Текст книги "Кентервильское привидение"

2

Всю ночь бушевала гроза, однако ничего примечательного не случилось. Впрочем, наутро, когда все спустились к завтраку, ужасное кровавое пятно вновь красовалось на полу.

– Вряд ли тому виною «Совершенный Детергент», – молвил Вашингтон. – Я его к чему только не применял. Очевидно, сие дело рук привидения.

Итак, он снова стер пятно, однако на второе утро оно явилось опять. Явилось и на третье, хотя ночью библиотека пребывала запертой лично господином Отисом, кой отнес ключ наверх. Теперь все семейство живо заинтересовалось происходящим; господин Отис заподозрил, что, отрицая существование привидений, пал жертвою чрезмерной безапелляционности, госпожа Отис выразила желание вступить в Парапсихологическое общество, а Вашингтон составил длинное письмо господам Майерсу и Подмору[2]2
  Фредерик Уильям Генри Майерс (1843–1901) – английский поэт и эссеист. Фрэнк Подмор (1856–1910) – английский писатель, исследователь парапсихологических явлений. Основатели Общества психических исследований (1882).


[Закрыть] касательно Стабильности Кровяных Пятен в контексте преступной деятельности. В ту же ночь всякие сомнения относительно объективного существования фантомных явлений улетучились навсегда.

День стоял теплый и солнечный; к вечеру все семейство отправилось прокатиться по холодку. Вернулись они лишь к девяти вечера и легко отужинали. Беседа никоим образом не касалась привидений, и потому вовсе не возникали основополагающие условия восприимчивого предвкушения, кои столь часто предшествуют сверхъестественным явлениям. За столом, как впоследствии узнал я от господина Отиса, обсуждались такие характерные для культурных американцев из высших слоев общества темы, как безмерное превосходство госпожи Фэнни Давенпорт как актрисы над Сарой Бернар;[3]3
  Фэнни Лили Джипси Давенпорт (1850–1898) – американская театральная актриса, родившаяся в Лондоне, однако с детства проживавшая в США. Сара Бернар (1844–1923) – французская драматическая актриса, драматург, скульптор и светская львица.


[Закрыть] трудности обретения зеленой кукурузы, гречишных оладий и мамалыги даже в лучших английских домах; важнейшая роль Бостона в развитии мирового духа; преимущества системы багажных квитанций при пользовании железнодорожным сообщением и сладость нью-йоркского акцента в сравнении с тягучестью лондонской речи. Ни единого упоминания нематериальных явлений не прозвучало за столом, а равно – ни малейшего намека на сэра Саймона де Кентервиля. В одиннадцать вечера семейство разошлось по комнатам, и спустя полчаса были погашены все лампы. Через некоторое время господин Отис был пробужден загадочным шумом за дверью в коридоре. Шум походил на лязг металла и словно бы приближался с каждой секундою. Господин Отис поднялся, чиркнул спичкой и глянул на часы. Ровно час ночи. Господин Отис сохранял спокойствие; он пощупал пульс, каковой отнюдь не оказался лихорадочным. Загадочный шум продолжался, а вместе с ним отчетливо слышались шаги. Господин Отис надел шлепанцы, изъял из несессера продолговатую склянку и распахнул дверь. В тусклом лунном свете пред собою узрел он старика ужасной наружности. Глаза старика были красны, как горящие угли; длинные седые волосы падали на плечи спутанными прядями; одеянье его, весьма старинного покроя, было измарано и изорвано, а с запястий и лодыжек свисали тяжелые и проржавленные кандалы.

– Дражайший мой сударь, – молвил господин Отис, – я вынужден настоятельно просить вас смазать эти ваши цепи и с этой целью принес вам флакончик смазки «Таммани – Восходящее Солнце». Утверждается, что она крайне действенна по первом же применении, о чем повествуют на ярлыке несколько отзывов наиболее видных духовных пастырей моей родины. Я оставлю его здесь вместе со свечами и с наслаждением предоставлю вам еще, буде вы испытаете потребность. – С этими словами посланник Соединенных Штатов поставил склянку на мраморный столик, закрыл за собою дверь и отошел ко сну.

