Текст книги "Танец змей"

Ладонь Кэролайн робко коснулась руки Макгрея – этот жест, краткий и робкий, бросился мне в глаза, словно спичка, вспыхнувшая в абсолютной темноте. Он посмотрел на нее едва ли не в оцепенении. Я боялся, что он сорвется – ударит ее или еще что похуже. Но вместо этого по лицу его пробежала тень… пожалуй, стыда – и он вернул стул на место. И снова тяжело задышал.

– Фиалка в порядке? – в конце концов спросил он, в голосе его все еще слышалась злость.

– Да, – твердо ответил Клоустон. – Я тебе уже говорил. Как только мы приехали, я сразу же пошел к ней. Ты сам это видел.

– Она, наверное, проснулась, – сказал Макгрей.

– Верно, и была весьма встревожена. Что вполне объяснимо.

Я опередил Макгрея:

– Она знает, что мы здесь? Что… ее брат здесь?

Клоустон покосился на меня.

– Я… надеюсь, нет.

– Надеетесь? – возопил Макгрей.

– Ты не особенно тихо себя ведешь, – заметил я.

Макгрей выбросил руку вперед, будто намереваясь придушить меня, но все-таки сдержал порыв.

– К сожалению, инспектор Фрей прав, – сказал Клоустон. – Когда я был у нее, я не упоминал о присутствии здесь кого-либо из вас, но правда заключа…

Он внезапно осекся, будто ему не хватило воздуха. На миг я решил, что он сейчас прослезится, и вспомнил его проникновенную речь на пароходе. Похоже, он по-настоящему переживал за эту бедную девушку.

– Правда в том, что… – Он закрыл глаза и сглотнул. – Я не знаю, до какой степени она осознает происходящее вокруг нее. Опять-таки я могу лишь сказать, что она очень взволнована. Я дал ей успокоительное, но совсем небольшую дозу. Думаю, больше лауданума давать ей не следует, если вы намерены добиться от нее хоть какого-то… ответа.

От одного лишь упоминания задуманного все мы напряглись. Боб и Шеф, не будучи в курсе ситуации с Фиалкой, единственные вели себя непринужденно, продолжая угощаться завтраком.

Я бросил хмурый взгляд на Клоустона:

– Вы по-прежнему считаете, что нам стоит попробовать устроить ей допрос? Даже после нападения? В лучшем случае она забьется в угол, где примется раскачиваться, а в…

– А в худшем? – перебила меня Кэролайн, похоже, уязвленная моими нелицеприятными словами.

Клоустон тяжело вздохнул и потупился. У Макгрея задрожала губа, в глазах его стоял тот же немой вопрос.

– Действительно, доктор, – сказал я, – каков наихудший вариант развития событий, если я забросаю бедняжку вопросами? Она ведь слышала выстрелы.

– Может, в ней опять кровожадность проснется? – поинтересовался Шеф из-за стола – на лице его гуляла едва заметная усмешка.

Макгрей метнулся в его сторону, и на этот раз Кэролайн пришлось встать со своего места. Они с Клоустоном схватили Девятипалого за руки и оттянули в сторону.

– Я имел в виду потрясение, которое может вызвать у нее допрос, – сказал я, а затем вспомнил, что вести его предстояло мне одному. Доктор Клоустон, видимо, уловил мою тревогу.

– Приступов ярости у нее не было уже несколько лет, – уверил он меня. Стоило ему это произнести, как в столовую вошла сестра Дженнингс, и вид у нее был осуждающий. Интересно, не подслушивала ли она за дверью все это время.

– В последний раз ее расстроил визит брата, – сказала она, – когда тот заявился, несмотря на запрет доктора.

– Миссис Дженнингс, прошу вас! – рассердился Клоустон, хотя все мы знали, что она была права. Доктор перевел взгляд на меня: – Я уверен, что вам ничего не угрожает, инспектор.

Я уронил лицо в ладони.

– О господи боже…

– Мы будем рядом, – добавил Клоустон, – прямо за дверью, если вам вдруг понадобится… помощь.

Его последнее слово прозвучало совсем мрачно. Все это мне очень не нравилось.

