Текст книги "Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро. Жизнь и эпоха"

После того как Чокьи Лодро закончил говорить, Кхатог Ситу долго молчал. Он смотрел в пространство перед собой, а по его щекам катились слёзы.

– Мы, человеческие существа, всегда попадаемся в одну и ту же ловушку! – наконец сказал он. – Я думал, что поскольку я старше и опытнее тебя, то в любом случае мудрее и дальновиднее. Но сейчас ты превзошёл меня как с позиции духовности, так и с позиции мирского опыта. Ты убедил меня, что тебе не следует уезжать отсюда. Оставайся!

Вот так получилось, что Чокьи Лодро остался в монастыре Дзонгсар.

Янгси Ринпоче Тхубтен Чокьи Гьяцо рассказывал, будто слышал о том, что, когда Кхатог Ситу принимал решение отправить Чокьи Лодро в монастырь Дзонгсар, он не собирался отдавать его туда навсегда, речь шла лишь о том, чтобы «одолжить» тулку на пятнадцать лет. Однако я не нашёл подтверждений этим словам ни в одном источнике. Но я могу точно сказать, что Кхьенце Чокьи Лодро обещал заботиться о монастыре Кхатог в течение пятнадцати лет, поскольку это упомянуто в «Великой биографии».

Роль Джаго Тобдена

Согласно свидетельству Таши Намгьяла, вскоре после того как Чокьи Лодро даровал в монастыре Дзонгсар передачу цикла «Драгоценность учений терма», туда прибыл Джаго Тобден. Это было незадолго до того, как размеренную жизнь тибетцев нарушили политические потрясения. Он рассказал Чагдзо Цевангу Палджору, что при дворе Деге было принято решение, что споры о том, какой из тулку примет на себя ответственность за монастырь Дзонгсар, должны быть немедленно прекращены, что должно быть принято окончательное решение и что его специально прислали с поручением как можно скорее всё уладить.

Как только стало известно, что к решению проблемы подключился Тобден, Цеванг Палджор и другие сторонники Кхьенце Чокьи Лодро несколько раз пытались изложить ему свои аргументы. Но каждый раз, когда он замечал их приближение – даже если кто-то из них просто собирался предложить ему чая, он начинал раздражаться и отказывался с ними разговаривать. В то же самое время со сторонниками Кхьена Тругмы он был вежлив и обходителен. Так продолжалось в течение десяти дней, и сторонники Кхьенце Чокьи Лодро негодовали всё сильнее и сильнее: «Как вообще Цевангу Дудулу из Деге пришло в голову поручить Джаго Тобдену рассудить их дело?!». Но с этим фактом ничего нельзя было поделать.

Прошло не так много времени, и наконец было созвано общее собрание монахов. Было произнесено немало речей о величии Понлопа Лотера Вангпо, «воплощения жизненной силы и самой основы славных линий сакья и монастыря Нгор», который – и это отмечалось чаще всего – был одним из учителей самого Чокьи Лодро. Поскольку Дзонгсар был дочерним монастырём монастыря Нгор, то было бы совершенно недопустимо идти против желания Лотера Вангпо и отрицать право Кхьена Тругмы. Вскоре Цевангу Палджору стало совершенно ясно, что дело оборачивается не в пользу Кхьенце Чокьи Лодро.

Когда вечером этого дня Цеванг Палджор выходил из кухни лабранга, он увидел, что у двери комнаты Ринпоче стоит Джаго Тобден и не решается войти. Было заметно, что он о чём-то раздумывает. Однако в какой-то момент он всё же открыл дверь и вошёл в комнату.

«Чтобы это могло значить», – призадумался Цеванг Палджор. Прошло около пятнадцати минут, когда дверь снова открылась и Тобден вышел наружу. Сгорая от любопытства, Цеванг Палджор поспешил узнать у Ринпоче, о чём был разговор. Ринпоче сказал: «Да, ко мне действительно заходил Джаго Тобден». Больше он ничего не сказал. И лишь спустя много лет Цеванг Палджор узнал от самого Джаго Тобдена, что в действительности произошло в тот вечер.

