Текст книги "Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия"

 
Махмуд, султан Газны, подслушал раз
Насмешку: «Очень некрасив Аяз.
А страстью соловей не воспылает
К той розе, что красой не обладает».
Насмешке той Махмуд угрюмый внял;
Но так, размыслив, он себе сказал:
«В Аязе нрав мне дорог благородный!..
Что мне до этой зависти негодной?»
Однажды был в пути султан Махмуд.
И вот в ущелье сорвался верблюд
И в пропасти застрял между камнями,
На нем сундук разбился с жемчугами.
Царь подобрать тот жемчуг приказал,
А сам поспешно дальше поскакал.
Все от султана всадники отстали,
Полезли жемчуг подбирать в провале.
Дорогой обернулся властелин
И видит – скачет с ним Аяз один.
Султан ему: «Ты что же не остался
И жемчуга собрать не попытался?»
Аяз в ответ: «Я у тебя служу
И долгом выше перлов дорожу».
 
 
Не забывай высокого служенья
Для благ земных и для обогащенья!
 
 
От Истины лишь Истины хотят
Те, перед кем открылся тарикат.
 
 
Не другом занят ты, а сам собой,
Коль в дружбе ищешь прибыли одной.
 
 
Пока ты дышишь алчностью презренной,
Ты не услышишь правды сокровенной.
 
 
Желанья – прах клубимый. А высок
И светел только Истины чертог.
 
 
Где буря тучи праха подымает,
Там зоркий глаз пути не различает.
 

 
Я и мой друг далекий путь свершили,
А из Магриба морем плыть решили.
 
 
Отдав дирхем последний морякам,
Я сел. А спутник мой остался там.
 
 
Магрибский кормчий бога не боялся,
Бесплатно старца везть не соглашался.
 
 
Простясь со спутником, я зарыдал,
А старец засмеялся и сказал:
 
 
«Не плачь! Коня домчит куда угодно
Творец земли, небес и бездны водной!»
 
 
Тут, коврик свой раскинув на волнах,
Поплыл он. Охватил мне душу страх.
 
 
Матросы-негры паруса подъяли,
С попутным ветром в ночь корабль погнали.
 
 
И что ж, – гляжу я утром: за бортом
Дервиш плывет на коврике своем.
 
 
«Смотри, – сказал, – как море перешли мы,
Ты – в корабле, я – господом хранимый!»
 
 
Так праведник в пучине не пропал,
И это я воочью увидал!..
 
 
Ребенка, что огонь свечи хватает,
Отец любовно предостерегает.
 
 
Того, кто к солнцу Истины летит,
Всевидящий от гибели хранит.
 
 
От мук огня он уберег Халила,
Мусу живым пронес по волнам Нила[98]98
  От мук огня он уберег Калила, Мусу живым пронес по волнам Нила. – Намек на корапические эпизоды. Халил – пророк Ибрагим (библейский Авраам) – был брошен в огонь по велению тирана Немврода, но по воле бога остался жив, а тиран был жестоко наказан творцом. Муса (библейский Моисей) в первый же день рождения был брошен в деревянном ящике в Нил, так как фараоном было приказано убивать всех новорожденных иудеев. Сундук был подобран дочерью фараона.


[Закрыть].
 
 
Пучина тонущему не страшна,
Когда рука хранителя сильна.
 
 
Но как вам несть по волнам груз тяжелый,
Коль и на суше мокры ваши полы?
 

 
Пути ума извилисты. Но нет
Для верного святынь иных, чем Свет.
Хоть нам дано прямое пониманье,
Но мы придирчивы в вопросах знанья:
«Что есть земля? Что – небо в звездной мгле?
Кто суть сыны Адама на земле?»
О мудрый, ты глубоко вопрошаешь,
Тебе отвечу я, коль ты желаешь:
Моря, пустыни, горы, небосвод
И человеческий несметный род,
И ангелы, и дивы-исполины –
Все живо только тем, что жив Единый.
Ты скажешь: как морской простор широк!
Ты скажешь: как небесный свод высок!
Увы, несведущий не постигает
Безбрежности, где сущность пребывает.
 
