Текст книги "Я Кирпич"

– Ну!.. Кто там, чего ломитесь!?

Тишина в ответ, и скрежет смолк. Очередная жуть, продолжившаяся теперь уже на Васильевском, конечно же, напугала и удивила меня, однако – если можно так сказать – привычно удивила и напугала, словно бы мое сознание, поверив в собственную шизофрению, расщепилось на два автономных подраздела: один заставил меня пытливо посмотреть в дверной глазок, перед тем как выкрикивать вопросы в пустоту за дверью (прижал на мгновение лицо к глазку и тут же отпрянул!), а другой уныло констатировал: да, скрежет есть, за дверью пусто. Хотя… нет: там, внизу, на самом краю обзора, вроде бы какое-то пятно… которое темнее фона… Хоть бы лампочку на лестничной клетке вкрутили помощнее… Но здесь не ТСЖ и не управляющие компании, здесь пока районные коммунальные службы рулят…

После короткой заминки скрежет продолжился, но не от замочной скважины, как я сначала подумал, а намного ниже, на уровне пола, как раз оттуда, где мне почудилось темное пятно…

– Если ты… Эй, слышишь?.. Если ты… ну… та самая крыса с Серебристого, то лучше свали прочь, затопчу н-на хрен!

Молчание за дверью продолжилось, но скрежеты прекратились.

Когда в руке нож, когда ты нашел в себе наглость или мужество пойти угрозе навстречу, в данном случае – голос подать, пусть даже из-за двери, то и силы откуда-то берутся: руки потные, поджилки вибрируют, грудь аж сотрясается под ударами сердца, но ты готов воевать, сражаться, держать оборону и нападать – знать бы на кого!.. Плохо только, что «безумство храбрых» само боится ожидания и неизвестности: за дверью тишина, за дверным глазком пустота… и вся решимость красиво умереть в кровавой сече с ночными пришельцами потихонечку выпаривается из меня. Я несколько мгновений как бы колеблюсь – выскочить или не выскочить наружу, на этажную площадку, но в более глубинных помыслах отдаю себе нелицеприятный отчет по поводу личного героизма: фига с два я кому открою! Пролезут – буду махать ножом, а не пролезут… и ладно бы тогда, я не против. Стою вплотную к двери, дышу, подавляя мелкие стоны, а сам чувствую, что по ногам, особенно по правой ступне, словно бы мурашки онемения поползли, словно бы кровь там застоялась… или уходит… В тот жуткий час были на мне кеды-конверсы, ибо я еще накануне твердо решил не разуваться на ночь глядя… Короче говоря, я пыром справа пнул по низу двери, но – умеренно, силу экономя, ибо все-таки носки у кед мягкие, а дверь металлическая… Пнул, а сам опять вплотную к двери придвинулся – в глазок посмотреть.

– Сказано же – частная собственность, вход только по приглашениям! Топочи отсюда, мерзота! – Это я себя так выкриками подбадриваю, типа характер показываю…

Вдруг тусклый обзор из дверного глазка потух – словно бы на лестничной клетке вырубилось электричество… или кто-то снаружи стеклянный кругляшок залепил… Потом посветлело – а я все вглядываюсь, все пытаюсь что-то рассмотреть… Видимо, у страхов и ужасов тоже есть своя палитра, не менее богатая, чем все оттенки черноты на знаменитом квадрате Малевича. Разве что дурацкий этот квадрат мне по фигу, а нынешнее многообразие ужасов – вот-вот уже, еще чуть поднажать – обязательно превратит меня в сумасшедшего: либо в тихого «додика» на уровне медузы, либо в буйно помешанного… с густым запахом дерьма из штанов… Одним словом, картина Шишкина маслом: я смотрю в глазок, а с той стороны двери на меня уставилась крыса! Размером с невысокого человека, среднего женского роста! Черно-красное круглое око, редкие усы… такие… словно бы из толстых нейлоновых нитей…

Дальнейшие минут семь не помню – в обморок свалился, тут же, у дверей.

