Текст книги "Выжить любой ценой. Немецкий пехотинец на Восточном фронте. 1941—1945"

К тому времени мы знали, что одна из немецких танковых групп наступала на город Харьков с севера, а вторая двигалась туда с юга. Мы начинали образовывать кольцо вокруг Харькова, не давая русским перебрасывать туда резервы.

Кольцо блокады вокруг Харькова сомкнулось к 15 мая 1942 года[12]12
  Харьков в 1942 году оставался в руках у немцев. В ходе Харьковского сражения 12–29 мая 1942 года советские войска, наступавшие на город с северо-востока и юго-востока, подошли к Харькову на расстояние 25–35 километров, но в дальнейшем 23 мая были окружены в районе Барвенковского выступа.


[Закрыть]. На нашем участке фронта обстановка была очень спокойной, так как в румынском секторе, справа от нас, занимал позиции весь 525-й полк. Мы сориентировали свои позиции по отношению к румынам и занялись оборудованием массивных бункеров. Бункеры строились группами, согласно указаниям командира на этом участке обороны, который инспектировал проведение работ. Их размеры должны были быть 3 на 5 метров, глубиной 2 метра 80 сантиметров. Сверху укладывались железнодорожные рельсы, которые мы снимали с железнодорожных путей, проходящих через этот район. Рельсы укладывались крест-накрест поверх бункера, и оттуда могли вести огонь два человека. Пол также оборудовался из участков железнодорожных рельс, его толщина достигала 90 сантиметров.

Бункеры необходимо было хорошо маскировать, чтобы не дать противнику обнаружить их. Вход в бункер располагался в сторону, обратную линии фронта. Мы начали копать траншеи вручную с помощью железнодорожных кирок, но земля была такой твердой, что, затратив на работы много времени, мы сумели выковырять лишь несколько килограммов грунта. Мы работали долго и упорно, выполняя поставленную задачу, и эта тяжелая работа была практически безрезультатной, но мы не снижали темпа. Командир батальона метался взад-вперед вдоль окопов, где мы рыли землю, и напоминал нам то, чему учили каждого солдата на Восточном фронте: «Любое сопротивление можно сломить». Наконец нам удалось разработать новый метод. Мы рыли отверстия окружностью по 30 сантиметров. Потом брали по шесть ручных гранат, связывали их вместе и совали в отверстие. Потом мы брали детонационный шнур длиной 10 метров. Через три секунды шнур поджигали, заряды взрывались, и взрыв разрыхлял землю. Солдаты тут же не мешкая ныряли в грязь. Лопаты и кирки мелькали в воздухе, и траншея становилась глубже.

Метр за метром мы вгрызались в землю и строили наши укрепления. 19 мая 1942 года, после того как работы над бункерами были закончены, нас снова вернули на участок к румынам. Вместе с ними 20 мая мы начали наступление на Харьков. В пять утра мы начали готовиться к штурму, а румынская артиллерия сдерживала русскую пехоту. Она хорошо проявила себя во время русской кампании и заслужила наше уважение. В то же время пехота румынской армии оказалась абсолютно ни на что не годной. Каждый знает, что румыны представляют собой не более чем нацию цыган и ублюдков-ребятишек. Артиллерия вела огонь по городу в течение получаса. Примерно в 6:30 обстрел прекратился. Я высунулся из бункера, чтобы занять хорошую исходную позицию, и распластался по земле в ожидании сигнала к атаке. Когда сигнал прозвучал, я быстро вскочил на ноги и вместе с волной немецких и румынских солдат побежал через открытые поля в сторону города. Сначала мы кричали что-то, адресованное противнику, но после нескольких сотен метров бега обнаружили, что до города все еще остается почти 2 километра. Приближаясь, мы слышали, как пули, выпущенные обороняющимися в городе, свистят мимо наших ушей. По щекам хлестали осколки гранат. Но мы продолжали бежать через поля неудержимо и бесстрашно. Моя цель находилась в 4 километрах от центра города. Бег под вражеским огнем был долгим и опасным, но я вместе со своим батальоном добрался до города[13]13
  Повторимся, что Харьков в описываемое время был в руках у немцев.