– Ни один из тулку Кхьенце не несёт ответственности за сложившуюся ситуацию, – сказал Джаго Тобден Чокьи Лодро. – Однако не годится вам обоим быть в одном и том же монастыре, поскольку это приведёт к бесконечным конфликтам. Поэтому я со всем подобающим уважением должен спросить вас, Ринпоче: вы сами хотели бы жить в монастыре Дзонгсар или вам было бы удобнее уехать из него?

– Кто из нас двоих останется здесь, в монастыре, не имеет никакого значения, – ответил Ринпоче. – И, говоря прямо, сам бы я чувствовал себя гораздо более счастливым, если бы не жил ни в каком монастыре. Но я могу точно сказать, что если останусь здесь, это пойдёт на пользу как Дхарме Будды, так и королевству Деге.

Джаго Тобден. Фото предоставлено Чеме Дордже Чагоцангом

Тогда Джаго Тобден попросил Ринпоче никому не рассказывать о содержании их разговора и сменил тему разговора.

Вскоре после этого разговора Джаго Тобден вынес свой вердикт: «Драгоценный Кхьенце Тулку из монастыря Дзонгсар (Кхьен Тругма) не может более оставаться в вышеозначенном монастыре в силу недостаточной заслуги сангхи. Поэтому я забираю его в монастырь Галинг в Юлунге, где он и будет жить впредь».

План Тобдена заключался в том, чтобы убедить кочевников и фермеров оказать тулку всяческую поддержку. Для этого он забрал с собой всё движимое имущество лабранга, включая стада яков и лошадей, всё золото, серебро и другие драгоценности. Всё это Таши Намгьял узнал у Чагдзо Цеванга Палджора.

Джаго Тобден признался Чагдзо, что всегда испытывал искреннюю преданность к Чокьи Лодро и что его основной мотивацией забрать «маленького» тулку из монастыря было желание побыстрее прекратить всю эту перепалку в монастыре. Он опасался, что если этого не сделать, то в будущем могут начаться более существенные проблемы, если конфликт приведёт к нарушению самайи. И хотя сам он не испытывал преданности к Кхьену Тругме, которого теперь называли Галинг Кхьенце, или даже какой-либо связи с ним, поскольку тому уже было присвоено имя Кхьенце, его необходимо было где-то пристроить. Для этого он приобрёл в Галинге участок земли, построил там монастырь и поселил тулку там. Он не сомневался, что лабранг Кхьенце не пострадает от подобной потери, и потому пустил все ценности на то, чтобы устроить Галинга Кхьенце. (Не исключено также, что у Чокьи Лодро было недостаточно заслуги, чтобы владеть всем имуществом лабранга.) При этом необходимо отметить, что Джаго Тобден не забрал ничего, что относилось к собранию священных тела, речи и ума Джамьянга Кхьенце Вангпо. По его словам, сторонников Галинга Кхьенце интересовали лишь материальные ценности лабранга. Никому из них даже в голову не пришло забирать тексты Дхармы или священные объекты.

В Тибете существует поговорка: «Когда пройдоха демонстрирует убеждённость, что солнце взойдёт на западе, не сомневайся, что он пытается тебя надуть». Джаго Тобден изо всех сил пытался выглядеть предвзятым сторонником Кхьена Тругмы, но это был лишь искусный метод решить проблему, угрожающую монастырю. Прошли десятилетия, прежде чем обитатели монастыря Дзонгсар осознали, какую ценную услугу оказал Тобден Кхьенце Чокьи Лодро.

– Чего я так и не понял, – удивился как-то раз Янгси Ринпоче Тхубтен Чокьи Гьяцо, – так это почему Кхьенце Чокьи Лодро, который никогда не стремился брать на себя ответственность за лабранг или монастырь, тем более такие огромные, как лабранг Кхьенце и монастырь Дзонгсар, не использовал возможность отдать это всё Кхьену Тругме, когда выдалась благоприятная возможность. Разве можно представить себе более благоприятную возможность снять с себя эту ответственность! Почему он не использовал этот шанс стать странником и вести тот образ жизни, который нравился ему больше всего?