Очнулся – и первая мысль в башке: жив! Тут же вторая: сон! Третья была чуть посложнее и уже не столь энергичная: «Жив, все было наяву, нож…» – надо же, из руки не выпустил и умудрился не пораниться в падении! Время?.. Нет, погоди! Что там в глазке? Не залеплен вроде бы, светится… Времени сколько?.. К дребеням время, что в глазке?..

Зырнул в глазок – пусто за дверями. Фу-х. Вот теперь можно и на циферблат взглянуть: восемь… девять минут первого. Клёво: ночь только начинается, стало быть, я почти ничего интересного не пропустил… Сам храбрюсь, а сам, такой, в плотной тоске: всё бы кажется, отдал, деньги, квартиру, лишь бы выскочить живым из этого кошмара, чтобы никогда больше в него не возвращаться…

Пробуждение от обморока (в моем не очень богатом словарном багаже отсутствует иное определение этого послеобморочного состояния, когда ты уже очнулся, только что разлепил глаза, но все еще не до конца пришел в себя, так что – пусть пробуждение) добавило в мои кошмары наяву еще один милый штришок: я вдруг «понял», что за мною следят, что за спиною постоянно маячит кто-то посторонний-потусторонний… Невидимый, разумеется, поскольку ни внезапные оборачивания, ни попытки увидеть отражения или тени по потолку и полу успеха не принесли. Минут пятнадцать меня плющило так, что я готов был звонить в милицию и кричать им в трубку: дескать, приезжайте, спасайте!.. И по комнате кружился, и к стене прижимался, и светильники все зажег… Удержался все же, не кричал и никуда не позвонил… Потому, наверное, что ментов и санитаров я с детства привык бояться еще больше, чем призраков… Разве только Витьку-мента стремался по иной линии, совсем не ментовской. А крыс до недавнего времени я вообще не страшился… Правда, не были они столь огромны, как эта, у дверей.

В границы психической нормы, как это ни парадоксально, мне помогли вернуться два противоречащих друг другу фактора – новая порция ночного ужастика за окном и скепсис, элементарное недоверие к самому себе, к своему разуму и сознанию. Ведь что было в жизни моей: долгие годы я вообще не задумывался ни о чем, кроме как о добавке к интернатовской жратве, потом понял, что я дурак среди окружающих, потом, после потери моего первого жилья, заметил, что постепенно умнею и что глупая голова – помеха в жизни… Потом… потом… Ну… да… рос, разумеется, «работал над собой», но уже не забывал – каково оно, быть глупцом среди умных, способных с умыслом разводить тебя, и бескорыстно обманывать, и потешаться, и подставлять… Вот и сейчас, после обморока: а с чего это я взял, что крыса ростом с человека? Просто она… крыса коридорная… ну… вскарабкалась по двери… и-и-и… а-а-абнюхивала глазок… Близко и через глазок показалась огромной. Вот.

– Ага! По железной, блин, двери она вскарабкалась??? Ты чего, Кирпич, совсем ку-ку?

– По железной, да! В смысле, по стальной. Крысы – ловкий народ, а масса тела невелика, много ли нужно когтям для сцепления?

– Угу, для сцепления! Пойди выйди, проверь царапины, которые от когтей по качественной стали. Небось должны остаться, по логике вещей?

– Сам иди. Впрочем, и ты не ходи, поскольку мы с тобою – один и тот же человек, должны себя взаимно беречь. Просто в тебе суевера-мистика больше.

– А в тебе страуса!

Вот так мы и поговорили с моим вторым я, только нам обоим непонятно – кто из нас второй, а кто первый. Двадцать пять минут первого. По-прежнему впереди вся ночь. Эх, еще разок бы в обморок, часика на четыре. Только, чур, с обязательным пробуждением!.. В обморок я не упал, заснуть так и не заснул, в монитор попытался заглянуть – ничего не вижу и не слышу, кроме пикселей, ну нет в душе моей никаких сил – по сайтам бродить, файлы просматривать… Иссушающая разум тоска изводит меня, даже и не страх. Был бы я наркот – забил бы косячок с гашишом или еще радикальнее: коптящим опиумным шариком через трубочку раскумарился бы… Хотя – нет! Я видел, как один мой коллега-узбек поочередно проделывал то и другое. С азартом, но недолго: пришел к нему передоз и спровадил в питерский крематорий. Мне в свое время даже узбекский насвой не покатил, даже простой табак не прельстил, куда уж тут анаше и герычу.

