Текст книги "Голос тех, кого нет"

2
Трондхейм

Мне очень жаль, что я не могу выполнить Ваше требование и предоставить более подробные сведения об ухаживании и брачных ритуалах аборигенов Лузитании. Я понимаю, это повергнет Вас в крайнее беспокойство. Впрочем, вероятно, Вы уже пребываете в этом состоянии, и именно оно заставило Вас просить Ксенологическое общество наложить на меня взыскание за отказ сотрудничать с Вами.

Когда наши будущие ксенологи жалуются, что я не умею добывать правильные сведения из бесед с пеквениньос и наблюдений за ними, я всегда рекомендую им перечитать список ограничений, наложенный на меня законом. Я не имею права брать с собой на место контакта более одного помощника. Мне запрещено задавать вопросы, из которых пеквениньос могут сделать выводы о характере человеческой культуры. Нельзя «подбрасывать» им информацию, чтобы понаблюдать за реакцией. Нельзя оставаться с ними более четырех часов подряд, нельзя пользоваться в их присутствии продуктами технологии, кроме одежды, а значит, камерами, магнитофонами, компьютерами, а также карандашом и бумагой. Мне даже запрещено наблюдать за пеквениньос без их ведома.

Короче: я не могу сообщить Вам, как размножаются пеквениньос, потому что они ни разу не делали этого в моем присутствии.

Конечно, в таких условиях невозможно работать! Конечно, бо́льшая часть наших выводов – чушь собачья! Если бы нам пришлось исследовать образ жизни Вашего университета в тех же условиях, в которых мы сейчас исследуем аборигенов Лузитании, мы, без сомнения, пришли бы к заключению, что люди не размножаются, не образуют групп по родству и что вся их жизнь посвящена превращению личинки-студента во взрослую особь – профессора. Мы даже могли бы предположить, что профессора пользуются большим влиянием в человеческом обществе. Конечно, компетентное исследование мгновенно доказало бы ошибочность этих выводов, но в нашем случае компетентное исследование категорически запрещено и сама мысль о нем считается крамолой.

Ксенология никогда не была точной наукой, ибо культура наблюдателя отлична от культуры исследуемого. Но это естественные ограничения, свойство самой науки. А работать нам – и, следовательно, Вам – не дают искусственные ограничения. Сейчас положение таково, что мы с тем же результатом могли бы послать пеквениньос вопросник по почте, а затем сесть, сложить руки и ожидать от них серьезного, подробного, академического ответа.

Ответ Жуана Фигуэйры Альвареса на письмо Пьетро Гуаттанини из Сицилийского университета. Университетский городок Милана, Этрурия. Опубликовано посмертно в «Ксенологических исследованиях». 22:4:49:193

Смерть Пипо не осталась новостью местного значения. Ансибль мгновенно разнес ее по всем Ста Мирам. Представители единственной разумной расы, обнаруженной после Ксеноцида, замучили до смерти человека, приставленного наблюдать за ними. Через несколько часов ученые, политики и журналисты уже начали обсуждать проблему.

И вскоре достигли согласия. Один несчастный случай, каким бы неприятным он ни был, не доказывает ошибочности политики Межзвездного Конгресса по отношению к свинксам. Наоборот, то, что до сих пор погиб только один человек, как раз подтверждает мудрость теории невмешательства. Поэтому не следует ничего предпринимать, разве что понизить интенсивность наблюдения. Новому ксенологу было приказано посещать свинксов не чаще чем через день и не оставаться с ними более часа. Ему запрещалось задавать свинксам вопросы о причинах гибели Пипо.

Правительство также побеспокоилось о душевном состоянии обитателей Лузитании. Им выслали по ансиблю, несмотря на огромные расходы, новые блоки развлекательных программ, призванные отвлечь их от омерзительного убийства.

И, сделав то немногое, что могли сделать фрамлинги, – в конце концов, до Лузитании десятки световых лет – люди Ста Миров вернулись к своим будничным заботам.

За пределами Лузитании только один из полутриллиона обитателей Ста Миров понял, что гибель Жуана Фигуэйры Альвареса, прозванного Пипо, круто изменит его собственную жизнь. Эндрю Виггин был Говорящим от Имени Мертвых в университетском городке Рейкьявике, известном Центре нордической культуры.

