Текст книги "Кентервильское привидение"

Оскар Уайльд
Кентервильское привидение

© Т. А. Озерская, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Оскар Уайльд – одна из самых значимых фигур XIX века. О́скар Фи́нгал О’Фла́эрти Уи́ллс Уа́йльд – известный ирландский писатель, поэт, драматург – родился в 1854 году в Дублине. Рос в семье, которая просто не могла не взрастить в юноше любовь к литературе и воспитать особенности его стиля. Родители мальчика заслуживают того, чтобы о них рассказать подробнее. Отец – Уильям Уайльд – занимался благотворительностью, писал книги по ирландской археологии и фольклору. Под его началом был создан бесплатный медицинский пункт, обслуживавший бедняков города. Кроме всего прочего, Уильям был произведен в рыцари за службу врачом-консультантом и помощником специального уполномоченного по переписи населения Ирландии. Мать – Джейн Уайльд – писала стихи для революционного движения «Молодые ирландцы». Поэтические вечера были нередким событием в доме Уайльдов. Вообще их дом представлял собой смешение медицины и культуры, общество было соответствующим.

Исходя из вышеперечисленного, у мальчика было два варианта: начать противодействовать и бунтовать против окружающей его среды или погрузиться в нее, слиться, получить максимум выгоды. И, к счастью для нас, Оскар не был бунтарем.

Он получил прекрасное образование: сначала это было домашнее образование под началом французских и немецких учителей, затем превосходная Королевская школа Портора. Его интерес в сторону гуманитарных наук был очевиден: Оскар славился скорочтением, склонностью к историям и рассказам, причем с отличным владением чувством юмора. Школу мальчик окончил с золотой медалью и даже был удостоен Королевской школьной стипендии для учёбы в дублинском Тринити-колледже (колледже Св. Троицы). Позже получать стипендию на обучение станет приятной традицией. В Тринити-колледже в интересы студента входили античная история и культура, он проявлял способности к древним языкам. Оскар выбирал для общения образованных людей, приверженцев эстетики и сам все больше склонялся в эту сторону и приобретал свой неповторимый эстетский стиль, который отражался как во внешнем виде, так и в его текстах в последующем.

По окончании Тринити-колледжа по сложившейся традиции Оскар получил стипендию на обучение в оксфордском колледже Магдалины. Туда он поступил на классическое отделение, и именно там окончательно сформировались образ и взгляды Оскара – он избавился от ирландского акцента, стал блистательным молодым человеком, о котором слагали истории и легенды. Уже тогда он приобрел тонкий художественный вкус, который в дальнейшем лишь разноообразил и закрепил. В университетские времена юноша начал пробовать писать литературные произведения.

По окончании университета в 1878 году Оскар Уайльд переехал в Лондон. И именно в Лондоне произошел его творческий расцвет и пик славы. Именно в Лондоне он окончательно определил свой стиль. Молодой человек неизменно оказывался в центре внимания, выглядел он так: «короткая бархатная куртка, отороченная тесьмой, тончайшая шёлковая рубашка с широким отложным воротником, мягкий зелёный галстук, штаны из атласной ткани до колен, чёрные чулки и лакированные туфли с пряжками… берет, иногда свободно ниспадавший плащ, подсолнечник или лилия в руке». Сочетание несочетаемого – тонкий вкус Оскара позволял делать это виртуозно. В дальнейшем этот прием мы встретим и в его произведениях. Скажем, в «Кентервильском привидении» обращает на себя внимание авторский подзаголовок «Материально-идеалистическая история». То есть мы сразу встречаем сочетание несочетаемого. В литературе такой прием называют оксюморон. В названии имеем слово «привидение», привидение – сугубо духовная материя. А в подзаголовке слово «материальное» – прямо противоположная сфера. То есть с первых строк нам намекают, что речь пойдет не про классический потусторонний мир. Чтобы полнее раскрыть термин «оксюморон», приведу пример из русской литературы. Название поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» также иллюстрирует такой литературный троп, как оксюморон. Ведь душа – априори вечная материя, не умирающая, поэтому эпитет «мертвая» к ней не применим, но писателей, как известно, мало что останавливает.