* * *

В комнату мисс Макгрей вел просторный светлый коридор, из окон которого открывался вид на заснеженные равнины на юге. И все же каждый шаг был пыткой: Клоустон шел справа от меня, сестра Дженнингс слева – как два тюремных надзирателя, сопровождающих меня на виселицу. Мы попросили Макгрея подождать внизу, опасаясь, что нервы у него не выдержат и он ворвется в комнату сестры при первом же звуке, который ему не понравится.

Будто желая разрядить обстановку, Клоустон приподнял мою руку и осмотрел шину.

– Мисс Янг молодец, – сказал он. – Вы быстро поправитесь.

– Быстро – это как скоро?

– Исходя из предположения, что сломана только лучевая кость, а запястье цело, – через пять-шесть недель.

– Ох, черт!

Толку от меня будет не много. Стрелять я не смогу, писа́ть тоже… Не смогу даже ездить верхом, не испытывая затруднений. Впрочем, вскоре я буду этому только рад.

Мы дошли до палаты Фиалки. Клоустон потянулся к дверной ручке, но сестра Дженнингс его опередила. Она едва не выронила поднос с завтраком, который кое-как удерживала второй рукой.

– Я войду первой, – сказала она. – Проверю, одета ли она.

– Убедитесь, что она выпила лекарство, – сказал Клоустон, бросив взгляд на янтарный пузырек рядом с чайником.

Сестра Дженнингс машинально произнесла «угу», открыла дверь ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, и сразу же захлопнула ее за собой.

Мы с Клоустоном остались снаружи и уперлись взглядами в пол в тягостном молчании. Я осмотрелся – коридор был пуст. Вот он, мой шанс задать вопрос.

– Раз уж Макгрея тут нет, – сказал я тихо, – можете сказать мне, чего на самом деле ожидаете от этой беседы.

Секунду подумав, он ответил едва различимым шепотом:

– Хорошо зная ее историю болезни… я бы предположил, что она никак не отреагирует на ваше присутствие и останется все так же безмолвна.

– Ясно, – сказал я. – А в противном случае?

Добрый доктор поднял лицо, глаза его сверкнули.

– Если она отзовется… – сказал он, тщательно подбирая слова, – я понятия не имею, чего ожидать.

Тон у него был такой, что у меня по спине пробежал холодок. В памяти у меня тут же всплыли страшные детали, перечисленные премьер-министром: мать убита кочергой, отец зарезан кухонным секачом.

Времени на разговоры больше не было, ибо сестра Дженнингс открыла дверь и уставилась на меня своими колючими глазками.

– Я сейчас впущу вас внутрь, – сказала она, воздев указательный палец. – Но не вздумайте огорчить девчушку, иначе я…

– О, прочь с дороги! – не выдержал я и обошел ее. Она хотела возмутиться, в глазах ее полыхнула злость, но я тотчас захлопнул дверь и задвинул щеколду.

И немедленно пожалел о своей спешке.

14

Оставшись в одиночестве посреди большой комнаты, я внезапно растерял все мысли.

Не знаю, разыгралось ли у меня воображение или сквозь какую-то невидимую щель в стене подул сквозняк, но что-то здесь тихо шуршало. Этот звук напомнил мне тот шелест, какой слышишь, приставив ухо к раковине, только глуше – как нескончаемый вздох. И, несмотря на то что в небольшом камине потрескивал огонь, мне стало очень зябко.

И впереди, в двух шагах от меня, сидела мисс Эми Макгрей, Фиалка, источник всех бед Макгрея.

Выглядела она почти так же, как в тот день, когда я впервые ее увидел – сидящую возле окна за маленьким столиком, в тонком белом платье.

Я сглотнул, вдруг осознав, что не дышу уже несколько секунд и каждая мышца в моем теле невероятно напряжена. Я попытался сделать шаг, но мои ноги отказались слушаться. Никогда, даже в моменты величайшей опасности, не случалось со мною подобного паралича. Видимо, такое чувство испытывает укротитель львов, когда впервые оказывается лицом к лицу со своим зверьем и ни сетка, ни прутья клетки не отделяют его от животных.

Я с усилием вдохнул, и ароматы лаванды и ромашки, заполнявшие комнату, слегка приглушили мое волнение. Нога моя наконец-то сдвинулась с места – не могу передать, каких усилий это потребовало.