 
Семь океанов – капля пред творцом,
И солнце – искра пред его лицом.
 
 
Века подобны грезе быстротечной
 
 
Пред тем, что зодчий создает предвечный.
 

 
Раз мимо стана царского в пути
Дехкану с сыном довелось пройти.
 
 
Увидел мальчик витязей с мечами,
Украшенных златыми поясами.
 
 
Азады с луками стояли там;
С колчаном – сзади каждого – гулам.
 
 
Кулахи и атласные одежды…
Отец же, в страхе увлекая сына,
 
 
Увидев этот блеск, вздохнул юнец:
«Как беден перед ними мой отец!..»
 
 
Отец же, в страхе увлекая сына,
Прочь убежал от ставки властелина.
 
 
«Ведь ты – глава селенья! – сын сказал.-
Что ж испугался ты и убежал?
 
 
Владелец ты такого же кулаха,
Что ж испугался ты становья шаха?»
 
 
Сказал отец: «Да, повелитель я,
 
 
Но лишь в моей деревне власть моя.
 
 
И, страхом полн, склоняется великий,
Неустрашимый муж у врат владыки.
 
 
Не чти себя великим, о глупец,
Коль староста деревни твой отец!»
 
 
У древних не найдешь ты поученья,
Чтоб не привел я притчу в подтвержденье.
 

 
Вы светлячка видали на полях,
Что, словно свечка, теплится в ночах?
 
 
Его спросили: «Вот ты ночью светишь,
А что же днем нигде тебя не встретишь?»
 
 
И в темноте сияющей светляк,
По мудрости своей, ответил так:
 
 
«Я здесь и днем! Мне ваш вопрос обиден.
Я только из-за солнца днем не виден».
 

 
Однажды Са’да ибн Занги[99]99
  Сад ибн Занги – правитель Фарса (1195—1226). От его имени происходит поэтический псевдоним поэта – Саади.


[Закрыть] хвалили
(Благословение его могиле!).
Дервиш рассказывал, как принял встарь,
Как одарил его покойный царь.
Раз на монете царского даренья
«Нам все – аллах!» – он прочитал в волненьи.
И, царский с плеч своих сорвав халат,
Бежал он в степь, раскаяньем объят.
Его спросил пустынник: «Что случилось?
Зачем ты убежал, скажи на милость?
Ведь ты сперва царем был обольщен!..
Так что же вдруг тобой покинут он?»
Дервиш сказал: «Влеком надеждой лживой,
Я в ожиданьи трепетал, как ива.
И я прочел слова: «Нам все – аллах!»
И царь ничтожен стал в моих глазах».
 

 
Однажды в Шаме закипела смуте.
Дервиша взяли стражи почему-то.
 
 
И до сих пор звучат в моих ушах
Его слова, когда он брел в цепях:
 
 
«Меня не взял бы ваш султан надменный,
Когда б не допустил творец вселенной!»
 
 
Врага благословляйте своего,
Коль знаете, что друг послал его.
 
 
Возвысят вас или во тьму низводят –
Все благо, что от Истины исходит.
 
 
О мудрый, не страшись телесных мук!
Порой бальзамом горьким лечит друг.
 
 
Врач больше сведущ, – значит, без испуга
Ты должен снадобье принять от друга!
 

 
Был некто, как когда-то я, влюблен;
Терпел позор и унижепье он.
 
 
И слух, как барабан, молвой утроен,
Гремел о нем, что ум его расстроен,
 
 
Но ведь из рук возлюбленной и яд
Таит противоядье, говорят.
 
 
Обидам, оскорбленьям не внимал он.
Чело перед возлюбленной склонял он.
 
 
И так мечтаний пламень им владел,
Что мозг под крышкой черепа кипел.
 
 
Был как глухой он в хоре порицаний;
Что дождик тонущему в океане?
 