[Закрыть]. Я добежал до какого-то двухэтажного здания и нырнул в это укрытие, чтобы восстановить дыхание. Несколько моих товарищей последовали за мной. Посмотрев вниз, я обнаружил, что рукав моей левой руки у локтя намок от крови. Не обращая на это внимание, я приготовил оружие, посмотрел вокруг на солдат нашего батальона и отдал сигнал идти по улицам города дальше.

Бой продолжался примерно семь часов, после пушки нашего противника замолчали. Наши взяли верх, и город был захвачен.

Почти сразу же мы стали готовиться к отражению контратаки противника. Мы заняли оборонительные позиции в городе и стали ждать, но контратаки не последовало.

Это позволило нашим санитарам очистить поле боя от мертвых и раненых. Потери в моей роте были небольшими. У нас было 4 убитых и 11 раненых. При этом ранения 5 были тяжелыми, а у остальных 6 – более легкими. Двое из легко раненных остались в своих подразделениях.

Чуть позже в тот же день тишина была нарушена. Левее позиций 1-го батальона появился синий дымок. Это означало, что туда движутся атакующие танки. Первый батальон сместился на пару километров назад, в сторону прежней линии фронта и под углом к ней, чтобы использовать ее как прикрытие и избежать дальнейших потерь в начавшемся бою. Командир нашего батальона был мудрым человеком. Сам он находился в передовых подразделениях. Он отдал приказ сохранять спокойствие и дать русским танкам вклиниться поглубже. Когда русские подошли в заданный район, румынская артиллерия открыла по наступающим машинам огонь. Мы видели, как пять из них сразу же окутались пламенем. Остальные развернулись и удрали. После этого какое-то время от русских ничего не было слышно.

На следующее утро 21 мая румынская кавалерия изготовилась к новой атаке. В 5 часов она выдвинулась со своих позиций и стала наступать на город Лозовая. Румыны собирались атаковать с юга, а мы должны были наступать с севера и взять город. Бой был стремительным. Примерно в 6 часов вечера 22 мая Лозовая уже во второй раз оказалась в руках немецких войск[14]14
  Немцы заняли этот город совместно с румынами (6-м армейским корпусом).


[Закрыть].

Глава 2
В окопах под Петровским

В Лозовой мы сделали остановку. Нам наконец дали день отдыха.

На следующий день наше подразделение вышло из Лозовой и отправилось маршем по направлению к реке Северский Донец на Изюм. 27 мая 1942 года мы подошли к селу Петровскому, которое все еще удерживалось русскими. Они упорно обороняли свои позиции, но кольцо, в которое мы взяли село, тесно сомкнулось вокруг них. Мы делали все, что могли, чтобы попасть в Петровское, но не могли сломать их оборону. Нам нужна была помощь.

Для поддержки наших войск вызвали немецкие люфтваффе. С момента, когда к наступлению подключилась авиация, преимущество уже было на нашей стороне. Мы брали одну цель за другой. За время всей кампании я никогда больше не был свидетелем игры такого грозного оркестра. Русские понимали, что проиграли, и попытались вырваться, но каждый танк, кавалерист или пехотинец, решившийся выйти из кольца, попадал под бомбы.

Да, это была победа, но такая, что мне было трудно праздновать ее, так как все мы видели, что село Петровское исчезло в пламени. Русские войска, оборонявшие его, были истреблены. В селе проживало полторы тысячи жителей, и, скорее всего, немногие из них выжили.

По дороге в горящее село командир батальона отдал нашей роте приказ зачистить траншеи, что начинались к западу от Петровского и тянулись вдоль ряда деревьев на север примерно на два километра. Наша задача не была бы выполнена до тех пор, пока мы не зачистим местность от последнего вражеского солдата. Обер-лейтенант Шег собрал свой взвод и командиров отделений, чтобы оценить ситуацию. В 10 часов утра мы получили приказ и начали зачистку территории. Продвигаясь вдоль двухкилометровой линии окопов, я думал о том, что эта местность мне знакома. Той же дорогой мы отступали от Изюма всего несколько месяцев назад. Я сказал об этом своему командиру. Мы вышли к окопам на окраине поселка к 11 часам того же утра. Там нас встретил немецкий танк и его экипаж. Они захватили пленных и попросили нас о помощи. Я сказал командиру, что возьму на себя заботу о двух русских военнопленных. Тот кивнул в ответ, соглашаясь.