Раз уж зашла речь о «Кентервильском привидении», хочется отметить, что это одно из самых ироничных произведений Оскара Уайльда. А с иронией, как и с самоиронией, у писателя было все в полном порядке. Буквально каждая строчка вызывает ухмылку или улыбку. Особенно досталось в тексте американцам. Автор очень недвусмысленно преподносит свое отношение к американскому менталитету и поведению. Какое это отношение? Пожалуй, самое подходящее слово здесь – насмешка. Не язвительная, довольно мягкая, но расставляющая точки над i очень дипломатично. Особенно яркий момент в начале, где образ мыслей американцев вложен в прямую речь американского посла Хайрама Отиса, когда он соглашается при покупке замка в довесок к мебели принять еще и привидение. «Я приехал из передовой страны, где есть все, что можно купить за деньги. ‹…› Наши молодые люди увозят от вас лучших актрис и оперных примадонн. Так что, заведись в Европе хоть одно привидение, оно мигом очутилось бы у нас…» Гордыня, материализм, чувство превосходства – вот что читается в этих строках. Конечно, материализм американцев не может принять Оскар – приверженец теории эстетизма. Безусловно, он преподносит в ироничном и сатирическом ключе предлагаемую помощь привидению от американцев – машинное масло, микстура доктора Добелла. В названии масла даже затронута и политическая тема – «Восходящее солнце демократической партии» («желаемый эффект после первого же применения», да еще и священнослужители поддерживают это масло, уверяет мистер Отис). Политика сквозит и в других моментах. Сын сильно недоволен своим именем Вашингтон. А главные темы для разговоров просвещенных американцев перечислены следующим образом: бесспорное превосходство мисс Фанни Давенпорт как актрисы над Сарой Бернар; переживание о том, что в лучших английских домах не подают кукурузы, гречневых лепешек и мамалыги; значение Бостона для формирования мировой души… Грубый материализм американцев шокировал даже видавшее виды многовековое привидение. Однако эстет Оскар, несмотря на сатирическое обличение американских материалистических пороков, не может на этом остановиться. Во-первых, мимо читателя не проходит незаметным внимание и человечное отношение Отисов в сторону несчастного старика-привидения. Во-вторых, даже в семью материалистов писатель впустил мечтательную романтичную Вирджинию, такую не похожую на родственников, готовую пожертвовать собой ради другого, принимающую проблемы старика-привидения близко к сердцу, как свои собственные и подарившую ему в конце концов свободу.

А свобода – одно из важнейших понятий для Уайльда. Именно этот мотив является сквозным в его первом поэтическом сборнике, вышедшем в 1881 году. Именно поэзия принесла ирландцу литературный успех и известность. Рост популярности вызывал также и рост самолюбования. Оскар не стеснялся вслух говорить о своей гениальности, уникальности и превосходстве. В одном из произведений в уста героя он вкладывает свои собственные мысли: «Охваченный тем чувством самоупоения, какое ведомо всякому истинному художнику». Однако, несмотря на свалившуюся популярность, Уайльд не превратился в самодура, не потерял способность объективного мышления и сам всячески не принимал бездумный эгоизм, что отразилось в произведении «Великан-эгоист».

Англо-американская тема возникла в «Кентервильском привидении» не спроста. В возрасте двадцати восьми лет Оскар отправился в Америку со своими лекциями. Британский эстет никого не оставил равнодушным. А вот сам Оскар пренебрежительно отнесся к Америке, в письме своему знакомому он хвастливо сообщал: «Америку я уже цивилизовал – остались только небеса!» Хотя в «Кентервильском привидении» Оскар все же сбавил свои интонации и объявил, что «теперь у нас с Америкой все одинаковое, кроме, разумеется, языка». В Америке Оскар провел один год.

С чего же вдруг у такого эстета, приверженца высоких форм и материй, появляются, казалось бы, слишком простые формы в виде сказок? Ответ банален. Оскар, как ценитель эстетики, не мог пройти мимо женской красоты и грации и однажды влюбился. Женился. И стал отцом. Так вот именно своим двум сыновьям он и стал сочинять истории-сказки, которые в дальнейшем вылились в литературный сборник «Счастливый Принц и другие сказки» (1888 г.).

Не только своим детям, но и вообще разным слушателям любил Оскар рассказывать придуманные истории и рассказы, и далеко не все устные творения получали свой бумажный вариант, многие так и оставались лишь в памяти слушателей. Но вот «Кентервильское привидение» он записал и издал в 1887 г.