Не знаю, как я выдержал эту ночь… Просто перетерпел ее, секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом… Часов было четыре с четвертью, покуда рассвет в полной мере налился безоблачною силой… Облака и тучи с туманом к этому времени все в дождь выдоились… Задним числом вспомнилось, что стук дождя помогал мне, как бы поддерживал, разбавляя одиночество.

Когда рассвело, я расслабился и выпил чаю… Нет, сначала в туалет забежал, по малому делу, но получилось надолго, на минуту с лишним, ибо от переживаний мой разум на всю ночь зажался, забыл о нуждах организма… Потом уже чаю попил, а потом и к зеркалу пошел, в абсолютной уверенности, что отныне я набело седой, как Хома Брут из фильма «Вий» после второй ночи… Да ни фига подобного! Как был рыжий, так и остался, как был у меня взгляд… Нет, нормальный взгляд у меня, осмысленный, даже не мутный, разве что глаза покраснели и темные круги под ними.

Вызвал я такси, предварительно восстановив относительный порядок в квартире на Васильевском (чайную чашку с ложкой помыл и мусорный мешок вынес) да и поехал на Серебристый, уже заранее понимая про себя, что от перемены мест обитания кошмаров меньше не становится… Не было когтевых царапин на входной двери, я внимательно посмотрел. И не сразу придумал, как это трактовать, к добру или к худу? К худу, при любом варианте разгадки, но в отсутствие царапин все же дышится чуточку легче. Еду, а сам думаю, план составляю на ближайшее будущее: сегодня тупо отлеживаюсь и оттаиваю. Куплю жратвы с запасом и нос из дому не высуну, покуда не отдохну или не выясню: это мир сбрендил или я? Лучше бы я: меня легче вылечить. Кстати говоря, у таксиста, которого я по трубке вызвал (а ехать решил на переднем сиденье, рядом с водилой, потому что впереди можно пристегнуться ремнем безопасности… Глупая, конечно, предосторожность и невнятная, потому что сам не знаю, против чего предпринял, но все-таки…), на брелоке было изображение пчелы. Впрочем, пчела – не муравей. Я не стал его ни о чем спрашивать и вообще рта почти не раскрывал: подтвердил вызов и адрес… Мы оба молчали почти весь путь, за это я отблагодарил его добавочной сотней.

Я не помню, в котором часу повалился спать – где-то около десяти утра, проснулся же ровно в семнадцать ноль-ноль, от очередной эсэмэски… опять по поводу насекомых. Я бы с удовольствием откликнулся и позвал этих назойливых сволочей-дезинсекторов, но только если бы они по грызунам специализировались, а не по… Нет, вру, не позвал бы, потому что все они вокруг были частью той странной, невесть откуда вспыхнувшей угрозы… Все началось в тот злосчастный день, когда я повстречал «узнавшую» меня женщину… Двух часов после этого не прошло – хренак! – странная лента-липучка и все такое прочее… и покатило, и поехало…

Жизнь моя, оказывается, она была такой хорошей, такой счастливой, а теперь давит меня, словно могильная плита случайного живого человека! Опять позвонила Катя Горячева – это было в половине седьмого, и я чуть было не соблазнился мыслью позвать ее к себе, чтобы оставить на ночь, чтобы не так страшно было дожидаться темноты и рассвета… И позвал бы, и совесть бы не помешала втравить в мою личную жуть кого-то постороннего, да вспомнил, что Катя ничего не знает про квартиру на Серебристом, ехать же ради нее опять на Васильевский… He-а! Лучше я здесь: тут у меня и Сеть помощнее, и топор имеется… Топор, что ли, наточить… где-то был брусок… И действительно – чуть было не бросился искать точильный камень, вот до каких дуростей непонятное доводит! Ладно уж, не фиг самого себя смешить в столь ответственный… промежуток времени, слово «час» тут не подходит, очень уж надолго растянулся этот гнусный час, и я даже приблизительно не представляю, когда он закончится.