Я тогда сказал ему, что стать странником для Чокьи Лодро был лучший выбор, но этого так и не случилось, и после долгих размышлений он пришёл к выводу, что если ситуация сложилась таким образом и что монастырь Дзонгсар вынужден был выбирать между Кхьенце Тругмой и им, то для всех будет лучше, если останется он. Янгси Ринпоче Тхубтен Чокьи Гьяцо согласился со мной. По его словам, то, что Кхьенце Чокьи Лодро решил остаться в монастыре Дзонгсар, само по себе можно считать благой активностью, поддерживающей Дхарму. И если эта ситуация теоретически и могла закончиться чем-то более благим, то в действительности для этого у живых существ, которые были в неё вовлечены, не хватило заслуги.

Таким образом, пожелание Джамгона Конгтрула о том, чтобы Чокьи Лодро не принимал на себя никакой формальной ответственности, сохранил свободу и обрёл все блага, которые эта свобода даёт, так и не осуществилось. Когда Чокьи Лодро был уже достаточно пожилым, выяснилось, что сам он никогда не терял надежды, что сможет в какой-то момент стать странствующим йогином. У него всегда были наготове монашеский посох и котомка со всем необходимым для путешествия. Несмотря на то, что, как и предсказывал Джамгон Конгтрул, Чокьи Лодро без особого труда реализовал все аспекты внутренней йогической дисциплины, он так и не стал странником.

Как только конфликт разрешился, Чокьи Лодро отправился в паломничество в Лхасу, а затем посетил Нгор и Миндроллинг, где принял обеты бхикшу. Ринпоче сам подробно описал в своём дневнике, как проходила церемония принятия обетов, кто принимал в ней участие и свою решимость держать полученные обеты в совершенной чистоте.

Затем он отправился в Чамдо. Старый монах родом из Чамдо по имени Друпа Ригьял, наш сосед в Бире, подробно рассказал мне об этом визите. Он начал свой рассказ со случая, когда предыдущий Чамдо Пхагпа Лха, учитель школы гелуг, махасиддха, обладавший даром ясновидения, и, возможно, единственный из линии перерождения Пхагпы Лха, кто позволил себе вступить в отношения с духовной супругой, попросил путешествовавшего по Чамдо ламу Кхатога Ситу, который был последователем школы ньингма, взойти на трон и дать передачу цикла «Магическая сеть Манджушри» всем монахам монастыря Чамдо, который принадлежал к школе гелуг. Когда через несколько лет в Чамдо приехал с визитом молодой лама Дзонгсар Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро, Пхагпа Лха поступил так же – попросил его взойти на трон и даровать посвящение долгой жизни Тхангтонга Гьялпо ему самому, а заодно всем монахам и оказавшимся в монастыре мирянам. После того как Ринпоче взошёл на трон, сам Пхагпа Лха устроился на подушке у подножия трона и обратился к нему с формальной просьбой даровать посвящение. Монахи старшего поколения были так расстроены происходившим, что у них на глазах выступили слёзы. «Каким же жалким стал Пхагчен Гьялвей Вангпо!» – причитали они, перешёптываясь между собой.

Из Чамдо Чокьи Лодро отправился в монастырь Нетен, а затем в монастырь Кела. На обратной дороге в Дзонгсар он получил множество посвящений и передач от Кела Чоклинга (одно из перерождений Чокгьюра Лингпы) и Нетена Чоклинга Нгедона Друбпей Дордже. Именно тогда Нетен Чоклинг предложил Ринпоче забрать в свой монастырь в качестве личного помощника юношу по имени Цеджор, который, хоть и был ещё совсем ребёнком, но уже принял монашество. Ринпоче так и сделал.

Во время этого путешествия Чокьи Лодро получил известие о кончине Кхатога Ситу. Он незамедлительно отправился назад в Дзонгсар и, прибыв туда, оставался в уединённом ретрите. После завершения ретрита он написал письмо Шечену Гьялцабу. Но, к сожалению, единственным ответом, который доставил обратно вестник, было известие об уходе из жизни самого Шечена Гьялцаба. В то время один за другим ушли Кармапа Кхакьяб Дордже и множество учеников Джамьянга Кхьенце Вангпо и Джамгона Конгтрула.

Кхатог Ситу умер во время совершения ритуальной церемонии устранения препятствий для члена тибетского правительства, который серьёзно заболел. Поскольку из-за этого церемония так и не была завершена, к Чокьи Лодро поступила официальная просьба её закончить. Он провёл несколько ритуалов, устраняющих препятствия, но они оказались бесполезны и чиновнику стало ещё хуже.