Параллельно с созданием рассказов Уайльд зарабатывает журналистикой, причем считается высокопрофессиональным сотрудником. Уайльд популярен. Его обожают в Лондоне. Он желанный гость на любом мероприятии. Его любят, ненавидят, равнодушных нет. Газеты провозглашают его ум, оригинальность, совершенство стиля. Финальную точку в закреплении его бешеной популярности ставит роман (единственный в его творчестве) «Портрет Дориана Грея». Это феерия, несравнимый успех. Это произведение стало манифестом Оскара, провозглашением эстетизма – то есть важности эстетического по сравнению с этическим, превосходства искусства над моралью. Писатель был остроумен. Любители его творчества ждали не только новых его произведений, но и любых его выступлений, будь то лекции, диалоги на улице или выступления в суде (да-да, такое тоже бывало).

Однажды Уайльд вследствие падения повредил барабанную перепонку в ухе. Это, на первый взгляд, пустяковое событие, привело спустя годы к хронической болезни и смерти писателя. Он скончался в 1900 году от менингита. Надо отметить, что к концу жизни мысль великого ирландца о собственной избранности, о превосходстве стала заменяться мыслью, что он такой же грешник, как и многие. Писатель как будто пытался изменить отношение читателей к себе перед смертью.

Однако большинство его произведений подчинены теории эстетизма. Красота, по мнению автора, есть единственная истина. Он ставил себе целью поднять уровень английской эстетической культуры, его творчеству были свойственны утонченный аристократизм и созерцательство. Речь героев Уайльда безукоризненна, будь то лорды или слуги, студенты или профессоры, птицы или статуи. Да что уж там, речь самого автора – сплошное удовольствие и пример изумительного владения художественным словом. Метафоры, олицетворения, сравнения, эпитеты – все эти литературные приемы почти в каждом предложении украшают язык писателя и делают процесс чтения еще более приятным и полезным.

«Стройная девочка, грациозная как лань, с большими, ясными, голубыми глазами».

«Едва смолкло страшное эхо, как растворилась дверь, и к нему вышла миссис Отис…»

«Ветер так бушевал, что все окна и двери старого дома ходили ходуном».

«В этот миг луна тихо выплыла из-за тучи и залила серебром маленькое кладбище, а в отдаленной роще раздались соловьиные трели».

Часто Уайльд прибегает к приему контраста (антитезы). Например, чередование рассказов Ласточки о египетских чудесах с рассказами Счастливого Принца о несчастной жизни городских обездоленных.

С одной стороны, Оскар Уайльд превозносит красоту, а с другой – едко иронизирует над теми, кто не в силах ее оценить. Именно с этой целью он вставил фразу Советника в описание Счастливого Принца: «Он прекрасен, как мой флюгер». Разве можно с флюгером сравнить статую, сотканную из золота, сапфиров и рубина?

Кроме красоты, есть еще одна вечная тема, превозносящаяся Оскаром. Вечная – значит не зависящая от времени, политики, истории и так далее. Это тема любви. «Любовь сильнее Смерти», – провозглашает многовековой старик в «Кентервильском привидении». Любовь к людям объединяет статую и скворца в «Счастливом Принце». Любовь – это чудо, разное для всех; любовь сильнее жизни и сильнее власти, уверяет нас автор в «Соловье и Розе». Хотя как раз в этом произведении мы слышим некоторые сомнения: «Какая глупость – эта Любовь. ‹…› в ней и наполовину нет той пользы, какая есть в Логике».

Тема любви следует бок о бок с темой дружбы. «Любовь, конечно, вещь хорошая, но дружба куда возвышеннее», – уверяет нас Водяная Крыса в «Преданном друге».

Несмотря на то что сам Оскар уделял огромное внимание своему внешнему виду, через одежду и аксессуары выражал свой образ мыслей, свое отношение к миру, все же в его произведениях сквозит мысль о том, что внешность обманчива, нельзя судить по ней ни о человеке, ни о животном. Соловей – бездушный, не умеет любить, думал Студент. Но именно Соловей пожертвовал своей собственной жизнью ради любви Студента, о которой птица узнала совершенно случайно. Образ соловья нередко возникает в разных произведениях Оскара Уайльда, для него это образ чистоты, счастья, свободы. Но не только соловей оказывается не тем, кем кажется. Привидение – страшное и ужасное, наводящее ужас, приведшее к гибели многих людей на протяжении многих столетий, – на самом деле несчастный старик, который несколько веков не может отправиться в долину Смерти, так как нет ни одного близкого человека, готового искренне оплакать его прижизненные грехи. Привидение очень чувствительно и остро переносит все оскорбления приезжих американцев. Золотой, сияющий, счастливый принц ежедневно роняет слезы в печали об обездоленных и невинных людях. «Мальчик-звезда» тоже ярко демонстрирует читателям, что красота человека не в его внешности, а в поступках, которые он совершает. Внутренний мир многих персонажей не соответствует их внешним характеристикам, демонстрируя тем самым жизненные противоречия, романтические идеи о двоемирии – когда мир где-то там лучше, чем мир здесь.

