лучше сосредоточиться на моих собственных действиях и их последствиях. Нужно строить свою судьбу, а не смотреть вверх в ожидании, что мне укажут путь бездушные шары, которые крутятся во вселенной. Тем не менее я продолжал астрологическую практику, потому что доход от составления гороскопов покрывал мои расходы на книги и другие вещи.

Правда, я уже не советовал клиентам носить амулеты и камни, поскольку перестал верить в их действенность. Я старался говорить, что управление собственной жизнью стоит взять на себя – можно ориентироваться на астрологические карты, но неправильно выстраивать судьбу по их предсказаниям. Зачастую человек хочет слышать, что жизненные сложности вызваны планетами, а не его личными решениями. Мой взгляд был прост: если вы продолжаете делать то же, что делали, вы будете получать то же, что получали.

Человеку от природы свойственно полагать, что мы – просто пешки, а всем заправляет кто-то другой, например, Бог. Удобно думать, что нас наказывают и вознаграждают некие божественные силы. Истина заключается в том, что наше будущее определяется теми решениями, которые мы принимаем сегодня, а настоящее обусловлено решениями, принятыми вчера.

Многие из моих клиентов ожидали, что астрологические уловки дадут им временное облегчение посреди жизненных тягот. Им казалось, будто талисман каким-то образом должен превращать негативные обстоятельства в позитивные даже в тех случаях, когда сам человек то и дело совершает ошибочные или вредные поступки. «Планеты сами во всем разберутся, а значит, менять умственный настрой нет необходимости». Я видел, что люди не готовы услышать от меня правду. Я чувствовал себя в точности, как Ницше, который однажды сказал: «Они не понимают меня, мои речи не для этих ушей».

Я не хотел, чтобы безжизненные диаграммы и далекие звезды определяли ход моей жизни, вмешивались в мои планы и карму. В один прекрасный день я вышел на террасу с моим гороскопом в одной руке и коробком спичек в другой. Меня увидел брат; догадываясь, что я задумал, он побежал к маме и сказал ей, что я собираюсь спалить дотла свои астрологические карты. Я к тому моменту уже чиркнул спичкой. Мама поспешила ко мне и спасла обгоревшие чертежи, вырвав их у меня из рук.

– Не нужно сжигать гороскоп, Амит. Сохрани его. Это объект поклонения.

– Ма, в нем нет ничего священного. Невозможно поклоняться листку бумаги.

– Его составил один ученый брахман сразу после твоего рождения.

– Это ничего не значит. Ты правда думаешь, что там прописано мое предназначение? Даже Раме составляли гороскоп совместимости с Ситой. Это сделал сам святой Васиштха. И что же? Рама оказался в изгнании, а потом даже бросил Ситу. Почему?

– Амит, у меня нет ответов на эти вопросы. Но я точно знаю: если мы не можем ответить, это не значит, что вся тема ошибочна и бессмысленна. Я не пытаюсь разубедить тебя в том, во что ты хочешь верить, но я не могу позволить тебе сжечь этот гороскоп.

– О, не огорчайся! – я обнял ее и стремительно расцеловал в обе щеки. – Я сам могу составить себе гороскоп, когда захочу.

– Ты очень непослушный и упрямый. Знаешь, иногда не вредно слушать старших. Мне нужно идти, у меня закипает молоко. Я закажу новый гороскоп, но тебе его не отдам, – добавила мама, уходя.

– Ма, побереги свои деньги! – рассмеялся я.

Однако эта беседа снова спутала мои мысли. Что, если мама права? Вдруг во всем этом есть истина, и только я ее не вижу? Да, сбылось не все, что содержится у меня в гороскопе; но ведь там есть и совершенно точные прогнозы, которые безошибочно описывают многие события моей жизни. С тяжелым сердцем я снова тщательно взвешивал все стороны вопроса и сверял все аспекты. В конце концов созрело твердое решение: астрология не войдет в число возможных опций для выбора моего жизненного пути.

Я должен был преодолеть границы астрологии, поскольку она в целом ориентируется на конечные результаты, а не сам путь. Основываясь на натальной карте, она способна предсказать, станет ли человек святым или грешником, но не объясняет, как к этому прийти и что с этим делать потом. Она показывает момент, а не движение к нему. Мой гороскоп обещает, что я обрету самореализацию, однако не предлагает средств, как этого добиться.