 
И что влюбленному позор и честь,
Он должен муку страсти перенесть!
В возлюбленную див оборотился
И ночью в дом к несчастному явился.
Объятиями дива осквернен,
С постели встав, не мог молиться он.
И вышел он в глубоком сокрушены!
К бассейну своему для омовенья.
Была зима в ту пору. Водоем
Покрылся за ночь льдистым хрусталем.
Сосед, увидев, крикнул: «Друг, постой!
Себя убьешь ты ледяной водой!»
Хозяин же ответил: «Замолчи ты,
И сердце и душа во мне убиты.
Что я сношу? Да легче умереть!
Поверь, я больше не могу терпеть…
Но пусть презренье на любовь ответ мне, –
Я жив надеждой… Хоть надежды нет мне!»
Аллахом я из праха сотворен,
Мой свет его могуществом зажжен,
Мне радостно внимать его веленью
И верить вечному благоволеныо.
О муж любви, иди своей тропой,
Чуждайся блеска роскоши людской!
Иди путем любви! Душой беспечен,
Пусть ты погибнешь – дух твой будет вечен.
Ведь из зерна и злак не прорастет,
Когда само зерно не пропадет.
Тогда лишь сможешь Истины добиться,
Коль от себя сумеешь отрешиться.
 
 
И знай – ты Истины не обретешь,
Пока в самозабвенье не впадешь.
 
 
Как музыка, поют шаги верблюда,
Когда тебе любви открыто чудо.
 
 
И тайну в крыльях мухи ты узришь,
Когда ты страстью чистою горишь.
 
 
И, изумленный, в просветленьи духа
За голову ты схватишься, как муха.
 
 
Влюбленный плачет, слыша пенье птиц.
И небо пасть пред ним готово ниц.
 
 
Да – истинный певец не умолкает,
Но не всегда, не всяк ему внимает.
 
 
Пусть к нам на пир влюбленные придут
И упоенью души предадут!
 
 
Пусть кружатся, как чаша круговая,
Главу у врат смиренья опуская!
 
 
Когда дервиш в самозабвенье впал,
Не смейся, пусть он ворот разодрал
 
 
И машет, словно крыльями, руками…
Он – в море, он объят любви волнами!
 
 
Где бубны, флейты ваши! – спросишь ты.
Откуда песня льется с высоты?
 
 
Не знаю я. Хоть песня мир объемлет,
Но ей лишь сердце избранного внемлет.
 
 
Коль птица с башни разума взлетит,
То ангелов небесных восхитит,
 
 
А низкий, в ком пристрастье к миру живо,
Готовит в сердце логово для дива.
 
 
Кто потакать готов своим страстям —
Не спутник он и не застолец нам.
 
 
Когда садами ветер пролетает,
Он не дрова, а розы рассыпает.
 
 
Мир, полный музыки, нам дал творец…
Но что увидит в зеркале слепец?
 
 
Ты не видал, как в пляс верблюд вступает,
Когда арабской песне он внимает?
 
 
Верблюда, знать, в восторг напев привел…
А тот, кто глух, тот хуже, чем осел.
 

 
Играть на флейте юноша учился
И совершенства в музыке добился.
Сердца сгорали, как сухой камыш,
Когда звучал его живой камыш.
Отец сердился, флейту отнимал он.
«Бездельник!» – сына гневно упрекал он.
Но, как-то ночью услыхав сквозь сон,
Игрою сына был он потрясен.
Сказал: «Не прав я был, его ругая,
Его искусства дивного не зная!»
Видал дервишей ты летящий круг?
Что означают эти взмахи рук?
Знай: в дверь они глядят иного мира,
Отмахиваясь от земного мира.
Тот видит Тайну, у кого жива
Душа в мельчайших складках рукава.
Так опытный пловец лишь обнаженный
В пучине не потонет разъяренной.
 
 
Намокнет грузный плащ, пловца губя, –
Ты скинь притворства рубище с себя!
 
 
Привязанный, в оковах ты плетешься,
Порвав все связи – с Истиной сольешься.
 