Я слышал, что в тот момент, когда Чокьи Лодро готовился к проведению ритуалов, направленных на отражение нападок злонамеренных сил, один из трёх защитников[8]8
  Экаджати, Палден Лхамо и Бер. – КСП.


[Закрыть] спросил его, куда должна быть направлена гневная активность – против внутренних или внешних врагов. На мой взгляд, подобный вопрос означает, что есть сомнения в том, действовал ли этот чиновник в то время на благо Тибета. В действительности в ту пору так много людей нарушали самайи, что Таши Намгьял советовал Янгси Ринпоче отказаться от проведения подобных ритуалов для политиков в Дхарамсале.

4. Регент монастыря Кхатог

После того как ушёл из жизни Кхатог Ситу, Кхьенце Чокьи Лодро принял на себя ответственность за монастырь Кхатог согласно обещанию, которое дал своему учителю. В роли регента монастыря Кхатог он стал бывать там довольно часто, выбирая каждый раз для путешествия один и тот же маршрут, который пролегал через горный перевал. Согласно воспоминаниям Цеджора, как только они преодолевали перевал и вступали на склон со стороны монастыря Кхатог, Ринпоче становился чрезвычайно суровым. Он вдруг принимался бранить своих помощников, отчитывая их за малейшие недостатки, причём это касалось и внешних мирских манер, и внутренней духовной практики. При этом голос его был настолько гневным, что напоминал раскаты грома. Однако по дороге назад, стоило им перейти на склон со стороны монастыря Дзонгсар, он сразу же становился спокойным и дружелюбным.

ИЗГНАНИЕ ЖЕНЩИН ИЗ МОНАСТЫРЯ КХАТОГ

Во времена Кхатога Ситу обитатели монастыря Кхатог были монахами лишь номинально. На самом деле они были мирянами, облачившимися в монашеские одеяния, а монастырь был полон женщин, с которыми они сожительствовали. Кхатог Ситу неоднократно пытался запретить женщинам жить в монастыре, но каждый раз натыкался на сопротивление тех, кто настаивал, что подобное запрещение разозлит главную защитницу монастыря – Лхамо. После того как Чокьи Лодро стал регентом, один из пожилых лам, который жил в пещере Гопуг, обратился к нему с настоятельной просьбой установить правило, запрещающее женщинам жить в монастыре (позже я выяснил, что это был Кхенпо Кунпел). Но, несмотря на то что Кхенпо довольно убедительно рассуждал о важности подобного запрета, сам он не особенно горел желанием принимать участие в каких-либо решительных действиях и, видимо, поэтому так и не пришёл на совещание, состоявшееся при участии Кхенпо Нудена, Кхенпо Джордена, Чокьи Лодро и предыдущего Геце (Геце Махапандиты[9]9
  Гьюрме Цеванг Чогдруб (Wyl. ’gyur med tshe dbang mchog grub), также известный как Кхатог Геце Махапандита (1761–1829) – знаменитый учёный из монастыря Кхатог, который составил каталог «Ньингма гьюбум».


[Закрыть]), на котором они обсуждали, как ввести такой запрет на практике. Прошло не так много времени с начала этого «военного совета», как Чокьи Лодро к своему неудовольствию осознал, что остальные участники собрались лишь для того, чтобы попросту уговорить его ввести запрет своим волевым решением. У Цеджора это не вызвало особого энтузиазма.

«Этот план сработает лишь в том случае, если наши так называемые монахи добровольно подчинятся распоряжению Ринпоче, – подумал он, – но эти местные парни из Хорпо такие упёртые, что от них можно ожидать чего угодно. Если они унизят Ринпоче открытым неповиновением, то у монастыря будет гораздо больше проблем, чем сейчас. Кроме того, на Ринпоче может ополчиться сама Лхамо! Она может наслать на него болезнь или даже лишить жизни!»

Прошло несколько дней, и все обитатели монастыря – как монахи, так и миряне – были созваны на общее собрание во дворе главного здания. На крыльце стояли три кресла, в которых разместились: Чокьи Лодро в середине, справа от него Кхенпо Джорден, а слева – Кхатог Геце Тулку. Первым говорил Кхенпо Джорден, но изъяснялся он так расплывчато и обтекаемо, что никто из собравшихся так и не понял, чего он, собственно, от них хочет. Следующим выступил Геце Тулку, но его речь была не более внятной, чем речь предыдущего оратора. Наконец слово взял сам Чокьи Лодро.