На минуту кентервильское привидение застыло в объяснимом негодовании; затем, яростно швырнув склянку на гладкий пол, полетело по коридору, исторгая замогильные стоны и испуская устрашающее зеленое свечение. Однако, едва достигло оно вершины громадной дубовой лестницы, распахнулась дверь, появились две фигурки в белых сорочках, и мимо призрачной головы просвистела подушка! Совершенно очевидно было, что время поджимает, а потому, спешно воспользовавшись переходом в Четвертое Измерение Пространства как методом побега, призрак испарился сквозь деревянную стенную обшивку, и в доме стало тишайшего тише.

Достигнув скромных тайных покоев в левом крыле, призрак оперся на лунный луч, дабы отдышаться, и попытался осмыслить свое положение. Ни единого раза на протяжении блестящей и непрерывной трехсотлетней карьеры не оскорбляли его столь гнусно. Он вспомнил вдовствующую герцогиню, кою довел до припадка, когда стояла она, обряженная в кружева и брильянты, пред зеркалом; четырех горничных, кои впали в истерику, едва он всего лишь ухмыльнулся им сквозь портьеры в одной из свободных спален; приходского священника – призрак задул его свечу, когда тот за полночь возвращался из библиотеки, и с тех пор священник, идеальный мученик нервных заболеваний, пребывал на попечительстве сэра Уильяма Галла;[4]4
  Уильям Уайти Галлл (1816–1890) – английский невропатолог.


[Закрыть] и старую мадам де Тремуйяк, каковая, пробудившись рано утром и увидев скелет, сидевший в кресле и читавший ее дневник, шесть недель оставалась прикована к постели мозговою горячкою, а по выздоровлении примирилась с Церковью и порвала с этим отъявленным скептиком мсье де Вольтером. Припомнил он ужасную ночь, когда в гардеробной нашли порочного лорда Кентервиля – тот подавился бубновым валетом, кой оказался засунут ему в глотку; испуская дух, лорд сознался, что посредством этой самой карты обжулил Чарлза Джеймса Фокса[5]5
  Чарлз Джеймс Фокс (1749–1806) – английский политик-виг, поддерживал независимость Америки и Французскую революцию; также считается одним из первых «макарони» – законодателей мод, предтечей дендизма.


[Закрыть] на 50 тысяч фунтов стерлингов у «Крокфорда», и поклялся, что привидение вынудило его карту сию проглотить. Множество великих достижений вновь припомнились ему: от дворецкого, кой застрелился в буфетной, поскольку увидел зеленую руку, стучащую в окно, до красотки леди Статфилд, коя принуждена была день и ночь носить черную бархатку на шее, дабы скрыть отметины пяти пальцев, горевшие на белой коже, и в конце концов утопилась в пруду с карпами, располагающемся на оконечности Королевской аллеи. С воодушевленной самовлюбленностью истинного художника перебирал он наиславнейшие свои публичные выступления и горько улыбался, вспоминая последнее свое явленье в «Рубиновом Рубене, или Задушенном дитяти», свой debut в «Костлявом Бэзиле, Кровопийце из Бэксли» и furore, кой он произвел как-то раз одиноким июньским вечером, всего лишь сыграв в кегли собственными костями на площадке для лаун-тенниса. И в финале такой биографии какие-то придурочные современные америкашки заявляются сюда, всучивают ему смазку «Восходящее Солнце» и пуляют ему в голову подушками! Сие решительно невыносимо. Кроме того, за всю историю ни с одним призраком не обходились подобным манером. Итак, призрак Кентервиля вознамерился отомстить и до самой зари пребывал погружен в глубокие раздумья.