Я принял командование 1-м взводом, а командир – 2-м. Я заставил двух русских идти впереди себя с поднятыми руками, чтобы не упускать их из виду. За мной шагал мой взвод. Нас отделяла от командира и его взвода линия окопов, и я шагнул через нее. Мы осторожно продвигались через первую сотню метров окопов, когда обнаружили там первого спрятавшегося русского солдата. Он сразу же поднял руки и отбросил свое оружие. Я отправил его во взвод, который следовал за мной. По дороге вдоль окопа я обнаружил еще нескольких русских солдат. Они тоже сдались, не оказывая сопротивления.

Траншея была глубокой, изобиловала поворотами, загибами и темными углами. В конце концов я потерял контакт с моим командиром и взводом, что двигался впереди меня. Мои товарищи, что шли вдоль траншеи за мной, время от времени тоже пропадали из виду, пока я шел впереди с двумя своими пленными, переданными экипажем танка. В очередной раз свернув за угол, я обнаружил укрытие. Впереди, на расстоянии четырех метров, лежал русский боец. Он был ранен пулей в колено. Я обратился к нему на русском языке, стараясь произносить каждое слово ясно и громко: «Ты вооружен?» Он ответил отрицательно. Все еще не упуская из виду двух своих пленных, я подошел к нему и поднял его с земли. Я проверил наличие у него оружия и, ничего не обнаружив, отправил обратно в свой взвод. А потом я вдруг услышал свист, донесшийся из укрытия. Я подобрался поближе, внимательно прислушиваясь к звукам, которые могли бы вызвать тревогу. Это было укрытие, в которое вела выкопанная нора. Через темноту за входом я уловил небольшой проблеск света. Тогда я крикнул по-русски: «Сейчас же выходите!» Между досками, прикрывавшими нору, появились пальцы, которые отбросили доски. Наверх вылезли трое русских – старший лейтенант и два солдата. Они все еще были с оружием, но тут же положили его на землю и подняли руки. Я услышал, как они бормотали дрожащими голосами: «Пожалуйста, не стреляйте».

«Не бойтесь, – ответил я, – вам не причинят вреда, если вы будете вести себя правильно». Я опустил ствол своего пистолета-пулемета и направился к пленным, чтобы разоружить их. Но едва я успел сделать первый шаг, как мне пришлось заплатить за то, что утратил бдительность. Последовал одиночный выстрел. Пуля ударила меня в верхнюю часть правого бедра и прошла навылет через ягодицу. Нога сразу онемела. Со стоном как подкошенный я рухнул на землю, прямо в рыхлую грязь окопа. Но быстро поднялся и направил на русских свое оружие. Стиснув зубы, чтобы отогнать боль, я пристально уставился на них в ожидании каких-либо действий, что спровоцировали бы меня и позволили открыть по ним ответный огонь. Но все они смотрели с удивлением на лицах, будто не понимая, что случилось. Они также понимали и то, что теперь рискуют своими жизнями. Опустив взгляд, они, безоружные, смотрели на раненого врага с оружием, направленным на них.

Товарищи сзади услышали выстрел и мой крик. Они бросились через извилистую траншею в мою сторону. Когда они подбегали, я увидел, как один из русских попытался убежать. Четвертый русский, которого я не заметил сразу, был комиссаром, прятавшимся за старшим лейтенантом и двумя солдатами, которые выбирались из укрытия под моим наблюдением. Пока те трое стояли с поднятыми в знак того, что они сдаются, руками, этот четвертый взялся за свой револьвер и выстрелил в меня. Увидев, как он начал движение по траншее прочь от меня, я спокойно потянул спусковой крючок своего автомата. Комиссар упал на землю. В это время ко мне подтянулся мой взвод. Некоторые из моих солдат подбежали к упавшему комиссару и со злости выпустили в него еще несколько пуль.

Трех русских солдат обыскали и отвели к другим пленным, которых мы захватили. Мои товарищи помогли мне встать и повели вдоль оставшейся части траншеи, чтобы мы могли закончить выполнение задания. Один из них выбрался из траншеи и отправился к командиру с вестью о моем ранении. Вскоре оба взвода встретились в конце траншеи. На часах было около 12:30. Вызвали медиков, которые в первую очередь занялись нашим подразделением.