Отдаляясь от астрологии, я начал все больше концентрироваться на медитации. При любой возможности, даже катаясь на велосипеде или принимая ванну, я сосредотачивал внимание на звуковой энергии мантр. Но я так и не увидел Бога, не погрузился в транс и не обрел никаких особых сил, о которых рассказывалось в книгах. Я знал, что упускаю какой-то ключевой момент. Согласно священным текстам, только гуру может вести ученика и посвящать его в эзотерические аспекты садханы. Я понимал, что ответственность за путь к самореализации лежит на мне самом, но сознавал и необходимость найти учителя, который помог бы мне разгадать тайны садханы; прийти к успеху в одиночку нелегко.

Но где искать гуру? Единственное, что пришло мне в голову – это поговорить с Р. К. Моджилом. Он был старшим братом моей мамы и одновременно ее идолом и идеалом. Он работал инспектором Индийской железной дороги, но его главная специальность была другой. Он был ревностным последователем Шивы; с тринадцатилетнего возраста и до последнего вздоха он каждый день ходил к месту кремации и зажигал там масляные светильники. Никто не знал, какую садхану он практикует, и он сам никогда об этом не рассказывал. Как и все родные и знакомые, я знал только одно: Моджил зажигает масляные светильники. И каждый день вместе с ним туда приходили собаки и коровы, прилетали птицы.

Но я так и не увидел Бога, не погрузился в транс и не обрел никаких особых сил, о которых рассказывалось в книгах.

Мой дядя жил простой и правдивой жизнью, и именно это всегда вдохновляло меня. С ним было очень легко общаться; он не старался произвести впечатление и что-либо доказать – из его сердца появлялась простая истина. Я надеялся получить у него инициацию и думал, что после этого смогу добиться результатов в своей мантрической садхане. Но на все мои просьбы он отвечал мягким отказом. Меня это не удивляло. В конце концов, нас невозможно было сравнивать: к своим пятидесяти годам он посвятил садхане столько времени, сколько я, к своим пятнадцати, не успел даже прожить.

Однажды я пришел к нему в гости. Моджил только что вернулся домой после утреннего визита к месту кремации.

– Пойдем, – сказал он мне.

Я последовал за ним, и мы вышли на террасу. Я заметил у него в руках маленькую круглую коробочку. Он снял крышку: внутри оказалось немного пепла. Дядя зачерпнул его пальцем и мазнул мне на лоб со словами:

– Вот сорок лет моего тапаса.

Я удивленно смотрел на него.

– Я сорок лет освящал этот пепел одной и той же мантрой, – пояснил он. – И ты первый и последний человек, которому я это даю.

Я почтительно склонился, поскольку это и была инициация.

– Какую мантру я должен произносить?

– Ты будешь путешествовать по всему миру, и я не хочу связывать тебя одной мантрой, которую нужно было бы повторять каждый день. Будь свободным. Воплощай свою мечту. Никакая сила трех миров тебя не остановит.

Он дал мне три наставления – принципы жизни, если угодно. Любые поучения, которые гуру дает ученику, должны храниться в тайне. Только если ученик сам становится чьим-то гуру и желает передать послание дальше, эти слова можно снова произнести вслух.

В тот день дядя принес мне свой гороскоп и сказал:

– У меня всего одна просьба.

Я знал, что она будет непростой.

– Назови дату моей смерти.

Я слегка содрогнулся.

– Мамаджи, я могу ее вычислить, но мой кодекс астролога не позволяет раскрывать такую информацию.

– Я уже знаю эту дату. Хочу только удостовериться.

Я не смог ему отказать. Слова дяди были для меня приказом. Мы договорились, что он на одном листке напишет дату, известную ему, а я на другом – дату, известную мне. Затем мы обменяемся этими записками. Моя дата будет результатом вычислений, глубоких и интенсивных, а дата Моджила – плодом его интуиции. Способна ли интуиция соперничать с точным расчетом? Я открыл блокнот и начал вычисления. Через час каждый из нас передал другому листок бумаги.

Увидев дату, написанную Моджилом, я моментально понял, что за его обычной внешностью скрывается неординарное сознание. Дядя полностью овладел интуитивной мудростью. Конечно, эту дату я никогда не забывал, и он тоже. Прошло несколько лет, и я позвонил ему из Австралии за день до его ухода из этого мира. Он лежал в больнице в ожидании небольшой плановой операции. Крепкий и здоровый, он перед операцией даже играл в баскетбол. Мы оба расчувствовались во время того телефонного разговора.