Дождик повис за окном, не холодный, реденький, не очень мокрый, он словно бы звал меня: «Не унывай, Киря, выскочи на улицу, купи еды, отвлекись от мистики, от страхов своих человеческих: я тебя ночью утешал-выручал и сейчас помогу!». Хм… И то. И я поддался, ради мелкого этого дождика побежал на улицу как был, одетый по-домашнему – джинсы, футболка, без банданы, без кепки, без капюшона, без зонтика, а из обуви – шлепанцы на босу ногу, покупать же решил не где поближе, то есть не в окрестных лабазиках, а в небольшом универсаме, на пересечении улицы Сизова и проспекта Испытателей. Смог почти не чувствовался, листва дышала особой дождевой свежестью, тротуары, как всегда, наполнены обыденностью, а газоны – мусором и собачьим дерьмом.

Спасибо тебе, дождик, полегчало!

Набрал я себе скромной «всякой всячины», а если конкретнее – куплены были хлопья кукурузные, бурый тупоугольный сахар кусочками, виноград и пара сырых куриных грудок, их я просто отварю, под самодельный соус из кетчупа с майонезом. Возникло вдруг конкретное искушение дополнить все это поллитровкой лекарственного, чего-нибудь такого покрепче, типа коньяка или водки, но… Не купил, ведь я дурной, когда пьяный, сам этого не помню – люди рассказывали.

И опять о смене впечатлений в человеческой психике: спал я тревожно, весь в мистических кошмарах, проснувшись, маялся предчувствием будущего ночного страха… Но вышел на улицу и немедленно стал иначе бояться – что сейчас начнут подходить ко мне другого сорта незнакомцы со своими дурацкими угрозами-предостережениями по поводу насекомых! А… почему, кстати бы спросить, иного сорта? Разве они все не из одного и того же ящика выскочили?.. Нет, отвечаю сам себе, не из одного! Уж не знаю, почему так мне в голову втемяшилось, но только родилась вдруг во мне уверенность, я бы сказал – безапелляционная уверенность, что «крысы» и «муравьи» – разные темы, друг от друга не зависящие.

Между прочим, того странного типа, что вчера на перекрестке подвалил ко мне с предостережениями, более похожими на угрозы, я вроде как послушался: никуда в Сеть не выходил, дабы углубить и расширить запасы знаний по муравьям и термитам… и по пчелам, и частично по осам… Что их всех объединяет в моем интересе к ним? Что именно, кроме их общей принадлежности к классу насекомых?

Нет, не три пары ног и не трахейное дыхание! Плевать мне, чем и как они дышат и почему они стебельчатобрюхие! Стебельчатобрюхие! Да я год назад и не подозревал о существовании столь нелепого слова! По большому счету, мне все равно, сколько у них видов-подвидов и какова их совокупная живая масса в масштабах ноосферы. Но кое-что я бы не против понять… И соотнести с нашим, с человеческим ульем-муравейником.

Как они меня вычислили? Откуда эти неведомые мне «они» узнали, что я увлекаюсь проблематикой существования общественных насекомых?

Ну… здесь-то как раз можно и без мистики нащупать рабочую версию ответа: подглядели через Сеть. Кто подглядел – масоны, ФСБ, хакеры, орден таинственных мирмидологов, черные риэлторы?.. Это уже вторая группа вопросов, ответа на них я пока не знаю…

Йо!.. Курица моя родная!..

Пока я развлекал себя научными размышлениями, куриные грудки едва не подгорели! Как же так – ведь я собрался отваривать, а они на сковородке?! Нет, нет, нет, нет, нет, я в полном порядке, это простая рассеянность!