Романтические черты в произведениях Оскара Уайльда проявляются и в описании природы. Природа – главный резонер произведений. Природные явления напрямую отражают происходящее в душе у героев. А также являются предвестниками дальнейших событий. Семейство Отис было преисполнено радости от покупки и предстоящего заселения в новый дом. И природа ярко демонстрирует их чувства. «Был прекрасный июльский вечер, и воздух был напоен теплым ароматом соснового леса. Изредка до них доносилось воркование лесной горлицы, упивавшейся своим голосом…» Однако резкое изменение погоды недвусмысленно намекает нам о дальнейших непростых происшествиях и событиях. «…небо вдруг заволокло тучами, и странная тишина сковала воздух. Молча пролетела у них над головой огромная стая галок, и ‹…› большими редкими каплями начал накрапывать дождь». Природа в эстетике Уайльда – наиболее совершенная материя. И именно порождения природы – соловей, скворец – способны на безвозмездное самопожертвование.

Кроме несоответствия внешнего и внутреннего, особое внимание уделено тому, как легко может поменяться чье-то мнение. Например, основываясь лишь на внешности. Пока Счастливый Принц был в золоте и сиял, молодые мамы говорили своим детям: «Вот с кого надо брать пример». Когда же Принц осчастливил многих людей в городе ценой своего внешнего вида, он стал никому не интересен и не нужен. «Раз он более не прекрасен, то он более и не нужен», – сказал Профессор Искусств в Университете.

Мы рассматриваем произведения Уайльда, относящиеся к жанру сказки. Однако литературная сказка настолько далека от своей прародительницы – фольклорной сказки, что в таком, казалось бы, безобидном жанре мы встречаем очень много философии и психологии. Уайльд неспроста упомянул в «Кентервильском привидении» одного из главных представителей жанра философской повести периода французского просвещения – Вольтера. Хотя от некоторых привычных признаков сказки мистер Уайльд не стал отходить. Скажем, он оставил излюбленный сказочный троекратный повтор. Старик-призрак, прогнозируя свой очередной ночной визит Отисам, планировал трижды пронзить себе горло кинжалом; прогуливался по коридорам он «следующие три субботы». Соловей трижды подлетает к разным розовым кустам – с белыми, желтыми и красными розами. Часто встречаются характерные конструкции вроде «далеко-далёко».

В книгу, которая перед вами, вошли выборочные сказки из двух сборников Оскара Уайльда – сборника 1888 года «Счастливый Принц и другие сказки», а также «Гранатового домика», изданного в 1891 году. Все сказки Оскара – это фантазия, смешанная с реальностью. Они воспевают красоту добрых поступков, человечность, вызывают сочувствие к обиженным и обездоленным. В своей ироничной и сатирической манере писатель обличает алчность и корысть аристократии и буржуазии, противопоставляя им искренние чувства и привязанности простых людей. Он воспевает подлинную красоту искренних отношений (причем любых представителей живого мира – людей, животных, птиц). Затрагиваемые темы настолько серьезны, что сам автор называл свои сказки этюдами в прозе и адресовал их не только детям, но вообще всем читателям.

«…У меня был высокий дар; я сделал искусство философией, а философию – искусством, что бы я ни говорил, что бы ни делал – все повергало людей в изумление, все, к чему бы я ни прикасался, – будь то драма, роман, стихи или стихотворение в прозе, остроумный или фантастический диалог, – все озарялось неведомой дотоле красотой. Я пробудил воображение моего века так, что он и меня окружил мифами и легендами». (О. Уайльд)

Юлия Волкова

Кентервильское привидение
Материально-идеалистический роман

1

Когда американский посланник господин Хирам Б. Отис приобрел поместье Кентервиль, все как один твердили ему, что совершил он ужасную глупость, ибо ни малейших сомнений нет в том, что Кентервиль населяют призраки. Даже сам лорд Кентервиль, человек наипедантичнейший в вопросах чести, полагал своим долгом помянуть сей факт господину Отису, когда речь зашла об условиях покупки.