– Кхатог Ситу возвёл меня на трон как держателя линии монастыря Кхатог, – уверенно начал он. – И поскольку его больше нет среди нас, на меня возложена обязанность быть его регентом, а это означает, что монастырь Кхатог и всё, что здесь находится, – от золотого трона до самой последней сковородки на кухне – принадлежит лично мне. Другими словами, в этом конкретном монастыре я обладаю безграничной властью.

И вот что я решил: завтра на рассвете будет проведена тщательная инспекция каждого дюйма монастырской территории. И если где-нибудь будет обнаружена хоть одна женщина – пусть даже она сама является ламой или главой клана, нам придётся собственноручно выставить её отсюда. Поэтому для всех будет лучше, если до рассвета все женщины сами покинут стены монастыря!

Формально никто из собравшихся не имел права противоречить Ринпоче, и многозначительное молчание, которое воцарилось после его слов, могло означать только то, что все понимали, что его решению придётся подчиниться.

В ту ночь Цеджор долго не мог уснуть. В голове у него всё крутились одни и те же мысли: «Вот бы они все сами ушли! Вот бы ушли сами! А если они не захотят уйти по-хорошему? Если не захотят? Что же тогда делать Ринпоче? Что ему делать? Их ведь там целая толпа! Ринпоче может растеряться, и его авторитет будет подорван. А ведь ещё Лхамо может разозлиться и тогда наверняка покарает его!».

Перед рассветом следующего дня измученный тревогой Цеджор отправился совершать обход монастыря. Какое же облегчение он испытал, когда обнаружил, что через монастырские ворота тянулась вереница покидавших его женщин. На головах некоторых из них были жёлтые шапки, а те, что побогаче, гнали стада яков, дзо и лошадей, а также мулов, нагруженных поклажей.

Когда над горизонтом появились первые лучи солнца, Чокьи Лодро, Геце Тулку и Кхенпо Джорден, как Ринпоче и обещал, обследовали весь монастырь, включая внутренние переходы и комнаты монахов, и не обнаружили нигде ни единой женщины. Восторгу Цеджора не было предела. Он расценивал деяние Ринпоче не иначе как великий подвиг. При этом Ринпоче даже лёгкой простуды не подхватил! Ах, как сильно он, Цеджор, ошибался, опасаясь, что Лхамо Гонлег станет насылать на Ринпоче болезни за изгнание женщин из монастыря!

УЖАС ОБИТАТЕЛЕЙ МОНАСТЫРЯ КХАТОГ ПЕРЕД КХЬЕНЦЕ ЧОКЬИ ЛОДРО

На протяжении многих лет управляющим и казначеем монастыря Кхатог являлся Друпа Ригьял. Когда мы встречались с ним, то всегда вспоминали былые времена. По его словам, обитатели монастыря каждый раз ожидали прибытия Кхьенце Чокьи Лодро, как обычно ожидают шторма. Они говорили о Ринпоче как о «надвигающейся грозной силе» (такое же выражение в тибетском использовалось для описания вторжения Народно-освободительной армии коммунистического Китая), поскольку его власть над ними была абсолютной и беспрекословной. За раз наказаниям подвергались сразу по десятку монахов. Когда за проступок назначалась порка плетьми, Ринпоче распоряжался, чтобы провинившиеся получали по четыреста-пятьсот ударов, а не по сто, как это было принято. Он лично следил за исполнением наказания из окна своей комнаты. Но справедливости ради стоит упомянуть, что это был единственный метод, который понимали местные жители, которые славились своим буйным нравом и несговорчивостью. Более гуманные методы не оказывали на них никакого воздействия.

Не забывал Чокьи Лодро также следить за деньгами, которые были поднесены за регулярное выполнение монахами церемоний – как тех, что заказывали спонсоры, так и тех, которые определил для выполнения в своё время сам Кхатог Ситу. Он сразу же наказывал ответственных, если недосчитывался хотя бы одной монеты. Как рассказывают очевидцы, монахи Кхатог в те времена пребывали в шоке по поводу того, каким жёстким оказался «этот лама Чокьи Лодро».