Кате Горячевой я отказал, весь в горестных завываниях, а горевал-то я искренне, просто несколько иначе, нежели это можно было подумать из моих слов в телефонную трубку… Опять обиделась… Еще пара таких отнекиваний, и чаша ее терпения переполнится навсегда. Это не мои домыслы, это она сама так сказала в конце разговора. Дурочка, блин! Вот как передумаю, как позову – к утру заикой станешь, милая сладкая малышка! Десять раз описаешь мой ламинатный пол, если не от мистических полуночных страшилок, то в процессе ночного общения с буйным белогорячечным психом! О тебе же забочусь! И вообще я собирался отваривать курятину, а не жарить! И не надо волноваться, не надо истерить, это еще не вечер, это всего лишь тучки налетели… В июле такое часто: либо день ясный, а ночь дождливая, либо наоборот, но реже…

Топор я не стал править на точильном бруске, но в воду окунул: набрал с четверть ванны воды и сунул туда, чтобы край топорища разбух, чтобы топориный клюв крепко на топорище держался… гм… чтобы при ударе, типа, не соскакивал.

– Вот что я такое бредовое несу: при каких таких ударах?!

– При обыкновенных! Крысу буду рубить и прочую нежить-нечисть! Вот при каких!

– Молодец, Кирпич! Ух, храбрый! И сковородку помоешь?

– Сковородку?.. Ну ни фига себе! А почему я? А при чем тут сковор… Помою, убедил, все равно делать пока нечего.

Вот так я разговаривал сам с собою, мыл сковородку и вилку, подметал пол, проверял «набухлость» топорища, пытался размышлять о чем-то таком… нейтральном или даже позитивном. Двигаюсь, короче говоря, по собственной квартире во всех направлениях, веду себя как ни в чем не бывало, ожидая очередной полуночи, ухмыляюсь, напеваю, в окна выглядываю, разучиваю простейшие танцевальные па из хип-хопа… Но к компьютеру так и не подошел, радио, телевизор и плеер не включал… Не хотелось ничего электронно-электрического, бывают у меня прихоти такого рода, это нормально, гораздо патологичнее рассекать пространство и время, не снимая наушников.

Страх вошел в меня именно через зеркало. Вдруг показалось, что отраженный я – это не я. Вот так. Невероятно гнусное ощущение!..

Искал это я, вынюхивал по квартире носок, чтобы добавить его в пару тому, который болтался у меня в руке, дабы отнести оба в ванную комнату, поближе к стиральным принадлежностям. Ну и прохожу мимо зеркала. Отражение мое движется параллельно, я это отмечаю угловым зрением, но лень голову повернуть, чтобы на ходу собой полюбоваться. И вдруг причудилось мне, что зеркальному двойнику моему, в отличие от меня, от оригинала, не лень башкой крутить! То есть он с такой же скоростью промелькнул по зеркалу параллельным курсом, но успел шевельнуть своей головой не в унисон с моей, не симметрично. Песнопения дрогнули, да так и застыли на моих губах… В ванной комнате у меня большого зеркала нет, я сунул носки в специально заведенный для этого полиэтиленовый пакет, в «грязное»… и возвращаюсь в прихожую, к зеркалу. Подхожу, вытягиваюсь в полный рост, гляжу на себя, на лицо, в глаза себе пристально смотрю.

Не знаю, обращал ли кто внимание на некие закономерности своего поведения перед зеркалом и особенности работы сознания при взгляде на отражение?

Зеркало почти всегда как бы опаздывает по сравнению с сознанием: человек, смотрящий в зеркало, всегда заранее, на долю секунды вперед, знает, что его двойник остановится, или поднимет руку, или начнет гримасничать, причесываться, завяжет галстук, поднесет тюбик помады к губам… Человек за всю свою предыдущую жизнь настолько привыкает к общению с зеркалом, этим неотъемлемым элементом домашнего обихода, и с собственным отражением в зеркале, что реагирует остро только на необычное, то есть на непредвиденное. Но сначала обязательно тупит. Ну например. Некто (любого пола, в любое время дня и года, предположим, весенним утром) смотрит в зеркало и чистит зубы. Жик, жик, бурл-бурл, жик-жик-жик, тени это под глазами или уже морщины? Давно пора волосы на висках подровнять… Прыщик… откуда он взялся, вчера еще не было?.. Человек, ежедневно по многу раз любуясь собою в зеркале, очень редко испытывает при этом восторг и удовольствие, чаще бубнит сердитым внутренним голосом, пеняет – на освещение, на вчерашние излишества, на неудачно выбранную косметику, на бритву, на возраст, на… И вдруг… МАМА ДОРОГАЯ… МАМОЧКА! За спиной что-то мелькнуло в проеме двери! А никого нет в квартире, никого не должно быть!!! Это потом уже выяснится, что всего лишь птичка в форточку залетела, или бабочка впорхнула, или даже чужая наглая кошка пришла познакомиться… Но главное – чудо произошло: зеркало внезапно проявило самостоятельность, показало то, что от него не ожидалось, – и вот вам целые озера эмоций! Потом недоразумение проясняется, острота ощущений тут же забывается, тупизна привычного опять при вас. Есть у феномена зеркала при его взаимодействии с человечеством и другая грань: зеркало видит в человеке одно, а показывает ему совсем другое. Но это уже из области корректирующего самообмана, и об этом, о защитных свойствах психики, как-нибудь позже поразмышляю…