Городок стоял на крутых склонах острого как нож фьорда, пронзавшего лед и гранит замерзшей планеты Трондхейм как раз на экваторе. Стояла весна, снега отступили на север, молодая трава тянулась к яркому солнышку. Эндрю лишь краем уха слушал яростный спор о том, была ли полная победа человечества в войне против жукеров необходимым условием успешной колонизации. Такие споры всегда быстро переходили в дружное поношение чудовища Эндера, командира Межзвездного флота, совершившего Ксеноцид. Эндрю в такие минуты думал о своем. Нельзя сказать, что вопрос был ему безразличен, однако он не хотел уделять ему слишком много внимания.

Вживленный микрокомпьютер, маленькой жемчужиной свисавший с мочки уха, прошептал ему о страшной смерти Пипо, лузитанского ксенолога, и Эндрю вернулся в реальный мир. Он прервал шумную дискуссию:

– Что вы знаете о свинксах?

– Они – наша единственная надежда на искупление, – ответил один из студентов, почитавший скорее Кальвина, чем Лютера[4]4
  Жан Кальвин – французский богослов, реформатор Церкви и основатель кальвинизма. Мартин Лютер – немецкий богослов, переводчик Библии на немецкий язык, основоположник Реформации и одна из ключевых исторических фигур, определивших дух Нового времени, чьим именем названо одно из направлений протестантизма. В контексте «Говорящего…» наиболее важным отличием кальвинизма от лютеранства следует считать доктрину, согласно которой предопределение человека совершается на путях Промысла Божия вне зависимости от волеизъявления самого человека, его поступков и образа мыслей. Одни по воле Бога от века предназначены к спасению, другие – к погибели.


[Закрыть].

Эндрю мгновенно перевел взгляд на студентку по имени Пликт. Он знал, что девушка не потерпит столь вызывающего мистицизма.

– Свинксы существуют не потому, что мы нуждаемся в искуплении, – презрительно фыркнула Пликт. – Они сами по себе, рамен, как жукеры.

Эндрю кивнул, потом наморщил лоб:

– Только что ты употребила слово, которое еще не вошло в общепринятый лексикон.

– А должно бы, – отрезала Пликт. – К сегодняшнему дню весь Трондхейм, каждый северянин должен был прочесть «Историю Вутана в Трондхейме», написанную Демосфеном.

– Должны были, но вот не прочли, – вздохнул кто-то.

– Пусть она перестанет ходить гоголем, Голос. Пликт – единственная известная мне женщина, которая может ходить гоголем сидя.

Пликт закрыла глаза и начала:

– В нордических языках существует четыре слова для обозначения чужака. Первое: «иноземец», «утланнинг» – незнакомец, человек, житель нашего мира, пришедший из другого города или страны. Второе: «фрамлинг». Демосфен просто немного изменил наш «фремлинг». Этот незнакомец тоже человек, но из другого мира. Третье: «раман»[5]5
  Раман (raman) – единственное число, рамен (ramen) – множественное.


[Закрыть] – человекоподобное существо, но представитель другого вида. Четвертое: «варелез» – обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем.

Эндрю заметил, что несколько студентов раздражены, и тут же заговорил об этом:

– Вас раздражает дерзость Пликт, но она не дерзит, она просто точна. Вам стыдно, что вы еще не прочли написанную Демосфеном историю вашего собственного народа. Именно этот стыд и заставляет вас злиться на Пликт, потому что она не виновна в вашем грехе.

– Я думал, Голоса не верят в грех, – сказал хмурый парень.

– Но ты-то веришь в грех, Стрика, – улыбнулся Эндрю, – и поступаешь согласно своей вере. Грех для тебя реальность, а потому Голос, зная тебя, должен верить в грех.

Стрика отказался признать себя побежденным.

– Какое отношение весь этот разговор про утланнингов, фрамлингов, рамен и варелез имеет к Ксеноциду, совершенному Эндером?

Эндрю повернулся к Пликт. Та мгновенно умолкла.