Кхенпо Цултрим Ньима был в те времена одним из лам монастыря Кхатог. Он уже шесть лет являлся Великим тантрическим владыкой, когда Чокьи Лодро написал ему письмо с просьбой занять должность настоятеля монастыря Нетен. Все обитатели монастыря – от лам золотого трона до водоносов – буквально плакали от горя, когда он уезжал, поскольку он пользовался в монастыре всеобщей любовью. Однако они были твёрдо убеждены, что ни одно живое существо, включая божеств мира без форм и демонов, не в силах противиться воле Чокьи Лодро. Таким образом, Кхенпо был вынужден покинуть Кхатог и переехал в Нетен, где оставался до самой своей смерти.

Друбпей Ригьялу казалось весьма странным, что, когда Ринпоче находился в монастыре Дзонгсар, он вообще не вспоминал про Кхатог. Ближе к старости он вообще перестал принимать какое-либо участие в делах этого монастыря. Он посещал Кхатог только изредка, и казалось, что, хотя сам он находится в монастыре, мысли его витают где-то совсем в другом месте.

ВКЛАД ЧОКЬИ ЛОДРО В РАЗВИТИЕ МОНАСТЫРЯ КХАТОГ

Гонгна Тулку рассказал мне множество историй, которые услышал непосредственно из уст самого Чокьи Лодро во время их личных разговоров.

Кхатог Ситу всегда отличался сильным устремлением сохранять и распространять Дхарму Будды и с большим энтузиазмом относился к традиции создания символов Будды – тханок, статуй и фресок. Ближе к старости он отдал распоряжение написать множество тханок, и когда Чокьи Лодро прибыл в Кхатог, то обнаружил, что из тех тханок, которые начали писать при Кхатоге Ситу, около трёхсот так и остались не закончены. Он также заметил, что фрески Медноцветной горы и храма Шакьямуни выполнены некачественно и требуют доработки. В результате он принял на себя ответственность проследить за тем, чтобы работы над всеми тханками, статуями и фресками на стенах монастыря были доведены до конца, так же как и золочение статуй.

Гонгна Тулку как-то раз посетил летний дом на территории монастыря Кхатог, который назывался Ньенченпо, в котором помимо всего прочего находилась сокровищница монастыря. Он сказал, что обнаружил там всё, что было накоплено со времён Кхатога Дампы Дешега, что всё достояние монастыря было на месте. Более того, все ценности были в великолепном состоянии, и каждая из них была строго на своём месте. Сокровищница больше напоминала музей, чем обычный склад ценных вещей. Например, на одной из колонн висел головной убор, украшенный драгоценными камнями, какие обычно носили в Ладакхе, к которому была прикреплена бирка, указывавшая, что он принадлежал Другмо – жене Гесара из Линга. Если бы кто-то решил провести инвентаризацию всех ценностей, хранившихся в Ньенченпо, на это ушло бы несколько месяцев. Позже Ринпоче признался мне, что у него ушло три месяца, чтобы составить формальный список содержимого сокровищницы, когда он передавал управление.

Ринпоче также уделял много внимания сохранению и развитию учений. Например, вместе с Кхенпо Нганчунгом они учредили тантрический колледж.

Подытоживая всё это, можно сказать, что он служил монастырю Кхатог верой и правдой на протяжении пятнадцати лет.

ЖИЗНЬ НА ДВА МОНАСТЫРЯ

Я однажды спросил Цеджора, сопровождал ли он когда-нибудь Кхьенце Чокьи Лодро, когда тот посещал монастырь Кхатог. Выяснилось, что он действительно несколько раз ездил туда вместе с Ринпоче. Обычно Ринпоче посещал Кхатог в начале лета и оставался там до самого сезона дождей. В монастыре Дзонгсар, в комнате, где жил Ринпоче, находилась статуя Гур Махакалы высотой с пядь. Ринпоче говорил, что это была единственная вещь, которую он забрал с собой, уезжая из Кхатога. Позже он поднёс эту статую Янгси Кхатогу Ситу.

– Я забрал эту статую обманом, – сказал он, – и поэтому теперь, когда я больше не нуждаюсь в ней, я хотел бы вернуть её обратно.