3

Наутро, собравшись за завтраком, семейство Отис обсудило привидение с некоторой долей пространности. Посланник Соединенных Штатов был, естественно, слегка раздосадован, обнаружив, что подарок его отвергнут.

– Я не желаю, – сказал он, – причинить какую бы то ни было пагубу личности привидения и должен сказать, что, принимая в расчет продолжительность жизни его в сем доме, я так себе мыслю, вовсе невежливо кидаться в него подушками. – Весьма справедливое замечание, кое, полагаю своим долгом с прискорбием сообщить, близнецы встретили взрывом хохота. – С другой же стороны, – продолжал господин Отис, – если оно упорно отказывается применять смазку «Восходящее Солнце», мы вынуждены будем изъять у него цепи. Совершенно невозможно спать, когда под дверью спальни подобный тарарам.

Остаток недели, впрочем, их никто не беспокоил, и вниманье к себе привлекало лишь неизменное возобновленье кровавого пятна на полу в библиотеке. Сие обстоятельство было крайне странно, поскольку дверь во все времена запиралась господином Отисом, а окна плотно закрывались решетками. Хамелеоновый окрас пятна также вызывал немало дискуссий. Порою с утра пятно было тускло-красным, почти как красная охра, затем цвета киновари, затем густо-пурпурным, а однажды, когда семейство сошло для общей молитвы согласно простым обрядам Свободной американской реформированной епископальной церкви, пятно явилось им изумрудно-зеленым. Сии калейдоскопические перемены, естественно, сильно развлекали все собрание, и Отисы ежевечерне делали ставки на завтрашний цвет. Не смеялась одна лишь юная Вирджиния, каковая по некоей неизъяснимой причине всякий раз немало пугалась при виде кровавого пятна и едва не закричала в то утро, когда пятно оказалось цвета изумрудной зелени.

Второе явленье призрака случилось воскресною ночью. Вскоре после того, как все расположились спать, семейство внезапно было напугано устрашающим грохотом, донесшимся из вестибюля. Сбежав вниз, Отисы обнаружили, что от постамента отделились и рухнули на каменный пол внушительные старинные латы, а кентервильское привидение сидит в высоком кресле, с гримасою острейших мук потирая колени. Близнецы, захватившие свои игрушечные ружья, не замедлили выстрелить в привидение двумя шариками, явив меткость, каковая достигается лишь длительными и старательными упражнениями на преподавателе чистописания, а посланник Соединенных Штатов наставил на привидение револьвер и призвал, согласно калифорнийскому этикету, поднять руки вверх! С воплем ярости призрак взмыл над креслом и пронесся сквозь присутствующих подобно туману, по пути затушив свечу Вашингтона Отиса и оставив всех в кромешной тьме. Достигнув вершины лестницы, призрак взял себя в руки и вознамерился исторгнуть свой прославленный раскат демонического хохота. Сей прием он не раз находил весьма пользительным. Поговаривали, что этот хохот во мгновение ока заставил поседеть парик лорда Рэйкера, и достовернейше известно, что благодаря сей призрачной манере три французские гувернантки леди Кентервиль подали прошенья об увольнении, не проработав и месяца. Итак, призрак издал наиужаснейший хохот, отзвуками зазвенели старые сводчатые потолки, но не успело стихнуть пугающее эхо, как растворилась дверь и в светло-голубом пеньюаре вышла госпожа Отис.

– Я боюсь, вы решительно нездоровы, – молвила она. – Я принесла вам флакон тинктуры доктора Добелла. Если страдаете несварением, лучше средства и сыскать нельзя. – Призрак грозно уставился на нее и тут же принялся готовиться к перевоплощению в крупного черного пса – талант, кой по праву снискал ему славу и, по мнению семейного врача, спровоцировал неизлечимое слабоумие дядюшки лорда Кентервиля, достопочт. Томаса Хортона. Надвигающиеся шаги, однако, вынудили призрака отступиться от лютой миссии, так что он ограничился слабым свеченьем и с низким кладбищенским стоном исчез, едва к нему подбежали близнецы.