Один из докторов быстро осмотрел меня. Обернувшись к командиру роты, он доложил, что меня необходимо срочно доставить в село, так как, возможно, повреждена основная артерия. Командир принял командование всей ротой и отдал приказ идти назад. Выполняя его приказ, мы потянулись в сторону села. Всего мы захватили 68 пленных. Для доставки раненых выделили одну машину и пару лошадей с телегой. Меня везли на машине вместе с четырьмя ранеными русскими пленными. Мой взвод снова втянулся в траншею, чтобы, перед тем как вернуться в наш лагерь в центре села, еще раз прочесать ее.

На обратном пути в село наш транспорт был атакован с воздуха 6 русскими бипланами. Было ясно, что они наблюдали за всем происшедшим, и мы сразу же оказались под огнем. Один из раненых русских, лежавший рядом со мной, сумел добраться до задней части машины. Он смог открыть ее и на ходу выкатиться на землю. Некоторые из наших солдат остались в тылу, чтобы дать бой русским, все еще остававшимся в окрестностях, в то время как другая часть нашей роты и перевозивший меня грузовик сразу же отправились обратно, в центр Петровского.

Когда мы добрались до села, я поспешил к врачу, который сразу же занялся мной. Осмотрев меня, он убедился, что артерия не задета. Пуля прошла всего в двух сантиметрах от нее. Точно так же она прошла мимо лимфоузлов. Меня оставили в покое с сознанием, что все у меня будет в порядке. Доктор сделал мне укол против заражения крови. Он должен был поддержать меня, пока мне не будет оказано более квалифицированное лечение. Потом меня вернули в транспорт, который доставил меня к главному штабу наших войск, расположившемуся в центре села.

Здесь мне предстояло провести ночь, так как перемещения оттуда все еще были небезопасны и все еще сохранялся риск попасть под огонь артиллерии.

Осаду села пережили всего несколько зданий. Наши подразделения заняли те, что все еще стояли. Там разместились штабы, а также места отдыха солдат. Жилое пространство быстро заполнилось. За неимением комнаты в оставшихся целыми домах медики поместили меня вместе с другими ранеными в бане. Среди раненых было 12 немцев и много русских пленных. Я попытался отдохнуть, но прошло немного времени, и тишину снова нарушили звуки боя. Примерно в полночь той ночью русская кавалерия попыталась отбить Петровское обратно. Эти позиции были важны для русских, так как они устроили здесь свой фронтовой штаб[15]15
  Советские войска (очевидно, 6-й кавалерийский корпус и другие) пытались вырваться из кольца окружения после прекращения наступления на Харьков с юга.


[Закрыть].

Мы все лежали рядом в бане на дощатых койках, прислушиваясь к звукам боя, что кипел вокруг нас. Никто, разумеется, не мог предугадать его исход, но некоторые из раненых солдат считали иначе. Русские приветствовали наступающих казаков криками «Ура!». Даже раненые немцы были вынуждены, в свою очередь, оказать поддержку нашей стороне, тоже принявшись подбадривать их криками. Я полагал, что та храбрость, которую они демонстрируют, выглядит комично, потому что мы были полностью беззащитными и ни у кого не было оружия. В мою голову закралась мысль, что если русским удастся прорваться здесь, то у нас нет ничего такого, что помогло бы нам обороняться.

Но для нашего противника та ночь оказалась суровым испытанием, и он почувствовал на себе всю мощь немецкого оружия. Пытаясь вернуть село, враги понесли тяжелые потери. Бой продолжался полтора часа, после чего русские сняли осаду и отступили. Звуки разрывов и огонь стрелкового оружия быстро затихали, пока не смолкли совсем. Мои раненые товарищи тоже прекратили кричать, и мне наконец удалось немного отдохнуть.

Через несколько часов, примерно в 4 часа следующего утра, пришли санитары и по одному погрузили нас в кузов грузовика. Там мы и устроились лежа поперек, все 10 человек. Нас отвезли за 30 километров на запасной аэродром в Барвенкове. На поле стояли 7 самолетов Ju.88[16]16
  Скорее всего, это были не бомбардировщики «Юнкерс-88», а транспортные самолеты «Юнкере-52» либо использовавшиеся в качестве транспортных «Хейнкель-111».


[Закрыть], на которые нас погрузили, и в 7 утра самолеты взлетели и взяли курс на Днепропетровск.