– Да, это имеет отношение к нашему недавнему дурацкому спору. Посмотрев через призму степеней отчужденности в нордических языках, мы поймем, что Эндер не виновен в Ксеноциде, ибо, когда он уничтожил жукеров, мы знали их только как варелез. Лишь годы и годы спустя первый Голос написал «Королеву Улья» и «Гегемона» и человечество осознало, что жукеры были не варелез, а рамен. До того люди и жукеры не понимали друг друга.

– Ксеноцид есть ксеноцид, – ответил Стрика. – То, что Эндер не знал сути жукеров, не делает их менее мертвыми.

Эндрю только вздохнул, выслушав жесткое заявление Стрики. Кальвинисты Рейкьявика отказывались принимать во внимание двигавшие человеком мотивы, они судили само действие. Поступки хороши или плохи сами по себе, утверждали они, и, поскольку Говорящие от Имени Мертвых считали, что добро и зло существуют исключительно в сознании людей, а отнюдь не в их поступках, студенты вроде Стрики крайне враждебно относились к Эндрю Виггину. К счастью, Эндрю это совершенно не беспокоило: он понимал, что движет этими ребятами.

– Стрика, Пликт, давайте я предложу вам другой случай. Предположим, свинксы, которые говорят на звездном, – кстати, несколько человек уже выучили их язык, – так вот, предположим, мы узнаем, что свинксы внезапно, без всякого повода, без объяснений, замучили до смерти ксенолога, работавшего с ними.

Пликт немедленно нашлась:

– Как мы можем быть уверены, что повода не было? Действие, которое кажется нам вполне невинным, могло оказаться для них смертельным оскорблением.

– Пусть так, – улыбнулся Эндрю. – Но ксенолог не сделал им зла. Он очень мало говорил и старался не беспокоить свинксов, он ни по каким меркам не заслужил такой смерти. Не превращает ли это необъяснимое убийство свинксов из рамен в варелез?

Теперь быстро заговорил Стрика:

– Убийство есть убийство. Все эти слова о рамен и варелез ничего не значат. Если свинксы убили, значит они зло. И жукеры были злом. Если поступок есть зло, то и творец его – зло.

– Вот в этом-то и заключается наша проблема, – кивнул Эндрю. – Был этот поступок злом или, по крайней мере с точки зрения свинксов, в какой-то степени добром? Кто такие свинксы – рамен или варелез? На минуточку придержи язык, Стрика, я знаю все ваши кальвинистские доводы, но их назвал бы дурацкими даже сам Жан Кальвин.

– Откуда вы знаете, что сказал бы Кальвин?

– Потому что он мертв! – рявкнул Эндрю. – Его нет, и я имею право говорить за него!

Студенты расхохотались, а Стрика погрузился в молчание. Мальчик неплох, умен. Эндрю знал, что его твердокаменный кальвинизм рухнет еще до аспирантуры, хотя переход будет долгим и болезненным.

– Талман, Голос, – вступила Пликт, – вы говорили так, будто ваша гипотетическая ситуация существует на самом деле и свинксы и вправду убили ксенолога.

– Да, это так, – серьезно кивнул Эндрю.

Студенты забеспокоились. Эхо давнего конфликта между людьми и жукерами раздалось внезапно в скалах Трондхейма.

– А теперь загляните в себя, – сказал Эндрю, – и вы обнаружите, что глубоко под вашей ненавистью к убийце Эндеру, рядом с вашей скорбью по мертвым жукерам живет и другое, куда менее приятное чувство: вы боитесь чужого, кем бы он ни был – иноземцем или фрамлингом. Когда вы думаете о том, что чужой может убить человека, которого вы знаете и цените, для вас уже не имеют значения его, чужого, мотивы. Он для вас варелез или, того хуже, джур – дикий зверь, который выходит из ночной тьмы, хищник с огромными клыками. Если в вашей деревне всего одно ружье, а зверь, разорвавший уже одного из вас, должен вернуться этой ночью, станете вы размышлять о его праве на жизнь или сделаете все, чтобы спасти свою деревню, людей, которых вы знаете, которые зависят от вас?

– Вы считаете, что мы должны убить свинксов сейчас, пока они слабы и беспомощны?! – выкрикнул Стрика.

– Я считаю? Я задал вопрос. Вопрос нельзя принимать за утверждение, если только ты не знаешь правильного ответа. А ты не знаешь моего ответа, Стрика. Подумайте об этом все. Занятие окончено.