– Как ты думаешь, я выйду из этой операционной? – спросил он.

– Конечно, почему нет. Ты еще и в баскетбол будешь играть!

Я с радостью лгал и с радостью верил в свою ложь. В тот момент я всей душой желал, чтобы мы оба ошиблись – он с интуицией, а я с расчетами. Дядин врач объявил операцию успешной, и Моджила перевели в палату интенсивной терапии. Живым он оттуда не вышел.

Мне почти исполнилось четырнадцать, когда в моей жизни появился ученый, профессор по имени А. П. Шарма. Имея докторскую степень в области английской литературы, он еще с институтских дней был знаком с моим отцом. Выйдя на пенсию, он перебрался в наш город. Великолепно разбираясь в хиромантии, он в первый же день нашего знакомства прочитал мою судьбу по ладони, а я тут же составил ему гороскоп. Мы что-то предсказывали друг другу и смеялись. Обычно, когда встречаются два продавца одного товара, они мало что могут сказать, чтобы впечатлить друг друга, однако я мгновенно полюбил профессора Шарму. Культурный и учтивый, он был полон тепла.

Профессор жил один в старом доме своего отца. Помимо сотен книг, которые занимали почти все пространство дома, у него было совсем немного имущества: книжные шкафы, кровать, диван, железный шкаф и рабочий стол. Вокруг громоздились стопки записных книжек, заполненные литературной критикой и размышлениями Шармы о жизни. Он обожал свои книги и перед уходом из дома обязательно запирал все шкафы на замок.

Я навещал его по несколько раз в неделю и поистине наслаждался его обществом. Он помогал совершенствовать мой английский. Англоязычная литература была его страстью, и он то и дело цитировал Остина, Чосера, Шекспира, Китса, Фроста, Диккенса, Хемингуэя, Водсворта, Уайльда и других, даже не заглядывая в книги.

Он часто подчеркивал понравившиеся фразы в книгах и рядом на полях записывал свои мысли. Мне обычно не нравились пометки на книжных страницах. У меня на этот счет была простая философия: книги нужно читать, а если хочешь что-то записывать – для этого есть блокноты. Для меня книги были незапятнанным произведением искусства, и я считал, что оставлять там свои записи – это все равно, что рисовать граффити на картинах Пикассо. Зачем портить то, что любишь?

Тем не менее любовь профессора Шармы к английскому языку и литературе была просто невообразимо огромной. Для меня язык был функциональным инструментом, или орудием, посредством которого мы доносим свои мысли до других людей. Для Шармы же язык представлял собой не средство коммуникации, а целое искусство, с помощью которого создаются новые миры. Он не раз говорил: «Когда ты пишешь, я хочу, чтобы текст получался настолько слаженным, что, если бы кто-нибудь удалил даже одну-единственную запятую, то весь абзац пришлось бы переписывать. Когда ты говоришь, я хочу, чтобы ты делал усилия, но не потому, что не можешь найти слова, позволяющие выразить себя, а потому, что тебе в голову приходит слишком много слов и ты вынужден выбирать из них наиболее подходящее, идеальное слово».

Одним из наших любимых занятий было сидеть под мягким зимним солнцем и читать классиков. Я читал, а он чистил апельсины, внимательно удалял косточки, укладывал дольки в вазу и давал мне самые аппетитные кусочки. В эти часы на свежем воздухе профессор часто рассказывал мне о линиях на моей ладони и делал удивительно точные прогнозы. Кроме того, мы говорили о разных других вещах. Темы наших разговоров никак не ограничивались, и мой возраст не учитывался.

– Почему ты не рассказываешь мне о своих девушках? – спросил он как-то раз.

– Девушках? У меня нет ни одной.

– Не верю!

– Это правда, дядя.

– Как такое может быть? Ты молодой и экспрессивный. Ты получаешь хорошие оценки, и вся школа тебя знает благодаря твоей астрологии. Какая-нибудь девушка наверняка вздыхает по тебе. Или, наоборот, ты к кому-нибудь неравнодушен.

– Правда, у меня никого нет, – я уже смущался от этой беседы. – Религиозные тексты утверждают, что до достижения 25 лет нужно соблюдать брахмачарью.