Обходя мягкое кресло, я получше рассмотрел девушку.

Все та же алебастровая кожа, мягкие черты лица, остренький носик и тонкие губы, как те, что рисуют на фарфоровых куколках. Темные волосы ее, видимо, совсем недавно уложили в косу, а шея, длинная и стройная, была вытянута в струну.

В глазах ее, однако, отражалось нечто иное.

Большие, как у Макгрея, но обрамленные длинными ресницами, они были темно-карими, почти черными. Обычно она смотрела в упор на какую-то невидимую точку на некотором расстоянии от нее – но только не сегодня. Зрачки ее подрагивали, словно ей не удавалось остановить их на том призраке, которого она разглядывала. Вокруг глаз ее появились мелкие морщинки, кожа припухла и потемнела. То были не синяки, вызванные недосыпом, но последствие того, что не один месяц она провела в постоянном напряжении.

Макгрею я бы такого не сказал, но состояние ее, судя по всему, ухудшалось. Прежде она напоминала мне пустой сосуд; теперь же больше походила на клубок нервов, заколотый булавками – чтобы не разматывался. До этого момента мне не приходило в голову, что она, возможно, пребывает в вечной безмолвной муке.

– Доброе у… – я откашлялся, – доброе утро, мисс Макгрей.

Как и ожидалось, она не ответила и даже не взглянула на меня. Но, похоже, ощутила мое присутствие. Мои слова еще сильнее взволновали ее – жилы у нее на шее вдруг натянулись до предела.

Я поискал глазами, где бы присесть. В Эдинбурге возле ее столика стояло еще одно кресло. Но не здесь. Здесь ее никто не навещал.

У стены нашелся деревянный стул с корзиной, полной всякой галантереи, поверх которой лежала незаконченная вышивка. Все катушки были подписаны именем «Дженнингс». Я снял корзину со стула, чтобы поставить ее на пол и освободить себе место, и в этот момент на свету блеснули ножницы и подушечка с иголками. Кто оставляет такие вещи в пределах досягаемости сумасшедшей девушки?

Я перенес стул поближе к столику и сел. Лишь тогда я заметил, что руки ее, сцепленные на коленях, беспрестанно дрожат. Я в сотый раз отчаянно пожалел ее – в начале мая Фиалке должно было исполниться двадцать два года, но в лечебницах она безвылазно жила с пятнадцати. Почти семь лет бесценной юности, проведенных в таком состоянии. И сколько еще впереди?

Бросив взгляд в окно, я набрал в грудь воздух. Из комнаты Фиалки открывался роскошный вид на дорогу, песчаную отмель и море за ней.

– Вот бы вам быть по ту сторону. – Эти слова сами сорвались у меня с языка. – Играть в снежки. Выбирать платья для грядущих рождественских балов. Наставлять брата, чтобы сдерживал отрыжку на светских мероприятиях…

Удивительно, но я улыбался, хотя слезы так и подступали к глазам.

– А не здесь, – пробормотал я. – Не сидеть здесь взаперти, глядя в никуда, не слыша ничего… не видя никого.

Она слегка шевельнулась, чуточку отвернув от меня лицо. Казалось, что руки ее задрожали сильнее, но, возможно, это просто я пригляделся внимательнее.

Я снова болезненно сглотнул.

– Простите, что донимаю вас… этой болтовней.

Я выглянул в окно. На снегу все еще были видны следы нашего побоища. Чтобы увидеть все случившееся – как бедному санитару обожгли шею кислотой, – Фиалке всего-то и надо было отдернуть шторы.

– Происходит нечто… неприятное, – сказал я. – Как вы понимаете.

Понимает ли она, подумал я. Понимает ли она вообще хоть что-нибудь? От этой мысли я поежился.

– Надеюсь, вы не возражаете, – сказал я и, взяв чайник, налил себе немного чаю в ее чашку. Чай был горяч и крепок, но придать мне смелости он вряд ли был способен.

– Нам грозит опасность, – брякнул я, так и не подобрав слов получше. – Мне и вашему брату. Есть люди, которые хотят нашей… – Я с шумом втянул воздух. Внезапно на меня обрушилась вся тяжесть ситуации. Сама королева и ее самый высокопоставленный чиновник – оба не жалели ни сил, ни денег для одной лишь…

Я задрожал.