– Мы договорим об этом завтра? – спросили студенты.

– Если захотите, – ответил Эндрю.

Он не сомневался, что если они и будут обсуждать эту тему, то без него. Для них вопрос о Ксеноциде был сугубо философским. В конце концов, война с жукерами завершилась три с лишним тысячи лет назад. Сейчас на дворе 1948 год от принятия Межзвездного Кодекса, а Эндер уничтожил жукеров в 1180 году до его основания. Но для Эндрю эти события не были столь отдаленными. Он путешествовал среди звезд куда дольше, чем кто-либо из его студентов мог предположить. С той поры, как ему исполнилось двадцать пять, и до прибытия на Трондхейм он ни на одной планете не прожил и шести месяцев подряд. Он перескакивал с одной планеты на другую, словно камень, прыгающий по поверхности реки времени.

Его студенты понятия не имели, что Голос, которому никак не дашь больше тридцати шести, отчетливо помнит события трехтысячелетней давности, что для него они происходили всего двадцать лет – половину его жизни – назад. Они не знали, насколько больным был для него вопрос о древней вине Эндера. За все эти годы он не нашел ответа. Их учитель был Говорящим от Имени Мертвых, одним из многих. Откуда они могли знать, что, когда он был совсем маленьким, его старшая сестра Валентина, не выговаривая имя Эндрю, называла его Эндером? Это имя гремело, когда ему не исполнилось и пятнадцати. Так что пусть немилосердный Стрика и склонная к анализу Пликт сушат мозги над великим вопросом о вине Эндера. Для Эндрю Виггина, Говорящего от Имени Мертвых, эта проблема не была академической.

И теперь, поднимаясь по пологому, заросшему травой склону холма, дыша холодным чистым воздухом, Эндер—Эндрю, Голос, – мог думать только о свинксах. Они совершили необъяснимое убийство. Такую же неосторожность позволили себе жукеры при первом контакте с человечеством. Неужели это неизбежность и любая встреча с чужими отмечается кровью? Жукеры без сожаления убивали людей, но только потому, что в их роевом сознании никогда не возникала мысль о ценности отдельной жизни. Для них убийство нескольких десятков человек было самым простым способом заявить о своем присутствии. Возможно, свинксы сделали то, что сделали, по сходной причине?

Компьютер в его ухе сообщил о пытках, о ритуальном убийстве. Раньше свинксы таким же образом расправились с кем-то из своих. Свинксы не обладали роевым сознанием, они совсем не похожи на жукеров. Эндрю Виггин должен, обязан узнать, почему они это сделали.

– Когда вы узнали о смерти ксенолога?

Эндрю обернулся – это была Пликт. Вместо того чтобы отправиться в пещеры, где жили студенты, она пошла за ним.

– Во время вашего спора. – Он погладил пальцем жемчужину. Вживление терминала стоило дорого, но все же было доступно многим.

– Прежде чем пойти на занятия, я слушала новости. Там ничего не было. Если бы сообщение пришло по ансиблю, поднялся бы шум. Вы получаете сведения прямо с канала ансибля. Первым.

Очевидно, Пликт не сомневалась, что наткнулась на важную тайну. Так оно и было.

– Все Голоса имеют первоочередной допуск к информации.

– Кто-то просил вас говорить о смерти ксенолога?

Он покачал головой:

– Лузитания – католическая планета.

– Об этом я и говорю. У них нет своего Голоса. Но если кто-то закажет Речь, они не смогут отказать. А Трондхейм – ближайший к Лузитании некатолический мир. – Пликт поправила рукав. – Почему вы здесь?

– Ты знаешь, зачем я прилетел. Я говорил над могилой Бутана.

– Я знаю, что вы приехали вместе с сестрой, Валентиной, больше известной как учитель. Она отвечает на вопросы, а не заваливает нас новыми.

– В отличие от меня, она знает ответы. Некоторые.

– Голос, вы должны сказать мне. Я пыталась выяснить, кто вы, мне было любопытно. Например, ваше имя, откуда вы родом. Все закрыто. Так запечатано, что я даже не знаю, какого уровня должен быть допуск. Пожалуй, даже Господь всемогущий не смог бы прочесть историю вашей жизни.