– Мы сами не склонны к проживанию в Кентервиле, – сказал лорд Кентервиль, – ибо двоюродная бабушка моя, вдовствующая герцогиня Болтон, доведена была до припадка, от коего так вполне и не оправилась, двумя руками скелета, каковые были возложены бабушке на плечи, когда та одевалась к ужину, и я полагаю себя обязанным сообщить вам, господин Отис, что кентервильское привидение видели несколько здравствующих членов моего семейства, а также приходской священник, преподобный Огастес Дампьер, член Королевского колледжа Кембриджского университета. После несчастия с герцогиней ни один из наших слуг, принадлежащих к поколению моложе, не согласился остаться с нами, а леди Кентервиль ночами нередко почти не смыкала глаз вследствие таинственных шумов, проистекавших из коридора и библиотеки.

– Милорд, – отвечал посланник, – я куплю по указанной цене и обстановку, и привидение. Я приехал из современной страны, где мы располагаем всем, что покупается за деньги; и поскольку парни у нас шустры и вовсю тормошат Старый Свет, обольщая ваших лучших актрис и примадонн, я себе мыслю, что, заведись в Европе привидение, оно очутилось бы у нас в музее или бродячем паноптикуме, не успели бы мы глазом моргнуть.

– Боюсь, однако, что привидение существует, – с улыбкою молвил лорд Кентервиль, – хоть и обнаруживает стойкость пред авансами ваших предприимчивых импресарио. Оно было прекрасно известно на протяжении трех столетий – с 1584, если точнее, года – и неизменно является перед кончиной любого члена нашего семейства.

– Ну, лорд Кентервиль, сходным образом поступает и семейный врач. Но, милостивый государь, никаких привидений не бывает, и, я так себе мыслю, ради британской аристократии вряд ли будут приостановлены законы природы.

– Определенно вы, американцы, от природы недалеки, – отвечал лорд Кентервиль, не вполне постигший последнее наблюдение господина Отиса, – и, если наличие призрака в доме вас не тревожит, ничего страшного. Не забывайте только, что я вас предупредил.

Спустя несколько недель покупка была завершена, и по окончании сезона посланник с семейством отправился в Кентервиль. Госпожа Отис, бывшая, подобно госпоже Лукреции Р. Тэппен с Западной 53-й улицы, видной нью-йоркскою красоткой, ныне стала весьма привлекательной дамой средних лет с красивыми глазами и великолепным профилем. Многие американские леди, оставляя родину, обретали наружность хронически недужных, пребывая под впечатлением, будто таков образ европейского изящества, однако госпожа Отис подобной ошибки не совершила. Она обладала роскошной конституцией и располагала поистине удивительными запасами жизнелюбия. Во многих отношениях она была совершеннейшей англичанкой и блестящим подтверждением того факта, что ныне у нас с Америкой общее – почти все, за исключением, разумеется, наречия. Старший сын госпожи Отис, коего родители в мимолетном припадке патриотизма окрестили Вашингтоном[1]1
  В честь Джорджа Вашингтона (1732–1799), первого президента США (1789–1797).


[Закрыть], о чем он не уставал сожалеть, был светловолосым, довольно приятным молодым человеком, каковой определил себя в американскую дипломатию, три сезона подряд ведя первую пару в кадрили в Ньюпортском казино и даже в Лондоне стяжав славу замечательного танцора. Гардении и пэрство – таковы были единственные его слабости. В остальном же Вашингтон Отис выказывал редкое благоразумие. Юная госпожа Вирджиния Э. Отис была девочкой пятнадцати лет, гибкою и прекрасной, точно олененок, и в больших голубых глазах ее светилось замечательное свободолюбие. Она была удивительной наездницею и однажды, оседлав пони, промчалась наперегонки с лордом Билтоном два круга по парку и прямо против статуи Ахилла обогнала соперника на полтора корпуса – к великому восторгу юного герцога Чешира, каковой, не сходя с места, предложил Вирджинии руку и сердце и в тот же вечер в море слез был отослан опекунами обратно в Итон. За Вирджинией следовали близнецы, коих обычно называли «Звезды и Полосы», ибо они зачастую нарывались на порку. Мальчишки были восхитительны и, за исключением достойного посланника, являли собою единственных в семействе подлинных республиканцев.