– Есть люди, которые хотят нашей смерти.

Фиалка тоже натужно вздохнула, и в этот момент шелест раковины стал громче, словно комната эта находилась на краю бескрайней бездны.

– Ужасно несправедливо, что я обращаюсь к вам, – сказал я. – Ужасно несправедливо, что я прошу вас, а не кого угодно еще, снова пережить все это…

Она выдохнула – как будто зашелестела еще одна морская раковина.

– Это ведьмы, – продолжал я. – Вернее… шайка расчетливых гадюк, что зовут себя ведьмами. Нам нужно их найти.

Фиалка сделала долгий вдох и перевела взгляд выше, на горизонт.

– Лорд Джоэл ведь общался с вами, правда? До того, как сбежал.

Она задышала чаще.

– Вы помните его, – сказал я, не сумев скрыть восторга в голосе. – Я знаю, что он был вашим соседом в Эдинбургской лечебнице. Мне говорили, что он читал вам.

Дыхание ее снова участилось. Я понимал, что слишком тороплю события, но остановиться уже не мог.

– Он назвал вам имя верховной ведьмы. Маргариты. – Я натянуто улыбнулся. – Вы написали его в моей записной книжке! Помните? Она все еще у меня.

Она отвела взгляд, но тот не был отсутствующим. Это был быстрый и выверенный жест.

– Он рассказывал вам что-нибудь еще? Где могут скрываться ведьмы? Где…

И тут она ожила.

Она вцепилась в край столика, вонзив ногти в полированную древесину, – я испугался.

До чего безрассуден я был. Знал ведь, что нужно остановиться. По глазам ее я видел, что она вне себя. Видел, как часто вздымается ее грудь. И все равно не умолк.

– Стало быть, лорд Джоэл и вправду что-то рассказал вам! Он сказал, куда направится после того, как убьет верховных ведьм? Сказал, куда они могут сбежать после того, как он…

Закончить я не успел.

Фиалка набрала воздух и исторгла из глубины своего существа самый пронзительный, самый безумный вопль, какой мне доводилось слышать в жизни. Кажется, задрожали даже стекла в оконной раме.

Кто-то забарабанил в дверь, я услышал голоса Клоустона и Дженнингс. Я быстрым шагом пересек комнату.

– Прекратите! – прошипел я в щелку двери. – У нас все нормально!

В этот момент вопль Фиалки затих. Я обернулся, и от зрелища, увиденного мною, по спине побежали мурашки.

Она сползла на ковер, к корзинке с рукоделием, и, копаясь в ней, рычала как дикая кошка.

Я шагнул к ней.

– Мисс Макгрей…

Она выгнула спину, в руке ее сверкнули ножницы. Она тяжело дышала, каждый вздох сопровождался жутким гортанным свистом, и темные глаза ее горели огнем.

Я ахнул и, забыв о своем переломе, поднял руки, отчего боль пронзила одну из них до самого плеча.

– Мисс… мисс Макгрей, прошу вас, положите это.

От моих слов она только сильнее разъярилась. Сиплое дыхание превратилось в возбужденные хрипы, и она поползла в сторону кровати, в очередной раз напомнив мне дикую кошку.

Я попытался подступить к ней, но она вскинула ножницы, словно кинжал. Перед глазами у меня сразу возник уродливый обрубок на руке Макгрея – на том месте, где прежде был безымянный палец.

Медленно, подобно вьющейся змее, Фиалка заползла на кровать, не сводя с меня немигающих глаз, которые, как и острые ножницы, были нацелены точно мне в грудь. Она съежилась, закрылась от меня, однако расположилась так, чтобы краем глаза все же наблюдать за мною.

Она задышала чаще и громче и медленно поднесла к себе ножницы. Рука Фиалки тряслась так, будто ее лихорадило. Мне захотелось отбежать к двери и отпереть ее, но я боялся спустить с девушки глаза.

– Мисс Макгрей… – прошептал я, с опаской двинувшись в ее сторону, – умоляю вас…

Увидев, что я сошел с места, она ткнула ножницами в воздух, и мне пришлось сделать шаг назад.