– Это устаревшие взгляды. Ты должен жить своей жизнью и наслаждаться ею. У всех наших святых были подруги.

– Нет, я думаю, что в древних книгах есть доля истины. Да и потом, где взять время на подругу? Если я начну встречаться с девушкой, то когда же читать, играть в шахматы, заниматься астрологией и всем прочим?

– Ох, Амит, ты слишком жесткий. Откуда такая чопорность? Расслабься немного.

– Когда я буду общаться с тобой, если заведу подругу?

– Ты весь состоишь только из головы, и у тебя нет сердца. Ладно, в один прекрасный день ты без памяти влюбишься в какую-нибудь девушку и не сможешь без нее жить.

– Этого никогда не произойдет, я точно знаю. Я не женюсь.

– У тебя на ладони все видно как день. Линия партнерства розовая, непрерывная и длинная. Ты женишься, когда тебе еще не исполнится 28 лет.

– Я так не думаю.

– Что с тобой? Твоя аскетичная религиозность меня пугает.

«Ты весь состоишь только из головы, и у тебя нет сердца». С тех пор дядя постоянно возвращался к этому утверждению. Этими словами он заканчивал многие наши беседы, когда не мог разглядеть во мне человеческие чувства. И я действительно не ощущал никаких привязанностей, как ни старался. И никогда не скучал по близким людям, даже по профессору Шарме. Я пытался общаться с друзьями и знакомыми, но черпал мало радости в этих взаимоотношениях. При этом я вовсе не планировал быть таким – все происходило само собой. После той беседы, когда дядя столь убежденно говорил о моей будущей женитьбе, я задумался над тем, прав он или нет. Да, мои линии на руке и аспекты в гороскопе указывали на заключение брака. Управляю ли я предопределенной мне судьбой? Некоторое время я раздумывал над этим, а потом решил, что не позволю каким-то складкам на ладони диктовать мне будущее. Я однозначно хотел сам писать сценарий своей жизни.

Погруженный в такие мысли и слегка возбужденный, я ушел от профессора Шармы, не попрощавшись. Дома я, как обычно, застал маму перед алтарем со священной книгой в руках. В тот вечер она читала «Бхагавата-пурану», древний текст, прославляющий Господа Кришну. Я не наклонился поцеловать маму, а просто сел рядом и сказал:

– Знаешь, я могу сделать все, о чем ты меня попросишь. Могу стать чиновником высокого ранга, бизнесменом или профессором. У меня есть только одна просьба – пожалуйста, не ожидай, что я женюсь, и не принуждай меня к этому. Я хочу придать своей жизни духовную направленность. Когда я говорю людям, что не женюсь, мне никто не верит.

Маме ничего не стоило отмахнуться от моих слов, списав их на подростковый идеализм. Однако вместо этого она сказала:

– Я тебе верю. Ты свободен жить так, как считаешь нужным. Я никогда не стану заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, Амит. Однако через несколько лет ты можешь еще раз обдумать этот вопрос. Вдруг твое сердце захочет перемен, кто знает? Кстати, почему ты не хочешь жениться?

– Я видел больше трех тысяч гороскопов разных людей. У всех схожие проблемы. Чем они занимаются? Рождаются, ходят в школу, потом в институт, устраиваются на работу, женятся, рожают детей, зарабатывают и тратят, а потом стареют и умирают. Всех людей с семейными проблемами я могу подразделить на две категории. В первой будут те, кто просто не может поддерживать супружеские отношения. Они женаты давно, но c каждым днем им все труднее выносить эту рутину, и в конце концов происходит развод. Вторая категория – это люди, которые стараются изо всех сил. Они тоже проводят в тоске большую часть своих дней, но между ссорами и спорами, размолвками и перепалками иногда переживают приятные моменты. С какой стороны ни посмотри, это все большой труд. Большинство людей женятся потому, что чувствуют такую необходимость, но в моем случае это не так. Что еще важнее, на моем пути женитьба не играет никакой роли. Совсем наоборот, я хочу уйти в лес и практиковать аскезу, как легендарный Дхрува и другие святые прошлых времен. Я хочу точно знать, существует ли Бог.

– Существует ли? – удивилась мама. – Зачем же ты выполняешь разные садханы, если все еще сомневаешься в существовании Бога?