 
«Бедняга! – кто-то мотыльку сказал. –
Себе ты лучше б ровню поискал!
 
 
Горящая свеча тебя не любит.
Влечение твое тебя погубит.
 
 
Не саламандра ты, не рвись в огонь!
Надежная нужна для битвы бронь,
 
 
Как без нее с железноруким биться?
От солнца мышь летучая таится.
 
 
И тот, кто здравым наделен умом,
Не обольщается своим врагом.
 
 
Где разум твой? Свеча – твой враг смертельный,
Зачем ты рвешься к гибели бесцельно?
 
 
Бедняк, прося царевниной руки,
Получит в лучшем случае пинки.
 
 
Свеча султанам и царям сияет
 
 
И о любви твоей, поверь, не знает.
 
 
Она, блистая в обществе таком,
Прельстится ли ничтожным мотыльком?
 
 
Твоя любимая вельможам светит:
А ты сгоришь – она и не заметит!»
 
 
И мотылек ответил: «О глупец,
Пусть я сгорю, не страшен мне конец.
 
 
Влюблен я, сердце у меня пылает,
Свеча меня, как роза, привлекает.
Огонь свечи в груди моей живет,
Не я лечу, а страсть меня влечет.
Аркан захлестнут у меня на шее.
И мне не страшно, рад сгореть в огне я.
Сгорел я раньше, а не здесь – в огне,
Который обжигает крылья мне.
Она в такой красе, в таком сияньи,
Что глупо говорить о воздержаньи.
Пусть я на миг в огонь ее влечу
И смертью за блаженство заплачу!
Я в жажде смерти рвусь к живому чуду.
Она горит! И пусть я мертвым буду!..
А ты мне говоришь: «Во тьме кружи.
Ищи достойную и с ней дружи!»
Скажи ужаленному скорпионом:
«Не плачь!» – не станет вмиг он исцеленным.
Советы бесполезно расточать
Пред тем, кто не желает им внимать.
Не говорят: «Полегче, сделай милость!» —
Возничему, чья четверня взбесилась.
В «Синдбаде» также сказано о том:
«Сравни советы с ветром, страсть – с огнем».
Костер под ветром ярче пламенеет,
Тигр, если ранен, пуще свирепеет.
Я прежде думал: ты мне добрый друг,
Не ждал я от тебя дурных услуг.
Советуешь мне: «Ровню, мол, ищи ты,
Пусть будут сердце и душа убиты!..»
 
 
Не дорожишь душой, так не взыщи,
Ты сам иди и ровню поищи.
 
 
К себе подобным лишь самовлюбленный
Идет, как пьяный в мрак неозаренный.
 
 
Я сам решил – во тьме ль погибнуть мне,
Или сгореть в ее живом огне!
 
 
Тот, кто влюблен, тот смело в пламя мчится.
Трус, что влюблен в себя, всего боится.
 
 
От смерти кто себя убережет?
Пусть жар возлюбленной меня сожжет!
 
 
И если смерть для нас неотвратима,
Не лучше ли сгореть в огне любимой,
 
 
Вкусить блаженство, пасть у милых ног,
Как я – в свечу влюбленный мотылек!
 

 
Однажды темной ночью я не спал
И слышал – мотылек свече шептал:
 
 
«Пусть я сгорю! Ведь я люблю… Ты знаешь..
А ты что плачешь и о чем рыдаешь?»
 
 
Свеча ему: «О бедный мотылек!
Воск тает мой, уходит, как поток.
 
 
А помнишь, как ушла Ширин-услада,
Огонь ударил в голову Фархада».
 
 
И воск, подобный пламенным слезам,
Свеча струила по своим щекам.
 
 
«Любви искатель! Вспыхнув на мгновенье,
Сгорел ты. Где же стойкость? Где терпенье?
 