Очутившись в своих покоях, призрак совершенно лишился самообладания, поддавшись весьма гомерической ажитации. Вульгарность близнецов и вопиющий материализм госпожи Отис объяснимо раздражали его до крайности, однако поистине огорчило то, что он не смог надеть рыцарские доспехи. Он рассчитывал, что даже современных американцев поразит зрелище Видения в Кольчуге – хотя бы, если нет иных резонов, из уважения к их национальному поэту Лонгфелло[6]6
  Имеется в виду баллада американского поэта Генри Уодсворта Лонгфелло (1807–1882) «Скелет в кольчуге» (1841).


[Закрыть], над чьими прелестными изысканными сочинениями он и сам просибаритничал немало томительных часов, когда Кентервили проживали в городе. И в довершение всего, то были его собственные доспехи. На Кенилвортском турнире он щеголял в них с успехом и получил за них высочайший комплимент от самой Королевы-Девственницы[7]7
  «Королевой-Девственницей» называли английскую королеву Елизавету I (1533–1603), правившую в 1558–1603 гг.


[Закрыть]. Однако же, едва призрак облачился в доспехи, бремя огромного нагрудника и стального шлема совершенно его одолело, и он тяжело рухнул на каменный пол, жестоко ободрав коленки и разбив костяшки на правой руке.

Вслед за этим несколько дней он тяжело болел и почти не выходил из покоев – разве что поддерживать должное состояние кровавого пятна. Однако, тщательнейшим манером следя за собою, он оправился и вознамерился предпринять третью попытку напугать посланника Соединенных Штатов и его домашних. Явление призрак назначил на пятницу, 17 августа, и почти весь день изучал свой гардероб, остановившись в конце концов на большой обвислой шляпе с красным пером, саване с бахромою на запястьях и шее и проржавевшем кинжале. Под вечер накатила яростная гроза с дождем, и ветер был столь силен, что в старом доме тряслись и дребезжали все окна и двери. Как раз такую погоду призрак предпочитал всем прочим. Генеральный план его был таков. Он потихоньку проберется в комнату Вашингтона Отиса, встанет в изножье кровати, побормочет и под неспешную музыку трижды пырнет себя кинжалом в горло. На Вашингтона призрак затаил особую обиду, будучи прекрасно осведомлен о том, что именно Вашингтон завел привычку удалять знаменитое кентервильское кровавое пятно посредством «Пинкертонова Совершенного Детергента». Доведя беспечного и безрассудного юнца до состояния крайнего ужаса, призрак отправится в комнату, занимаемую посланником Соединенных Штатов и его женой, где возложит склизкую руку на лоб госпожи Отис, нашептывая на ухо ее дрожащему супругу страшные тайны склепа. Относительно юной Вирджинии призрака обуревали сомнения. Она никоим образом ни разу его не оскорбила, была красива и нежна. Пары замогильных стонов из гардероба, полагал он, будет более чем достаточно, а если стоны ее не разбудят, можно сцапать стеганое покрывало сотрясаемыми в параличе пальцами. Что касается близнецов, призрак был полон решимости преподать им урок. Первым делом он, разумеется, сядет им на грудь, дабы произвести удушающее впечатление ночного кошмара. Затем, поскольку кровати их стоят рядом, он будет стоять меж ними, приняв облик зеленого ледяного мертвеца, пока страх не парализует безобразников, и, наконец, скинет саван и поползает по детской, светясь выбеленными костями и вращая глазом, в духе «Дурака Даниэля, или Самоубийственного Скелета», role, в коем он не раз выступал весьма эффектно и кой он полагал ровней его знаменитой роли в «Маньяке Мартине, или Маскарадной Мистерии».