– Мисс Макгрей, пожалуйста…

Она все целилась в меня, свет дрожал в ее ошалелых, набухших от слез глазах.

И тут она задвигалась так быстро, что конечности ее, казалось, превратились в размытое пятно. Она повернулась ко мне спиной – ножницы пропали у меня из виду – и принялась резко дергать руками.

Она что, втыкала их себе в ноги?

Я бросился к ней.

– Прекратите! – взвыл я, и она обернулась – бесформенный комок белой материи. Я мельком заметил ее бледные ноги, которыми она с неожиданной точностью пнула меня прямо в место перелома. Я заорал – боль оказалась настолько ошеломительной, что я опрокинулся назад.

Клоустон и Дженнинг, отчаянно вопя, замолотили в дверь. Я скрючился, лежа на полу, сжимая сломанную руку, в ушах у меня стояло щелканье ножниц – частое, отрывистое, тошнотворное.

Задыхаясь, я пополз вперед. Я слышал звериное рычание Фиалки, крики и возню за дверью, ужасающий звук лезвий, щелкавших с бешеной скоростью. Разум мой заполнили мрачные картины, и я уже схватился за край лоскутного одеяла на кровати…

В этот миг дверь с грохотом распахнулась, щеколда с петлями взлетела в воздух. В комнату ворвался Девятипалый и, преодолев расстояние до кровати за два шага, оттолкнул меня в сторону.

Я снова упал на спину, а комната заполнилась людьми. То были сестра Дженнингс, Клоустон, санитар и еще одна медсестра.

Кэролайн тоже была здесь, смертельно бледная, она стояла, зажав рот ладонью. Она подошла ко мне, опустилась рядом и помогла мне сесть, но все это время не сводила исполненных ужаса глаз с кровати.

Я тоже посмотрел туда, но широкая спина Макгрея загораживала мне обзор. Я лишь видел, что он заключил сестру в крепкие объятия. Ее темные локоны каскадом ниспадали с его плеча.

– Зачем ты это сделала? – всхлипывая и дрожа, причитал он.

Подойти к ним отважилась только сестра Дженнингс, ибо даже доктор Клоустон, похоже, был поражен до глубины души.

– Мисс цела, – сказала она, успокаивающе погладив Макгрея по плечу. Голос ее прозвучал неожиданно тепло. – Она просто платье свое разрезала. Поглядите.

Клоустон и Кэролайн метнулись к ним, и оба с облегчением выдохнули. Я тоже.

– Зачем ты это сделала, глупышка? – снова застонал Макгрей, раскачиваясь взад и вперед. В этот момент он тоже производил впечатление душевно нездорового человека.

Кэролайн, немного отдышавшись, тоже коснулась его плеча.

– Ей нужно переодеться, – шепнула она. – Пойдемте, пусть миссис Дженнингс ей поможет.

Макгрей всхлипнул еще пару раз и еще крепче стиснул Фиалку в объятиях, но отпустил ее гораздо быстрее, чем я ожидал.

Миссис Дженнингс и медсестра принялись хлопотать вокруг Фиалки, которая снова впала в привычное состояние. Руки и ноги ее безвольно повисли, и, когда женщины повели ее за ширму, ножницы соскользнули на пол, а вместе с ними и кусочек ткани.

Все еще сидевший на кровати Девятипалый накрыл глаза рукой и согнулся с совершенно несчастным видом, будто кто-то только что водрузил ему на плечи невообразимую тяжесть. Я был рад, что Кэролайн здесь, ибо ее ладонь на его плече, похоже, была единственным, что не давало ему окончательно расклеиться. Служило ли ее присутствие для него утешением, или он просто стыдился проявлять при ней свои чувства, я понять не мог.

Довольно долго мы хранили тишину – никто из нас не знал, что теперь делать. Я ждал, что кто-нибудь накинется на меня с обвинениями в случившемся. К счастью, этого не произошло.

За окном сплошной массой плыли облака, пока сквозь них внезапно не просочился лучик солнечного света. В его сиянии вспыхнули два предмета: кусок материи и ножницы, лежавшие на полу. Клоустон подскочил и поднял обрывок ткани.