 
В единый миг ты здесь спалил крыла,
А я стою, пока сгорю дотла.
Ты лишь обжегся. Но, огнем пылая,
Вся – с головы до ног – сгореть должна я!»
Так, плача, говорила с мотыльком
Свеча, светя нам на пиру ночном.
Но стал чадить фитиль свечи. И пламя
Погасло вдруг под чьими-то перстами.
И в дыме вздох свечи услышал я:
«Вот видишь, друг, и смерть пришла моя!»
Ты, чтоб в любви достигнуть совершенства,
Учись в мученьях обретать блаженство.
Не плачь над обгоревшим мотыльком –
С любимой он слился, с ее огнем.
Под ливнем стрел, хоть смерть неотвратима,
Не выпускай из рук полу любимой.
Не рвись в моря – к безвестным берегам,
А раз поплыл, то жизнь вручи волнам!
 

Амир Хосров Дехлеви

Об авторе

Амир Хосров Дехлеви (1253—1305) – персоязычный поэт Индии, автор «Хамсе», многих других поэм и нескольких диванов лирических газелей. Поэмы Амира Хосрова отличаются интересной сюжетнон формой и занимательностью.

Газели
Перевод Дм.Седых

 
Я рассказать печаль моих ночей не в силах,
Любя, рыдать и петь, как соловей, не в силах.
Вглядись в мое лицо, и ты поймешь, как таю,
Но, вижу, ты понять тоски моей не в силах.
Взгляни на грудь мою в кровоточащих ранах,
Терпение хранить я больше в пей не в силах.
Все же радуюсь тому, что ты проникла в душу,
Хоть я к твоей душе найти ключей не в силах.
Быть может, мне вернешь похищенное сердце,
Но слезно умолять: «О, пожалей!» – не в силах.
Его в твоих кудрях навеки я оставлю.
Вернуть Хосров того, что взял злодей, не в силах.
 

 
Свой лунный лик яви молящему о встрече
И услади мой слух чарующею речью.
О скатный жемчуг слов, жемчужницей хранимый!
Жемчужницу открой, да будут перлы зримы.
По створки где ее? Ты их рисунок зыбкий,
Коль все же есть они, яви своей улыбкой.
Яви свой аромат, и я из мертвых встану,
Узнаю по нему рисунок тонкий стана.
О локоны твои! Они чернее ночи.
Явись, и станет ночь светлее и короче.
Сказала: «Жду тебя у своего порога».
Не убивай мечту и укажи дорогу.
Мой идол, мой кумир, пе будь со мной сурова!
Среди влюбленных нет влюбленнее Хосрова.
 

 
Я в этот мир пришел, в тебя уже влюбленным,
Заранее судьбой на муки обреченным.
Ищу с тобою встреч, ищу, как озаренья,
Но гордость не могу забыть ни на мгновенье.
О смилуйся и скинь густое покрывало,
Чтоб сердце пало ниц и бога потеряло!
Отбрось надменность прочь, лицо приоткрывая,
Чтоб гордость вознесла меня в обитель рая.
Л если ты меня не удостоишь взглядом,
Покину этот мир, что стал при жизни адом.
Нет, сердца никому не дам пленить отныне,
Чтоб жить в его плену отшельником в пустыне.
И что же услыхал Хосров в ответ на стоны:
«Придет и твой черед, надейся, о влюбленный!»
 

 
Скитаться на путях любви, о сердце, не устань!
Бессильно тело без тебя. Бессильней, тело, стань!
О ты, что взорами сердца кровавишь вновь и вновь,
Пролей соперников моих еще обильней кровь!
О камень сердца твоего разбиться буду рад.
Да будет каменней оно и тверже во сто крат!
Винят влюбленные тебя в жестокости. Пускай!
Еще сильнее мучь меня, еще больней терзай!
Сгорает сердце от любви. Взгляни, на нем зола.
Коль ты довольна, пусть его сожжет любовь дотла!
Благочестивый, жаждешь мне молитвою помочь?
Молись: «Пускай безумцем он блуждает день и ночь!»
Слезами скорбными Хосров оплакал каждый стих.
Да будет счастлив он от слез соперников своих!
 

 
Тюрчанка[100]100
  Тюрчанка – в персидской поэзии тип тюрчанки считался образцом красавицы.