В половине одиннадцатого призрак услышал, как семейство отправляется почивать. Некоторое время призрачный покой тревожили дикие взрывы визгливого хохота в спальне близнецов – те, очевидно, с беззаботным веселием школьников развлекались перед отходом ко сну, – однако в четверть двенадцатого дом замер, и, едва минула полночь, призрак отправился на вылазку. Сова стучала в оконное стекло, ворон каркал на древнем тисе, а ветер, точно заблудшая душа, бродил, завывая, по дому; однако семейство Отис пребывало погружено в сновиденья, не сознавая, что обречено, и в шум дождя и грозы вплетался мерный храп посланника Соединенных Штатов. Тихонько, со злобной улыбкою на сморщенных жестоких устах, выступил призрак из стенной панели, и луна закрыла лицо свое облаком, когда крался он мимо эркера, где в золоте и лазури запечатлены были его собственный герб и герб убиенной им жены. Вперед скользил он, злонравной тени подобный, и сама темнота, кою он миновал, презирала его. Однажды ему почудилось, будто что-то вскрикнуло, и он замер; но то лишь собака залаяла на Красной Ферме, и призрак продолжил путь, бормоча странные заклинания, дошедшие до наших времен из шестнадцатого столетия, и то и дело взмахивая ржавым клинком в полуночном мраке. Наконец призрак достиг поворота, за коим коридор вел к спальне бессчастного Вашингтона. На миг призрак остановился; ветер раздувал его длинные седые пряди, нелепыми и причудливыми складками выворачивая безымянный ужас мертвецкого савана. Затем часы пробили четверть, и призрак понял, что момент настал. Он усмехнулся про себя и свернул за угол; но в ту же секунду с жалким воплем ужаса упал и спрятал побледневшее лицо свое в длинных костлявых ладонях. Пред ним возвышалось ужасное видение, бездвижное, точно резное чучело, и чудовищное, как сон безумца! Голова его была плешива и глянцевита; лицо кругло, жирно и бело; жуткий хохот будто скрутил черты его в вечную ухмылку. Из глаз видения устремлялись лучи алого света, рот был колодцу подобен, что полон огня, и жуткое одеянье, что было сродни одеянию самого призрака, безмолвными снегами облачало титаническую фигуру. На груди его болталась афиша со странными письменами, старинными буквами – некий постыдный список, вероятно, некая летопись страшных грехов, некая ужасающая опись преступлений, а в правой руке держал он блистающую сталью кривую саблю.

Никогда прежде не видев привидений, призрак, естественно, перепугался ужасно и, второй раз мельком глянув на кошмарный фантом, бежал в свои покои – он мчался по коридору, путаясь в длинных полах савана, и наконец выбросил проржавленный кинжал в посланниковы ботфорты, где оружие поутру обнаружил дворецкий. В уединении своих апартаментов призрак рухнул на жалкое ложе и прикрыл лицо покрывалом. Спустя некоторое время, однако, доблестный дух Кентервиля возобладал, и призрак вознамерился пойти и побеседовать с другим привидением, едва забрезжит день. Итак, едва заря серебром коснулась холмов, он вернулся туда, где впервые увидал устрашающий фантом, рассуждая, что, в конечном итоге, два призрака лучше, чем один, и при споспешествовании своего нового друга ему удастся поквитаться с близнецами наверняка. Но ужасное зрелище предстало его взору, едва достиг он цели. Очевидно, что-то приключилось с видением, ибо свет начисто исчез из пустых глазниц, блистающая сабля выпала из руки, и фантом нарочитым и неудобным манером привалился к стене. Призрак ринулся к нему, обхватил руками, и тут, к его ужасу, голова фантома соскользнула и покатилась по полу, тело рухнуло, в руках призрака осталась белая канифасовая прикроватная занавесь, а к ногам упали кухонный секач, половая щетка и выдолбленная репа! Не в силах постичь сию таинственную трансформацию, призрак в лихорадочной спешке схватил афишу и в сером утреннем зареве прочел устрашающие слова:

ПРI3РАКЪ ОТIСОВЪПодлiнная и орiгiнальная жуть. Остерегайтесь подделокъ. Все прочiя фальшивка.