Я смотрю на свое отражение в зеркале с тревожным любопытством, даже с затаенным страхом, а оно сверлит меня совсем-совсем иным взглядом… угрожающим. Мало того, в этой… палитре взора оно как бы самостоятельно! Я поднимаю, подношу к сердцу левую руку – и оно… он… не отставая ни на долю мгновения, поднимает правую. Я подпрыгнул – отражение делает все абсолютно то же и так же, но его лицо, но его взгляд… Я ловлю себя на остром желании сравнить это изображение с правильным, с зеркаль… Так это же и есть зеркало! Б-блин… действительно. Стою, смотрю. Впервые в жизни со мной приключился эмоциональный глюк такого рода, более похожий на шок: для того чтобы приблизить лицо к зеркалу, мне пришлось всерьез напрячься, преодолевая страх… где-то даже ужас перед собственным зеркальным двойником: глаза у него… как бы черные… грозные… с отливом в красное… Но приблизился, почти вплотную, – и так же медленно отодвинулся, я не трус. Опять поднял кисть левой руки на уровень плеча, помахал ею: приветик, типа… Отражение во всем вторит мне, послушно, синхронно, предсказуемо… А тревога не отпускает! Оно просто притворяется! Какого цвета у меня глаза? В интернате, когда время пришло этим интересоваться, мне отвечали невнятно либо однотипно: серо-буро-малиновые. Где-то так оно и было: то ли карие, то ли серые, то ли зеленоватые… в зависимости от освещения. А сейчас вижу четко: зеленые они у меня! Если верить отражению. Но какие-то темные… и со странным таким отливом… в бордовое… или в малиновое. Странно, да? Я тут же осмотрел указательный палец, куда меня та сварливая сволочь укусила… Следов нет.

– Чо уставился? У меня, братишка, взгляд не слабее твоего! Меня, блин, укусили – и теперь я превращаюсь. Как в фильме «Оборотень»!

Мой зеркальный двойник ухмыляется криво и ответно шевелит губами, но голос в квартире звучит один, только мой, без эха или иных каких удвоений. Мысль насчет превращения после укуса во что-то страшное и не мое – хороша, логична и где-то даже волнующа, но я всем своим испуганным естеством понимаю все же: нет! Нет, нет и нет – это точно, точнее и быть не может! Я ни во что инфернальное и потустороннее не превращаюсь, себя не теряю! Я… хм… странное во мне ощущение, суперстранное: с одной стороны, четко понимаю, что укус в мой палец мог повлиять на что-то и, наверное, повлиял – вон ведь как события покатились… Но не на меня, не на мою внутреннюю сущность. Я не только себя не теряю, но даже как бы наоборот…

– Не на меня влияет, понял?! И вообще я не вампир и не оборотень, я в зеркале отражаюсь!

Двойник мой сжал правую руку в кулак – а левая-то давно с кулаком наготове, уж я-то по себе знаю, только я правша, а не левша!..

Вот теперь вижу, что в зеркале я, Сева Кирпич, а не какой-то там… этот… ай, да не важно. И взгляд у двойника потеплел.