– Мам, я делаю садханы, потому что хочу его увидеть. Мне нужно встретить моего создателя. Я полагаю, что он есть, но как можно быть уверенным в том, чего не видишь? Иногда я сомневаюсь в его существовании, потому что если он действительно есть, то откуда на свете столько страданий и горя? Если Бог один, то зачем так много религий? Почему он это допустил?

– Вера, сынок. Вера стирает все вопросы.

– Если бы! Вера не стирает вопросы. Она не обращает на них внимания и просто отбивает к ним охоту.

– Я знаю, что не смогу тебя переспорить. Я просто знаю, что Бог реален. Он питает и защищает нас; он присматривает за нами.

Я хотел было ответить, но в дверь постучали. Это был профессор Шарма. Он подумал, что чем-то задел меня в разговоре, и пришел проверить. Я очень обрадовался. В знак примирения дядя принес манго.

Не знаю почему, но он меня очень любил и даже носил две моих фотографии у себя в бумажнике. Каждый раз, когда я ходил фотографироваться на паспорт, дядя настойчиво просил дать ему один снимок. Вложив его в бумажник, он отправлял старое фото в какую-нибудь книгу в качестве закладки. Шарма всегда заваривал мне чай и приносил его в специальной чашке из тонкого фарфора с таким же блюдечком; больше никому не разрешалось прикасаться к этой посуде.

Каждый его жест был полон любви ко мне, хотя я не мог ответить такой же заботой. После бокала вина дядя часто говорил:

– Амит, моя жизнь движется к закату. Когда ты вырастешь и завоюешь мир, меня уже не будет; я не смогу разделить твой успех. Жаль, что я родился так рано.

На его глаза наворачивались слезы, и он продолжал:

– Но ты можешь мне кое-что пообещать?

– Конечно, дядя. Для тебя все, что хочешь.

– Я хочу, чтобы ты просто побыл рядом со мной, когда я буду умирать. Я хочу сделать последний вздох, держа тебя за руку.

Я дал это обещание, сам не зная, смогу ли его сдержать. И не сдержал. Я дал профессору эту уверенность, поскольку он к ней стремился. Однако при мысли о его смерти я не ощущал ни боли, ни тоски. Возможно, он был прав: я состоял из рассудка, а он – из чувств.

Однажды в нашем краю случилось наводнение. С крыши мы наблюдали за тем, как по улицам плывут животные, мебель, домашняя утварь и всякие неопознанные объекты. Через пару дней, когда вода отступила и мы вошли в дом, самым ужасным зрелищем были мои погибшие книги. Они в беспорядке лежали повсюду, покрытые илом и раздувшиеся, как настоящие трупы. Я пытался просушить их на солнце, но страницы на жаре просто скручивались и съеживались еще больше. Кроме того, у них появился отталкивающий запах. Еще помня, чем они для меня были, я не мог на них спокойно смотреть. Мне не хотелось продавать их старьевщику, потому что нельзя продавать любовь. В один безветренный и солнечный день я вынес их на террасу и устроил кремацию. Я сжег все книги без исключения. А потом собрался с силами и стал жить дальше.

Родители задумали построить на втором этаже новую комнату, чтобы у нас было укрытие на случай, если такое произойдет опять. Строительные материалы нам доставлял торговец лет тридцати с лишним по имени Парвеш Сингла. Когда я впервые пришел к нему в магазин, мы тут же разговорились и после этого стали частенько пить чай вместе.

Как и профессор Шарма, этот мужчина трогательно заботился обо мне, а я опять не понимал почему. Мне было невдомек, что заставляет успешного бизнесмена Парвеша тусоваться с подростком вроде меня. Как-то я спросил его:

– Почему ты проводишь со мной столько времени? Ты покупаешь мне книги и шариковые ручки, водишь меня обедать. Почему?

– Не знаю, Амит, почему меня тянет к тебе, но у тебя есть какое-то такое свойство – как будто ты полностью лишен любой запутанности. Мне всегда хотелось иметь такого брата, как ты.

Возникла мысль, что Парвеш сентиментален, как профессор Шарма. Не обнаружив в себе никакой привязанности к нему, я даже почувствовал себя виноватым. Для меня он был хорошим человеком, которому я желал добра и с которым нас связывали общие интересы. Мы обсуждали разные философские темы и бизнес-проекты. Обладая отличной деловой смекалкой, Парвеш обзавелся множеством разных источников дохода. Однажды он сказал мне:

– Я зарабатываю на своем бизнесе, но прибыль получаю на биржевом рынке.