– Миссис Дженнингс любит приходить сюда и рукодельничать здесь рядом с Эми, – объяснил он с заметно пристыженным видом. – Здесь светлее всего и… ну, девушке полезно находиться в чьей-то компании.

– Нельзя оставлять здесь такие вещи, – вырвалось у меня. – Тот факт, что прежде мисс Макгрей их не брала, вовсе не означает, что…

И тут я умолк – кое-что на полу привлекло мое внимание.

– Я так и передам ей, – сказал Клоустон. – Я убежден, что она не будет… кхм… Инспектор, что вы делаете?

Присев на корточки, я разглядывал лоскуты белой ткани, валявшиеся на ковре. Длинный обрывок юбки Фиалки и совсем маленький кусочек ткани – размером чуть больше шиллинга.

– Что это? – спросила Кэролайн, а Макгрей отнял руку от лица.

Я поднес этот кусочек ткани к свету, чтобы лучше его рассмотреть. Это было нечто круглое, с пятью неровными лепестками. Примитивной формы, разлохматившийся на углах, этот лоскуток все же выглядел как то, что вырезали с явным умыслом.

Кэролайн нахмурилась.

– Это что… лист клевера?

Макгрей встал и подошел поближе, глаза его все еще были красными. Он посмотрел на кусочек ткани, лежавший у меня в ладони, и сглотнул.

– Это похоже на маленький цветок.

15

Я переложил бесформенное соцветие на стол, и Девятипалый, Клоустон и Кэролайн молча уставились на него.

Кэролайн вопросительно выгнула бровь.

– Ведьмы часто выбирают имена в честь растений и цветов. Маргарита, Осмунда, Дубик…

– Белена, – пробормотал Макгрей.

– Может, это символизирует имя еще какой-нибудь ведьмы? – спросил Клоустон.

– Возможно, – сказал я и повернулся к Макгрею: – Она хорошо в цветах разбиралась?

Он кивнул:

– Да, пионы от петуний отличала. Сам я в этом ни гугу.

Мы все посмотрели на Кэролайн, но она насмешливо фыркнула:

– С какой стати вы решили, что я должна разбираться в цветах? Думаю, что в нашем случае надежды стоит возлагать на мистера Фрея.

Пожалуй, она была права, но я не собирался признавать это вслух. Только потянулся к вырезанному цветку.

Неуклюже – ибо пользоваться мне теперь приходилось левой рукой – я повернул цветок, разглядывая каждый из его лепестков. Их было пять, все они немного различались размером и формой, образуя неровный круг. Была эта непропорциональность задумана или явилась результатом того, что у Фиалки тряслись руки, я понять не мог. И у цветка этого не было ни стебля, ни каких-либо еще черт, которые могли бы послужить подсказкой.

– Это может быть что угодно, – заключил я. – Можно хоть неделю его разглядывать, но все равно ошибиться.

– Недели у нас точно нет, – мрачно заметил Макгрей.

– Но ведь это должно что-то значить, – с внезапной настойчивостью произнесла Кэролайн. – По этой самой причине они атаковали клинику.

Я задумался, складывая в уме все факты воедино.

– Пожалуй. Они знают, что Фиалка общалась с лордом Ардглассом. Вероятно, они опасаются, что ей что-то о них известно. Что-то невероятно важное.

– Достаточно важное, чтобы им понадобилось от нее избавиться, – пробубнил Макгрей. – Сведения, где они скрывались все это время, или что-то еще более серьезное – на их взгляд. Что означает…

На миг повисла напряженная тишина, нарушил которую очень встревоженный Клоустон:

– Думаешь… они могут напасть еще раз?

У Макгрея был до того виноватый вид, словно это он сам напал на клинику. В ответ он лишь кивнул.

– Когда? – выдохнул Клоустон.

Мне пришлось ответить за Девятипалого:

– Полагаю, что очень скоро. Возможно, сразу после заката.

Клоустон охнул и схватился за голову.

Кэролайн повернулась к Макгрею:

– Вашей сестре больше нельзя здесь оставаться.

– А моим пациентам и служащим? – разволновался Клоустон. – Мне что, нужно всех отсюда вывезти?

Макгрей потер заросший подбородок.

– Мне жаль, доктор. Да.