Эндрю взял ее за плечи, заглянул в глаза:

– Мне кажется, это тебя не касается.

– Вы куда более важная персона, чем мы думаем, Голос, – сказала она. – Все сообщения по ансиблю сначала идут к вам, а уж потом к администрации планеты, не так ли? И никто не может ничего о вас узнать.

– Раньше никто не пробовал. Почему ты?

– Я хочу стать Голосом.

– Ну что ж, тогда вперед. Компьютер научит тебя всему необходимому. Это же не религия, тебе не придется зазубривать Символ веры. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. – Он отпустил ее плечи, легонько толкнул и повернулся, чтобы уйти.

– Я хочу Говорить о вас! – крикнула она.

– Я еще не умер! – отозвался он.

– Я знаю, вы летите на Лузитанию! Я знаю, знаю, это так!

«Тогда ты знаешь больше моего», – подумал Эндер. Но всю дорогу его пробирала мелкая дрожь, несмотря на яркое солнце и три теплых свитера, которые он обычно носил. Он не подозревал, что Пликт способна на такой взрыв эмоций. Совершенно очевидно, девочка начала отождествлять себя с ним, Голосом, Эндером. Его испугало то, что другой человек так отчаянно хотел от него чего-то. За многие годы он отвык от людей: не был связан ни с кем, кроме сестры Валентины, ну и, конечно, мертвых, о которых Говорил. Да и все остальные люди, которые хоть что-то значили в его жизни, были уже мертвы. Они с Валентиной оставили за спиной слишком много столетий, слишком много миров.

Мысль пустить корни в ледяной земле Трондхейма казалась ему и невозможной, и странной. Чего же хочет от него Пликт? Впрочем, это не важно, он все равно не исполнит ее желания. Как смела она требовать у него чего-то, как будто он, Эндер, принадлежал ей? Эндер Виггин никому не принадлежит. Он ничей. Если бы она узнала, кто он на самом деле, то возненавидела бы его как Убийцу Жукеров или стала бы преклоняться перед ним как перед Спасителем Человечества. Эндер помнил времена, когда люди относились к нему именно так, и тогдашнее обожание было, пожалуй, еще хуже нынешней ненависти. А теперь люди знали его только по роли, называли Голосом, Талманом, Фаланте, Спикером – или как там еще переводилось название его профессии на язык города, народа или планеты.

Он не хотел, чтобы люди знали его. Он не принадлежал к ним, к человеческой расе. У него другая задача, он принадлежит к другим. Не к людям, не к свинксам. По крайней мере, он так думал. Тогда.

3
Либо

Приблизительная диета: главным образом масиос – блестящие червяки, живущие на ветвях деревьев в переплетении лиан мердоны, иногда жуют пучки травы копим, время от времени – случайно или сознательно? – поедают листья мердоны вместе с червяками.

Мы никогда не видели, чтобы они ели что-либо еще. Новинья проанализировала все три вида пищи: масиос, траву, листья мердоны. Результат получился ошеломляющий. Или пеквениньос не нуждаются в разнообразных белках, или же они все время голодны. В их обычной пище сильно не хватает многих необходимых для жизни элементов. Процент кальция так мал, что мы даже сомневаемся, имеют ли их кости тот же химический состав, что и наши.

Бредовая гипотеза: поскольку мы не можем брать у пеквениньос образцы тканей, единственным источником информации об их анатомии и физиологии нам служат фотографии разделанного тела свинкса по имени Корнерой. Но даже в этих скудных сведениях имеются очевидные несообразности. Язык свинкса, настолько гибкий и подвижный, что его обладатель способен воспроизвести все звуки, доступные человеку, и множество, ему недоступных, развился не сам по себе – он был для чего-то приспособлен. Вероятно, им вытаскивали насекомых из щелей в ветвях деревьев или из гнезд на земле. Но что бы им ни делали предки свинксов, потомки этим явно не занимаются. Ороговелые области кожи на щиколотках и внутренней стороне бедер позволяют им взбираться по деревьям и удерживаться на ветвях исключительно при помощи ног. Зачем свинксам эта способность? Чтобы спасаться от хищников? Но на Лузитании нет хищников, которые могут повредить им. Чтобы цепляться за ствол, пока язык достает насекомых? Эта гипотеза объясняет два вопроса сразу, но где же насекомые? На Лузитании водятся только сосунец и пуладор, но они не прячутся под корой, да и свинксы их не едят. Масиос довольно велики, живут на поверхности коры, их легко собрать, просто стянув вниз плеть мердоны. Свинксам нет необходимости лазить за ними на деревья.