Ужасный обман предстал его взору. Его перехитрили, запутали, одурачили! Засверкал древний кентервильский взор; призрак заскрипел беззубыми деснами и, воздев иссохшие руки, поклялся, как живописно выражаются приверженцы старинной школы, что, едва шантеклер продудит дважды в веселый свой рог, начнутся дела кровавые, и неслышною поступью зашагает по дому Смертоубийство.

Не успел он закончить ужасную свою клятву, на красной черепичной крыше далекой усадьбы закукарекал петух. Призрак издал долгий, тихий, злобный смех и стал ждать. Час за часом ждал он, но петух, руководствуясь некими неизъяснимыми резонами, кукарекать отказывался. Наконец, в половине восьмого, прибытие горничных вынудило призрака оставить свой страшный пост, и он побрел к себе, размышляя о напрасной надежде своей и расстроенных ковах[8]8
  Тайные, коварные умыслы, козни (устар.).


[Закрыть]. Затем он пролистал несколько книг о древнем рыцарстве, к каковым питал глубокую склонность, и обнаружил, что всякий раз, когда клятва произносилась, шантеклер неизменно кукарекал дважды.

– Дьявол забери несносную птицу, – пробормотал он. – Бывали у меня деньки, когда я забил бы крепкое свое копье ему в глотку и заставил бы кукарекать до смертной агонии!

С этими словами он улегся в уютный свинцовый гроб и пробыл там до вечера.

4

Назавтра кентервильский призрак был весьма слаб и утомлен. Сказывались ужасные волненья прошедшего месяца. Нервы призрака были напрочь расшатаны, и вздрагивал он при малейшем шуме. Пять дней не выходил он из своих покоев и наконец решил бросить затею с кровавым пятном в библиотеке. Если семейство Отис не желает пятна, оно пятна явно не заслуживает. Совершенно очевидно, что это люди, принадлежащие низкому, материальному плану бытия, абсолютно не способные постичь символическую ценность эстетических явлений. Призрачные виденья, а также создание астральных тел – разумеется, вопрос совершенно иной и вообще-то призраку неподвластный. Его священный долг – единожды в неделю являться в коридоре и бормотать из большого эркерного окна каждые первую и третью среду месяца, и он не находил способа достойно избежать сих обязанностей. Жизнь его полнилась злом, это правда, но, с другой стороны, в вопросах, касающихся сверхъестественного, он выказывал предельную добросовестность. Итак, еще три субботы он, как обычно, курсировал по коридору между полуночью и тремя часами, принимая все возможные меры предосторожности, дабы не быть услышанным либо увиденным. Он снимал сапоги, как можно легче ступал по старым изъеденным червями половицам, носил большую черную мантию из бархата и старательно смазывал кандалы «Восходящим Солнцем». Должен заметить, что с сей последней мерой он примирился с немалым трудом. Тем не менее однажды вечером, когда семейство сидело за ужином, он проскользнул в спальню господина Отиса и забрал флакон. Поначалу он испытывал некоторое униженье, но впоследствии ему достало рассудка, дабы признать, что изобретение сие достойно похвал и до некоторой степени служит его целям. Однако, несмотря ни на что, ему не давали жить в мире. Бечева снова и снова натягивалась поперек коридора, и он спотыкался об нее во мраке, а однажды, будучи облачен для роли в «Черном Исааке, или Охотнике из леса Огли», он пережил жестокое падение, проехавшись на масляной горке, каковую близнецы соорудили между Гобеленной залой и вершиной дубовой лестницы. Сие оскорбленье так разъярило призрака, что он вознамерился один-единственный последний раз защитить свое достоинство и общественное положение и ближайшей же ночью навестить дерзких малолетних итонцев, сыграв своего знаменитого персонажа из «Развеселого Руперта, или Безголового Барона».