После приземления нас вынесли из самолета и отнесли в большой ангар для осмотра. То, что мы увидели там, являло собой ужасную картину, вызвавшую в нас страх и беспокойство. Все пространство ангара, насколько хватало взгляда, было занято носилками с ранеными немецкими солдатами. Их там было так много, тяжелораненых, страдающих. Большая часть потерь была после битвы за Харьков, которая закончилась 29 мая 1942 года[17]17
  Действительно, Харьковское сражение, начавшееся 12 мая, закончилось 29 мая. Однако бои непосредственно за город не велись. Очевидно, единственным настоящим боем для него был тот, где его ранили в бедро.
  В ходе Харьковского сражения наступавшие на город советские войска оказались в окружении. Вырвались только 22 тысячи человек, в частности остатки 6-го кавкорпуса и 23-го танкового корпуса. Безвозвратные потери советских войск (пленные, убитые, пропавшие без вести), включая потери войск, наступавших на Харьков с северо-востока, составили 170 тысяч 958 человек, санитарные – 106 тысяч 232 человека. Немцы же, к этому времени начавшие сильно преувеличивать свои победы и преуменьшать поражения, протрубили на весь мир о «240 тысячах пленных русских». Но это была их последняя в войне крупная удачная операция на окружение, впереди были Сталинград и ужасы окружений, в которые попадали теперь уже немцы и их союзники – до самой капитуляции в мае 1945 года.


[Закрыть]. Я прождал какое-то время, пока не подошла моя очередь для осмотра. После короткого осмотра меня погрузили в санитарную машину и повезли в военный госпиталь в расположенном поблизости городе Новомосковске (севернее Днепропетровска). Там я пролежал девять дней.

8 июня я снова был в пути. Меня погрузили в медицинский эшелон, на котором я доехал до города Лемберга (Львов. – Пер.) в Польше[18]18
  В сентябре 1939 года древний русский город Львов, основанный в 1256 году князем Даниилом Галицким, был вместе с Западной Украиной и Западной Белоруссией возвращен в состав «большой России» (СССР) после краха Польши.


[Закрыть]. В Лемберге мы провели пять дней. Оттуда начался путь через Польшу, Чехословакию, а затем – в Саксонию. Конечным пунктом был городок Арнсдорф близ Дрездена. Я находился в Арнсдорфе до тех пор, пока доктора не объявили, что я полностью излечился. Мне повезло с моей раной, так как пуля, ничего не задев, вышла наружу и рана заживала хорошо. Я знал, что вскоре снова окажусь на фронте.

Глава 3
Отвоеванная высота

20 августа доктора выписали меня из военного госпиталя. Армия направила меня в резервную дивизию под номером 164, расквартированную в городе Мец в Лотарингии. 24 августа я доложил о прибытии в дивизию, и мне сразу же предоставили три недели на восстановление и отдых плюс еще две недели отпуска дома.

Мой отпуск закончился 12 октября 1942 года. Я покинул резервную дивизию и был направлен в полевой батальон в Баумхольдер, около Саарбрюккена (55 километров к северо-востоку), где располагался учебный центр. Было странно называть это место учебным центром, поскольку там нам совсем не давали оружия. Как я понял, это объяснялось тем, что оружие берегли для боев. Через два дня после прибытия в Баумхольдер мне наконец выдали новый мундир. К тому времени в батальоне численность личного состава превысила штатную, поэтому самых молодых солдат, в основном тех, кому было по 19 лет, отправили в резервную часть в Мец. Нас не долго держали в Баумхольдере, и 4 декабря я снова оказался на Восточном фронте в России. По пути туда была остановка на четыре дня в Ренгерсдорфе, около города Глац[19]19
  Г л а ц (Глатц) – ныне польский Клодзко.


[Закрыть]. 12 декабря мы снова отправились в путь, и я снова оказался в том «раю», что представляла собой советская территория.

Наш путь лежал через Лемберг, через Днепропетровск в сторону города Сталино (сейчас Донецк. – Пер.). Оттуда мы ехали в Горловку, потом в Ворошиловград (ныне Луганск. – Ред.) и, наконец, в Каменск-Шахтинский. Рождество мы встретили в пути. Согласно полученным проездным документам, нас везли в мою прежнюю часть. Однако мы не могли добраться до своей дивизии, так как она находилась в русском окружении и путь туда был закрыт[20]20
  298-я пехотная дивизия вермахта была в феврале 1943 года уничтожена советскими войсками.