[Закрыть], пусть аллах тобой не почитаем,
Перед тобой ничто вся Индия с Китаем.
Хоть раз прими меня, чтоб я забыться мог,
Забыл, как обивал напрасно твой порог.
Сказала: «Не блуждай, о странник, сделай милость!»
Могу ли не блуждать, коль сердце заблудилось?
Я стражу по ночам у стен твоих несу
И поверяю боль в твоих воротах псу.
К чему ходить в мечеть сраженному любовью?
Я к Мекке обращен, молюсь, а вижу брови.
Пою о соловьях, о розах я пою,.
Чтоб только воспевать жестокую мою.
Бывало, шел в цветник, блаженствуя заране,
Теперь влечет меня твое благоуханье.
Сожги меня, сожги неправедным огнем
И пепел мой рассыпь на зеркале твоем!
Рад голову Хосров подставить под удары,
Коль для тебя в игре она подобна шару.
 

 
Все, кто в этот мир приходят, не останутся, уйдут.
Да помянут тех достойно, кто достойно прожил тут!
Всех живущих на прицеле держит меткая стрела.
Нет числа пронзенным ею, и не будет им числа.
У всевышнего в колчане та стрела всего одна,
Настигает в одиночку, но настигнет всех она.
Жить до светопреставленья не надейся. Только тот
Так наивен, кто не знает, что у смерти свой расчет.
Все уйдем, не в этом дело. Как уйдем – куда важней:
Будут помнить ли могилу, позабудут ли о ней.
Не моли о милосердьи кровожадную судьбу:
Дождь находит неизбежно водосточную трубу.
Много тысяч караванов шло по нашему пути,
Многим тысячам таких же предстоит еще пройти.
Всяк живущий, коль не знал бы, что во прах вернется плоть,
Возгордился бы безмерно. Мудро создал нас господь!
Так ликуй, встречая весны, не печалясь, не скорбя,
Будь доволен тем, что весен есть немало у тебя!
О Хосров, как рак-отшельник не живи, пока не стар,
Не торгуйся в лавке жизни, не скупясь бери товар!
 

 
О, налей сегодня чашу, виночерпий, дополна,
Ибо смерть – пустая чаша опьяненным без вина!
Можешь душу взять, по телу дай испить блаженство рая,
О, яви же благосклонность, чашу мне налив до края!
Не молись, благочестивый, о спасении моем!
Одержимость не покинет мой обжитый ею дом.
Еженощно на безумье я настаиваю строки,
Вероломству луноликпх бесконечно шлю упреки,
На листах моей тетради стонет каждая газель,
И пустует до рассвета одинокая постель.
Что ж, свече не мнится пламя адской огненной геенной,
И сгорает, как в экстазе, мотылек самозабвенно.
Коль тебя корит соперник, принимай укор за лесть,
Коль твое склоняют имя из-за пери, это – честь.
Нет, пе подвиг пасть в сраженье, защищая правоверьо.
Подвиг – сжечь себя любовью, умереть во славу пери!
Не проси, Хосров, пощады, коль любовь заносит меч,
Перед ней бессилен разум, головы не уберечь.
 

 
Нищета намного сладостнее царства.
Праведности лучше гордое бунтарство.
У царей по горло всяческих забот,
Нищий подаяньем без тревог живет.
За тремя замками сердце властелина,
Нараспашку сердце у простолюдина.
Дружбой не умеет властный дорожить.
Чем с высокомерным, лучше с псом дружить.
Пусть любовь красавиц – пе но силам ноша,
Все ж она приятней ханжества святоши.
Коль разбито сердце гурией твое,
Для пего лекарство только мумиё.
Хоть влюбленным встреча райских благ дороже,
Верь, для них разлука – наслажденье тоже.
О Хосров, любовью к небесам живи!
Нет на этом свете сладостней любви.
 