Затем он объяснил, что убедил последователей Кхатога Ситу, что им не нужна статуя Махакалы, поскольку они являются последователями школы ньингма, и что она необходима ему самому, поскольку он последователь школы сакья. Он уговорил их отдать статую ему и хранил долгое время, но затем вернул.

– Да, вы последователи школы ньингма, но статуя Махакалы в любом случае принесёт вам немало пользы.

Живя в монастыре Дзонгсар, Чокьи Лодро поручил художникам написать побольше тханок Кхьенце Кабаба (возможно, эти тханки можно обнаружить в комнатах лабранга до сих пор), но выяснилось, что все краски в кладовых Дзонгсара давно просрочены и высохли. Тогда художники признались Ринпоче, что если не использовать свежие краски, то будет невозможно изобразить на тханках светящиеся ореолы, что является их обязательным элементом. В те времена в окрестностях монастыря Дзонгсар было невозможно найти хорошие краски, тогда как в Кхатоге был изрядный их запас. Поэтому Чокьи Лодро написал в Кхатог письмо с просьбой прислать определённое количество разных красок в Дзонгсар. В действительности ему пришлось просить дважды, поскольку по неизвестной мне причине после первого письма краски так и не были высланы. Это выяснилось, когда Цеджор разговорился с художниками за чаем.

– Ринпоче так и не снабдил нас новыми красками, – жаловались они. – Мы до сих пор вынуждены использовать это старьё, и из-за этого тханки будут выглядеть тусклыми и безжизненными. Никаких светящихся ореолов на них не будет видно. Неважные получатся тханки!

Цеджор, обеспокоенный сложившейся ситуацией, тут же пошёл разговаривать с Ринпоче.

– Вы ведь держатель линии монастыря Кхатог, – возмутился он. – Вы трудились ради их пользы пятнадцать лет, а они даже несколько банок краски вам прислать не удосужатся! Это что вообще такое?!

– Ты прав, – ответил Ринпоче с некоторым раздражением в голосе. – Что ты предлагаешь?

– Напишите ещё одно письмо, да пожёстче! – посоветовал Цеджор.

Так Ринпоче и поступил. Он собственноручно написал письмо и отправил его следующим же утром. Буквально через пару дней управляющий монастыря Кхатог и его казначей прибыли в Дзонгсар лично и привезли с собой лучшие краски в необходимом количестве. Они были настроены незамедлительно встретиться с Ринпоче, но им пришлось довольно долго ждать в прихожей. Да, в монастыре Кхатог все испытывали перед Кхьенце Чокьи Лодро благоговейный страх.

КХЕНПО ИЗ КХАТОГА

Однажды Цеджор рассказал мне об одном кхенпо из монастыря Кхатог, которого Ринпоче попросил произнести речь о пяти благоприятных факторах на церемонии возведения на трон Янгси Кхатога Ситу. Этот кхенпо со временем стал довольно известным ламой, но в то время он был в монастыре новичком. Будучи личным помощником Ринпоче, Цеджор пришёл к кхенпо, чтобы передать ему инструкции Ринпоче, и заодно принёс ему парчовою накидку, украшенную свастиками, которую нужно было надеть для церемонии.

Когда Ринпоче посылал Цеджора с поручением, он сказал ему: «Кхенпо надлежит раскрыть тему как можно глубже и рассказать о благих качествах Дхармы – как в общем смысле, так и в контексте трёх поворотов колеса учения».

Цеджор пришёл в комнату кхенпо и пересказал пожелания Ринпоче слово в слово. При этих словах кхенпо вдруг побледнел, и было заметно, что он сильно взволнован.

– Сколько осталось дней до церемонии? – спросил он шёпотом.

– Три дня, – ответил Цеджор.

Тут кхенпо побледнел ещё сильнее. Он выглядел так, как будто вот-вот упадёт в обморок.

Однако он всё же сумел взять себя в руки, заварил чай и угостил Цеджора ужином. Затем Цеджор вернулся к Ринпоче, а кхенпо отправился к казначею. Он лелеял надежду, что, возможно, сам Ринпоче вовсе и не собирается присутствовать на церемонии. Именно это он и собирался уточнить у казначея.