[Закрыть]. Поэтому мы остановились в Каменске-Шахтинском, ожидая пока не откроется надежный способ встретиться со своими товарищами.

В Каменске-Шахтинском бурлила жизнь. Через город проходили соединения, отходившие с фронта под Сталинградом[21]21
  Те, кому удалось избежать окружения и гибели в ходе наступления советских войск, начавшегося 19 ноября 1942 года.


[Закрыть], и другие – из Кавказского региона[22]22
  С фронта на Северном Кавказе, чтобы избежать грозившего немцам здесь еще одного окружения в дополнение к сталинградскому.


[Закрыть]. Многим солдатам Каменск-Шахтинский назначали в качестве сборного пункта. Здесь предполагалось восстановить линию фронта и остановить наступающие русские армии. К несчастью для нас, противник теперь превосходил нас численно, и мы не могли больше его сдерживать. Спустя некоторое время нашим войскам приказали отходить к Ворошиловграду. Когда мы были в 30 километрах от этого города, нам встретились подразделения 304-й дивизии из Саксонии, которые отступали, оставив свои позиции на реке Северский Донец. Когда мы увидели друг друга, то молча подняли вверх высоко над головами в торжественном приветствии свое оружие. Через несколько шагов наши пути разошлись, как это и должно было случиться.

В Каменске-Шахтинском я снова получил новое назначение, на этот раз в 6-ю роту 2-го батальона 574-го полка. В составе этой части мне предстояло вновь идти в бой. У солдат этого полка было очень мало боевого опыта и совершенно отсутствовал опыт боев с русскими. Дивизия, в состав которой входил полк, два года была расквартирована во Франции, но поскольку обширные русские территории требовали новых войск, ее перебросили для боев на востоке. Наш командир полка понимал, что солдатам не по себе. Поэтому он собрал личный состав, чтобы обратиться к нам напрямую. Он сообщил, что дивизии предстоит находиться на переднем крае до 1 апреля 1943 года. Свое обращение он завершил твердым бодрым обещанием: «Солдаты! Вы являетесь испытанными и опытными бойцами, и я уже вижу на каждом из вас награды, которые вы заслужите на востоке».

Во 2-м батальоне в моей роте было столько же солдат, сколько в моем прежнем подразделении, 6-й роте. Мы получили 60 человек пополнения, но, когда я прибыл туда, в этой новой роте не было командира. Наконец он был назначен и впервые появился в роте как раз тогда, когда мы собирались выступать. Вскоре после его прибытия командир батальона собрал всех командиров взводов и отделений. Он объявил, что завтра в 3 часа ночи нам предстоит выполнить важное военное задание. Мы должны отбить обратно высоты, которыми немцы уже владели прежде. Эти высоты уже стоили нам многих жизней. Как для нас, так и для нашего противника они являлись очень ценными техническими позициями.

Мы находились на западном берегу реки Северский Донец. Нашей задачей были захват и удержание полоски земли на возвышенности на нашем берегу. Помимо этого там находился вражеский опорный пункт, усиленный значительным количеством пехоты. Их нужно было выбить оттуда, прежде чем мы начнем наступление на высоты. Согласно замыслу мы должны были пройти мимо русских обороняющихся, а потом развернуться всем оружием и техникой, пройти через населенный пункт и суметь захватить высоты. Если русские решат удерживать там свои позиции, им придется уничтожить нашу технику и артиллерию, которую мы перебросим сюда.

Наш батальон получил приказ совершить маневр через город и вокруг высот, вести наблюдение и связать боем противника, если он попытается перебросить сюда по воде дополнительные войска и технику, чтобы укрепить свои позиции на высотах. В то утро командир батальона часто повторял нам, что рано утром, то есть в 2 часа ночи, мы должны будем занять исходные позиции. Затем он убыл, пожелав нам солдатской удачи. Командир роты еще раз уточнил, что бой должен начаться завтра в 3 часа.