В этом облике он не являлся более семидесяти лет – с тех самых пор, как посредством его до того перепугал хорошенькую леди Барбару Модиш, что она внезапно разорвала помолвку с дедушкой нынешнего лорда Кентервиля и бежала в Гретна-Грин[9]9
  Гретна-Грин – деревня в Дамфрисшире, Шотландия, на границе с Англией. Сюда после 1754 г. направлялись пары, стремившиеся обвенчаться как можно скорее, поскольку по шотландским законам того времени (в отличие от английских, требовавших лицензии, оглашения в церкви и прочих формальностей) для заключения брака было достаточно, чтобы жених и невеста выразили свое согласие в присутствии свидетелей.


[Закрыть] с красавцем Джеком Кэслтоном, заявив, что ничто на свете не заставит ее выйти замуж за члена семейства, кое позволяет столь ужасному фантому в сумерках разгуливать по террасе. Бедный Джек впоследствии был застрелен лордом Кентервилем на дуэли на Уондзвортском выгоне, а леди Барбара, не прошло и года, умерла от разбитого сердца в Танбридж-Уэллз, так что успех был, как ни крути, оглушительный. Костюм, однако, требовал крайне сложного «грима», если мне позволено использовать подобное театральное выражение применительно к одной из величайших загадок сверхъестественного или, если обратиться к более научному термину, сверхчувственного мира, и на подготовку у призрака ушло добрых три часа. В конце концов все было готово, и собственная наружность доставила призраку глубочайшее наслаждение. Высокие кожаные наезднические сапоги, кои полагались к костюму, были ему слегка великоваты, и он разыскал лишь один из двух седельных пистолетов, но в целом был вполне удовлетворен и в четверть второго выплыл из деревянной стенной панели и прокрался по коридору. Достигнув комнаты, населяемой близнецами, коя, должен отметить, называлась Синяя Спальня по причине окраса ее прикроватных пологов, он обнаружил, что дверь слегка приоткрыта. Желая явиться на сцену эффектно, он распахнул дверь, и тяжелый кувшин с водою рухнул прямо на него, промочив до нитки и пролетев в какой-то паре дюймов от его плеча. В ту же самую секунду он расслышал сдавленный визг и хохот, проистекавшие из-под полога кровати. Потрясение для нервной системы оказалось столь велико, что призрак, поспешая изо всех сил, ретировался в свои покои и весь следующий день провалялся с жестокой простудою. Утешал его единственно тот факт, что он не прихватил с собою голову, ибо, поступи он иначе, последствия могли бы оказаться весьма серьезными.

Отныне он вовсе отказался от надежды когда-либо напугать сие грубое американское семейство и, как правило, ограничивался прогулками по коридорам в шлепанцах, плетенных из тесьмы, повязав на горло толстый красный шарф из опасения пред сквозняками и вооружившись небольшой аркебузой на случай, если близнецы вновь решат атаковать. Последний удар, который ему нанесли, пришелся на 19 сентября. Он спустился по лестнице в парадный вестибюль, будучи уверен, что хотя бы там его не тронут, и развлекался, отпуская замечания сатирического характера в адрес больших литографий работы Сарони[10]10
  Наполеон Сарони (1821–1896) – американский литограф и фотограф, главным образом известный портретами звезд американского театра конца XIX в. Литографический портрет «Оскар Уайльд № 18» (1882) работы Сарони в 1884 г. стал поводом для громкого судебного разбирательства, в результате которого в США возник прецедент защиты авторского права на фотографии.


[Закрыть], кои изображали посланника Соединенных Штатов и его жену и заменили собою портреты семейства Кентервилей. Призрак просто, однако со вкусом, облачился в длинный саван, испятнанный кладбищенской плесенью, подвязал челюсть желтой льняною лентой и держал в руке небольшой фонарь и лопату могильщика. По сути, он оделся в костюм персонажа из «Непогребенного Ионы, или Трупокрада из Чертсийских Конюшен», одной из наиболее замечательных своих ролей, кою Кентервили вспоминают по сей день и имеют на то все мыслимые резоны, ибо коренилась она в их ссоре с соседом, лордом Раффордом. Было около четверти третьего ночи, и, насколько мог судить призрак, в доме все мирно спали. Но когда он направился в библиотеку, дабы посмотреть, остались ли следы кровавого пятна, две фигуры вдруг напрыгнули на него из темного угла, бешено замахали руками и рявкнули ему в ухо:

– БРЫСЬ!