Соображение Либо: язык и привычка лазить по деревьям сформировались в другой среде. Тогда диета свинксов была многообразнее и включала насекомых. Но потом – ледниковый период? миграция? пандемия? – что-то изменило среду до неузнаваемости. Исчезли всякие жуки и букашки. Возможно, с ними погибли и все крупные хищники. Наверное, именно этим объясняется столь малое количество видов растений и животных на Лузитании. Катаклизм должен был произойти совсем недавно, примерно полмиллиона лет назад. Эволюция еще не успела изменить и приспособить свинксов к их нынешнему образу жизни.

Гипотеза очень соблазнительна, ибо в теперешней среде обитания свинксов не мог развиться разум. У них нет врагов, нет даже конкурентов. В их экологической нише с удобствами расположился бы хомяк. С чего бы свинксам напрягать мозги? Но вводить в гипотезу катастрофу, чтобы объяснить, отчего пища свинксов столь однообразна и малопитательна, – это, пожалуй, чересчур. Лезвие Оккама[6]6
  Лезвие Оккама (Бритва Оккама) – методологический принцип, названный по имени английского философа Уильяма Оккама, хотя базовое его содержание известно со времен Аристотеля (принцип достаточного основания). В кратком виде гласит: «Не следует множить сущее без необходимости». То есть, если для нового явления имеются несколько логически непротиворечивых (а также полных и исчерпывающих) объяснений, имеет смысл выбрать самое простое из них. При этом Бритва Оккама – не аксиома и не запрещает применять сложные объяснения.


[Закрыть] разрежет такое объяснение на ленточки.

Жуан Фигуэйра Альварес. Рабочие записи. 4/1948/14. Опубликовано посмертно в «Философских корнях Лузитанского Раскола». 2010-33-4-1090:40

Как только губернатор Босквинья примчалась на Станцию Зенадорес, события вышли из-под контроля Либо и Новиньи. Босквинья привыкла командовать, и скорость, с какой она отдавала приказы, не оставляла времени ни на протесты, ни на размышления.

– Вы ждите здесь, – обратилась она к Либо, едва войдя в курс дела. – Я отправила арбитра к твоей матери, Либо, как только получила твое сообщение.

– Нам нужно занести тело внутрь, – напомнил Либо.

– Я уже попросила об этом соседей, – отозвалась Босквинья. – А епископ Перегрино готовит место на кладбище.

– Я хочу быть там, – сказал Либо.

– Ты понимаешь… Нам придется все это снять, в подробностях…

– Я сам говорил вам, что мы должны это сделать и доложить Межзвездному Конгрессу.

– Но ты не можешь пойти туда, Либо. – Голос Босквиньи звучал властно. – Кроме того, нам нужен твой доклад. Там, наверху, очень ждут наших сообщений. Ты можешь написать его сейчас, пока у тебя все свежо в памяти?

Конечно, она была права. Только Либо и Новинья могут написать подробный рапорт, и чем скорее они это сделают, тем лучше.

– Могу, – ответил Либо.

– И ты, Новинья, пожалуйста, тоже. Запиши свои наблюдения. И не советуйтесь друг с другом, лучше отдельно. Сто Миров ждут информацию.

Машины уже были включены, доклады сразу же уходили по ансиблю – как есть, с ошибками, с исправлениями. И на всех Ста Мирах лучшие ксенологи читали слова Либо и Новиньи почти сразу же после того, как они были написаны. Другие получали краткую, «выжатую» компьютером сводку о происшедшем. В двадцати двух световых годах пути от Лузитании Эндрю Виггин узнал, что ксенолога Жуана Фигуэйру, прозванного Пипо, замучили свинксы, и рассказал об этом своим студентам еще до того, как тело Пипо внесли через ворота в Милагре.