– О! Научишь меня торговать ценными бумагами? Клиенты платят мне за гороскопы, и я хочу куда-нибудь вложить эти деньги.

– Хорошо, научу, но помни: ты сможешь что-то получить только в том случае, если готов потерять.

Он торговал только на первичном рынке ценных бумаг, считая его более надежным.

– Нельзя любить те акции, которые тебе принадлежат. Не забывай, что ты купил их ради прибыли. Как только достигнешь прибыльной позиции, выходи. Если тебя предают и ты терпишь убытки, выходи. Твоя цель состоит в том, чтобы получать больше прибыли, чем убытков.

Я погрузился в мир финансов. Я жадно читал и изучал все публикации на эту тему, которые попадались в руки. В следующие несколько месяцев я начал покупать акции через субброкеров. При этом я активно торговал на вторичных рынках – там все происходило быстрее, рискованнее, веселее. 90 процентов моих сбережений теперь были вложены в акции. Торговля акциями казалась опасной и захватывающей. Я мог или потерять все свои сбережения, или приумножить их без особых усилий. Всякий раз, когда акции взлетали вверх, я испытывал восторг, а когда они падали, болезненно переживал потерю. Мне нравилось кататься на этих американских горках эмоций.

В пятнадцать лет я сдал выпускные экзамены за десятый класс, набрал 80 процентов и получил право выбрать себе место в колледже. Я решил изучать коммерцию, потому что бизнес завораживал меня почти так же сильно, как и оккультные науки. Мне нравились увлекательные задачи. С одной стороны, я видел размеренный рабочий распорядок моих родителей, которые каждый день уходили на работу и возвращались в одно и то же время. С другой стороны, я наблюдал захватывающий рост Парвеша в мире коммерции. Его взволнованные отчеты о взлетах и падениях бизнеса поражали мое воображение еще сильнее, чем рассказы профессора Шармы о студенческих годах. С моим темпераментом, меня все больше тянуло в этот рискованный мир.

Видя мою страсть к бизнесу, все вокруг думали, что я помешан на деньгах. Мне действительно нравилось заниматься предпринимательством и зарабатывать деньги; кроме того, финансовая независимость меня, безусловно, радовала. Тем не менее существовала и более глубокая причина, почему я сосредоточился на бизнесе и одновременно продолжал заниматься астрологией, хотя понимал, что она не даст мне желанных ответов. К тому времени я уже знал без тени сомнения, что хочу оставить все мирское и пойти по духовному пути. Тоска по Богу мучила меня сильнее, чем что-либо еще. Бесчисленное количество раз я думал о том, чтобы отречься от мира, уйти в Гималаи и погрузиться в суровую аскезу. Меня всегда удерживала мамина любовь, ее мягкий взгляд и теплый голос. Мне казалось, что она не сможет вынести разлуку. Мирские дела помогали мне обуздать внутреннее желание и оттянуть уход. Я не знал, куда еще направить свою энергию, чтобы отвлечься.

Я почти без усилий осваивал все, к чему прикасался, и вскоре терял вдохновение. Будь то изучение шахмат или игра на музыкальном инструменте, пение ведических гимнов или астрология – каждое из этих занятий через некоторое время переставало меня возбуждать. Хотелось найти такую задачу, которая действительно увлекла бы меня, удивила и стала бы испытанием; но все казалось слишком легким.

В поисках чего-то нового я решил записаться на интенсивный компьютерный курс в частную школу. В первый день после ознакомительного занятия ко мне подошел парень в тюрбане и довольно потрепанной одежде. Честно говоря, я подумал, что он автомеханик, потому что на его одежде были небольшие пятна, похожие на машинное масло.

Представившись Харпритом Сингхом, он спросил меня о Бхагавад-гите.

Не знаю, почему он задал мне религиозный вопрос. Обычно я наносил тилак на лоб, но в тот день этого не сделал. Я был одет, как обычно, в джинсы и футболку. Парень понятия не имел о моих занятиях астрологией и о множестве изученных религиозных текстов, однако решил спросить меня о Бхагавад-гите в компьютерном центре. Как бы там ни было, этот вопрос не выходил за рамки моих познаний.

Когда я закончил отвечать, парень вдруг спросил:

– Где ты учил английский язык?