Поместье Кентервиль располагается в семи милях от ближайшей железнодорожной станции в Эскоте; потому господин Отис телеграфировал, дабы прислали линейку, и семейство с воодушевлением тронулось в путь. Стоял очаровательный июльский вечер, воздух тончал от аромата сосен. То и дело слышали Отисы, как вяхирь размышляет вслух о своем сладкоголосье, или подмечали блестящую грудку фазана в шелестящих зарослях папоротников. Белочки поглядывали с буковых ветвей на проезжающих путников, а кролики улепетывали подлеском и мшистыми кочками, задрав белые хвостики. Когда же семейство въехало на аллею Кентервиля, небо внезапно затянуло облаками, повсюду воцарилась удивительная неподвижность, над головами безмолвно пролетела большая стая грачей, и, не успели путешественники войти в дом, упали первые крупные капли дождя.

На ступенях встречала их старуха, опрятно облаченная в черный шелк, белый чепец и передник. То была госпожа Амни, экономка, за коей госпожа Отис, выполняя настоятельнейшую просьбу леди Кентервиль, согласилась оставить прежнюю должность. Госпожа Амни присела до земли в реверансе пред каждым по очереди членом семейства, выходившим из линейки, и в чудной старомодной манере молвила:

– Милости прошу в Поместье Кентервиль.

Вслед за нею Отисы миновали роскошный тюдоровский вестибюль и ступили в библиотеку – комнату длинную и низкую, коя отделана была черным дубом и в глубине являла взору большое витражное окно. Здесь они обнаружили накрытый к чаю стол и, сняв плащи, сели и приступили к чаепитию, а госпожа Амни им прислуживала.

Вдруг госпожа Отис заметила тусклое красное пятно на полу у самого камина и, совершенно не сознавая, что именно сие пятно означает, заметила госпоже Амни:

– Боюсь, тут что-то пролили.

– Да, мадам, – негромко отвечала старая экономка, – на этом месте пролита была кровь.

– Какой кошмар! – вскричала госпожа Отис. – Я не желаю видеть лужу крови в гостиной. Ее следует тотчас же удалить.

Старуха улыбнулась и отвечала столь же негромко и таинственно:

– Сие кровь леди Элеоноры де Кентервиль, убиенной на этом самом месте ее собственным мужем, сэром Саймоном де Кентервилем, в 1575 году. Сэр Саймон пережил супругу на девять лет, а затем неожиданно исчез при весьма загадочных обстоятельствах. Тела его так и не нашли, но повинный дух его по сей день обитает в Поместье. Лужей крови восторгаются толпы туристов и прочих посетителей; ее никак нельзя удалять.

– Какая ахинея! – воскликнул Вашингтон Отис. – «Лучший Растворитель Пинкертона и Совершенный Детергент» удалит его, не успеете глазом моргнуть. – И, прежде чем потрясенная экономка сообразила вмешаться, Вашингтон упал на четвереньки и принялся тереть пол некоей палочкой, каковая напоминала черный карандаш для глаз. Не прошло и нескольких секунд, как от кровавого пятна не осталось и следа. – Я знал, что «Пинкертон» с ним справится! – торжествующе провозгласил Вашингтон и оглядел восхищенное семейство; но не успел он промолвить эти слова, ужасная вспышка молнии осветила мрачную комнату, устрашающий громовой раскат заставил Отисов вскочить, а госпожа Амни лишилась чувств.

– Какой чудовищный климат! – невозмутимо отметил американский посланник, закуривая обрезанную сигару. – Полагаю, старая страна до того перенаселена, что приличной погоды на всех не хватает. Эмиграция – единственное, что спасет Англию; я всегда придерживался этого мнения.

– Дражайший мой Хирам, – сказала госпожа Отис, – что нам делать с женщиной, коя лишается чувств?

– Выставь ей счет за халатность, – отвечал посланник. – В дальнейшем она будет за чувствами присматривать.

Не прошло и нескольких мгновений, и госпожа Амни, разумеется, очнулась. Не приходилось, впрочем, сомневаться, что она весьма расстроена; она сурово предупредила господина Отиса, дескать, тому следует готовиться, ибо вскорости на дом обрушатся напасти.

– Я своими глазами видела такое, сударь, – молвила она, – от чего у любого христианина волосы встанут дыбом; много-много ночей не сомкнула я глаз, ибо здесь творились ужасающие вещи.

Однако господин Отис и его жена тепло заверили бесхитростную душу, что привидений не боятся, и, призвав благословение Божье на головы новых хозяина и хозяйки, а равно уговорившись о повышении жалованья, старая экономка заковыляла к себе.