Примерно в 10 часов вечера наша рота оттянулась обратно в Каменск-Шахтинский, где дислоцировались боевые подразделения батальона. Нам пришлось продвигаться по сельской местности в глубоком снегу. К 2 часам мы вошли в городок. Два долгих часа нам пришлось провести, греясь в отведенных нам домах. Затем посыльный доставил приказ через час прибыть на исходный рубеж. Взяв необходимое, мы собрались на исходном рубеже и приготовились к выдвижению. Командир батальона явно нервничал, было странно видеть, как он суетливо бегает взад-вперед по подразделениям. Он отдал приказ роте выдвигаться на правый фланг, затем на левый фланг, потом – снова на правый. Из-за этой задержки противник обнаружил наш маневр и был готов к неожиданностям.

Командир предупредил нас, что нам будет противостоять неприятель, оснащенный тяжелым вооружением, в том числе двумя минометами и артиллерией. Кроме того, в его составе были вооруженные до зубов пехотинцы. Но наши солдаты демонстрировали готовность к бою и не обращали внимание на предупреждения. Мы с нетерпением ждали начала штурма, поскольку первоначальным замыслом предусматривалось, что мы должны нанести удар на нашем участке в 3 часа, а сейчас было уже почти 6.

После того как командир высказал нам свои опасения, мы на собственной шкуре ощутили воздействие того тяжелого вооружения, о котором нас предупреждало руководство. В 6 часов батальон, численность которого сейчас составляла 160 человек, из которых 60 приходилось на нашу роту, укомплектованную лучше других, получил приказ выступать. В нашей роте было очень мало солдат-ветеранов и всего один опытный командир. Но вскоре это должно было измениться.

Мы прошли примерно 200 метров, когда вдруг обнаружили, что нас атакуют справа. Мы выдвинули наше тяжелое вооружение на левый фланг, приготовив его к бою, и, как могли, постарались замаскировать его. Мы были введены в заблуждение и думали, что там находился русский лагерь. Но это была лишь уловка, ложный лагерь, и мы клюнули на нее. Там не было никого.

Пришлось развернуть весь фланг, чтобы нацелить наше тяжелое оружие на противника. Артиллеристы и тяжело вооруженные пехотинцы Сталина стреляли в нас из укрытий в лесу, совсем с другой стороны, с берега Северского Донца. К счастью, нам удалось быстро отреагировать и в высшей степени грамотно сменить тактику. Мы открыли ответный огонь и обрушили на них всю свою мощь. Бой был выигран, мы выполнили свою задачу и выбили противника с его позиций, захватив высоты. Это была просто узкая, всего в 300 метров, полоска земли, но на ней располагалось много военных объектов, которые стали теперь нашими, в том числе 8 станковых пулеметов, 3 миномета, большое количество винтовок, было взято в плен 38 человек. Остальные вражеские солдаты бежали на другой берег Северского Донца.

Во время боя нигде не было видно командира нашего батальона. Но когда мы уже почти захватили высоту, он вдруг появился. Я был рядом с ним, когда он гордо доложил вышестоящему командиру о том, что «задача выполнена». Он передал по радио, как много он захватил оружия, сколько пленных, о том, что разгромленный и преследуемый противник бросился за Северский Донец. Старший командир спросил о наших потерях, но он не ответил, так как его еще не проинформировали об этом.

Мы узнали, что потери нашей роты оказались очень высоки. Из имевшихся 60 солдат мы потеряли 43 человека. Был убит и командир роты обер-лейтенант Рамм. И хотя мы выполнили задачу, наше положение было неустойчивым. У нас осталось всего 17 человек, которые должны были оборонять занятую территорию, но мы знали, что для этого необходимо не менее 60 солдат. К 10 часам русские снова притихли, и даже мертвому было ясно, что нас могут выбить отсюда. В том бою я получил свое третье ранение, но не хотел снова ехать в отпуск по ранению и решил остаться в подразделении.