 
Сто сердец пылают, как во мраке свечи,
В черных косах, павших струями на плечи.
И в огне сочится и чадит алоэ
Распаленных страстью, взятых в плен тобою.
Ты мечом жестоко рассекаешь тело
И неотразимо мечешь взором стрелы.
Извела Хосрова так твоя немилость,
Что глазницы кровью сердца обагрились.
Но оковы рабства надеваешь снова,
Хоть давно печали предала Хосрова.
 

 
В этом мире всех наездниц превзошла искусством ты,
В этом мире нет красавиц столь же дивной красоты!
Стан – стройнее кипариса. Если есть еще такой,
То достоин поцелуев и объятий только твой!
Пет душе моей покоя, сердце мечется, стеня,
А терпенья не осталось и крупицы у меня.
Многих в горе я утешил, от любви полуживых.
Средь утешенных, однако, нет утешившего их.
Ты сулишь блаженство встречи. Так не медли, поспеши!
Опоздаешь – у Хосрова не останется души.
Лучше вместо обещаний навсегда со мной порви.
Не испытывай, не мучай сердце пленника любви!
Верь, оно твое! Не веришь? Оттого меня не жаль?
Что ж, не веришь ты Хосрову, так спроси его печаль.
 

 
О черный мрак разлуки, подобный тьме ночей!
Во мраке вижу кудри – и мрак еще черней.
Как тьмой не быть объятым, когда свечу желанья
Зажечь не в силах сердце от призрака свиданья?
Не знает тот, кто не был хоть раз любовью пьян,
Вина, что опьяняет сильнее, чем дурман.
Во зле повинны люди, в корысти – зла причины.
Во всех моих печалях красавицы повинны.
Вопить из-за колючки – таков удел людей.
Из-за прекрасной розы рыдает соловей.
Любовь, как зной пустыни, томит влюбленных жаждой.
Отправиться в пустыню отважится не каждый.
Я не дерзну губами твоих коснуться ног,
Но дай мне в изголовье, как милость, твой порог!
Коль я умру, не думай, что я убит тобою.
О нет, не ты убийца! Любовь тому виною.
Ее хмельные стрелы давно попали в цель.
Проходит жизнь Хосрова, но не проходит хмель.
Я луной тебя назвал бы – слух она не услаждает.
Я тебя назвал бы розой – перлы слов не рассыпает.
Ты не знаешь, нет, не знаешь, что не сплю я до рассвета.
Где уж знать, коль ты вкушаешь сладкий сои, забыв поэта.
И никто тебе не скажет, как тоска скитальца гложет.
Ветерок об этом знает, но сказать, увы, не может.
До земли спадают кудри и окутывают плечи,
Но уста они лишили словаря любовной речи.
О жестокая, волненье – для тебя чужое слово.
Ты могла бы научиться волноваться у Хосрова.
 

 
Напрасны проклятья и слезные стоны!
Что делать, судьба не всегда благосклонна.
Я с радостью жертвою стал бы твоею.
Что делать, заставить любить не умею.
Печальному сердцу лекарство – терпенье.
Что делать, коль в сердце терпенья – ни тени?
Сношу терпеливо лишь тяжкие муки.
Что делать, коль ранен кинжалом разлуки?
Тебя не заставит забыть и могила.
Что делать, коль ты обо мне позабыла?
Раба обласкают – он сдвинет и горы.
Что делать, стелюсь я, я слышу укоры.
Ты жизни Хосрову дороже, о пери!
Что делать, стучусь я в закрытые двери.
 

 
Ты – статуя, ты – идол, чье сердце тверже скал.
Пет, сердце не такое создатель Еве дал.
Я с амброю сравнил бы твой тонкий запах кос,
По благовонней амбры сердца в силках волос.
Твой лик – сиянье шелка, но похищать сердца
Не может шелк подобно сиянию лица.
Сказал: «Себя увидишь, коль взглянешь на луну»
В ответ сказала: «Лучше я в зеркало взгляну».
Я жажду сна в могиле. О, как покоен он!
Коль рядом нет подруги, подобен аду сон.
Винишь, Хосров, красавиц? Виновны не они.
В соблазне красотою глаза своп вини!