Как только Либо закончил работу, его со всех сторон окружили представители местной власти. С возрастающим беспокойством Новинья следила за неловкими действиями правителей Лузитании – они только усиливали боль, которую чувствовал сейчас Либо. Хуже всего был, конечно, епископ Перегрино, «утешающий» Либо тем, что доказывал: свинксы – всего лишь животные, у них нет души и, следовательно, отца Либо просто разорвали дикие звери, это несчастный случай, а не убийство. Новинья чуть не крикнула ему: «Вы хотите сказать, что Пипо всю свою жизнь посвятил изучению животных? И его смерть не убийство, а проявление воли Господней?» Но ради Либо она сдержалась. А тот сидел – сидел в присутствии епископа! – кивал и своим безучастным терпением спровадил его быстрее, чем это сделала бы Новинья, закатив скандал.

Дом Кристан из монастыря на самом деле помог тем, что задавал разумные вопросы, разбирал события дня и заставил Либо и Новинью давать четкие, логичные, лишенные эмоций ответы. Новинья, однако, вскоре перестала отвечать. Большинство окружающих спрашивали, почему свинксы вдруг так жестоко поступили с человеком. Дом Кристан хотел знать, какой именно недавний поступок Пипо мог спровоцировать свинксов на убийство. А Новинья точно знала, что сделал Пипо. Он рассказал свинксам про секрет, который расшифровал компьютер. Но девушка промолчала об этом, а Либо, казалось, забыл то, о чем она торопливо поведала ему несколько часов назад, перед тем как они отправились искать Пипо. Либо даже не взглянул на имитацию. Новинья радовалась этому: больше всего ее беспокоило, что он может вспомнить.

Дом Кристан прервал свои расспросы, когда на Станцию прибыли губернатор и те несколько мужчин, которые помогали нести тело, – промокшие до нитки и по уши вымазанные в грязи. К счастью, потоки дождя смыли кровь с их пластиковых плащей. У всех был смущенный, виноватый вид, при входе они едва ли не кланялись Либо. Новинья подумала, что они ведут себя как-то не так, выказывая Либо больше уважения, чем обычно проявляли к людям, чей дом посетила смерть.

Один из них спросил Либо:

– Теперь вы зенадор, да?

Эти слова все объяснили. Зенадор не обладал никакой реальной властью, но престиж его был огромен. Только благодаря его работе, тому, что он здесь необходим, существовала сама колония. Либо уже не ребенок и должен принимать решения, он обрел статус и шагнул с окраины мира в самый его центр.

Новинья чувствовала, как рушатся ее планы. Все шло не так. «Я думала, что останусь здесь еще долго, буду учиться у Пипо, Либо будет рядом со мной – спутником, товарищем. Такой я видела жизнь». Она уже биолоджиста колонии и занимает в системе важное, почетное место. Она не ревновала Либо, ей просто хотелось хоть немного еще побыть ребенком, вдвоем.

Но теперь Либо не мог оставить ее соучеником, их дороги разошлись. Она внезапно поняла, что все в комнате следят сейчас за Либо: как он себя чувствует, что говорит, что намерен делать.

– Мы не станем причинять вреда свинксам, – сказал он. – Не стоит даже называть это убийством. Мы не знаем, что сделал отец, как он их спровоцировал. Я попытаюсь разобраться в этом позже. Важно только одно: они сделали то, что считали правильным и необходимым. Мы чужие здесь; возможно, мы нарушили закон или табу, но отец всегда был готов к этому, он знал, что такое может случиться. Скажите всем, он погиб с честью, как солдат на поле боя, как пилот в рубке корабля. Он умер, исполняя свой долг.

«Ах, Либо, мой молчаливый мальчик, ты стал таким красноречивым, и ты уже не мальчик больше». Новинья чувствовала, как горе наваливается на нее. Она должна отвести глаза от Либо, посмотреть в другую сторону, в любую…

И посмотрела в глаза единственному человеку в комнате, который не следил за Либо. Мужчина был высок, но очень молод, моложе ее самой. Новинья вспомнила его, он учился в школе классом младше. Однажды она пришла к Доне Кристе, чтобы защитить его. Его звали Маркос Рибейра, вернее, нет, звали его Маркано, потому что он был таким большим. Большой и глупый, говорили дети, и кричали ему вслед: «Кано!» Грубое слово, означавшее «собака». Она замечала тихую ярость в его глазах, а однажды увидела, как, доведенный до отчаяния, он все-таки напал на одного из своих мучителей. Обидчик больше года потом носил руку на перевязи – кости плохо срослись.