Охваченный паникой, каковая, если принять во внимание обстоятельства, была оправдана целиком и полностью, он ринулся к лестнице, однако там его поджидал Вашингтон Отис с большой садовой помпой; таким образом, будучи окружен врагами со всех сторон и практически зажат в угол, призрак испарился через большой железный очаг, в коем, к счастью для него, не разводили огня, вынужден был пробираться домой трубами и дымоходами и прибыл в свои покои ужасно измаранный, истрепанный и в отчаянии.

После этого его не встречали ни в одной ночной вылазке. Близнецы несколько раз устраивали засады и усыпали ореховою скорлупой все коридоры к великой досаде родителей и слуг, но все было тщетно. Очевидно, чувства призрака были до того оскорблены, что показываться он более не намеревался. В результате господин Отис возобновил великие свои труды над историей Демократической партии, кою писал уже несколько лет; госпожа Отис организовала замечательный пикник, поразивший все графство; мальчишки предавались лакроссу, юкеру, покеру и прочим американским национальным играм; а Вирджиния каталась по тропинкам на пони, сопровождаемая молодым герцогом Чеширом, кой приехал в Поместье Кентервиль, дабы прогостить там всю последнюю неделю каникул. Все решили, что привидение ушло, и господин Отис даже отослал лорду Кентервилю письмо, в коем об этом поведал; лорд Кентервиль в ответ выразил величайшую радость в связи с подобной вестью и передал наилучшие пожелания достойной супруге посланника.

Отисы, впрочем, обманулись, ибо привидение оставалось в доме и, хоть и стало ныне едва ли не инвалидом, никоим образом не собиралось складывать оружие, в особенности когда услыхало, что среди гостей будет юный герцог Чешир, коего двоюродный дедушка лорд Фрэнсис Стилтон как-то раз поспорил на сотню гиней с полковником Карбери о том, что сыграет в кости с кентервильским призраком; наутро лорда нашли на полу в игорном салоне в столь беспомощно парализованном состоянии, что, хотя он дожил до глубокой старости, никогда не удавалось ему вымолвить что-либо, помимо «шестерка-дубль». В свое время история получила широкую огласку, хотя, разумеется, из уважения к чувствам двух благородных семейств предпринимались всевозможные попытки замалчивания; полное изложение всех обстоятельств, связанных с этим событием, вы найдете в третьем томе «Воспоминаний принца-регента и его друзей» лорда Тэттла. Призрак, естественно, жаждал продемонстрировать, что не лишился влияния на Стилтонов, с коими состоял в дальнем родстве: его племянник был женат en secondes noces[11]11
  Вторым браком (фр.).


[Закрыть] на сире де Балкли, от какового произошли, как всякому известно, герцоги Чеширы. Итак, он готовился явиться юному возлюбленному Вирджинии в прославленной роли из «Монаха-Вампира, или Бескровной Бенедиктины», представления столь ужасного, что старая леди Стартап, увидев его – каковое событие приключилось с нею в роковой день кануна Нового, 1765 года, – разразилась наипронзительнейшими визгами, излившимися в крещендо ужасного апоплексического удара, и скончалась три дня спустя, лишив наследства Кентервилей, бывших ее ближайшими родственниками, и оставив все средства своему лондонскому аптекарю. В последний миг, однако, ужас пред близнецами не дозволил привидению оставить свои покои, и юный герцог мирно спал под большим перистым пологом королевской опочивальни и грезил о Вирджинии.