– Конечно же он будет там! – сразу же лишил его последней надежды казначей.

Тут несчастному кхенпо снова стало не по себе.

«Гуру Ринпоче! – подумал он, дрожа всем телом. – Вот это я как раз больше всего и боялся услышать! Ринпоче – единственный, кому я не могу отказать в подобной просьбе. Что же теперь мне делать?! Как поступить?! Может, мне просто пуститься в бега?»

Однако в конце концов он всё же успокоился. «А в сущности, скорее всего до этого никому нет никакого дела, – подумал он. – Так будь что будет!» И он зашагал по своим делам с удвоенным энтузиазмом.

На время проведения церемонии на место первого ряда подушек для сидения поставили несколько тронов для Чокьи Лодро и других высоких лам монастыря Кхатог. Трон Кхатога Ситу выдвинули вперёд. Перед рядами монахов и лам были поставлены столы, на которых разместили блюда с жареным мясом и пшеничной выпечкой (изготовленной по особому рецепту монастыря Кхатог). Кхенпо разместился в конце одного из ряда монахов. От волнения он постоянно теребил края своей парчовой накидки.

Когда Ринпоче подал ему знак, что настал его черед говорить, он встал и приготовился к худшему. Опасаясь, что может в любой момент запнуться под взглядом Ринпоче, Кхенпо закрыл глаза и начал рассказывать о трёх поворотах колеса учения Дхармы всё, что успел запомнить, силясь не упустить ни одной подробности. Это были строки из текста «Праджняпарамита в восемь тысяч строф». Кхенпо всё говорил и говорил, позволяя себе лишь короткие паузы, чтобы набрать в лёгкие воздуха. В какой-то момент он ощутил, что кто-то дёргает его за подол монашеского платья.

– Ринпоче просит тебя остановиться, – прошептал ему Солпон Джамтра, надевая на его шею шёлковый хадак. – Он говорит, что этого вполне достаточно.

Кхенпо открыл глаза, огляделся и только тогда понял, что уже довольно поздно и за окнами давно стемнело. Если говорить честно, то давно уже наступила ночь, и на небе были видны звёзды.

Позже тулку Кхатог Ситу, Кхенпо Нгагчунг, да и сам Ринпоче признавались, что это было одно из лучших учений по тексту «Праджняпарамита в восемь тысяч строф», и посчитали, что это было благоприятным знаком, указывавшим, что их активность, направленная на развитие монастыря, действительно пошла ему на пользу. К сожалению, Цеджор не смог присутствовать на этом учении, поскольку был занят, развлекая гостей, приехавших на празднества.

Несмотря на то что в самом монастыре Кхатог этот кхенпо не считался выдающимся учёным, позже он обрёл широкую известность как исключительный знаток буддийской философии.

КХАТОГ ОНТРУЛ

Как-то раз Кхандро Церинг Чодрон рассказала мне интересную историю о Кхатоге Онтруле.

Однажды, когда она подходила к покоям Ринпоче, то ещё в коридоре услышала, как тот кого-то громко бранит. Она заглянула в его комнату через щель не до конца прикрытой двери и увидела Кхатога Онтрула, который молча сидел на подушке в углу, и Ринпоче, который ходил по комнате из угла в угол, размахивал руками и кричал на него.

– Гуру всемогущий! – восклицал Ринпоче. – Вас всех объявляют держателями линии монастыря Кхатог и возводят на трон, но я ни разу не слышал, чтобы кто-то из вас сделал хоть что-то полезное! Дриме Шингкьонг, как я слышал, уехал отдохнуть в Конгпо! Более того, по какой-то причине, которая известна ему одному, он ещё и прихватил с собой шкатулку с реликвиями Марнага Чу Ньи! Да что там говорить! Вот взять хотя бы тебя. Ты сам-то чем занят целыми днями? Слоняешься без дела по монастырю Дзонгсар! Так вот, сейчас самое время тебе вернуться в Кхатог и начать вести себя, как подобает держателю линии этого монастыря!

И можешь передать Дриме Шингкьонгу мои слова – я знаю точно, сколько и чего в этой шкатулке. И мне плевать, что он держатель линии Кхатог! Если оттуда пропадёт хотя бы пылинка, я распоряжусь подвесить его за ноги и выпороть!