Конечно, они обвиняли Маркано, говорили, что он первый начал. Так ведут себя палачи всех возрастов – перекладывают вину на жертву, особенно если она решается дать сдачи. Но Новинья не принадлежала к их числу, она была столь же одинокой, как и Маркано, но не такой беспомощной. И у нее не было причин молчать. Вот так она будет говорить о свинксах, думала она. Сам Маркано для нее ничего не значил. Ей и в голову не приходило, что он запомнит тот случай, что она станет для него единственным человеком, кто хоть раз встал на его сторону в его бесконечной войне с другими детьми. Она не видела его и не думала о нем с тех самых пор, как стала ксенобиологом.

А теперь он стоял здесь, весь в грязи, принесенной с того места, где умер Пипо, его волосы промокли и прилипли к лицу, кожа блестела от влаги. Он больше, чем когда-либо, напоминал зверя. И куда это он смотрит? Его глаза видели только ее. «Почему ты глядишь на меня?» – беззвучно спросила она. «Потому что я голоден», – ответил зверь. Нет-нет, это ее страх – страх перед свинксами. «Маркано для меня – никто, и, что бы он там ни думал, я – не для него».

Одно мгновение она видела его. То, что она выступила в защиту, значило для нее одно, а для него – совсем другое. Это просто были два разных события. Эта мысль совместилась в ее мозгу с мыслью о смерти Пипо… Что-то очень важное… Сейчас она поймет, что случилось… Но мысль ускользнула, затерялась в шуме.

В комнате стоял ровный гул. Епископ с несколькими мужчинами отправился на кладбище. На Лузитании мертвых хоронили просто в саванах: из-за свинксов закон запрещал рубить деревья. Поэтому тело Пипо должны были похоронить немедленно, а службу по нему отслужат позже, наверное даже завтра. Многие люди захотят присутствовать на погребальной мессе по погибшему зенадору.

Маркано и другие мужчины снова нырнули в дождь, оставив Либо и Новинью разбираться со всеми этими людьми, искренне считавшими, что у каждого из них срочное дело. Надутые незнакомцы бродили по Станции, громко разговаривая, принимали решения, которые Новинья отказывалась понимать, а Либо пропускал мимо ушей.

Наконец к Либо подошел арбитр и положил руку на плечо юноши.

– Ты, конечно, останешься с нами, – сказал арбитр. – По крайней мере, на эту ночь.

– Почему в твоем доме, арбитр? – удивилась Новинья. – Ты нам никто, мы никогда не приносили тебе дел на разбор, кто ты такой, чтобы решать? Разве со смертью Пипо мы превратились в маленьких детей, неспособных позаботиться о себе?

– Я буду с матерью, – ответил Либо.

Арбитр удивленно посмотрел на него: мысль о том, что ребенок может не послушаться, несколько ошеломила его, хотя Новинья знала, что ничего нового для арбитра в этом нет. Его дочь Клеопатра – всего на пару лет моложе Новиньи – честно заработала свое прозвище Брухинья, «маленькая ведьма». Почему же он считает, что у младших не может быть своей головы на плечах, своей воли, своих желаний?

Однако удивлялся арбитр вовсе не этому.

– Я думал, тебе сказали, что твоя мать перебралась на время в мой дом, – объяснил арбитр. – Сегодняшнее несчастье выбило ее из колеи, ей не стоило заниматься хозяйством или оставаться в доме, который будет напоминать ей о том, что произошло. Она у нас, твои братья и сестры тоже, и ты нужен им. Конечно, твой старший брат Жуан присматривает за ними, но у него своя семья. Тебя ждут, Либо.

Либо серьезно кивнул. Арбитр не пытался управлять Либо, напротив, он возлагал на него обязанности взрослого.

Потом арбитр повернулся к Новинье:

– Тебе, наверное, лучше пойти домой.