Вслед за внезапным испугом пришло, как ни странно, чувство иного рода, его можно было бы назвать уверенностью в себе, но я постеснялся этак определять. Да, перед самим собой – постеснялся. Привык по жизни, что не Джедай, не Илья Муромец и не академик Павлов…

Удалось заставить себя включить телевизор и посмотреть фильм.

Экран телевизора у меня нового формата, а фильм старый, 4:3, из-за этого у экрана телевизора справа и слева от картинки два прямоугольника, словно черные уши торчат. Фильм – откровенная дрянь, боевая камасутра: какой-то там азиатский учитель-кунфу учит какого-то азиатского кунфу-ученика стилю какого-то кунфу-дятла. Не все сразу получается у норовистого и несчастного юноши, изломанного событиями трудного детства, плюс постоянно вредят и строят козни азиатские злодеи-кунфу из какой-то конкурирующей школы… И если бы не спасительные рекламные врезки в фильм, уж не знаю, как бы я выдержал всю историю до финальных титров. Джеки Чан, орудуя в этом жанре, в свои кинематографические продукты жизнедеятельности хотя бы иронию добавлял.

Пришло время и привело полночь.

Я положил топор на пол, на середину большой комнаты. Думал, с топором под рукой будет спокойнее… Ошибся. Сначала я его на табуретке разместил, так, чтобы конец топорища в воздухе торчал, как бы повиснув над краем табурета, чтобы, не отшкребывая пальцами рукоять от плоской поверхности, сразу хвать рукой!.. Но пока маялся, туда-сюда ходил по квартире, дважды задел торчащую рукоять, во второй раз вообще чуть на пол не сшиб, на ноги себе… Однако и от лежащего на полу топора мне почему-то спокойнее не стало. Смотрю на него и страшусь: вот-вот увижу, как он шевельнется и левитировать начнет… острием по башке. Да, нервным людям вроде меня лучше держаться подальше от всех этих мистических ужастиков, ну невтерпеж этак всего бояться: еще одна такая ночь, максимум две… и я не доживу до рассвета, сам, без постороннего вмешательства помру от истерики.

«Надо чайку попить», – подумал я, и это простенькое решение, уже чуть ли не по привычке, доставило необходимую мне передышку: чайник шумит, голова-руки чем-то конкретным заняты, горячее сладкое питье слегка успокаивает. Было уже десять минут пополуночи, когда пошли в мою сторону первые шевеления новых ночных ужасов. Опять послышалась шкребота на лестничной клетке, вроде как в мои двери. Смотрю в перископ – никого нет, заглядываю в глазок – а там то черно, то пусто! Словно кто-то снаружи то перекрывает обзор, то опять освобождает, а сам прячется неизвестно куда.

Спрашиваю:

– Кто там?..

Тишина, поскребки на какое-то время прекращаются. Я уже знаю, вспомнил некоторые правила поведения нечистой силы возле человеческого жилища, во всяком случае, усвоил, как это в книгах и в фильмах описывается, и поэтому громким голосом вслух подтверждаю свои намерения:

– Пшли прочь! Никого не приглашал и не приглашаю! Никого не зову, никого не пущу!

И опять у меня в голове неуместные, и от этого нелепые, сомнения насчет электронной картинки в перископе: то, что я там вижу параллельно с панорамой в оптическом глазке, это что – съемка, динамическая картинка или статическая, вроде фотографии? Или все-таки динамическая, но электроника не видит представителей нечисти? Раз уж они в зеркале не отражаются, то и на цифру их снять нельзя? Или можно? Если бы удалось там, в коридоре, заранее маятник какой-нибудь установить или еще что-нибудь движущееся, типа наблюдать, наряду со всем прочим, контрольное движение… Или из соседей бы кто вышел, как тогда, в первую ночь…

Тот, кто пробовал рассуждать и мыслить, преодолевая ошеломляющее, безысходное отчаяние, тот сразу бы узнал эти ощущения, окунувшись в чувства мои!.. Когда тебе плохо, больно и беспросветно жутко, невероятно сильным и мучительным бывает желание прекратить, во что бы то ни стало оттолкнуть этот мрак, обволакивающий все твое существо, кажется, что нет такой цены, которую дорого было бы заплатить за избавление от страданий… Но, вот… пожалуйста, есть конкретный пример такой цены: поди да отопри дверь, выйди на лестничную клетку и прими то, что там тебя ждет. Это будет либо облегчение вселенское, либо смерть, либо… Вот именно, что существует и вероятность третьего исхода: тебе предстоят некие, пока еще не изведанные, но вполне возможно, что еще более горшие муки, чем те, от которых ты сейчас корчишься и дрожишь.