– Этим людям некуда деваться! – вскричал Клоустон.

– Это не обязательно надолго, – сказала Кэролайн. – Они охотятся на мисс Макгрей. Скорее всего, из-за этого. – Она кивнула на матерчатый цветок. – Если мы увезем ее отсюда – так, чтобы это увидели ведьмы, – думаю, они вряд ли засядут в этих местах надолго.

– В случае с вашим покойным отцом они не торопились, – заметил я.

– Угу, – поддакнул Макгрей. – Но тогда они действовали слаженнее. – Он взглянул на Кэролайн: – Меня, мамзель, больше волнует часть про «чтобы увидели ведьмы».

Кэролайн кивнула.

– Я не предлагаю вести вашу сестру через весь Керкуолл с процессией и знаменем. Мы можем уехать ночью, после того как клиника опустеет. Так ее отъезд станет достаточно заметен.

– Но…

– Два экипажа, – перебила она. – Две группы. Одна садится на один пароход, другая на другой, а потом разъедемся в разные стороны.

У Девятипалого глаза полезли на лоб.

– Меня пугает, как хорошо вы в этом смыслите.

– Я скрывалась последние десять месяцев, мистер Макгрей. А до того я годами незамеченной пробиралась в лечебницу к отцу. – Она произнесла это с явной ноткой гордости в голосе.

– Для меня этот вариант идеален, – сказал Клоустон, вынужденно смирившийся с происходящим. – Думаю, мы сможем разместить большую часть пациентов в городе – но не всех. Если мы отправимся в разные стороны, я мог бы увезти оставшихся и беднягу Артура к моему коллеге в госпиталь…

– Не говорите нам, – остановил его Макгрей. – Сделайте, как сказала мамзель, и заберите Фиалку с собой. Так она будет в большей безопасности. Мы сядем на другой пароход и продолжим нашу… – он горько усмехнулся, – охоту на ведьм.

После того как план был составлен, остаток дня заполнился бесконечной суетой. Доктор Клоустон отправил не меньше дюжины записок в местный приход, поставщикам клиники и родственникам своих служащих с мольбами дать приют хотя бы части его пациентов. Тем временем обитатели клиники, медсестры и санитары упаковывали все ценное и необходимое. Исход занял время с полудня до раннего вечера – фиакры увозили людей и сразу возвращались за следующей партией. Для этого пригодились и обшарпанная коляска Кэролайн, и ее слуга-великан, а Макгрей почти весь день провел, помогая загружать пациентов в транспорт.

Я тоже хотел поучаствовать, но Макгрей лишь ответил: «От тебя и с двумя руками толку мало…»

Я решил не ругаться с ним и вместо этого отправился принять весьма заслуженную ванну и побриться – хотя бы для того, чтобы успокоить расшатанные нервы. Решение это оказалось опрометчивым, ибо я никогда прежде не брился левой рукой, а еще никак не мог отвести глаз от белого матерчатого цветка, пытаясь – совершенно безуспешно – высмотреть в нем хоть какие-то узнаваемые черты.

К тому моменту, когда я крайне неуклюже закончил приводить себя в порядок, уже занялся закат – поверить не могу, до чего короток день на севере, – и клиника почти опустела.

Я шагал по пустым коридорам, пол усеивали обрывки упаковочной бумаги и бечевки. Камины успели затушить, и внутри стало так же холодно, как и снаружи. Я порадовался, что надел самое теплое свое пальто.

Доктор Клоустон ждал в вестибюле, подсвеченном одной лишь тусклой масляной лампой. Он взирал на безлюдное помещение тоскливым взглядом.

– Вы скоро сюда вернетесь, – пообещал я ему. – И вы, и все ваши пациенты.

Он кивнул, но все же болезненно сглотнул и отвел взгляд, затуманившийся от слез. Я почувствовал себя ужасно виноватым. Эта клиника была, по сути, венцом его карьеры, величайшим даром родному городу, а мы просто взяли и выселили всех отсюда одним днем.

Через секунду на лестнице показался еще один огонек. Это была миссис Дженнингс.

– Мисс Макгрей готова, сэр.

Кэролайн шла за ней, облаченная в бордовый плащ, капюшон которого покоился на ее плечах.