В 11 часов командир батальона встретился со мной во второй раз. Он зашел в мою палатку и стал расспрашивать меня об обстановке. Я рассказал ему, что происходит, о том, что мы используем любое средство, все, что можем найти здесь, рядом с нашими позициями, чтобы усилить нашу оборону перед возможной контратакой. Командир батальона поинтересовался моей фамилией, возможно, для того, чтобы отметить меня наградой, подобно той, что я получил год назад. Он сказал, что я нужен ему, чтобы организовать здесь все, а он пока запросит подкрепление, и сразу же убыл в штаб полка, расположенный в 6 километрах позади нас. Командир назвал мне точное время – 11:15 и заверил, что подкрепление подойдет через час. Он обещал, что, как только подойдет подкрепление, я и мои 16 солдат тут же сможем оставить позиции. Почему-то его слова показались мне не очень убедительными. Я доложил, что здесь небезопасно и что, если подкрепления не подойдут до 3 часов пополудни, я отведу отсюда всех своих людей. К 3 часам подкрепления так и не подошли. Я отправил одного из своих товарищей на скрытую позицию для наблюдения за противником, чтобы он подал нам сигнал тревоги красной ракетой, если враг начнет наступать на нас. В 3:15 я дал сигнал, чтобы мой товарищ оставил свой пост. Мы не могли больше ждать подкрепления. Настало время оставить позиции, за захват которых мы заплатили так дорого. Мы устало побрели в деревню, через которую прошли прошлой ночью. Мне сказали, что нам пытались отправить колонну войск, но она развернулась и отошла на исходные позиции, наткнувшись на противника, который захватил раненых. Мы были всего в сотне метров от городка, когда вдруг увидели сигнал ракеты. Он означал, что русские выдвигаются для захвата населенного пункта. Колонна с ранеными была русскими захвачена и находилась в их руках.

Мне пришлось искать новый путь для отхода. Я достал компас и карту и повел своих солдат в обход городка к КП полка. Когда мы добрались туда, было уже 12 часов ночи. Я доложил о прибытии командиру полка и проинформировал его об обстановке. Но мне показалось, что он уже был в курсе происходящего. Командир спросил меня о численности нашей роты. Я доложил: 16 человек. Тогда командир полка спросил мое имя, и я с гордостью сообщил его ему.

Я нашел дом, где остановились мои товарищи, и лег отдохнуть. Мы спокойно ожидали дальнейших указаний. Наступило 27 января 1943 года. Какое-то время мы провели в городке. Я воспользовался возможностью показаться доктору, чтобы мне обработали полученную во время боя рану. Это было ранение в спину осколком гранаты, и я начал чувствовать в этой области небольшую боль. Медики сделали мне укол против столбняка. Поскольку рана не была тяжелой, я заявил, что готов к службе. Через какое-то время боль в спине стала отступать и больше не причиняла мне неудобств.

После доктора я отправился обратно в роту и обнаружил, что там меня ждал командир батальона. По дороге я наблюдал за оживленным передвижением войск, особенно подразделений с противотанковым вооружением. Командир батальона поставил нас в известность, что в 5 часов мы снова должны атаковать при поддержке подошедших войск. Позже к атаке присоединятся 5 штурмовых орудий. За городом возвышалась все та же большая высота. Ее захват снова стал нашей задачей, и наш батальон изготовился к атаке.

Бой начался ровно в 5 часов. Мы слышали лязг гусениц штурмовых орудий, взрывы снарядов ложились на вражеские позиции. Обстрел продолжался полчаса, после чего противник оставил высоту. Мы выдвинулись вперед, чтобы снова занять там позиции. На этот раз русские оставили нам очень мало: всего 3 пулемета и несколько винтовок. Потери с нашей стороны были незначительными. За исключением нескольких небольших поломок наших штурмовых орудий, все шло по плану. Когда наши подразделения заняли высоту, весь фронт затих. Командование войсками на высоте принял обер-лейтенант из 8-й роты. Мотопехота и штурмовые орудия вернулись в городок. Я остался с остатками своей роты и забрался наверх, на наблюдательный пост. Попав туда, я посмотрел вниз и увидел, что перед ним лежат трое наших погибших товарищей, раздетые донага и обобранные до нитки.

Прошло немного времени, и тишину нарушил слабый, но встревоживший меня звук. Через каждые пять минут мои товарищи, занявшие позиции, подходили ко мне и сообщали, что слышат звуки бензопилы и падающих деревьев. Мы сделали вывод, что русские рубят деревья, чтобы построить мост через Северский Донец и переправить по нему свои танки. Мы доложили об этом командиру батальона. Он тут же поспешил на наблюдательный пост. Он тоже слышал этот звук, но не мог прийти ни к какому выводу. Командир вновь и вновь повторял нам, что мы должны удерживать и оборонять нашу позицию. Потом он вернулся на свой КП. Последними словами командира была команда дать ему знать, если произойдет что-то необычное.