Лично я на собственном опыте знал, что есть и более мощные «радости», гораздо более беспросветные, нежели нынешние, которые сегодня и вчера. Я испытал их однажды ночью, лет десять или около того тому назад, вот в такую же белую ночь, когда из меня словно бы сердце вырвали… или душу… К счастью, сердце по-прежнему при мне и душа тоже… Ишь, колотятся как о грудную клетку, убежать хотят!.. Вот как раз те старые, но незабываемые впечатления и помогали мне уже в эту ночь удерживаться на краю души, не соскальзывая туда, во мрак, из которого выхода не найти, заставляли меня держаться за самого себя, как за спасательный круг.

Но – плохо мне было. Я сидел на табурете посреди комнаты и тихо мычал. Это был не стон, и не молитва, и уж тем более не попытка разбавить ситуацию мотивом веселой песенки… Это был крик души сквозь тело, и был тот безадресный крик не очень-то внятен даже мне самому. Вроде бы немножечко помогало мне это мычание… а может, и не помогало… Топор вел себя смирно, спасибо ему за это, а скрипы-скрежеты за дверью прекратились.

Зато раздался голос. Немножко иной, чем в первую ночь, но я все равно его узнал: тихий, но всепроникающий, более похож на женский, хотя трудно было различить достоверно в этом низком недочеловеческом шипении феминно-маскулинные приметы.

– Открой… открой же… твоя кровь… пить… открой…

Откуда струился этот шепот-шелест, не понять было, очевидно, что снаружи, иначе бы мне уже было все равно…

Я набрал воздуху во всю грудь, чтобы проорать что-либо дерзкое и матерное в ответ, а вместо этого выдохнул шелест, в пару услышанному:

– Не открою.

Шепот на шепот, но внешний голос, который приказывал мне, был черным, холодным, алчущим, а мой, слабенький и бесцветный, трепетал, как волосок на ветру. Я только и сумел, что еще тише повторить сказанное:

– Не открою.

Я произнес короткие эти слова, а сам не верил в них, потому что ничтожные силы мои были на исходе, а существо – я откуда-то чуял это – было исполнено безмозглой, бесчеловечной мощи, оно не сомневалось, что сопротивление мое не будет долгим и что через несколько минут… или даже мгновений я подойду к двери и сам, своими руками… Я попытался заплакать, но даже и этого не сумел, холодно было слезам.

О, если бы у меня были отец и мать!!! Отец защитил бы меня, а мать… обняла бы меня, утешила…

Но не было у меня никого и никогда, чтобы согреть и прийти на помощь… только я сам, только я один…

И в третий раз я заставил шевелиться непослушные, словно бы онемевшие на морозе губы:

– Не открою.

И голос чужой улетучился из моего пространства, и лютый мороз отпустил меня, мои мысли, мои губы, сердце…

А мрак остался, и безысходность вместе с ним, вон они – все теснее сгущаются вокруг меня, хотя, казалось бы, куда уж теснее, куда уж чернее… Но я устоял и дальше буду терпеть, утра дожидаться… Только вот зачем, с какой целью, ради кого, ради чего?.. Ну дождусь я рассвета, попью, и поем, и спать завалюсь… А зачем? Неужели только, чтобы и дальше много-много-много лет подряд вкушать нехитрые удовольствия биоробота? На фига мне такая жизнь, лучше я сам, вот сию секунду, возьму топор… или нож… и самостоятельно распоряжусь…

Только было черный мороз выпустил мою душу из кокона, а вдруг опять безысходность навевает… уже через мысли, а не ощущениями…