«Как странно!» – подумал я. Вместо того чтобы сосредоточиться на ответе, он услышал только язык, на котором я говорил. Тем не менее мы поболтали какое-то время. Я сказал ему, что прохожу этот компьютерный курс, чтобы создать приложение для финансовых рынков.

– Финансовых рынков?

– Да, я торгую и на первичном рынке, и на вторичном. И хочу написать программу для мониторинга инвестиций.

– У тебя есть пара свободных часов?

– Э-э… сейчас? Хорошо, а чем ты занимаешься?

– Ты слышал о «Чардикале»?

– Конечно.

«Чардикала» была региональной газетой на языке панджаби.

– Я там работаю.

Харприт Сингх пригласил меня в редакцию. Он поехал впереди на скутере, а я – вслед за ним на мопеде. Когда мы вошли в здание, он провел меня в кабинет. Табличка на двери гласила: «Главный редактор и издатель». Он включил кондиционер, снял трубку телефона и вызвал кого-то. Вошел мужчина, и мой новый друг заказал чай. Мне стало любопытно.

– Кто ты? А как ты оказался в кабинете главного редактора?

Он улыбнулся:

– Это мы, – и указал на семейную фотографию на столе.

– Что ты имеешь в виду?

– Мое полное имя – Харприт Сингх Дарди. Это предприятие принадлежит моему отцу.

– Да ладно!

– А теперь ответь мне еще на один вопрос, – сказал он. – Хочешь писать для нашей газеты?

– Я никогда не писал статьи для газет. И я не пишу на панджаби. К тому же, о чем можно писать?

– В прошлом году мы запустили финансовое издание на английском языке под названием The Business Times, и дела у него идут хорошо. Я ищу делового обозревателя.

Так я начал вести для них постоянную колонку с собственным подбором акций, способных показать максимальный рост. Довольные моей работой, владельцы издания через несколько месяцев предложили мне занять должность редактора и вести еженедельный выпуск. Я с готовностью согласился. Вскоре я почти все вечера проводил за рабочим столом – писал передовицы, выбирал новости и редактировал статьи других журналистов; все это давало мне интеллектуальный стимул.

Через пару лет я уволился и начал строить собственное дело – создавать компьютеризированные презентации для малого бизнеса. Здесь тоже пригодилась моя работа в СМИ: мне легко было писать контент. Окончив двенадцатый класс, я перестал ходить в колледж и выбрал дистанционное обучение, чтобы лучше использовать время. Образование, полученное в колледже, меня полностью разочаровало: я не мог понять, чему вообще учился в последние два года. Я думал поступить в университет где-нибудь за границей, но большой проблемой была плата за обучение. Где найти еще один сияр сингхи, чтобы осуществить это стремление и поехать за границу?

Однако у меня была мантра. Мне говорили, что тот, кто ее повторяет, отправится в путешествие. Ее звуковые вибрации должны придавать силу нашим желаниям – так работает закон притяжения.

В январе 1998 года я выразил Вселенной свое желание и начал повторять мантру. Я с большой внимательностью медитировал на мантру во время вождения, купания, еды и путешествий, перед сном и после пробуждения, днем и ночью, а также когда я ничего не делал. Я верил в мантру, но не знал, насколько быстро она подействует. Мой скептицизм исчез мартовским днем, когда одна знакомая вскользь упомянула о своей двоюродной сестре, которая работала консультантом по вопросам образования и отправляла студентов в Австралию.

Я спросил отца, и он сразу одобрил мою идею получить высшее образование в Австралии. Я поступил на двухгодичный курс по информационным технологиям в Hurstville Business College в Сиднее. Чтобы оплатить мне первый год учебы и авиабилет, отец снял часть своих пенсионных накоплений. Я же на собственные сбережения купил разные нужные вещи и австралийские доллары. Свои акции я оставил в качестве долгосрочных инвестиций.

Я думал, что в Индии мне предстоит тяжелый труд, но не представлял себе, что ждет в Австралии. У меня не было высшего образования и соответствующего опыта работы, который помог бы освоиться в новой стране и зарабатывать достаточно, чтобы прокормить себя. У меня даже не было полного права на работу, так как по студенческой визе можно работать только двадцать часов в неделю. Что будет? Какие у меня шансы на самом деле? Я просто был готов много работать, очень много.