– Харрис еще не вернулся? – спросил я.

– Он здесь, – сказала Кэролайн и показала в окно, за которым виднелся силуэт ее черного коня. – Нужно дождаться возвращения мистера Макгрея из гавани, если мы хотим выехать одновременно.

Я кивнул, и все замолчали. Мы просто ждали, нервы наши были на пределе – но нам ничего не оставалось, кроме как наблюдать за приходом сумерек. Как же ненавистны мне такие моменты: выдвигаться еще слишком рано, но пытаться сделать что-нибудь полезное уже слишком поздно.

Через некоторое время я достал фляжку, которая все еще покоилась у меня в наружном кармане, и протянул ее доктору Клоустону. Он не стал утруждаться возней с серебристыми стаканчиками и отхлебнул прямо из горла, и я последовал его примеру. И тут вдалеке появился фиакр.

– Я приведу мисс Макгрей, – сказала сестра Дженнингс и зашагала вверх по лестнице.

Клоустон сам отпер входную дверь – ледяной сквозняк со свистом пронесся по коридорам, – и вскоре вошел Макгрей.

– Все ваши пациенты доставлены на корабль, – сказал он, выхватил у меня фляжку и сделал большой глоток. – Я заплатил команде с лихвой – они доставят вас, куда скажете. Не давайте этим пройдохам больше денег.

Клоустон кивнул.

– Спасибо тебе, Адольфус. Можешь ли ты… можешь сделать мне одолжение?

– Конечно, доктор.

Клоустон протянул ему внушительного размера конверт. Должно быть, в нем лежало письмо по меньшей мере о дюжине страниц.

– Пожалуйста, проследи, чтобы оно добралось до мисс Смит и доктора Харланда. В нем все указания на случай… моего неожиданного исчезновения.

Макгрей без колебаний принял конверт.

– Считайте, он уже у них. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

– Где люди премьер-министра? – спросил я.

– Фуй ждет в коляске. Второй говнюк с капитаном Джонсом – остался на всякий случай, чтобы тот не вздумал отплыть без…

Он замолчал. По лестнице спускалась Фиалка под руку с миссис Дженнингс. Как и Кэролайн, Фиалка была в длинном плаще – но темно-серого цвета. Ее капюшон уже был поднят и скрывал верхнюю часть ее лица. В тусклом цвете и обрамлении темной ткани ее бледный подбородок, казалось, принадлежал живой покойнице.

Девятипалый подошел к ней и даже раскрыл объятия, но наткнулся на ледяной взгляд медсестры.

– Можно? – пробормотал он.

Миссис Дженннингс прищурилась, взглянув на него с подозрением.

– Можно, но быстро. Не задушите ее.

С немыслимой для человека его габаритов нежностью он взял лицо девушки в свои ладони (интересно, чувствует ли она пустоту на месте его отсеченного пальца, подумал я), а затем нагнулся и осторожно поцеловал ее в лоб. Мне бы хотелось узнать, как она это восприняла, но в тот момент Макгрей был единственным, кто видел ее лицо.

– Скоро увидимся, – прошептал он. Похоже, он хотел сказать что-то еще, но сестра Дженнингс потянула девушку к выходу.

Когда та прошла мимо, Кэролайн тоже накинула капюшон на голову. Они были почти одного роста и одинаково бледны, что нам оказалось только на руку. Мне вспомнилось, что как-то раз издалека даже Макгрей спутал одну с другой.

Доктор Клоустон зажег две масляные лампы. Одну он вручил мне.

– Мистер Фрей, – сказал он серьезно, – был рад иметь с вами дело.

Меня аж озноб пробрал.

– Я… взаимно, доктор.

Затем он подошел к Макгрею и незаметно сунул ему маленький пузырек, в котором, как я догадался, был лауданум.

– На дорогу, – шепнул он. Макгрей взглянул на ярлык, затем на доктора – глаза у него были на мокром месте. – Удачи, Адольфус.

Я чуть было не брякнул: «О, да мы же не на смерть отправляемся!» – но все же передумал. Сейчас было не время искушать судьбу.

Макгрей предложил руку Кэролайн, а Клоустон – Фиалке. И этой медленной, мрачной процессией мы вышли во тьму.